Вы когда-нибудь были в раю?

— О-о-о, Джимбо, притормози на минутку, — проговорил Филлип в рацию, и та пискнула прямо в тот момент как он с негромким щелчком переключил свет фар со слепящего дальнего на ближний. — Что такое, Фил? — отозвался коллега-полицейский Джим, патрулировавший район в паре кварталов от того, по которому неспешно катался Филлип. Буквально пару секунд назад он вовсю рассказывал, как провел недавние выходные со своей любимой девушкой, но Филлип его прервал. — Нашел потенциального попутчика, — он положил обе руки на руль и сощурил голубые глаза, всматриваясь в полутьму просторной, но безлюдной улицы. Ну, почти безлюдной, потому что по обочине вразвалочку шел один мужчина. Босой, но, слава Богу, в одежде. Филлип подъехал ближе и пригляделся. На неизвестном и правда не было обуви, но на нем наблюдались коричневые шорты и яркая рубашка с темными принтами пальм. Это был высокий и широкоплечий брюнет с большими карими глазами. Нижняя часть его круглого лица обросла щетиной, и он смотрел себе под ноги. Филлип проехал еще чуть дальше, прикидывая, мог ли подобный кадр засветиться в списке разыскиваемых преступников, а затем и вовсе остановил машину, опустил окно и потянулся в сторону пешехода: — Прошу прощения? Мужчина остановился тоже. Максимально сильно шатаясь, подошел к авто и положил на нее ладонь. Согнул руку, уперся локтем сверху окна и неуверенно наклонился. Он выглядел скорее сонным, а не пьяным — два часа ночи, и он вполне мог возвращаться домой с какой-нибудь очередной тусовки, коих здесь, в Майами, просто тьма-тьмущая. — У вас все хорошо? Парень прищурился и облизнул тонкие губы. — Да-а-а… — Как вас зовут? Повисло молчание длиной в десяток секунд. Пьяный незнакомец, от которого алкашкой несло за версту, шатался и терся о машину, чтобы не свалиться на тротуар, затуманенным взглядом пялился на Филлипа и шумно дышал. Тот вздохнул. — Меня зовут офицер Грейвз, я из полиции. Вы можете мне доверять, — сказал он медленно, будто объяснял маленькому ребенку какую-то очевиднейшую вещь. — Как вас зовут? — Владимир, — отозвался мужчина и икнул. Сильный акцент и резкая «р» в конце тут же выдали в нем русского. Понятно. В этом районе, вроде как, жили преимущественно мигранты из Европы и стран бывшего СССР, так что неудивительно, что здесь на улице нашелся босоногий Владимир — наверное, выпивал у кого-то из местных и переборщил. Бедняга. — Вам нужна помощь, Владимир? — М-м-м… Неплохо было бы отвезти его в участок, чтобы он не натворил ничего. Он мог посеять обувь где-то невдалеке, но что, если он оставил ее, пока убегал от кого-нибудь? А если он еще и не просто пьян? Мало ли, черт знает, что эти мигранты с собой привезли. Филлип открыл дверь машины, дотянувшись до ручки пальцами. — Садитесь. Отвезу вас к нам в участок. Владимир, затупив ненадолго, все же послушно плюхнулся на соседнее с водительским кресло и моментально по нему растекся, расслабившись — земли под ногами нет, сила притяжения уже не пытается утащить его на забитый мусором бетон, посему он разрешил себе закрыть глаза и скрючиться на сиденье. Филлип вырулил обратно на дорогу. Пустую. Ему же лучше — мигом домчит до участка. Ехали молча. Джим в рации молчал, и Филлип не считал нужным завязывать с ним диалог: не хотел слушать продолжение той его истории про великолепно проведенный уик-энд. Вместо этого он предпочел глядеть вперед, крутить руль и время от времени переключать передачи, пока из динамиков тихонько играла попса, которую крутили по радио в рамках хит парада. Владимир, кажется, задремал. Приоткрыл рот, щекой уперся в кресло, обитое мягкой тканью. Он забавно заломил брови во сне, как если бы чему-то удивлялся, и время от времени мотылялся туда-сюда на поворотах, из-за чего его темные волосы в конец растрепались и напоминали хохолок. Ох уж эти русские. Особенно пьяные. Хотя этот спокойный и не дебоширит. Лишь бы не сблевал… — Мистер офицер? Вдруг Владимир проснулся. Не без труда, но выпрямился, потер пальцами лицо и зевнул. Говорил он так же не без усилий, и у Филлипа появилось подозрение, что в трезвом состоянии его пассажир чуть лучше общается на английском, а не как здесь. — Что? — А вы-ы… м-м… когда-нибудь были в раю? — В раю? — Филлип хмыкнул и одарил Владимира насмешливым взглядом. — Как-то не доводилось. — А сладкое любите? — Смотря что. — Пироги. Машина плавно покатилась дальше по дороге вперед, когда на светофоре загорелся зеленый — до этого с минуту пришлось постоять перед пешеходным переходом. Филлип на миг поджал губы. — Люблю. — Я тоже. Щас покажу вам м-м… м-м-мой лю-юбимый. Вам тоже понравится. Владимир миленько улыбнулся, и Филлип уже посчитал разговор законченным, но внезапно ему на брюки легла широкая ладонь. Она прошлась по темно-синей ткани рабочих брюк и некрепко сжала в районе паха, отчего из легких вдруг вышибло весь воздух. Филлип запунцовел, руки дрогнули, и он едва не вывел полицейское авто на встречную полосу, но вовремя его выровнял. За окатившей волной жгучего стыда не получилось расслышать собственный голос, что от возмущения почти стал высоким: — Что ты делаешь?! — Подожди… те, — пробормотал Владимир, но руку не убрал. Филлип бы схватил его за запястье, но не мог отвлекаться от дороги, что только побудило того продолжать мять своей лапищей член, мать его, полицейского. Отвердевший член. В салоне разило невероятным амбре из запаха алкоголя и хвои от картонной ели, висевшей на ниточке на зеркале заднего вида. Филлип взмок, тяжело дышал: ему было стыдно и страшно от того, что будет дальше. К нему приставал пьяный в драбадан мужик, лапал и сжимал, загадочно улыбался и стрелял глазками, довольный собой. Филлип готов был поклясться, что уже почти видел, как машина врезается в столб и влетает на огромной скорости (пускай он и сбавил) в чей-нибудь дом, пока Владимир уже двумя руками пытался расправиться с ремнем и брюками. Тихо звякнула бляшка, он, разделавшись с пуговицей, потянул за язычок на молнии, оттянул резинку белья и резко, без предупреждения, насадился ртом. Губы тонкие, но управлялся Владимир ими мастерски: так мягко водил по горячей плоти, что аж дурно становилось, душно, словно кровь готовилась вскипеть. Отсасывал Владимир потрясающе, от Бога, и то, как он расслаблял глотку, впуская глубоко внутрь весь окончательно вставший член, сводило Филлипа с ума. Головкой он утыкался ему куда-то в стенки горла, заставлял пускать слезы и давиться да шмыгать мокрым носом; стонал, стоило наехать на кочку: вибрации от выбоины в асфальте или его неаккуратном слое поверх старого покрытия дарили еще больше удовольствия, с каждым разом все сильнее доводя до состояния «кончу прям щас». Владимир не останавливался ни на секунду. Глухо стонал сам, ерзал, пытался подрочить себе, но то и дело вынимал руку из намокших шорт, чтобы опереться ей хоть обо что-нибудь. Неудобно, на поворотах он постоянно заваливался на бок, но малейшее движение распаляло еще больше, затуманивало разум похлеще алкоголя, и Владимир подчинялся абсурдному желанию заставить красивого копа кончить прямо ему в рот. Может, офицер Грейвз сжалится и не посадит в вытрезвитель или еще куда? Вдруг отпустит? Тогда нужно работать усерднее, подумал Владимир и приподнялся, чтобы размашисто облизать и без того влажный член от головки до самого основания. Каждую складочку, каждую едва заметную венку, не брезгуя и подстраиваясь под быстрый бит песни, доносящейся из колонок. Горячий полицейский оценит. Уже начал оценивать, судя по тому, как он дернулся. Блять, это и правда рай! Филлип повернул налево и вцепился пальцами обеих рук в руль. Он очень хотел отодрать правую и схватиться ею за волосы его попутчика, уже не отстранить, а насадить максимально глубоко, чтобы тот закатил глаза, зажмурился и вжался носом в светлые завитки лобковых волос, но нельзя. Нужно следить за дорогой, хотя с каждым новым дорожным знаком, что попадался на пути к участку, в воспаленном от обжигающего возбуждения мозгу все чаще всплывала мысль о том, чтобы остановиться и трахнуть Владимира прямо в машине. Жутко хотелось загваздать весь салон, перебудить добрую половину жителей квартала случайными нажатиями на середину руля — воображение рисовало картинки такой пошлости, что Филлип минут десять назад бы просто от них открестился, но его нынешняя версия уже встретила Владимира, и он надеялся, что в будущем сможет оценить его тело в полной мере: зацеловать до головокружения, сжать крепкую грудь, покрытую татуировками (через рубашку порой виднелись), пройтись губами и языком по им же, вылизать всего внизу и довести до исступления, медленно растрахивая уже, наверное, и без того готовое к проникновению отверстие, любовно касаясь растянутых розовых мышц и резво двигая пальцами, чтобы вызвать стоны на грани плача да громкие хлюпающие звуки, подобные тем, что разливались по салону сейчас. Авто резко остановилось, и ровно в этот момент Филлип кончил. Бурно, много, с громким стоном, едва не подпрыгнув на сиденье. Владимир же послушно все принял и проглотил, но вязкой спермы, ему показалось, было слишком много, настолько, что почудилось, будто она вот-вот потечет через нос. Он поднялся, кашляя и шмыгая носом, сморгнул слезы с глаз, растер их по щекам рукой и посмотрел в окно. За ним виднелся полицейский участок.