письма одной охотницы

Коса? Слишком громоздко. Копье? Тоже. Катана? Идеально. Идеальное сложение грации, быстроты и силы. Идеальные траектории рубящих ударов, сносящих головы и горизонтали, пронзающих насквозь, заставляющих хвататься за живот, содрогаясь кашлем. Катана — идеальное оружие, которое несет за собой годы эволюции, вперемешку с долгом. Оружие — это долг. Это твой друг, напарник и брат. Нет ничего ближе оружия. Иногда старая добрая катана лучше пистолета или пулемета. Те быстро издыхают, выламываются от насечек. В них заканчиваются пули. Катаны ломаются, но катана даже со сломанным лезвием — все еще оружие. Смертоносное, способное на зверские убийства. Катана несет в себе тысячелетия истории, того самурайского долга, который порубить бы на суши. Да жалко. Катана — символ сэппуки, ритуальное харакири. Даже если его делают танто, какая разница? Так сложно проткнуть себя катаной? Нет, в целом, несложно. Если ты живешь на планете без страха, тебе несложно сделать харакири. Несложно смотреть, как его делают другие, притворяясь самураями или кто они там, Кафке было плевать. Её мастер — до сих пор раздражение от этой женщины накатывает — тоже сделала сэппуку в свое время. Ужаснулась, что вырастила монстра, и убилась. Видимо, чтобы не получить по заслугам, хотя и растила с целью вырастить то, что вышло. Наемники из тех, кто не боится, получаются страшные. Их скупают другие планеты, используют, как мясо, которое можно бросить на передовую, чтобы привлечь хищников и перебить их издали. Они ведь не боятся, не защищаются и идут в бой. Её мастер — не женщина, а змея — учила таких. Она выращивала наемников для других планет, специальный заказ. Почти люди из пробирок, только лучше. Люди, обученные убивать, обученные быть наёмниками, хотя дипломов им никаких не давали и экзамены не брали. Не научился? И плевать. Просто стреляй очередью в толпу, пока патроны не кончатся, точно кого-то заденешь. Не страшно ведь умирать. И убивать — тоже. Кафка была одной из тех, кого взяли по большим талантам. Считайте, прошла конкурс. Взяли, чтобы продать, как крупнорогатый скот. Хотя, Кафка уверена — половина там была такая. Коровы, да бараны. Она в свое время тоже упертой была, мастер звала её лучшим своим творением. Выучив стрелять, вложила холодную катану в руку. Попросила оценить остроту, ударить пару раз манекен, чтобы снести ему его набитую сеном голову. Сказала: «не доверяй пистолету, доверяй катане». Лучше бы сказала доверять себе. Ведь Кафка — тоже по-своему оружие. Не ядерная бомба. Что-то более трагичное, загадочное. Она — нож под ребром, красивая бабочка, застрявшая на пути из желудка. Она — катана с идеальным косинусом замаха. Она — документ с печатью «секретно», содержащий в себе все самые грязные секреты, фотографии с любовницами и статистики незаконного навара. Она — яд по губам, легким касанием и быстрой смертью. Для неё был экзамен, ведь надо показать свою новую игрушку, идеальное оружие. Продемонстрировать, как стреляет и как режет. Мастер смотрела на это сквозь стекло, была ещё парочка человек в черных костюмах. Их лица, странные и незнакомые, смотрели на неё с жадностью маркетинговых акул, откусывающих головы. Крупный рогатый скот приводят на скотобойни. А уж лучше бы на свиноферму — свиньи все сожрут. И трупы — тоже. Эти маркетинговые акулы, которым не хватает хлеба и зрелищ (скорее не как акулам, а как свиньям), вызывают своих ребят. Они тоже в черных костюмах и с катанами, окружают её. Слишком недостойны оружий, ведь не бросают их по первой же просьбе. Расчертить босой стопой, перехватывая катану крепче. Зажмуриться задумчиво. Удар. Ещё удар — скрежетом стали по ушам. Режущий в сторону, мазнуть лезвием по коже. Мужчина падает на колени, хватаясь за вспоротое горло, из которого фонтаном под напряжением бьет кровь. Еще один, и еще. Сначала они нападают по одному, будто бы на что-то надеятся. Уверенные, каждый в своей победе, устилают новыми трупами весь пол. Кафка двигается, будто в танце, перерезая сухожилия, ломая кости крепкой рукояткой. Выбивая глаза, отрезая уши и руки. Не все умирают сразу, мучаются от потери крови. Потом осознают, что проще — навалиться всем вместе. Они ведь теперь тоже рогатый скот, отправленный на убой. Кафка не палач, убивать бессмысленных тупых животных ей тоже не приносит удовольствия. Но она смотрит на мастера и та напугана. Напугана больше, чем обрадована. Её спутники напуганы тоже, потерей сотрудников или потерей денег — не так важно. А может, вовсе, разводами крови на стекле. И на ней тоже, скатывающиеся горячим по лицу. Остающиеся на голой коже, пачкая тонкое лезвие, пронзающее кого-то насквозь, вспарывающее брюхо. Это был тот момент, когда мастер осознала, что не в её власти был этот монстр и выгнала Кафку. Или позволила сбежать, уйти босыми ногами, оставляя кровавые разводы. Накинуть куртку прямо на голые плечи, измазаться в грехе всей. И уйти, уйти, щелкая катаной в ножнах. Уйти победительницей. Не мясом, насаженным на чужой клинок, а монстром. Идеальным наемником, чтобы не свернуть со своего намеченного пути. Даже если придется пройти по трупам.