Вспышка, боль, резь, пелена. Грохот, рев, вопль, взрыв. Теперь здесь бушует война, Надежды все загубив. Крики, мольбы, огонь. Рокот, волнения, жар. Страх перед завтра — бронь, Заключает их в купол, шар.
Звук бьющегося стекла. Резкая боль по всему телу. Крики вокруг. Всё мешается воедино. Стук крови в ушах. Здание Совета опоясывает огонь, пламя уносит людей. Несколько мгновений спустя, оглушенный, он видит Джейса, закрывающего его собой. Осколки впились в лицо Талиса. Становится тяжело дышать. То ли из-за поднявшегося дыма, то ли от резкой боли в груди. Одежда липнет к телу. Всё красное. Всё в крови. Джейс кричит.***
Виктор приходит в себя в больнице. Пилтовера. Он оглядывается, запоздало осознавая, что это был вовсе не кошмар. В ушах звенит, в легкие будто всыпали песка и камней. Дыхание доставляет боль. Он не может перевернуться, не может вдохнуть полной грудью. Виктор не чувствует ног. Это пугает сильнее всего. О черепную коробку бьются самые страшные мысли и предположения. Оружие выпустили из Зауна. Началась ли война? Где Джейс? На последний вопрос ответ находится практически сразу. Талис лежит на соседней койке. Живой. Слава Бездне. Им ведь почти удалось. Больница выглядит именно так, как, по его впечатлениям, и должна выглядеть в военное время. Город Прогресса. Окна заколочены кусками фанеры. В одноместной просторной палате теперь сдвинуты 6 спальных мест с болезными и искалеченными. Медсестры снуют туда-сюда, протискиваясь к пациентам. В глазах рябит от белых накрахмаленных воротничков. Одна из них, в маске, выдвигает кровать с советницей, через одну от него. У той седые пряди и потускневшие глаза, глядящие в ничто. Медсестра ювелирно закрывает их слитным движением. Женщину заволакивают черным брезентом и выкатывают в коридор. Виктор слышит плач в холле. Женский, звонкий, сломанный он затекает в палату и уши. Их закладывает. К крику добавляется и мужской. Это кажется пыткой. Сколько людей погибло? Сколько погибнет? Кто из Совета остался в живых? Сколько жертв в Зауне? Подумать страшно. И всем этим людям сейчас нужен человек, который готов помогать. Готов лечить умирающих, спасать голодающих и искалеченных. Реки мерцания должны течь по улицам города, разливаться и струиться в разы сильнее, чем это было раньше. У Виктора свербит чувство долга. Скулит и ноет. Ощущение того, что он не с ними уничтожает сильнее физической боли. Единение со своим народом приходит резко, именно сейчас, особенно сейчас. Оно причиняет боль, но его невозможно вырезать или стереть. Сможет ли Виктор встать на ноги? Если да, то когда? Скорее всего, ударной волной ему повредило спинной мозг. Подумать о том, чтобы притронуться к Ядру после того, что случилось со Скай, страшно. Сколько времени прошло? Со взрыва в Совете и с момента его пробуждения. Может, день, может, несколько часов. Он бесцельно лежит, глядя в пустоту. Взгляд у Виктора мутный. В глазах все двоится и отблескивает. Тени танцуют по потолку, по стенам. Он слышит кашель рядом, такой знакомый. Хоть зрение и не фокусируется, он может с точностью сказать, кто именно издал этот звук. — Джейс? — голос осип, звучит, будто скребет ногтями по доске Академии. — Я думал, что потерял тебя, — речь Джейса же напротив слишком бодра для человека, пережившего теракт. — Я оказался крепче, чем ты думал. Какие прогнозы мне дают врачи? — Джейс смотрит виновато, щенячьим взглядом обводя лицо Виктора. Виктор понимает, что за этим стоит. «Прости. Врачам с трудом удалось сохранить тебе жизнь, что уж говорить о способности ходить». — Мне жаль. Когда я выносил тебя из здания Совета, ты едва дышал. Ты был в отключке несколько дней. Тебя пришлось сшивать. Твое запястье и нога… это ведь заслуга хекскора? — Да, — Виктор отплевывается от вязкой крови. Во рту стоит гадливый запах, вкус металла. Страшно хочется пить. Он не в состоянии встать, а просить медсестричку или, уж тем более, Джейса кажется унизительным. Он не настолько слаб. — Это потрясающе, — Талис смотрит восхищенно, Виктор же стыдливо и остро. Это ощущается неуместным, развеселая манера речи режет слух. Сама ситуация сюрреалистичная. Гибнут люди. Джейс же решает сфокусироваться не на них, не на смерти, гуляющей столь близко, на Викторе. Это некоторым образом веселит. Веселит именно несоответствие. Оно же заставляет едва заметно повести уголком губы, скривить тот в усмешке. Наверное, в этом и состояла задача. — Джейс, — Виктор закашливается, делая неосознанную длинную паузу. Кашель рвёт грудную клетку ржавыми когтями, выцарапывая-выдирая душу. Лёгкие ощущаются неимоверно тяжёлыми. Ему и без этого нелегко говорить о смертях. — Кто из советников остался в живых? — Кирамман и Мэл из тех, про кого я знаю, — голос Джейса дрожит и опускается. — Кассандра в тяжелом состоянии. Мэл жива только благодаря золотой защите, но она сильно пострадала. Война, словно смерть, с косой неспешно ковыляет, свинцом кося людей, их надежды на светлое будущее. — У Кирамман седые пряди? — Джейс несдержанно кивает, хватаясь за руку Виктора из плоти и крови. Прикосновение необычайно горячее. — Жива только Мэл. — Нет, — Талис звучит загнано, в изнеможении склоняя голову. Сжимается весь, скукоживается на постели фруктом. — Кейт… Святая Анивия. Я и представить не могу, что она сейчас чувствует. Мне надо поговорить с ней, — начинает метаться Талис. Виктор впервые видит его таким беззащитным. — Надо защищать город. Виктор не знает Кейтлин. Не знает, но ему становится по-человечески жаль девушку. Потерять маму из-за воли случая, из-за кого-то, решившего спустить курок именно в этот момент. Виктор слышит взрыв, короткий хлопок где-то далеко. За ним — оглушающая тишина. — Мне надо вернуться в Заун. Мои люди гибнут. — Твои люди? Твои люди устроили теракт и начали войну. Не пори горячку. Ты даже встать самостоятельно не можешь. Я не могу отпустить тебя к этим. «Этим», произнесенное с таким презрением, что Виктора от него воротит. На физическом уровне противно. Джейс порой вызывает отвращение. В такие моменты — особенно сильное. — Этим? — прежних интонаций в голосе отныне не слышится. При всем желание съязвить голос не слушается. Звучит невыразительно, хрипяще. — Там опасно. — Там мой дом. И я нужен людям сейчас, как никогда раньше. Именно я, — Виктор пугает сам себя. Ему не было свойственно тщеславие и эгоцентризм, за них всегда отвечал Талис, но сейчас… что-то надломилось. Может ли Ядро изменить личность? — Нужна помощь тебе сейчас. Подумай о себе, а не об абстрактных людях. Ты нужен здесь, ты нужен мне. Почему не сказал про это? — Джейс с исследовательским интересом разглядывает фиолетовую руку на груди Виктора. — Ты бы не понял. У тебя были другие проблемы. В тот момент ты увлекся играми в важного политика. Я хотел спасти жизни людей, но, как и ты, увлекся собой и спасением собственной шкуры, — Джейс хмурит глаза, они становятся испепеляюще холодными. — Ты не умеешь вести подковерные игры, у тебя все эмоции на лице написаны, — Талис резко расслабляет лицо. Виктор усмехается. Как можно настолько боготворить себя, но так плохо контролировать собственную мимику? — Даже сейчас. Проглядывающееся сквозь тонкие стеклянные щели ясное утро успокаивает, убаюкивает. Готовит к признанию о гложущей смерти на его руках. Джейс смотрит туда же. — Ты прав, я увлекся. И про подковерные игры тоже правда. Но я бы понял, я тебя понимаю. Ты боишься смерти. Ты имеешь полное право злиться. У тебя никого нет. Я об этом знал, но бросил. — Её… её больше нет. Скай, — Виктор захлёбывается именем девушки. — Я убил её. — Что? — глаза напротив стекленеют. — Я тебя прошу, скажи, что это просто шутка. Это ведь бред, да? — Нет. Во время экспериментов с Ядром она зашла в лабораторию. Ядро испепелило ее. Оно слилось со мной, понимаешь? Я уже завишу от него, как от части тела, как от мозга. Нет, не понимаешь. Я хотел убить себя, чтобы закончить это. А вот это уже да. — Я убил ребенка, — Виктор замирает. У двоих руки по локоть измазаны кровью. Сам факт этого завораживает и пугает одновременно. — Какого ребенка? — Мальчика. Маленького заунского мальчика, — Джейс плачет. Навзрыд. — Прости меня. Это гложет меня, сжирает изнутри. Мы с Вай пришли на завод Силко, хотели разрушить его режим радикальными методами. На заводах по производству мерцания работают дети. Виктор знает об этом. Это ужасно, недопустимо, но это единственный способ выжить. Или воровать, или попрошайничать в Променаде, или работать. Когда живот пухнет от голода, а ноги подгибаются от холода, дети вынуждены идти туда. В голове на огромной скорости несутся фрагменты из детства, не останавливаясь на чем-то одном. К чему они здесь? Это ведь всего лишь проекция. Джейс не становится монстром в его глазах, но определенно переходит границу. Не кажется ли это лицемерным? — Знаешь, раньше твои действия казались мне непоследовательными, а сейчас я понял. Ты пришел громить завод, неспециально убил ребёнка, а потом, раскаявшись, пошел на мирные переговоры. Что ты хотел доказать? Разрушением завода? — Я хотел уничтожить инфраструктуру, я надеялся, что это сможет остановить его. Я поддался напору Вай. — Мы должны были нести процветание, но оступились, начав нести хаос и разрушение. Мы были учеными, — Виктор отплевывается от крови, скопившейся во рту за время беседы. — Когда-то давно. Шорохи в коридоре усиливаются. В палату влетает, судя по всему, названная Кейтлин. С отцом. Заплаканная девушка падает на колени у койки, кладя голову на плечо Талиса. Лицо у Джейса в неглубоких порезах, кроваво-красными штрихами простирающихся до самой шеи. Виктор только сейчас обращает на это внимание. — Кейт, все в порядке, слышишь? — синеволосая девушка всхлипывает, разрываемая отчаянием и гневом. Кейтлин в синей форме миротворцев. Женская кажется Виктору чересчур откровенной, но до жути формальной. Формализм и вульгарность. Мечта любого мужчины. — Ничего не в порядке. Джейс, это я виновата. Я поплатилась жизнью матери за свою инфантильность, — Кейтлин дрожит. Отцу, судя по выражению лица, становится тошно находиться в помещении с полуживыми телами. Он, погладив Кейт по золотому наплечнику, удаляется в коридор. — Что там произошло? — Виктор решает подать голос. У Талиса, откровенно говоря, отвратительно выходит отвлекать и поддерживать. Что ж, он должен попытаться. — Кто ты? — Кейт снимает шляпу, после болезненных полустонов Джейса. Козырёк больно впивался тому в поврежденное плечо, но он стоически терпел. Какое-то время. — Я Виктор. Коллега Джейса. — Ты из Нижнего Города, так ведь? — как догадалась? По акценту или Талис рассказал, с кем делил лабораторию? — Джинкс похитила меня из особняка. Я очнулась в маленькой душной комнате, привязанная к креслу-каталке, со связанным ртом. Меня выкатили в комнату побольше. За столом я увидела Силко. Вай должна была пристрелить меня, чтобы Джинкс убила Силко, и все стало как раньше. Она не смогла. Я выбралась, скомандовала Джинкс бросать оружие, — Кейт вновь заходится в плаче. — Я должна была оставаться там. Сидеть и ждать. — Ты не виновата, — говорить шаблонные фразы у Виктора получается даже хуже, чем у коллеги. — Ты действовала на инстинктах. — Из-за меня куча людей, находившихся в Совете, мертвы. У Джейса сломаны ребра и пробито легкое, ты тяжело ранен. Я не понимаю, почему вы не обвиняете меня. — Кто знает, как ситуация могла повернуться, не вмешайся ты, — вклинивается Талис. У них с Кейтлин уже явно был разговор на эту тему. Это слышится по уставшему голосу. — Я не знаю, выстрелила бы Джинкс в Совет, если бы не я. Джинкс бы не зашлась в истерике, не бы убила Силко. Это точно. Вай зовет её Паудер. За счет этого ей легко манипулировать Вай. Она может натягивать маску той девочки, которой когда-то была. Это сработало даже со мной, — Кейт неловко привстает, одергивая задравшуюся юбку. Оглядывается опасливо, словно услышав что-то. — Она опасна. Я должна остановить её. Я готовлюсь стать шерифом. — Шерифом? — Джейс промаргивается, смотря на миротворицу обезоружено и совсем растерянно. — Маркус мертв. Я должна показать пример. Я должна примкнуть к тому, от чего открещивалась всю сознательную жизнь, — в словах Кейт сквозит пафос, словно она герой помпезного романа. Виктор не знает Кейтлин, но она кажется ему ребёнком, в руки которого, по мановению папочки, попали судьбы простого народа. Избалованная ли Кирамман — он вновь не знает. Куда она приведет город? В каком-то смысле все дети богатых родителей избалованны. Они лишь представляют собой разные грани пресыщенности безбедной жизнью. — Ты хочешь этого? — такой простой вопрос, а Кейтлин мнется. Не знает, что ответить, сжимает пальцы. — Отец говорит, что это мой долг. Я сама считаю, что должна, — как ловко у малышки Кейт выходит жонглировать понятиями: «отец говорит» и «я сама так считаю». — Это моя обязанность после смерти мамы. Мама говорила, что мне, как наследнице, необходимо сохранить лицо семьи, — Кейтлин смотрит на настенные часы, спохватывается, надевая головной убор. — Чёрт. Мне нужно бежать. Служба начинается через полчаса. — Удачи, Кейтлин, — расторопно прощается Талис. — Было приятно познакомиться, Виктор. Поправляйтесь, — тон у Кирамман вымученно сладкий, наждачно-вежливый. Кейт легонько прижимается к щеке Джейса губами. Дверь захлопывается. После её выхода в палате витает удушающе сладкий аромат фруктовых духов. Виктор осознает, насколько здесь душно. Он вновь закашливается. Во рту невыносимо сухо. — Она хорошенькая, — Виктор пытается скопировать тембр Кирамман. Получается у него это из рук вон плохо. Услышав уже явные хрипы в голосе, Джейс протягивает стеклянную бутылку воды с тумбы по левую руку от своей кровати. Без просьб, так просто и естественно. — Спасибо. Виктор пьет жадно. Полулитровая бутылочка опустошается за считаные секунды. Джейс прожигает его взглядом. — Слишком хорошенькая для Пилтовера, — Джейс же его интонаций не слышит в упор. — Вик, ты ведь можешь использовать хекскор, — он преподносит это, будто открытие, с придыханием и горящими глазами. — Нет, я не могу. Не могу. Ядро опасно. — Ты боишься, я это понимаю. Я никогда не предлагал бы что-то, зная, что оно может навредить тебе. — Я не хочу испытывать судьбу. Не после того, что случилось со Скай, — Виктор болезненно сводит брови. — Ты заранее хоронишь себя. Ты умираешь здесь, — Талис аккуратно проводит указательным пальцем по лбу Виктора. — Физическая смерть не так страшна, как ментальная. Он болен телом. Но тело… тело можно заменить, если бы оно не начинало тащить за собой мозг, душу. Мозг Виктора заражён скорбью и упадком. На смену идее борьбы пришло смирение. Оно выжгло внутренности. — Что ты знаешь о смерти, — слыша чужой сиплый вздох, Виктор устало переводит глаза на другую сторону «общей» палаты, отворачиваясь от Джейса. Он понимает, что может повернуться, однако это не так просто. Советник пропускает колкость мимо ушей, только хмыкает чуть слышно. Проходит мгновение и до ушей Виктора доносится шелест перины и простыни на кровати Талиса. Виктора заставляет повернуться прикосновение к плечу. Джейс сидит на постели. По лицу можно сказать, что ему пришла в голову очередная гениальность. Глаза горят, брови приподняты. — Ты говорил о своем знакомом из Зауна, — если гениальность Джейса состояла в идее об обращении к Синджеду, Виктор готов был поверить, что тот крепко приложился головой при взрыве. — Кто он? Доверить судьбу и жизнь такому человеку означает позволить ему изуродовать душу, добровольно отдать тело на опыты. — Ученый, — он осторожно высказывает из-под руки Талиса. — Его методы… скажем так, не очень этичны. — Он сможет… — Помочь? Да, разумеется, — Талис слушает его внимательно, слишком внимательно. Виктору впору напрячься, но такая увлеченность Джейса ему даже льстит. — Но идти к нему за помощью небезопасно. — С каких пор тебя волнует безопасность? — советник снова хмыкает, возвращая руку на плечо Виктора, затем кладя её чуть выше: на шею. — С тех самых пор как от этого зависит сохранность моих мыслей и чувств. Я не готов рисковать ими.