***
— Кейтлин! — Вай вскрикивает, бросаясь на шею миротворице. Обнимает, целует в повязку на волосах. Кирамман улыбается, с беспокойством и недоумением оглядывая прорези когтей на белом и кровавые полосы. — Всё в порядке. Не переживай. Я в порядке. — Это сделала Джинкс? — звучит пытливо и резко, несмотря на осипший голос. Там сквозит сталь. — Нет, — ответ незамедлителен. Вай опускает голову, чтобы не смотреть в глаза. Это невыносимо. И Вайолет сама не понимает почему. — Уже неважно. Застоявшийся в комнате аромат цветом мешает сконцентрироваться. Запах забивает ноздри, препятствуя движению шестерёнок внутри головы. Сердце стучит в ушах. Вай чувствует вокруг себя горячую ауру. — Знаешь, Вай, если бы мне предложили убить её ради возвращения мира между нашими городами, я бы согласилась, не думая. Мне страшно от этого. — Но я спасла её. И бросила. Опять, — спасла от отца и бросила у Виктора, как ненужную и лишнюю. Вай отказалась от неё во второй раз, но уже полностью отдавая себе отчёт в этом.***
В Пилтовере Джейсу душно. Город Прогресса стискивает, не отпускает, душит рамками и чопорными нормами. Ему, словно снег на голову, валится Мэл. Амбессу, до этого действовавшую довольно пассивно, подстрелили в Зауне. Внезапно, резко. Просто люди посчитали, что неместная женщина слишком много о себе мнит, попытались поживиться золотом, но остались ни с чем. Во всяком случае, согласно словам Виктора, ограбить женщину не получилось. Выстрел из огнестрела в упор — приговор, несколько выстрелов — кончина на месте. Но Амбессе повезло. Если это слово применимо в подобных обстоятельствах. Люди Севики — больше не люди Севики. Синджед был прав. Правление потребительницы шиммера было неизбежно кратким и резким, словно огонь зажженной спички, словно выстрел в Совет. Пара секунд яркого красного света, а за ним темнота и забвение. Одновременно с этим Севика принесла в Заун разврат и открытую торговлю наркотиком. Производство химтека, пусть и не на долгое время, расцвело неоновыми бутонами. Джейс не знает деталей, а те немногие крупицы информации, что у него есть, — исключительно со слов Виктора. Если бы Амбессу подстрелили «её же» хекстеком, смерть была бы куда ярче и прозаичнее, но историю пишет грязная реальность. Тело Медарды умирает. Погибает она медленно, тянуще, заставляя Джейса оставаться в Пилтовере дольше и дольше. — Послушай меня, Мэл, — Амбесса закашливается. Она больше не может даже встать с кровати. Волевая женщина во мгновение утратила силу, начав выглядеть на реальный возраст. — Ты никогда не была для меня обузой. Не потеряй свою железную хватку. Как в бреду говорит Амбесса, впав в беспамятство. Это прощение было столь желанно Мэл, но теперь та лишь скорбно морщится. Неуместные слова не приносят облегчения, только забирают надежды на светлое будущее для матери. Мэл рыдает у Талиса на плече, просит прощения, размазывая золотые слёзы по ткани пиджака. Те моментально впитываются, оставляя влажные разводы, блестящие подтёки. Амбесса не выкарабкается из этого состояния. В Пилтовере. Заун же сможет помочь. Виктор смог бы. И Виктор, как кажется Талису, из-за воспаленного учёного любопытства не отказался бы.
***
Джейс ломится к Виктору в мастерскую. Аромат застоявшейся морской воды и гниющих водорослей из бухты режет нос. Талис идёт договариваться в одиночку, не предупредив о спуске. Засос на шее, оставленный Виктором в последнюю встречу, успел пожелтеть. Виктор никогда раньше не проявлял собственничество так. Виктор открывает не сразу. Оперирует людей он всегда в металле. Джейс истерично — и пока лишь в собственной голове, — называет его жестянкой, до сих пор желая переплавить во что-то более стоящее. Виктор без костюма Вестника, но что-то не так; в движениях, в мимике нет ничего лишнего. Талис замечает это с порога. Виктор не произносит ни слова, глаза его холодны и беспристрастны. — Виктор? — Да, Джейс, — Виктор заинтересованно склоняет голову, сверкая отчего-то влажными глазами. Механические скрипы в голосе стали более отчётливыми. Так кажется за счёт отсутствующих «шероховатостей». — Что ты сделал? — Я ничего не делал. Оно сделало. Тебе страшно? Не бойся меня, Джейс, — Виктор выделяет имя, концентрируясь на нём. Оно больше не звучит нежно и ласково, отныне Виктору незачем подключать шёпот. Он не может. — Я не причиню тебе вреда. Виктор пытается приблизиться. Джейс делает шаг назад. — Не подходи. У Талиса в голове мелькают обрывки той встречи, отражающей и практически полностью воссоздающий эту в кривом зеркале. На лице Виктора не мелькает и капли гнева, как тогда. Джейс говорит всё также бурно, с мимикой и жестами. — Хорошо, не подойду, — в голосе нет протеста, нет жизни. Виктор, его Виктор, всегда шедший против правил, покорился. Сдался. Ему? Или Ядру? Жалкое и великое зрелище одновременно. — Ты сделал это добровольно, — это не вопрос. Утверждение. — Оно не спрашивало разрешения, Джейс. Просто сделало. Прими меня таким, как есть. Ты знал, что так будет. Я ведь предупреждал. Почему ты так реагируешь? — Я думал, что смогу помочь. Смогу спасти. — Но не смог. Да. Я метался между вами. Выбор одного означал бы предательство другого и самого себя, — воспоминания сохранны. По крайней мере, пока. Он не забыл тот разговор в ночи, когда Джейс неловко и ломано попытался признаться в любви. — Оно сделало многое, Джейс. Посмотри на меня. Я всё тот же. Но внутри я стал иным. «— Ты любишь Мэл? — Я не знаю». Не повторить этот диалог. Ни при каких обстоятельствах нельзя воссоздавать его. Джейс не будет продолжать аналогию дальше, не будет задавать этот вопрос. Он не хочет знать ответ на него. Виктор выбрал покориться, выбрал Ядро. Джейс выбрал Виктора. Когда-то давно, но это… это уже не он. Виктор не растягивает губы в усмешке, больше не оскаливается на глупые слова Талиса о желании защитить. Теперь его тело — лишь оболочка, за которой прячется некто другой. Нечеловек. Действительно нечеловек. Это не было пустым блеянием Вика. За желанием оттолкнуть тогда прятался реальный страх. Только не за себя. — Ты считаешь это преимуществом? — Да, — резко выпаливает Виктор, не задумываясь. — Ты винишь себя в смерти Скай? — для Джейса это вопрос про человечность. Он знает, что Ви, его Ви, до последнего винил себя в гибели мисс Янг. Виктор, стоящий перед ним, не иллюзорный, не туманный, поворачивает голову прямо, утыкаясь взглядом в пол. Долго молчит. — Нет, — голос ломается, дрожит, словно тонкий лист алюминия. — А ты, Джейс, винишь себя в смерти мальчика? — Да, — это бремя. Оно будет висеть на нём до конца жизни. — Похвально. Потому что ты действительно виноват, — это болезненный укол толстой иглой под кожу, той, из лаборатории Синджеда. Виктор никогда не утешал Талиса, никогда не заявлял о его невиновности. И в глубине души Джейс знал, что Виктор всё же стыдил его. Он тактично отмалчивался, когда об этом заходила речь. Деликатно нивелируя гибель, он лишь подчеркивал её значимость для самого себя. — Я не знаю ситуации со Скай, — Талис судорожно хватает ртом воздух, запинаясь. — Я не видел её смерти. — Ты меня боишься, — Джейс слышит в тоне Виктора прозрачное подобие печали. Голос становится чуть тише, скрежеты ощутимее, осязаемее. — Но боишься не из-за того, что случилось со Скай. Ты боишься его внутри меня, потому что мог предотвратить это. Но не стал. Посмотри, во что вылилось твоё эгоистичное желание сохранить мне жизнь. Это всё ещё я? С Джейсом внутри собственной головы разговаривает голос того Ви. Безвозвратно утерянного в погоне за желанием спасти и защитить. Он погиб бы в любом случае. Ты просто чёртов эгоист. — Не боюсь. — Зачем ты врешь? — блядство. — Хочешь, чтобы всё было как раньше? Теперь точно не будет. Ты меня любишь? — Нет, — Джейс лжец. Это понимает и он сам, и Виктор. Виктор до сих пор читает его, как открытую книгу. — Лжец, — разум его. Воспоминания тоже. Это спусковой крючок, на который только что надавил механический палец Виктора. Талис подходит ближе. Целует. Жадно, ненасытно, намеренно стирая губу о Викторовы зубы, впечатывая собственный вкус глубоко в чужой рот. Виктор не отвечает на поцелуй, но и не пытается прекратить. Не отступает под настойчивой лаской. — А ты..? — в вопросе слепая надежда. — И я. До сих пор, — спокойно чеканит Виктор. С холодных губ срываются обжигающе ледяные слова. Они должны доставлять удовольствие, но приносят боль. Одному из них. — Так зачем ты пришёл? Он проницателен. Острый, пытливый ум определённо главное из всех достоинств Виктора. Всегда был, есть и будет, что бы тот с собой не делал, как бы не калечил и не загрязнял больными идеями. Став машиной, он всё же смог сохранить в себе чувства к Талису. Потому что не смог вырезать? Не захотел? — Чтобы увидеть тебя. — Не ври хотя бы сейчас. Если бы ты просто «захотел меня увидеть», ты пришёл бы ночью или утром, как делал это всегда. В дом, не сюда. Что случилось? Попытка обмана вновь не прошла бесследно. Виктор чувствует ложь. — Амбесса умирает. Помоги ей, пожалуйста. — В Пилтовере такая острая нехватка профессиональных медиков? — Виктор язвит. Этого не услышать по тону голоса, но построение фразы ярко намекает на глумление. Джейс всё ещё слишком хорошо его знает, понимает, что представляет из себя этот человек. Человек ли теперь Виктор? — Хорошо. Я помогу. Я никогда раньше не спасал пилтошек. Нет, ты лукавишь. Одного всё же спас. — Она из Ноксуса, — страх спадает с глаз темной пеленой. Виктор поможет. Он уже согласился, не выставив Джейса вон. Это просто формальность, глупая, несуразная, ненужная, как заполнение кипы бумаг в Академии. Джейс уверен, что в голове Виктора сейчас промелькнуло именно это сравнение, но… осталось ли там что-то, кроме базовых потребностей и неизменных инстинктов? — Тем более, — Виктор скептично склоняет голову. — Не боишься, что я могу намеренно навредить матери Мэл? — Я тебе доверяю, — одна фраза Джейса бьёт Виктора под дых. Талис, видя это, горделиво приосанивается. Гордыня — ещё один грех, открывающийся в присутствии коллеги. Коллеги. Как давно они с Виктором перестали ими быть? — До сих пор.***
— Не так уж плохо. Думал, будет намного хуже, раз ваши «гениальные врачи» не смогли помочь, — какая же ты язва, Виктор. Невыносимо. Как даже безэмоциональная речь может рябить язвительным сарказмом. Или Джейсу просто кажется. Кажется, что в Викторе до сих пор остались зачатки эмоций и человечности. — А ты сможешь? — фамильярная фраза объяснима. Мэл просто переживает. Джейс же не осаждает, хотя нечто внутри и подсказывает, что должен. — Я постараюсь. Стопроцентную гарантию на успех я дать, разумеется, не могу, но если всё получится, могу ли я рассчитывать на помощь с вашей стороны? — светский этикет, в рот его дери. Джейс ненавидит Виктора за классические, заученные в Пилтовере словесные конструкции и притворную вежливость. Ненавидит за то, что он, слишком поглощенный работой, незаинтересованным взглядом лишь мельком пробегается по Талису. Незаинтересованный. Отстраненный. — Конечно. По договору мы обязаны предоставить снятие блок-постов и постройку очистных сооружений для бухты, — Мэл возвращается в норму, успокаиваясь. Заменяет панибратство холодным расчётом. Виктор косится на Талиса, впервые улыбаясь ему. Джейс тепло улыбается в ответ. Как долго он ждал простой эмоции, хоть на долю секунды мелькающей на лице, словно родитель, которому впервые удалось поймать беззлобную усмешку на лице младенца. — Очистные сооружения — весьма претенциозный проект. Могу даже предположить, чья это идея, — Джейс самодовольно хмыкает. Конечно.Эпилог
— Ничего не хочешь мне объяснить? — Джейс журит, открыто наседая на Виктора. Талис не боится его. Дома у Виктора наконец-то тепло. Газовые баллоны теперь не захламляют коридор. — Не понимаю, о чём ты, — голос Виктора всё такой же безучастный и изолированный. С этим ничего не сделать, как и с плавно поглощающим головной мозг Ядром. — От Кейтлин я узнаю, что ты, ты, Виктор, спас её. Почему? «Вай очень повезло, что твой дом — это кладезь лекарств. Не так ли, Виктор?». — Почему я не должен был? Джинкс такой же человек, как и ты. — Она убийца, террористка, — расчеловечивает ли это сильнее физических изменений? Джейс смотрит на это сквозь свою призму. На его руках тоже кровь, но лишь одного. Бывали ли у Виктора смерти на хирургическом столе? — Она пыталась убить тебя. Дважды. — Я врач. Я обязан помогать всем. Почему я её прооперировал? Да потому что меня задушила бы совесть, если бы я этого не сделал. Я не смог бы просто смотреть, как она умирает у меня на диване. У меня не было выбора. — Выбор есть всегда. — Не у меня, — Виктор задыхается. Резкое и однобокое механическое дыхание прерывается короткими заминками, будто у заевшей пластинки. — Я прооперировал её, потому что увидел в ней себя. Почувствовал, что если бы не сделал этого, лишился бы остатков человечности. «Получается, что в Вайолет ты увидел меня?». — Ты удивительный человек, Ви. — Ты снова назвал меня, как тогда, — Вик прикасается к нижней губе Джейса, больно оттягивая ту механической рукой. Холодность хекстека обжигает, оставляя во рту едкую горечь. Металл способен быстро перенимать тепло тела, с которым взаимодействует, так и фиолетовые костяшки пальцев раскаляются от дыхания Талиса. Виктор странно вздрагивает, его ведёт, словно он действительно чувствует что-то протезом. Время одёрнуть, остановить, но вместо этого Талис просто замирает, продолжая завороженно глядеть в золотые глаза. Наверное, именно так чувствует себя кролик перед удавом. Загипнотизированное глупое тело, тушка. Но Джейсу кажется, что он делает всё правильно. Он не даёт Виктору контроль, так кажется ему самому. Это же действие лишает права выбора самого Джейса. Советник впивается в Виктора, кусает холодные губы, оттягивая нижнюю. Теперь всё нормально? Если закрыть глаза и постараться поверить, да. Виктор перестаёт пользоваться тростью. Виктор всё больше времени проводит на Антресольном.***
Джейс уходит окончательно, не прощаясь. Не говорит ни единого слова. Как последняя крыса покидает тёплую постель по утру, оставляет ключи на гвозде у двери. Талис не забрал Хекс-коготь и самоцвет. Виктор прикасается к Ядру, стирая остатки былого себя, человека себя. Глаза застилает фиолетовый смог. Крики Виктора сливаются с рокотами существ в голове. Необходимый ранее костыль Джейса превращается в посох; Виктор соединяет тот с Ядром. Больная привязанность остаётся, приобретая маниакальный окрас.