***
Глаза Кейт голубые, как у маленькой Пау-пау. Кейт отражает собой всё ненавистное и любимое Вай одновременно. Кейт — миротворец, Кейт — с самых верхов Пилтовера, Кейт — наивное и мягкое создание, которое хочется защищать. Кирамман — маленькая Паудер в восприятии Вай, пытающейся заместить сестру. Она хороша в стрельбе, с синим кристаллом в винтовке, который Вай впервые показала именно Паудер. Синие блестящие волосы, которые хотелось заплести в косу. Представить на месте Кейтлин Паудер невозможно. Паудер мертва. Вай похоронила её для себя. Но Кейтлин жива. Кейтлин забегает в здание участка. По щекам текут мешающиеся с кровью слёзы. — Вай, — Кейтлин задыхается. — Прости. Прости меня, пожалуйста, прости. Твоя сестра. Кирамман валится с ног. Вай успевает придержать ту за плечи, не дав рухнуть на пол. Кейтлин оседает по стенке. Синие волосы больше не блестят. Бордовые разводы расползаются от левого виска. Отвратительно. Видеть всегда изящную Кейт такой изможденной и измученной тяжело. Но и отвернуться Вай не способна, не может перестать поглощать глазами эту картину. Как тогда, 10 лет назад, на мосту над телом матери. Как тогда, 7 лет назад, на пепелище над телом Вандера. Но Кейтлин жива. Пока. — Если я пойду туда одна снова, одна из нас вернётся к тебе в ящике, — тихо всхлипывает себе под нос Кейт. — В гробу. Желание спасти и защитить, не дать причинить боль любимому человеку. Паудер мертва. Джинкс лишила Вайолет всех, кого та знала и любила. Вандер, Майло, Клаггор, Паудер. Кейтлин вьётся в руках, вывертывается. Вай только прижимает крепче, гладит по голове под влажные всхлипы и оханья коллег в начищенных мундирах. Они тоже люди, не карикатурные монстры, которыми представали всё детство. Кто-то бережно трогает плечи Кирамман, снимая с них золото; кто-то в панике выбегает со словами, что приведёт врача; роящиеся вокруг голоса вкрадчиво интересуются, чем могут помочь. Словно в муравейник ткнули палкой, тем самым покусившись на королеву. Нужно позаботиться, отвести в госпиталь. А Кейт взамен даст ей… что? Она уже дала. Карьеру, любовь, принятие. Что Вайолет может сделать для неё? — Я могу сделать это сама. Ты не должна пострадать. Она не сможет навредить мне. — Я не могу отпустить тебя туда одну. Она убьёт тебя. Когда ты вернулась в Пилтовер, на следующий же день, на мосту миротворцы нашли тело. Одно. Девушка с короткими красно-розовыми волосами. Предательница-предательница, — Кейтлин захлёбывается словами. Они впиваются в кожу стеклянными осколками, царапают, раздирают. — Раны, как у Силко. Кляп во рту. Ей больно кричать. Горло словно сдавили невидимыми нитями, гарротой. Следов удушения нет. Джинкс может убить. И она убьёт. Джинкс — болезнь, которую надо лечить или травить, пока она не поработила тело. Тело Паудер. Они неделимы и одинаковы с разных точек зрения. Как Пилтовер и Заун. Представляют собой одного человека, один город, но расколотый надвое. В комфортных условиях дети взрослеют позднее. Кейтлин выросла, но так и не повзрослела. Непозволительно долгое время, что за каждым её действием последует отдача, противодействие. Смерть матери принесла прозрение.***
На вышке, где отголоски Паудер зажгли сигнальный огонь, холодно. Миниган угрожающе крутится, повернувшись на Вайолет. Заячьи ушки. Той самой игрушки Вай. Или другой? — Паудер. — Предательница, — Джинкс мычит себе под нос какую-то мелодию, набирая обороты. — Теперь ты с этими… этими... этими монстрами. — Паудер, — Вай зовёт сестру. Ласково. Пытается, во всяком случае. — Когда Силко больше нет, когда на тебя больше никто не давит… — Силко не умер. Он здесь, — разукрашенным пистолетом Джинкс, не слыша взываний Вай, касается своего виска, чуть ударяя по нему. — Теперь они все здесь. И ты тоже. Все? Майло, Клаггор, Вандер, Силко. Вай? Паудер? Загубленные души. Все остались неизменными, зависли во времени. Вай чувствует себя лишней в этой парадигме. Она изменилась, но запечатлелась в памяти Джинкс, как предающий, грязный, искаженный образ. Её больше нет, она мертва. Навсегда. Силко умер идеологически и физически. Он умер и для Паудер, но не для Джинкс. Джинкс — его детище. Образы Джинкс и Паудер тесно связаны, но не для Вай. Вайолет не видит за ними одного человека. В упор. Но надеется достучаться до отголосков маленькой девочки, игнорируя Джинкс. Словно перед ней до сих пор стоит она, не розовоглазая террористка. Уподобляется в этом Силко, желавшему видеть в Паудер только Джинкс. «— Защищай Паудер». Скребётся, царапая мозг, голос Вандера. Предсмертная фраза умирающего человека, понимающего, что его конец близок. — Пау-пау. — Не называй меня так! Сестрёнка до сих пор думает, что я прежняя? Что я не изменилась? — Джинкс обращается к минигану, не к Вайолет. — Паудер мертва. Она умерла в день, когда ты бросила меня. Ты променяла меня на пилтоверскую дешёвку. Силко променял на власть. Я следила за ней. Хотела убить. Я убила Силко. Дважды.***
Взгляды нелюдей ползут по ней, прилипая к коже назойливыми насекомыми. Она постоянно на виду. Ей не спрятаться от шума в собственной голове. Никогда. У Вайолет за спиной каркающим смехом заходится осипший Майло, прожигающий Джинкс черными глазами-бусинками. Призрак. Из-за спины доносится шипение. Джинкс не оборачиваясь узнаёт Клаггора. Шипение — лишь попытка гомерического хохота. Подняв голову, ему раскроило череп, завалило обломками сразу же, дробя кости в кашу. Вандер не появляется. Никогда. Единственный выход — сделать что-то с собой. Физическая боль поможет вернуть контроль. Вай ехидно улыбается. Наверняка хочет причинить боль. Удар всё ещё болит. Джинкс размахивается, бьёт себя в то же место, промахивается, разбивает нос в кровь. Она ударила? Её ударили? Перед глазами внезапно становится зелено. Ядовитый, кислотный цвет, выжигающий зрение. Поначалу Джинкс принимает его за галлюцинацию. Но он слишком зеленый, слишком физичный и плавный. Её тело откидывает в сторону тряпичной куклой. Как животное, её загнали в ловушку, клетку. Так просто. Она маленькое животное, крошечное. Возможно, тот самый слизняк, нарисованный на стене у детской кровати. Мальчик-спаситель переиграл её. Снова. Осознание этого уже не бьёт болью. Джинкс слышит кашляющий шум, голос Майло. Он что-то говорит, но она не может разобрать ни слова. Физическая боль. Наносимые нечётким силуэтом размашистые удары когтями. По груди, животу. Почему он не бьёт в хрупкое лицо? А нежную шею, которую так легко сломать пополам? Джинкс кажется, что она видит перед собой волка. Она кричит? Человек над её ухом? Зверь ревёт. Удары резко перестают сыпаться на Джинкс градом. Она вздыхает. Вай оттаскивает волка с груди Джинкс. Джинкс вся в крови. Не алой. Она бликует кислотой. Боль привела состояние в подобие нормы. Голоса пропали, пропали и полупрозрачные силуэты. Зрение всё ещё нечеткое, мутное. Джинкс кажется, что так видит мир подслеповатый Клаггор. Теперь она чувствует себя в его шкуре. Грудь разодрана. Сахарные кости сломаны. Вай признала в ней сестру. Вай защитила. Вай спасла. *** Вайолет слышит крик, похожий на надрывное хныканье ребёнка. Или смех? Она видит, как на Джинкс, налетает зверочеловек. Поражается кровавой жестокости этой сцены, в оцепенении смотрит, как зверь кромсает тело девушки. С ужасом узнаёт в силуэте своего названного отца. Чудовище, когда-то бывшее ей примером для подражания, щёлкает слюнявыми челюстями у Джинкс над лицом. «— Защищай Паудер». Джинкс заходится в плаче. Она слышит не безумную террористку. Нет. Она слышит захлёбывающуюся кровью сестру. Паудер. Вместе с этим приходит и осознание. Осознание того, что они неделимы, того, что это один человек. До сих пор единый организм. Наконец-то. У Вай на руках перчатки. На одной старая — чугунная, Вандерова. На другой — новая, с голубым камнем внутри. Обе не принадлежат ей. И никогда не принадлежали. Вайолет бьёт животное, сидящее верхом на сестре. Стук крови в ушах отключает голову, оставляя первобытную ярость и потребность защищать. Первый удар она наносит бронированной перчаткой Вандера, отбрасывая врага от Паудер. Вандер, то, что от него осталось, рассматривает её, но не узнаёт. По щекам Вай катятся слёзы. Миг. Вайолет позволяет себе короткую заминку, непростительную в бою. Тело зверя придавливает её к земле. Оглушив, полосует живот. Острые когти волка прорезают нежную кожу лезвиями, вспарывают, распарывают. Вай чувствует вкус железа на корне языка; ко рту подступает кровь. Вай ударяет по лицу, нечеловеческому, потерянному. Животное скулит. Лишь после этого скулежа Вай понимает, что всё это время орудовала перчаткой названного отца.***
Виктор решается провести Джейса в свою лабораторию. В крупное помещение у моря, теперь оборудованное под его желания. Он не убирался внутри довольно давно. Не достаточно, чтобы всё поросло плесенью, но достаточно для скопившегося запаха затхлости и старой крови. Ведёт с целью показать то, над чем корпел долгими вечерами и беспроглядными ночами. — Это бесчеловечно, — произносит Джейс. Слова слишком резки, слишком дерут душу. Так неожиданно холодны. Виктор чувствует себя, как тогда, на мосту и в больнице. Словно в один момент из-под ног выбили почву. Одна короткая фраза бередит старые раны. — Это новое звено науки, Джейс. Новая ветвь прогресса. То, о чём мы так долго мечтали, — мы? Что он пытается доказать? Талис напуган, невменяем. — Ты меня пугаешь, — раньше Виктора бы остановила такая реплика. Теперь же… заставляет разозлиться. — Да? И чем же? Тем, что беспощадно спасаю людей и бесчеловечно не даю им дохнуть в шахтах? — Виктор смеётся. Издевается. — Посмотри на это под другим углом. Шахтеры всё также гибнут потому, что чувствуют усталость. Чувствуют слабость и страх. Пилтовер не даёт нам право использовать хекстек, значит пришло время изобретать что-то своё. — Вместо того, чтобы менять условия труда, ты просто отключаешь эмоции. — Это не решит проблему, Джейс. Я не могу изменить условия труда, но могу увеличить производительность. Заун всё ещё зависим от Пилтовера. Я пытаюсь изменить ситуацию, хм, своими методами. Я ведь учёный. Помнится, ты обещал договориться с Советом. — Ты не выполнил моё условие. Сбежал. — А ты до сих пор не простил мне этого. Я «сбежал», — Виктор картинно показывает кавычки двумя руками, — чтобы защитить. — Ты думаешь, я не пытался? Разговаривать с Советом? Ты действительно считаешь меня маленьким обиженным мальчишкой, — Джейс отрастил зубы. Или перестал бояться показывать их? Подумать только. Да, Талис действительно постарел. Изменился. Виктор долгое время не хотел признавать изменения за собой. Кто бы мог подумать, что они же у советника вызовут отдачу ещё более бурную и сильную. — Прости, — с трудом выдавливает Виктор, облокачиваясь на стол. — За что ты извиняешься? — прямо как раньше, Джейс зеркалит его фразу. Беззлобно, не стремясь поддеть. Виктору остаётся лишь обескураженно заглядывать в глаза завладевшему им Талису. — Я пытался, Ви. И сейчас пытаюсь. Советники не горят желанием давать городу-террористу привилегии. Ты понимаешь. Город-террорист. Джейс берёт его за подбородок. Жест неуловимого подчинения. Виктор принимает его, склоняя голову для поцелуя. Он покорен чужим рукам, действиям и словам. Впервые позволяет полностью отпустить себя с Джейсом наедине. — Останься. Пожалуйста, — шепчет Виктор в губы. Теперь сам уже звучит жалобно и требовательно. Виктор ненавидит себя за эти интонации. «Я не хочу чтобы ты уходил. Мне так хорошо с тобой». — Если бы я мог, — Джейс отстраняется, щелкает зубами задумчиво. Виктор не прикасался к Ядру. Ни разу со смерти Скай. Но Ядру и не нужны его жалкие прикосновения, чтобы прорастать внутри узловатыми корнями. Виктор больше не чувствует себя живым. По правде сказать, он давно перестал ощущать себя таковым. Единственным возбуждающем чувства и эмоции источником остаётся Джейс. Желание привязать к себе, не отпускать, чтобы оставаться человеком, зудит в голове, травмируя поврежденное сознание. Если Джейс уйдет сейчас, — на неделю, две, месяц, — Виктор позволит Ядру поработить его. Виктору хочется думать, что он ещё может контролировать хотя бы себя, собственное тело. Но теперь его контролирует Ядро. Всецело, полностью. Отныне он не может ощущать и зыбкого контроля над обретшим автономию Талисом. Он проваливается в это, позволяет завладеть им. Джейсу. — Когда ждать тебя снова? — Через пару дней. Я вернусь, Ви. Виктор не говорит ему ни слова больше, потому что малейшая попытка произнести хоть что-то обязательно упрётся в трусливые слёзы и просьбы не бросать. Виктор понимает, что в следующий раз Джейс застанет уже не его. Кого-то другого. Третьего. Чужого. Инородного. Талис не может контролировать Виктора, находясь в Пилтовере. Не может. Эти слова бьются о мозг, разбиваясь о черепную коробку керамической крошкой. Виктору не нужны наставления. Не нужны власть и господство другого человека. Без объятий в конце. Виктор не обнимает, потому что не сможет отпустить после. Джейс — воск, переставший быть мягким и адаптивным. Затвердевший. Из такого сложно лепить протеже. Но он всё ещё остаётся просто куском воска. Виктор прижимается губами к щеке, потом — шее, оставляя багровый след на смуглой коже. Он заживёт через пару дней.