***
Клиентов в это время обычно не бывает, молчит даже рабочий телефон, находящийся на самом краю стола, заваленного ножницами, обрезками стеблей, лентами и лепестками цветов. Стол напротив выглядит намного лучше, на нем почти ничего нет: только кассовый аппарат, ежедневник, подставка с визитками и несколько шариковых ручек. В помещении прохладно и свежо, ярче всего чувствуется запах сирени и пионов, стоящих в высокой вазе у самого стола. Негромко играет радио, какая-то песня девятилетней давности, которая звучит как что-то чертовски знакомое, почти родное. Самаэль сгребает обрезки стеблей и листья в урну, что держит в руках. Туда же идут обрезки ленты и ещё какой-то мелкий мусор. Он отставляет ведро в сторону, берет веник и, пританцовывая в такт песне, проходит, собирая мусор вокруг стола и по мелочи грязь по всему помещению, после чего, наконец, выдыхает. Мужчина подходит к эркерному окну и делает радио чуть громче, когда начинает играть знакомая песня. Он качает головой и мычит себе под нос её мелодию, а после и вовсе начинает напевать текст, возвращаясь к столу, на котором лежит ежедневник. Люцифер закатывает рукава рубашки и поправляет фартук, затягивая ленты на талии потуже. Мужчина опирается бедрами на край столешницы, листая исписанные разными почерками страницы: где-то несколько страниц подряд идут угловатые, с разным наклоном и расстоянием между ними, чаще печатные, чем прописные, буквы, написанные Чарли, знакомые смайлики и мелкие пометки на полях, а потом идут его собственные записи: мягкие, с завитками, быстрые и с ровным наклоном, вьющиеся по строчкам, словно атласная лента. Шарлотта часто говорила, что у него аристократичный почерк. Так говорили почти все, на самом-то деле. Он наконец доходит до сегодняшнего дня и читает последние записи дочери, чтобы свериться с запросом. Девушка специально для него записала на полях карандашом короткое «Язык цветов, па!» и улыбчивый смайлик в конце. Люцифер эту привычку дочери очень любил и искренне улыбался каждой такой закорючке на полях их ежедневника, на записках, висящих на холодильнике дома, в смс-ках. У них даже были парные значки-смайлики: у нее на шоппере, а у него на сумке для ноутбука. Он пробегает глазами по тексту снова, напевая текст подходящей к концу песни, улыбается и, закрывая ежедневник и откладывая тот в сторону, идет к рабочему столу. Девушка знала, что он слаб к таким вещам. Люцифер искренне любил, когда люди заказывали не только красивые, но и «говорящие» композиции. Чаще всего, когда Самаэль принимал заказы, он старался подбирать их именно такими: красивыми и со смыслом. Мужчина всегда уточнял, кому их дарят и с какими намерениями. Люди, естественно, не всегда идут на контакт, как, например, этим утром: тот парень наотрез отказался подобрать более изящный, более интересный букет и настоял на упаковке того в пленку в, прости, Господи, горошек. Люцифер с клиентами не спорил. Ну, по крайней мере, старался этого не делать. Самым смешным было то, что такие люди потом приходят и жалуются, мол, что Вы мне такое сделали, ей не понравилось, она меня отшила. Люцифер бы его с таким к себе просто не подпустил, но это, что уж греха таить, дело вкуса. А вкус понятие, как известно, субъективное и не каждому дан. Может ей и понравилось. Тогда они друг другу подходят. Самаэль на эту мысль хмыкнул, переводя взгляд на вазы у рабочего стола. Нежно-розовые, пышные шапки пионов символизируют счастье, благополучие, нежность. Считается, что их дарят, когда хотят сказать: «Мне не о чем больше мечтать». Розовая же сирень — буквально значит признание в любви. Букет пышный, не слишком пафосный, но явно выбранный с трепетом и желанием угодить партнеру или партнерше, без экономии. Он такие букеты искренне любил. По ним сразу видно, насколько человек искренен. При этом выбор не банальный, но определённо роскошный. Такие цветы будут долго стоять при должном уходе за ними. Мужчина зачесывает назад светлые волосы, проводя по ним растопыренными пальцами, и подходит, наконец, к рабочему столу. Вытирает поверхность влажной тряпкой, берет из вазы несколько веток сирени и несколько пионов, аккуратно раскладывая их на столе. Он улыбается, обрабатывая ветку сирени и откладывая ее в сторону, берет новую, осматривает её со всех сторон, качает головой и берет следующую. Она нравится ему больше предыдущей, и Самаэль очищает её от лишних листьев, топая ногой в такт песне. Пританцовывая, он выходит из-за стола и направляется к радио, прибавляя громкости. Люцифер любит свою работу. Ему нравится мысль, что его букеты приносят другим радость. Нравится видеть, как люди заглядываются на его работы, проходя мимо магазина. Нравится знать многих клиентов в лицо, понимать их предпочтения. Нравится работать вместе с дочерью и осознавать, что она любит это место так же, как и он. Блондин возвращается за стол, откладывая ветку, и берет в руки пион. Тот раскрылся ещё не до конца, но уже выглядит чудесно и пахнет абсолютно волшебно. Возможно, он просто слишком любит именно эти цветы. За работой Люцифер совсем не замечает, как идет время. Песни сменяют одна другую, никто его не беспокоит, лишь изредка Чарли шлет смс-ки по доставке тех или иных букетов. Когда его букет почти закончен и остается добавить только пару веточек сирени, он уходит в подсобку, откуда возвращается с теми самыми несколькими ветвями и мотком атласной ленты пудрового оттенка с розовым отливом. Самаэль абсолютно не обращает внимания на окружающий мир, подпевая и двигаясь в такт песне. Мужчина аккуратно, чтоб не разлохматить и не испортить новые ветки сирени, кружится вокруг себя. Он скользит к столу, отклоняясь корпусом чуть в сторону и вниз, словно в мюзикле. — Oh, don’t you dare look back! Just keep your eyes on me. — Люцифер обходит стол и становится спиной ко входу в магазин, переворачивает букет, для собственного удобства и добавляет к нему новые ветви. Скрепляет все это тонкой плотной лентой, поправляя каждый листочек и стебель отдельно. Он отматывает часть ленты, прикладывая её к букету и кивает удовлетворенно, пританцовывая. — I said «You’re holding back!» — She said «Shut up and dance with me!» — чужой мелодичный голос раздается за спиной мужчины. Они пропевают строчку вместе, и Самаэль подпрыгивает на месте от испуга, оборачиваясь с огромным букетом в руках. — Извините, что напугал Вас. — Вы меня простите, — Люцифер выдыхает и откладывает букет на стол, от греха подальше, так ведь и уронить можно. Он направляется к окну, на котором стоит радиоприемник и крутит колесико, делая музыку значительно тише, но не выключая совсем. — Я за работой часто забываюсь. Он снова возвращается за стол, вставая с привычной стороны рабочего места. Мужчина перед ним остается стоять там же и улыбается ярко, без насмешки, хоть и смотрит сверху вниз, будучи больше чем на голову выше владельца магазина. На нем строгий брючный костюм глубокого бордового цвета, так похожего на цвет венозной крови. Черная жилетка поверх алой рубашки, плащ висит на сгибе локтя. Прическа у мужчины абсолютно непривычная: удлиненное каре с омбре из черного в красный, несколько передних прядей схвачены зажимом на затылке, явно для того, чтобы не мешать. Ему это ужасно идёт, если учитывать скромный вкус флориста. Люцифер ловит себя на том, что просто молча пялится на него, после чего опускает глаза на букет и ленту в своих руках, делая вид, что чертовски занят чрезвычайно важным делом, однако взгляд постоянно натыкается на длинные пальцы сцепленных в замок рук перед ним. Скулы предательски теплеют, и ему почти стыдно за это. — Приятно наблюдать за кем-то, кто… — мужчина немного тянет последнюю гласную и задумчиво хмурит брови, словно силясь подобрать нужное слово. — так горит своей работой. У Вас чудесный голос. –Спасибо? — Самаэля его «чудесный голос» подводит: когда он отвечает, тот звучит хрипло, словно простуженный. Скулы горят огнем, что так хорошо заметно на бледной, почти фарфоровой коже и Люцифер опускает голову ниже, отчего пара светлых прядей падает ему на лоб, пока он затягивает ленту туже. Голос самого же собеседника кажется таким чертовски знакомым, словно он его слышал, и не раз. Мужчина берет законченную композицию в руки, оглядывая ту со всех сторон. Результат удовлетворяет его в полной мере, и он выходит из-за стола, направляясь к заранее подготовленной вазе. — Вы оформляли заказ или хотите сделать это сейчас? –О, нет-нет, не оформлял. — посетитель наблюдает за владельцем магазина пристально, не отводя взгляд. Белая рубашка по силуэту, не больше, не меньше его размера; рукава закатаны до локтя, открывают предплечья и запястья с тонкими, голубыми венами. Идёт глазами дальше, наблюдая, как тонкие, почти аристократичные, пальцы аккуратно, но крепко держат букет, не сжимают слишком сильно. Скользит взглядом вниз, по талии, которую выделяет пояс вельветового фартука, по бедрам, обтянутым светлыми брюками, и снова поднимается наверх, к шее. Та выглядывает из воротника рубашки, расстегнутого на две пуговицы. Чужой кадык скользит вверх-вниз, и брюнет хмыкает почти не слышно. Он наблюдает, как мужчина наклоняется, ставит букет в воду, поправляя его, распрямляется и оборачивается. Приходится экстренно поднять взгляд, смотря прямо в голубые глаза. — Но я бы с радостью сделал это сейчас. Не поможете? — Конечно, — Люцифер становится собранным за секунду, хотя ощущение от взгляда, который он почувствовал полуминутой ранее, всё ещё не дает покоя. Он тянется рукой за спину и аккуратно тянет за ленту на талии, распуская бант, державший фартук, и оставляет его на крючке, расположенном специально на торце рабочего стола, после указывает ладонью на вешалку, стоящую чуть поодаль от входной двери. — Можете оставить там свой плащ, если хотите. Вам приглянулись какие-то готовые композиции или хотите что-то эксклюзивное? И ещё, как я могу к Вам обращаться, простите? — Спасибо. Думаю, что-то эксклюзивное будет лучшим выбором. — улыбка не сходит с его лица ни на секунду, даже когда он аккуратно вещает плащ, столь яркий, выделяющийся даже среди здешнего разнообразия цветов. — Мое имя Аластор. А Вы? — О, моё имя… Весьма странное, я бы сказал. — Самаэль обходит столик с кассой и достает пару каталогов из ящика под столешницей, пододвигая их ближе к противоположному краю, а сам опирается бедрами на стеллаж за спиной. — Люцифер, Самаэль, можете обращаться так, как Вам удобнее. — Люцифер, значит? — улыбка Аластора становиться чуть более насмешливой, когда он приближается к блондину, и тому кажется, что у него дрожат колени. Он искренне отказывается признавать столь бесстыдный краш в посетителя-незнакомца, но тот будто специально издевается, делая голос ниже, буквально на полутон, но так чертовски заметно. — Лучшее искушение Бога? Вам подходит. Люцифер метафорически, в своей голове, давится воздухом (и один только Бог знает, какой это по счету раз за последние десять минут) от столь бесстыдного и прямого флирта в свою сторону, однако лицо стойко сохраняет, растягивая тонкие губы в ответной усмешке и отталкиваясь бедрами, теперь не скрытыми фартуком, к которым непременно возвращался чужой взгляд темных, почти черных глаз. Самаэль делает короткий, плавный шаг вперед и одной рукой открывает каталог, лежащий ближе к Аластору. — Можете ознакомиться с ассортиментом, сегодня всё в наличии. Могу я узнать, кому покупать собираетесь? — Аластор смотрит глаза в глаза ещё несколько секунд и, наконец, подходит ближе к столу. Пробегает взглядом по страницам и меньше, чем через минуту смотрит снова на Самаэля. — Никому конкретному, хочу разбавить атмосферу гостиной. Что бы Вы посоветовали? — Аластор делает акцент на местоимении, вскидывая тонкую бровь. — Помещение в серых и черных оттенках, среднего размера, высокие потолки и минимализм. И Вы не против, если мы перейдём на «ты»? Внезапный вопрос сбивает визуализирующего картинку флориста с мысли. Он моргает и кивает, чуть расслабив напряженные до этого плечи. Этот короткий жест от цепкого взгляда Аластора тоже не укрывается. — Не против. — Люцифер придвигает к себе поближе второй каталог и листает его до раздела комнатных растений, после чего поднимает глаза снова. — А Вы, — Аластор совсем немного прищуривает глаза, наблюдая за движениями чужих рук; Блондин же цокает языком, мгновенно поправляя сам себя. — ты рассматриваешь краткосрочную перспективу или хочешь что-то более… — он поводит левой рукой в воздухе, подбирая слово. — Долгосрочное и домашнее? Аластор задумчиво мычит в ответ, наклоняясь ближе к Самаэлю и рассматривая какие-то цветные кактусы. — Я, на самом деле, не думал об этом. До этого у меня не было комнатных растений. Не уверен, что мне это будет удобно, — на вопросительный взгляд напротив мужчина пожимает плечами. — Я много времени провожу на студии, записи и эфиры могут длиться долго. — На студии? — Люцифер отвлекается от обдумывания того, что могло бы подойти его новому знакомому. Догадка пронзает мозг через секунду после озвученного вопроса. — Радиоведущий. — Аластор кивает в сторону окна, улыбаясь. — Сегодня они без меня, но на моих рекомендациях музыки. Долгожданный выходной. Ещё веду… — Тру-крайм подкаст, — Люцифер усмехается, а напряжение и скованность движений уходят окончательно. Аластор поднимает бровь, но кивает в ответ. — Дочка показала однажды, а теперь часто слушаю, в особенности когда готовлю. — И как тебе? — Усмешка растягивает его губы вновь, а искренний интерес заставляет брюнета опереться ладонями на край стола. Люцифер ухмыляется, поправляя рукав рубашки. Он наслаждается тем, как нетерпеливо карие глаза смотрят на него и только когда тот уже собирается сказать что-то еще, произносит: — Мне нравится твой голос. — Аластор расслабляется, улыбаясь, но не отстраняется, продолжая смотреть так же пристально. Голубые глаза встречаются с карими, абсолютно нагло смотрящими и он продолжает. — Я долго думал, как может выглядеть кто-то, чей голос звучит так, но реальность, она, знаешь ли, — радиоведущий, кажется, задерживает дыхание, не ожидавший продолжения первой фразы и Люцифер вновь упивается чужим нетерпением. Смотрит пристально, замечая, как мужчина сглатывает. — не сравнима с идеей. Я бы не придумал ничего лучше. Аластор сдувается, словно воздушный шарик, отпуская напряжение. Самаэль видит, как вспыхивают чужие скулы. Он впервые отводит взгляд первым, пробегая им по всему, что находится в непосредственной от него близости, но глаза снова цепляются за бледные руки с длинными пальцами, зачесывающими светлые волосы назад. Он чертыхается и тихо смеется, заставляя Морнингстара замереть с рукой в волосах. — Один-один, дьявол. –Ты говорил, мне подходит, — Люцифер улыбается, отмирая, и постукивает кончиками пальцев по столу. — Думаю, тебе стоит взять букет и, если понравится и впишется, то можно будет подумать о чем-то более прихотливом в уходе. Как тебе? — Кажется, это лучшая идея. — Аластор улыбается в ответ чем-то средним между мягкой улыбкой и острой усмешкой. — Тогда у меня лишь одно пожелание. — Я весь внимание. — Собери его на свой вкус, Люцифер. Мужчина хмыкает, кивая, и выходит из-за стойки. Он проходит мимо рабочего стола и на ходу хватает фартук с крючка, ловко и быстро завязывая тот на талии. — У тебя же нет никакой аллергии? — Самаэль оборачивается через плечо, поднимая бровь. — И ещё, какой у меня бюджет? — Сумма не имеет значения, и нет, аллергии нет. — он улыбается, коротко кивая на рабочий стол. — Ты не против, если я понаблюдаю? Люцифер в ответ только пожимает плечами, мол, дело твоё: смотри, если хочешь. Аластор следит буквально за каждым движением флориста, стоя в полуметре от него. Он бы и рад оторваться, оглядеть окружающее его помещение более детально, но не может. Есть что-то магическое, магнетическое, в движениях чужих пальцев, перебирающих стебли и бутоны, укладывающие их один к одному с каким-то особым трепетом. Аластор строить воздушные замки не привык, никогда такого не делал, даже будучи подростком. Однако, что-то совсем небольшое, крошечное, в его голове хочет, чтоб так собирали букет именно для него. Здравомыслящая часть отрезвляет быстро, напоминая, что Самаэль свою работу действительно любит, и потому так аккуратен и нежен. Чужие тонкие пальцы скользят по хрупким стеблям, светлые брови изредка сходятся к переносице в выражении задумчивости, когда он перекладывает один сухоцвет с места на место. По началу ему кажется, что чужое внимание, столь пристальное и безраздельное, для него одного, напрягает и мешает работать, но он быстро отметает эту мысль, ведь клиенты часто следят за тем, как готовят их букеты. Однако чужой голос сбивает с мысли: — Могу задать вопрос? — Люцифер поднимает глаза от композиции, выгибая бровь в немом разрешении. — Ты сказал, у тебя есть дочь? — Странная постановка вопроса. — флорист хмыкает, снова возвращаясь к работе и вплетает несколько стеблей сушеной лаванды с разных сторон. — Есть, да. Часть работ на витринах — её. — Она талантлива, явно наследственное. — Задумчиво мычит радиоведущий. Люцифер коротко смеется, неопределенно качая головой. –Действительно, — он улыбается, аккуратно крутя в руках букет, вплетая в него колоски, название которых, для Аластора, тайна за семью печатями. Цветы не привлекали его, ни живые, ни сухие, ни комнатные. Самаэль снова поднимает глаза, с такого ракурса мужчина видит едва заметные ямочки на щеках. Они чертовски отвлекают, думается ведущему. — но это не цель твоего вопроса. Уверен, что тебя интересует ее возраст, а не талант. — Ты весьма проницателен. — Аластор ухмыляется, склонив голову чуть в сторону и делая едва заметный шаг вперед. — Работа с людьми. — Люцифер пожимает плечами, снова возвращая свое внимание к сухоцветам перед собой, добавляя последние штрихи. — Ей шестнадцать. Замешательство на чужом лице действительно стоило внимания. Люцифер с упоением наблюдал за сложными математическими вычислениями в голове Аластора. –Опережая скажу, нет, мне определенно было не десять, когда она появилась. — Мужчина искренне смеется, наблюдая как сходятся к переносице чужие брови. Он обожал момент раскрытия этой тайны, когда до этого доходило. Мало, кто попадал в точку в вопросе его возраста. — Предположения будут? Аластор только отрицательно головой качает, поднимая брови. Люцифер наслаждается интригой, которую удерживает, пока молча и с улыбкой крутит в руках законченный букет. Композиция из хлопка, лаванды и лагуруса, разбавленная ветвями эвкалипта. Аккуратная, не вычурная, без резкого запаха, а главное — абсолютно неприхотливая в уходе. — Тридцать шесть, — отдельного внимания стоило несдержанное удивление, отразившееся на чужом лице. Он насмешливо улыбается, отрезая кусок ленты глубокого изумрудного цвета и обвязывает ею букет. Сам Люцифер знал, что мужчине перед ним буквально недавно исполнилось тридцать четыре. Об этом, казалось, трубили все радиостанции, что он тогда включал. — никто не верит, да. — Я бы дал тебе, ну… — Люцифер насмешливо вскидывает бровь в ответ на незаконченную фразу и упирается ладонями в край стола. Аластор хмыкает и растягивает губы в соблазнительной (Люцифер почти молит Бога, чтоб он либо никогда так больше не делал, либо делал только так; следующей мелькает мысль, что Бог здесь уже не поможет, не его профиль) усмешке в ответ, явно понимая чужой жест. — Двадцать девять? — Раз? А выдержишь? Люцифер прикусывает собственный язык слишком поздно. Молчание между ними почти становится осязаемым физически. Он искренне пытается вспомнить, когда вообще последний раз флиртовал настолько бесстыдно, ещё и с незнакомцем, но мозг услужливо подсказывает, что системных записей о таком не сохранено, и данный опыт будет значится условной точкой отсчета. Ебаный, блять, в рот, Самаэль. Аластор не замечает момента, когда оказывается вплотную к рабочему столу Люцифера. Между ними расстояние чуть больше двух десятков сантиметров, но такое чувство, что там нет и миллиметра. Не замечал он за собой и любви к такому флирту, но вот он, стоит здесь, а перед ним чертовски красивый мужчина, который (помилуй, Боже) флиртует с ним в ответ. Он не знал, как оказался именно здесь. Не особо хотел знать, на самом-то деле. Это и вовсе значения не имело, если так посмотреть. Они так и стояли молча: застывшие на лицах усмешки, взгляд глаза в глаза. Пока над дверью не звякнул колокольчик. — Извините! У меня заказ букета, я говорил с вашей сотрудницей по телефону. Они отшатываются друг от друга так, будто между ними взорвался баллон с газом: Аластор делает широкий шаг, а Самаэль упирается лопатками в дверь на второй этаж, которая очень кстати закрыта на ключ. Было бы просто отвратительным позором вывалиться в тускло освещенный коридор, ведь смущение и без того обжигало пуще любого огня. Напряжение, звеневшее в воздухе, лопается как мыльный пузырь, и Люцифер натягивает на лицо дежурную улыбку для общения с клиентами. — Добрый вечер, конечно, одну минуту. — он кивает, выходит из-за стола, снова снимая фартук, и смотрит на Аластора, понижая голос. — Извини. Подождёшь? Это буквально пару минут. — Я не тороплюсь. — Аластор становится дежурно вежливым, под стать улыбке владельца цветочного, и делает шаг в сторону, обмениваясь с ним короткими кивками. Люцифер действительно меньше чем за пять минут отпускает пришедшего мужчину, даже успев дать ему рекомендации по уходу за цветами. Оказалось, это пришли именно за тем букетом, который флорист собирал до его, Аластора, появления. Когда за мужчиной, до ужаса довольным покупкой и нахвалившим флориста, закрывается дверь, они оба словно приходят в себя. Переглядываются молча, под тихое «And I thought you might be mine In a small world» звучащее из радио. — Букет закончен, — Люцифер кивает больше сам для себя и улыбается, набирая цифры на кассовом аппарате. Аластор смотрит на него в ответ несколько секунд, а после подходит к столу, оглядывая букет, но не прикасаясь. — можешь забрать его сам, он твой. По уходу ничего конкретного не скажу, единственное что — лаванда имеет различную, м-м, силу, я бы сказал, аромата в разных условиях. При высокой температуре она будет пахнуть ярче, особенно при контакте с руками. Если ее не трогать и хранить в прохладе, запах будет ощутимо слабее, но будет заметен. Какого-то особого ухода они не требует, это все сухоцветы, так что будут стоять даже если редко будешь дома. — Ты действительно всё это учёл, — Аластор задумчиво улыбается, аккуратно берёт букет в руки и подходит к мужчине, доставая карту из кармана брюк. — Думаю, я ещё не раз приду сюда. — Буду рад, — Люцифер улыбается, двигая терминал поближе к противоположному краю стола. Наступившую тишину разрушает писк аппарата и звук выходящего чека. Люцифер протягивает ему клочок бумаги, еще теплый после печати. Касание кончиками пальцев мимолетное, почти незаметное, но настолько клишированное и подобное сюжету романтического кино, что оба криво усмехаются. Никаких разрядов тока, лишь чужое тепло. — До встречи? — Аластор однобоко ухмыляется, отходя и забирая плащ с вешалки. Интонация его голоса вопросительная, но всё же не совсем. Он ещё оставлял мужчине возможность сдать назад. Когда молчание, по скромным ощущениям самого Аластора, затягивается, он просто едва заметно поводит плечами и тянет дверь на себя. Неуютно, да. Чужой голос, улыбчивый и немного ехидный, Аластор, кажется, чувствует это спиной, настигает его почти на улице: — До встречи. — Губы радиоведущего растягиваются в удовлетворенную усмешку самопроизвольно.***
Они действительно встретились после того дня. Не один раз и не два, даже не три. Они стали пересекаться постоянно. Аластор заходил в цветочный по несколько раз в неделе, сталкивался с мужчиной в очереди в кофейне в соседнем квартале. Так Люцифер узнал о существовании тех, кто пьет американо с лимоном, а Аластор узнал, что реально существуют те, кто берут такую сложносочиненную бурду как «Большой айс-латте мята-шоколад, на миндальном молоке, с шапкой из взбитых сливок и мятного сиропа, пожалуйста.» Он в какой-то момент уже начал думать, что ещё немного, и мужчину перед ним свалит сахарная кома, но нет — Люцифер отлично чувствовал себя. Они пересеклись в книжном, неподалеку от студии звукозаписи, где работал Аластор. Никаких клише типа «Они потянулись за одной книгой, соприкасаясь ладонями в воздухе», это было бы чертовски банально и не интересно. Они пересеклись уже на кассе, когда Люцифер прикладывал карту к терминалу, оплачивая свою «Под стеклянным колпаком», когда на периферии зрения мелькнул знакомый алый плащ. На соседней кассе Аластор оплачивал «Грозовой перевал». Он тогда пожал плечами, объясняя, что решил купить книгу по совету давней подруги, потому что «читать о преступлениях действительно интересно, расслабляюще даже, но отсутствие разнообразия надоедает», а Самаэль только качнул пакетом в руке, сказав, что ему просто нравится стиль письма Сильвии Платт. Они пересекались в пекарне, в городском парке, в продуктовом. Они пересекались так часто, что казалось, будто они ищут встреч друг с другом целенаправленно, но ни одна из их многочисленных встреч не была запланирована заранее. Никто из них не знал где живет другой и, если они жили так близко, почему не встречались до этого? Люцифер был стопроцентно уверен, что запомнил бы кого-то похожего на радиоведущего, как и тот в свою очередь был стопроцентно уверен, что запомнил кого-то вроде Люцифера.***
Аластор порой думает, что сходит с ума. Как и сейчас. Он стоит у плиты в домашней футболке на пару размеров больше его собственного и смотрит на глянцевую поверхность так, словно видит её впервые. Бросает взгляд на часы, обычные, механические, на запястье и со вздохом начинает наливать воду в турку, засыпает туда кофе и немного специй, для еле уловимого аромата, ставит ее на конфорку и снова просто смотрит. Лишь спустя минуту он нажимает несколько раз на изображения на сенсорной панели плиты. Когда та начинает знакомо шуметь, нагреваясь, он отворачивается, становясь лицом к обеденному столу. На нём ваза с небольшим букетом, на удивление, столь лаконично вписывающимся в интерьер, что без него было как-то пусто, неправильно и… неуютно? В нескольких сантиметрах от вазы лежит книга в мягком переплёте с закладкой ближе к концу. Может, он дочитает её даже сегодня вечером? Аластор мотает головой, отворачиваясь обратно к плите. Когда кофе поднимается, пенясь, он убирает турку с плиты и ставит её на подставку, и, взглянув на часы, идёт в коридор. Стук в дверь раздается именно тогда, когда он ставит розовые меховые тапочки рядом с ковриком. — Аластор! — женщина раскидывает руки в стороны и обнимает его, стоит ей переступить порог. Ведущий улыбается, обнимая её в ответ. — Последний эфир был чудесен, дорогой! — Спасибо, Рози. — он принимает из её рук бумажный пакет с логотипом знакомой пекарни и отступает на шаг в сторону. Гостья устало прикрывает глаза, меняя туфли на высоком каблуке на мягкие тапочки и кладет широкополую шляпу на полку шкафа, оставленную специально для неё. Рози была его единственной гостьей, притом достаточно давней, чтобы иметь свою личную полку для шляп в его шкафу в коридоре. — Ты, как и всегда, безукоризненно пунктуальна. Они проходят в кухню, минуя гостиную, взгляд гостьи цепляется за антуриум на широком подоконнике, но она не комментирует, только щурит глаза. Когда женщина садится на привычное место, и первое, что бросается в глаза, — это книга. — «Под стеклянным колпаком»? — Аластор, звенящий кружками, лишь плечами пожимает, наливая кофе. — Я была уверена, что тебе не понравится, даже не стала упоминать её, когда ты спросил. — У неё хороший слог, да и сюжет тоже не плох. Может, прочту что-нибудь ещё потом. — он ставит перед Рози чашку с кофе, что разбавлен молоком, а сам садится на соседний стул, аккуратно держа чашку с чистым чёрным кофе. — Как твоё агентство? — О, сейчас самый сезон, так что всё хорошо. — она улыбается и делает глоток, щурит глаза и мычит от удовольствия. — Я клянусь, никто не варит кофе лучше, чем ты, Аластор. Никто! Аластор в ответ посмеивается, придвигая к ней пакет, из которого исходил запах миндаля и малины. Рози достает оттуда два свертка из вощеной бумаги: в одном — миндальный круассан, в другом — малиновый маффин. Аластор эти маффины любил до ужаса, покупал так часто, как только мог. Они идеально подходили к крепкому, не сладкому кофе. Рози молчит, разглядывая букет в вазе, а Аластор не торопит её. Они, на самом деле, были именно тем типом друзей, которые за десятилетие дружбы научились и молчать, и говорить без утайки. Рози часто приносила сплетни со всего города, потому что её агентство занималось свиданиями, а Аластор бывал таким уставшим после записей или эфиров, что мог только молчать. Так они иногда и встречались у него дома, у неё, в кофейнях, в торговом центре и просто молчали в комфортной компании. Или обсуждали всевозможные сплетни, собранные за время, которое они не виделись. Однако женщина не выдерживает. Губы её растягиваются в заговорщической улыбке, она прищуривается своим «детективным прищуром» (Аластор его всегда узнаёт) и отзеркаливает его вальяжную позу: — Кто это? — М? — мужчина вопроса действительно не понимает, только вскидывает бровь в ответ. — Человек, с которым ты встречаешься! Кто это? Та новая сотрудница на студии? — Рози делает акцент на слове «встречаешься», и Аластор только кашляет, подавившись, благо не кусочком маффина, а лишь воздухом. — Что, прости? — Он хрипит, стараясь отдышаться и делает глоток кофе, утирая выступившую слезу с уголка глаз. — Ал, не делай из меня дурочку. — женщина фыркает и, отломив кусочек круассана, кладет его в рот и пережёвывает. Аластор всё ещё смотрит непонимающе, делая новый глоток. — Я буквально руковожу агентством, устраивающим чужую личную жизнь! — А причем здесь моя личная жизнь, дорогая Рози? — Аластор посмеивается, наблюдая, как сходятся к переносице тонкие темные брови. — Цветы, звезда моя. — Рози хмыкает, указывая острым бордовым ноготком на букет в вазе. Аластор замирает, переводя взгляд на эти самые цветы: пять белых камелий, четыре белые магнолии и несколько ветвей эвкалипта. Букет идеально вписывался в интерьер монохромной серой с белыми вставками кухни. Он не имел какого-то убийственно яркого аромата и отлично стоял уже вторую неделю. — А в чём, собственно, их проблема? — в голосе сквозит недоверие, а в глазах, неотрывно смотрящих на цветы, все скопом и каждый в отдельности, — непонимание и почти паника. — Их выбирал не ты. «Как у нее всё просто», — раздраженно мелькает в его голове. Конечно, Рози сразу поняла, что их выбирал не он, но это ведь не значит, что они, эти бедные-несчастные и такие чертовски красивые, собранные лично для него, цветы, подарены ему, прости господи, любовником. Или любовницей. Что, на самом деле, не имеет значения. Вздох женщины такой страдальческий, что Ал вообще перестаёт понимать, как она генерирует все свои выводы сейчас. Он смотрит на неё в ожидании хоть каких-то объяснений, но та просто жует свой миндальный круассан, прожигая взглядом их поочередно: сначала его, а потом букет. И снова его. И снова букет. Аластор молча жует маффин, запивая его кофе. — Ладно. Хорошо. — она отставляет чашку в сторону и, сцепив ладони в замок, кладет руки на стол и подаётся вперед. — Небольшая сделка. Я объясню тебе всё, но! — Аластор повторяет её движения, кривя губы в усмешке. Он любил сделки. — Сначала ты расскажешь мне откуда эти цветы. Он хмыкает, но протягивает руку раскрытой ладонью к женщине. Рози пожимает её в ответ, закрепляя условия. — Я купил их себе, — он делает акцент на этом «я». — в том популярном цветочном в паре кварталов от студии. — Но выбирал их не ты, так? — она улыбается, снова берёт чашку в руки и допивает остатки жидкости, закидывая в рот последний кусочек круассана. — Там же совсем молодая девчонка работает, нет? –Ага. — Аластор хмыкает, тоже допивая свой кофе и откидывается на спинку стула. –Мне из тебя клешнями вытягивать что ли? — Рози фыркает, заправляя за ухо прядь, выпавшую из строгой прически. –Это магазин её отца, он там главный флорист. — сдается радиоведущий. Тонкие брови Рози снова взлетают вверх. О, Аластор знает, что сейчас будет. –Тот миленький блондин? — удивление на её лице комичное, и теперь Аластор понимает, как выглядел в момент, когда говорил об этом с Люцифером. Он кивает снова. — Подожди! Это ж сколько ему лет-то?! — Тридцать шесть. — Рози икает в ответ, прикрыв рот ладонью, а Ал смеется. — Я, знаешь ли, был удивлен не меньше. Женщина молчит минуты две, а после её губы расползаются в усмешке. Такой всезнающей, что ему почти тошно. — Так это он собирал этот букет? А антуриум? Тоже он посоветовал? — он хмурится в непонимании, слыша название, но не понимая почему оно кажется знакомым. Рози вздыхает. –Тот цветок на подоконнике в гостиной. — А. Да, он. Рози смеётся. Смех у неё мелодичный, нежный, звонкий, как и её голос. Приятный. Похож на… Аластор мысль прерывает, не желая думать об этом сейчас. — И давно вы, м-м, общаетесь? — Месяц? Приблизительно. — Аластор пожимает плечами. — Ты ему нравишься. Ал снова давится воздухом, заходясь в кашле. Он подскакивает на ноги и отходит к кухонной столешнице, наливая себе воды из графина и выпивая её залпом. — Что, прости? Не-а. Нет. Это все херня. Чушь собачья, да. У неё проф. деформация. В сезон, самый раз. В голове проносится чужое ехидное, произнесённое низким голосом «А выдержишь?». Он вспоминает все их встречи, неимоверно комфортные. И смешливые, чуть сощуренные голубые глаза. Аластор головой мотает, наливая еще воды. — Ты знаешь, что такое язык цветов? — Он рвано кивает, выпивая воду большими глотками и вытирает губы тыльной стороной ладони. — А он флорист, Аластор. Уверена, что для него это имеет значение. Мужчина поворачивается к ней, опираясь поясницей на столешницу и молчит. Ждет, что еще она скажет. — Ты хоть раз смотрел значение цветов? Уверена, что нет. Камелия белая, — женщина едва прикасается кончиком ногтя к основанию одного из бутонов, — выражает восхищение, их берут чаще всего тогда, когда хотят сказать: «Ты восхитителен!». Белая магнолия — это благородство, настойчивость, упорство и «Я — твоя судьба». А эвкалипт — память, думаю, в этом контексте говорит о том, что ты засел в его голове. Скулы Аластора краснеют по ходу её речи и к концу он просто скрывает лицо в ладонях. Рози на этот жест глубоко вдыхает, издавая странный звук. –О. Мои. Звёзды. Он тебе нравится! — Женщина хлопает в ладоши и подскакивает с места, подлетая к нему и убирая руки от лица. — Он. Нравится. Тебе! Мы обязаны погадать на него. Сейчас-сейчас, подожди. У меня в сумке карты! Рози улыбается так широко, и ему кажется, что это больно. Тому с какой скоростью она убегает в коридор за сумкой можно позавидовать. Аластор даже с места не сдвигается, только снова прячет лицо в ладонях и почти воет: — Ты сошла с ума, Рози! Просто сошла с ума! Тебе нужно в отпуск, слышишь?! Ты заработалась! — Когда она возвращается на кухню с колодой карт Таро в руках, он просто садится на стул, роняя голову на сложенные на столе руки. — Ты серьёзно, да? — Не веришь мне — картам поверишь! — она тасует колоду, садясь полубоком к столу. — Будь лапушкой и налей мне вина, пожалуйста. Спустя одно перемещение в гостиную, четыре расклада и одну бутылку вина, Аластор, до этого молча смотрящий на Рози, ложится на диван, складывая одну руку так, чтоб та закрывала глаза. — Знаешь, — он не видит, как Рози поднимает на него взгляд, а после меняет позу, подлив себе в бокал остатки вина, удобно располагается в кресле и, подбирая ноги под себя и улыбаясь, по одной вытягивая шпильки из волос. Время перевалило за восемь вечера. — он милый. Ему нравится Сильвия Платт, кофе, в котором от кофе одно название. Он очень любит свою дочь, воспитывает её один с шести лет. Ей, кстати, шестнадцать. Он любит свою работу, несмотря на все её сложности. У него дурацкие шутки и небольшая домашняя библиотека. Он хотел завести добермана. Люцифер — это имя подходит ему как нельзя лучше, знаешь ли, божий одуванчик он только с виду. Он иногда говорит такие вещи, что даже из меня дух вышибает. Он смущает. А второе имя у него Самаэль, и он, блять, красив, как падший ангел, серьёзно. Я бы его и с ангелом сравнил, но он… Он искуситель. Ещё он язвительный, никогда не остается в долгу. Отличный собеседник, знает кучу всего. Как оказалось, отчислился с дизайнерского, и по нему это пиздецки заметно. Образы как на подбор, всегда с иголочки, даже на работе, но нет ощущения будто он вырядился целенаправленно. И уток любит. — Уток? — Рози вскидывает бровь, делая глоток вина. — Ага, — Ал на женщину не смотрит, только сгибает одну ногу в колене, а другую свешивает с дивана и поводит в воздухе свободной рукой. — Резиновых таких, желтых. Женщина молчит, смотря на друга. Довольная усмешка растягивает губы, с которых давно стёрлась помада. — Рози? — голос у него тихий, почти страдальческий, хоть это и можно понять, только если знать его достаточно хорошо. — М-м? — Он мне нравится. Аластор эту фразу шепчет еле слышно, и может показаться, что он пьян или засыпает, но нет. Он садится резко и смотрит на подругу, аккуратно собирающую карты в коробку. Женщина поднимает на него глаза и улыбается почти материнской улыбкой. — Это заметно, милый.***
Люцифер сидит в любимой кофейне за столиком, расположенном на втором этаже. С его места идеальный обзор, да только он не отрывает глаз от скетчбука в своих руках. Они замечают его сразу: странная поза, голова с неестественным наклоном, огромная чашка кофе и что-то сладкое в тарелке рядом. Асмодей хмыкает, кивая на него головой, а Энджел пожимает плечами в ответ, кутаясь в огромную розовую толстовку. Оба поднимаются наверх только после того, как забрали свои заказы: карамельный латте для Энджела и айс-американо с фисташковым круассаном для Асмодея. Люцифер настолько самозабвенно рисует, что абсолютно не замечает, как на полностью пустом, за исключением его самого, этаже, появляются новые лица. Кресла скрипят ножками по полу, когда их двигают. Мужчина подрывается так резко, что чуть не опрокидывает чашку перед собой, прям на тарелку с малиновым маффином. — Да кто ж так подкрадывается?! — он захлопывает скетчбук и недовольно смотрит на друзей, рассаживающихся в креслах напротив. — Кто он? Вопрос Асмодея бьет в лоб, а Энджел только улыбается, делая, наконец, глоток ароматного кофе. Люцифер смотрит на них с непониманием. Да только они свою реакцию не поясняют, и ему приходится спросить самому. — «Он» — это, по-вашему, кто? — Люцифер делает глоток лавандового рафа и смотрит на друзей пристально. — «Он» — это тот, кем изрисован новый разворот в твоем скетчбуке, Самаэль. — Асмодей сегодня намерен был вытянуть правду из друга любыми способами, которые только сможет придумать. Энджел только присвистывает, совсем тихонечко, но глазами стреляет в направлении этого самого многострадального скетчбука. Асмодей ставит локти на стол, сплетает ладони и кладет на них подбородок. Люцифер берёт кружку в руки, откладывает скетчбук на край стола и откидывается на спинку кресла, закинув ногу на ногу. –Ты не рисовал ни одной модели со времен отчисления, Самаэль. — Как там Физзароли? — он с легкостью парирует чужой вопрос, вскидывая брови и искривляя губы в ухмылке. Асмодей прожигает его взглядом, показывает средний палец, давая понять, что отвечать он не спешит. — У-у, — тянет Энджел, с ухмылкой закатывая глаза. — грязные приемы пошли. Не хотите без боя сдаваться, да? — Да нет тут никакого боя! — Самаэль фыркает, делая большой глоток кофе и стучит указательным пальцем по кожаной обложке. — Не вы ли мне говорили, что я зарываю талант в землю? А стоило мне начать рисовать снова, так пошли какие-то странные, блять, инсинуации! –Да нет тут никаких инсинуаций, — Асмодей вздыхает, отпивая из своего стакана. Энджел аккуратно склоняется чуть ближе к скетчбуку, пока мужчина продолжает говорить. — Я рад, что ты снова рисуешь, но отлично помню, что ты не любил рисовать абстрактные модели, а для вдохновения тебе нужен был какой-то «бум!», не меньше. А тут ты, где-то в кофейне, рисуешь кого-то спустя столько лет. Здесь есть связь! Или так и будешь отрицать? Люцифер вздыхает и прикрывает глаза, надавливая двумя пальцами на веки. У него действительно вдохновение никогда не падало с неба, это печальный факт. Ему нужна была какая-то серьезная фиксация или кто-то, кто действительно интересовал бы его. В ином случае работы были просто безжизненными и сырыми. Асмодей был прав и в том, что он перестал рисовать буквально через несколько лет после отчисления с третьего курса дизайна. Он ушел оттуда «по собственной инициативе» после громкого скандала с участием своей, тогда ещё, жены и её бывшего. Они втроём прогремели на весь универ, он бы не удивился, если б узнал, что преподы и по сей день поминают их добрым словом. Не отчислился тогда только этот уёбок Адам, но он, в итоге, свою жизнь с этим не связал, а Лилит преуспела в дизайне сама, безо всякой корочки, через пару лет после развода. Только он остался здесь. Резкое дуновение ветра, и он открывает глаза. Энджел открыл скетч и склонился к Асмодею. Листая до последних страниц. Люцифер только шипит, пиная модель в колено, но тот только отмахивается, дойдя, наконец, до последнего разворота. Друзья замирают на несколько секунд, а после Энджел вскидывает голову, встряхивая светлой челкой, и тыкает пальцем в середину страницы. — Скажи, блять, что мои глаза меня не обманывают! — он аккуратно держит скетчбук, зажав страницы снизу, и отставив кружку подальше, кладет его на стол в открытом виде. — Это Аластор! –Погоди, тот ведущий? — Асмодей смотрит на Энджела с удивлением, а после откусывает от круассана, изучая разворот взглядом. — У которого ещё свой подкаст и фан-клуб, которым заведует твоя знакомая? Люцифер не то, чтобы сгорает со стыда, но ему просто пиздец, как неловко сейчас, когда он узнает про фан-клуб. Он определенно не был его фанатом, но как же, сука, это теперь выглядит. Просто отвратительно. — Вы знакомы? — только и спрашивает он, доедая маффин. Он не забирает у них скетчбук, позволяя посмотреть и предыдущие пару разворотов. Терять нечего было, учитывая, что модель одна и та же. — У меня было интервью с ним и его соведущим, пару недель назад, — Энджел кивает, и его глаза расширяются, когда он указывает пальцем в угол одного из листов. — Я хочу себе такие сапоги! Блять, я клянусь, мир теряет гениального дизайнера! — Думаю, мы могли бы, ну, знаешь, — Асмодей поводит рукой в воздухе, а другой перелистывает последнюю страницу. — выпустить это. Небольшой лимиткой, для начала. –Только в том случае, если имя дизайнера, — Люцифер делает воздушные кавычки на слове «дизайнер», допивая кофе. — останется неизвестным. Моделинг и дизайнерство имеет ко мне отношение только из-за вас двоих. Я флорист уже больше десяти лет, и меня всё устраивает. — И давно вы знакомы? — Чуть меньше месяца, я думаю? Мы часто пересекаемся сейчас. — Самаэль подзывает официантку, прося принести счёт. — Он горяч, — выдает в итоге Энтони, закидывая ногу на ногу, и кладёт раскрытый скетчбук перед Люцифером. На этом развороте несколько моделей в полный рост и зарисовки отдельных вещей. Он тыкает пальцем в одну конкретную зарисовку, ту, что Люцифер рисовал после встречи в книжном. Ни у одной из моделей нет прорисованного лица, лишь очертания, но это и не нужно, Энджел узнает ведущего по прическе. На модели шелковая красная рубашка с V-образным вырезом и широким рукавом, черные лаковые брюки, узкие и на высокой посадке, ремень с двойной цепью на бедре. Черные ботильоны, закрывающие щиколотку, с пятисантиметровым каблуком и декоративной шнуровкой красного цвета. Асмодей разглядывает детали, зарисованную рядом удлинённую кожаную куртку. Люцифер только пожимает плечами, перестав отрицать. — нет, правда. Он, блять, чертовски горяч. И ты до отвратительного четко нарисовал его. Самаэль лишь тихо смеется, кивая головой. Не согласиться с Энтони сейчас — сродни вранью на исповеди. Аластор действительно был горяч, причём что бы ни было на нем надето. Искренне говоря, Люцифер уверен, что дело не в одежде. Он, чего греха таить, часто разглядывал его, когда они пересекались, и Аластор был безбожно красивым. Самаэль готов признать, что согласился бы переспать с ним уже сейчас. Эта мысль красит его скулы розовой акварелью, заставляя отвести взгляд от разворота, на котором у второй модели он зарисовал портупею на бедрах и сапоги на высокой платформе. — Божечки-кошечки, Морнингстар! — Смеется Энтони, негромко хлопая ладонями. Асмодей только улыбается, набирая смс-ку и поглядывая на друзей. Когда приходит официантка, он просто прикладывает свою карту к терминалу, отмахиваясь от предложения о раздельном счете. — Он тебе нравится! Люцифер давится фразой, которую собирается сказать и смотрит сначала на одного, потом на второго, затем отводит глаза, глядя на соседний столик, что стоит абсолютно пустой, но блондин смотрит на него так, словно там что-то, спасающее чужие жизни. — И ведь не отрицает! — Асмодей смеётся, убирая телефон и закрывая чужой скетчбук. Он передаёт его владельцу в руки, но тот так и не смотрит на них, молча убирая предмет в сумку. — Хорошо! Хорошо! Ладно! — он вздыхает, поворачиваясь обратно. — Минутка правдивых слов. У меня случился отвратительный краш, как у школьника, когда он пришёл ко мне в магазин. Красивый, сука, как чёрт. Вежливый, высокий, и он флиртовал со мной с порога, блять! Энтони давится остатками карамельного латте, а Асмодей круассаном, но Люцифер продолжает, с садистским наслаждением наблюдая, как вытягиваются их лица в удивлении и попытках прийти в себя. — Мы часто пересекаемся с первой встречи, и он каждый раз в магазине просит букет, который я должен придумать сам прямо на месте! — Энтони усмехается, но с последующими словами их лица делаются абсолютно комичными. — Последний был из пяти белых камелий, четырех белых магнолий и ветвей эвкалипта. — Чего-чего? — выдаёт Энтони. Будучи друзьями флориста, им приходилось хоть немного разбираться в языке цветов, который так любил их друг. Асмодей моментально открывает закладку с флориографическим словарем на телефоне; они с Дастом листают её чуть больше минуты и оба поднимают глаза на Самаэля. Оба они знали, что развод с женой дался ему до ужаса тяжело. Маленькая дочка не упрощала ситуацию, однако тот её не бросил и любил больше жизни. Люцифер оставил свою личную жизнь так, как есть, и вложил все свои силы в малышку Шарлотту Морнингстар. Оба друга, правда, пытались знакомить его с другими женщинами. С другими мужчинами тоже. Да только он был непреклонен и слеп. А теперь просто… Вот так в лоб заявляет, что флиртовал с крутым радиоведущим. У которого свой фан-клуб. И который флиртовал в ответ. — И что? — Энтони оставляет чаевые под ведерком с чеком и поднимается на ноги, одёргивая толстовку. Асмодей и Люцифер поднимаются следом, а последний пожимает плечами, закидывая на плечо лямку сумки с тем самым значком-смайликом. — И ничего, я ж флорист, а не он. К тому же, — Самаэль вздыхает, спускаясь по лестнице и прощаясь с бариста и официанткой, — я не жду что он должен что-то ответить на это. Может и хорошо, что он не знает. Когда Асмодей чувствует упаднический настрой друга, он вздыхает, собираясь с мыслями. — Да ладно тебе, — Энджел виснет на чужом плече, когда они выходят за дверь кофейни. — всё будет классно. Асмодей вот вообще, например… — С Физзом съехался месяц назад. — как бы невзначай вбрасывает тот, равняясь с ними. — …с Физзом съехался месяц назад, ага, так что. Погоди-ка. Чего?! — А вот отсюда поподробнее! — смеется Самаэль.***
Только в один из дней всё пошло не по плану. «Не по плану», которого у Аластора не было и вовсе! На дворе стоял конец мая. На улице было жарче обычного, особенно учитывая, что солнце уже начинало садиться. Аластор был буквально вынужден сменить любимый плащ на что-то более легкое с приходом лета. Алый пиджак был небрежно накинут на плечи. Черная рубашка с рукавами, закатанными до локтя, расстегнутая на пару верхних пуговиц и классические алые брюки. Колокольчик над головой зазвенел одновременно с женским голосом, столь неожиданным, что Ал едва заметно дернулся, заходя в прохладное помещение. — Добрый вечер! — девушка за кассой приветливо улыбнулась, передавая букет стоящей перед ней пожилой даме. — Вам что-то подсказать? Аластор улыбался своей дежурной улыбкой узнаваемого человека, оглядывая девушку, вышедшую из-за стола, с ног до головы. Совсем юная, но уже ему по плечо. Плавные черты и округлая форма лица. Светлые волосы, собранные в низкий хвост и достающие до поясницы. Голубые глаза, яркие и чистые, смотрят прямо, изучающе, но без недоверия. На ней футболка на несколько размеров больше собственного и потертые серые джинсы с знакомым фартуком поверх. Ему не нужно вглядываться дольше, чтоб узнать в ней чужие черты. Девушка уже собирается что-то сказать, как возникшую тишину прерывает знакомый, приглушенный голос: — Чарли, милая! У нас закончились… — светлая голова Люцифера высовывается из-за двери, ранее Аластором не замеченной. Он видит их обоих и продолжает фразу немного заторможенно, выходя на свет. –… амариллисы. Здравствуй? Они оба смущены. Аластор на самом деле напрочь забыл, что в магазине мужчина работает не один. Он, естественно, помнил о наличии у флориста взрослой дочери, но совершенно не думал, что столкнется с ней именно сегодня. Люцифер же вообще об этом не думал. В его голове Шарлотта с Аластором были чем-то вроде параллельных миров — столкнутся только если наступит катаклизм. Он, видимо, наступил, потому что даже атмосфера соответствующая. Шарлотта смущается не долго: стреляет глазами в отца, потом в пришедшего мужчину. Оба они этого, конечно, не замечают, поглощенные неловкостью момента и наступившей тишиной. Она малейшие изменения в отце подмечать начала где-то пару недель назад: дольше собирается, часто пропадает вне дома, мурлычет песни под нос, когда готовит завтраки. После их развода с матерью Чарли его таким видела впервые и вот сейчас, наблюдая за их реакцией она начинает осознавать. Радость за отца, может, и безосновательная, притянутая за уши, затопила сердце дочери. Девушка коротко улыбается, тихонько кашляя. — Твой знакомый? — она переводит взгляд с мужчины на отца. Тот кивает как-то немного дергано, но улыбка расцвечивает лицо Самаэля почти непроизвольно, когда он решается наконец собраться с мыслями, подходя ближе. — Амариллисы? Я гляну в подсобке. Она ретируется до того, как отец, вышедший из подсобки, остановит её, притормозив лишь на секунду в такой позе, что из-за двери видно лишь лоб со спавшими на него прядками и глаза, улыбчивые, чуть-чуть ехидные. — Я Чарли, кстати! — она ответа не ждёт, захлопывает дверь за собой и взбегает вверх по лестнице. Люцифер слышит топот чужих ног и вздыхает, качая головой. Невозможная. — Извини, что я… — Аластор поводит рукой в воздухе, не зная, как описать произошедшее. — Всё в порядке, не беспокойся. — Самаэль улыбается, пожимая плечами, и подходит к Аластору ближе. — Удивительно, что вы встретились только сейчас. Ну, в общем, вот. Шарлотта. Часто стоит на кассе, помогает с букетами и принимает звонки. — Она красивая. — Аластор улыбается, наблюдая за владельцем цветочного, подошедшим к двери и повернувшим на улицу табличку «закрыто». — При всем уважении, mon ami, — Люцифер усмехается, подходя почти вплотную. На нём надета серая толстовка, которую тот часто носит на работе, потому что мёрзнет, а на вешалке рядом с дверью висит удлиненный кардиган с капюшоном. — она слишком молода для тебя. Самаэль стягивает толстовку через голову и от этого движения задирается рубашка, что была под ней, оголяя светлую кожу. Аластор сглатывает, пристально наблюдая за чужими движениями. Взгляд цепляется за очертания рельефного пресса, что пропадает за тканью так же быстро, как и появляется. Радиоведущий моргает, поворачиваясь в сторону и снимая с вешалки теплую ткань. Он протягивает кардиган владельцу, и когда Люцифер берет его одной рукой, Аластор не отдаёт, сжимая крепче. Он вскидывает бровь, растягивая губы в наглой усмешке. — Но что насчет её отца? Флорист перестаёт дышать от услышанного, сжимая пальцы на ткани. Они испытывают дежавю, замирая. Аластор успевает подумать и о том, что он идиот, и о том, что подкат был просто отвратным, и о том, что это, возможно, последняя их встреча. И даже о том, что он Люциферу совершенно не нравится, а все их встречи — это банальная вежливость и работа с клиентом. И карты Таро тоже херня, как он и говорил однажды. Самаэль смотрит в темные глаза пристально, языком проходится по пересохшим губам, замечая, как подрагивает еле заметно в волнении чужая рука. — Думаю, мы обсудим это после первого свидания. Как тебе такое условие, Аластор? Радиоведущий усмехается и кивает. Он отпускает ткань, позволяя Люциферу надеть её на себя и выудить из кармана ключи от магазина. — Чарли! — мужчина вскидывает голову, повышая голос и обращаясь к дочери. — А кричать так и вовсе не обязательно. — девушка выходит из-за той самой двери с коробкой каких-то лент и ставит ее на пол рядом с рабочим столом. — Значит, Вас зовут Аластор? — Она улыбается, поправляя резинку на волосах. Он ответить ей не успевает, а замешательство на лицах мужчин настолько комично одинаковое, что Чарли не выдерживает, посмеиваясь и машет рукой. — Я рада знакомству. Да не смотрите вы так! Я только последнее предложение слышала и не хочу знать, что было до него. Мужчины переглядываются и снова смотрят на Шарлотту, словно та — восьмое чудо света. — Да боже мой! Пап, идите пожалуйста. Скоро придет Вэгги, я закончу здесь, и мы поедем к ней. — Когда ты познакомишь меня с ней? — Люцифер складывает руки на груди, выходя из-за стола, и прищуривается, смотря на дочь. Чарли замолкает, и резко переводит на Аластора умоляющий взгляд, в котором почти дословно читается «Спасите меня, пожалуйста!». Тот это понимает быстро и отмирает наконец, тихо посмеивается, привлекая внимание Люцифера. Тот только вздыхает и делает шаг к радиоведущему. Их разделяет меньше десяти сантиметров, что почему-то ощущается ярче обычного. — Один-один, пап! — Ключи на столе, и мы поговорим дома, Шарлотта! — Аластор аккуратно обхватывает запястье Самаэля, утягивая его на выход, и машет ладонью Чарли. Люцифер этому действию не противится, быстро ровняясь с мужчиной, и тоже машет дочери. — Веселитесь! — смеётся девушка, прежде чем дверь захлопывается за их спинами.***
Люцифер просыпается рано, но глаза открывать не спешит, надеясь уснуть обратно; он зарывается лицом в подушку, пахнущую кондиционером для белья и совсем немного чужим парфюмом. Сквозняк из приоткрытого окна лижет лопатки, заставляя поёжиться, натягивая одеяло повыше. Однако, как бы он не старался, сон к нему не возвращается, заставляя открыть глаза. Чужая спина, широкая, с явным рельефом мышц, вся в тонких, алеющих полосах. Вся в следах его, Люцифера, ногтей. Он улыбается криво, ощущая, как от одного этого вида начинает саднить след от чужих зубов, оставленный меж плечом и шеей, след на внутренней стороне левого бедра и еще несколько других. Шея в следах укусов и засосов, спускающихся ниже, на плечи. Люциферу думается, что голос Аластора, глубокий и ровный в обычное время, но сиплый и надрывный, когда он произносил его имя, умоляя, определенно создан для радио. Только он точно не хотел бы, чтоб хоть одна живая душа знала, каким покладистым и умоляющим тот может быть. Он ухмыляется, прикрыв глаза. В темноте моментально, одна за другой, всплывают картинки минувшей ночи. Аластор, сидящий на краю кровати, опирающийся руками на матрас позади него, в одной лишь рубашке, расстегнутой и спущенной до локтей. То, как хрипло и загнанно он дышал, как просил позволить прикоснутся к нему, к Самаэлю, как закатывал глаза, рыча его имя, как вплетал пальцы в его светлые волосы, получив разрешение прикоснуться, будучи на грани, как целовал, кусая губы до крови, словно в последний раз. Приходится распахнуть глаза, когда он чувствует шевеление тела рядом, да только Аластор хмурит брови, перевернувшись на спину, но не просыпается. Самаэль поднимается с кровати так аккуратно, как только может, и воровато оглядывается, надеясь не разбудить. Он хватает с пола первую попавшуюся тряпку, жмурится от боли, прострелившей поясницу, и уходит в душ, так и не разбудив владельца квартиры. Только выйдя из душевой кабины он понимает, что схватил с пола чужую рубашку. Возвращаться в комнату за собственной одеждой ему не хочется, и он обещает себе быть ужасно осторожным, когда застегивает несколько пуговиц. Люцифер входит в кухню и первое, что бросается в глаза это его букет и книга. Улыбка растягивает губы непроизвольно. Аластор, проснувшись, обнаружил лишь холодную половину кровати и прикрытую в комнату дверь. Он не то, чтобы хотел проснутся и увидеть Самаэля рядом, но он хотел. Принимая сидячее положение и свесив ноги с кровати, он зевает, потирая шею ладонью и натыкается взглядом на ком светлой ткани, в которой узнает чужой кардиган, а чуть поодаль брюки, явно не принадлежащие ему самому. Губы растягиваются в усмешке, от осознания, что без своих вещей тот явно не ушел бы, а значит, он всё еще здесь. Аластор улыбается, падая спиной на кровать и немного хмурится, от неприятных ощущений. Он вдыхает глубоко и распахивает глаза, чувствуя запах кофе и какой-то выпечки. Мужчина наспех натягивает одну из своих домашних футболок и брюки, бесформенной кучей валявшиеся на полу. Он определенно не любил, когда кто-то пользовался его вещами, хозяйничал на его кухне; он даже Рози не давал готовить кофе, но увиденная картина заставила его замереть в проходе. Самаэль. В его рубашке. Она была велика даже ему, а флористу и вовсе доходила до середины бедра и сползла набок, оголяя плечо, со следами его зубов. Рукава, закатанные до локтя. Он, черт возьми, жарил оладьи и варил кофе. Аластор прислонился плечом к дверному косяку, наблюдая за чужими движениями, выверенными до миллиметра. Спустя несколько минут он отмирает, когда ловит себя на мысли, что мужчина на его кухне смотрится так, словно всегда должен был стоять именно тут. Именно в его рубашке. Со следами именно его зубов и ногтей. Наливающий кофе именно ему. Ведущий подходит тихо, Люцифер его не слышит, самозабвенно перекладывая на тарелку последний оладий. Кофе, один разбавленный молоком, а второй с долькой лимона, пахнет абсолютно великолепно. Аластор ждет, пока мужчина положит лопатку на подставку и сцепляет руки кольцом на чужой талии. От Люцифера пахнет ментолом, кофе и ярче всего парфюмом самого Аластора. Он вздрагивает от неожиданности, но тихо смеётся, складывая свои руки поверх чужих. — У тебя привычка такая, к людям со спины подкрадываться? — Самаэль наклоняет голову в сторону, когда Аластор ведет носом от оголенного плеча и до самого чувствительного места за ухом, обжигая выдохом светлую кожу. — А что, если так? — они говорят не громко, оба улыбаются так по-дурацки, как будто им по двадцать лет. Люцифер аккуратно разворачивается к Аластору лицом, не покидая сцеплённых рук, опирается поясницей на столешницу, хмуря брови на несколько секунд от очередной вспышки боли, но всё равно улыбается. Аластор вдруг замечает, что он улыбается даже глазами. Красивый до неприличия. — Думаю, — Аластор наклоняется ближе с тихим «М-м?» и Люцифер переходит на шепот, одной рукой, не глядя, отодвигает в сторону тарелку с остывающим завтраком и обе чашки одновременно. — я мог бы к этому привыкнуть. Они сокращают оставшееся расстояние одновременно, подаваясь вперед. Поцелуй нежный и осторожный, почти трепетный. У Аластора губы сухие и тёплые, с мелкими трещинами, и Люциферу чертовски нравятся. Он кончиками пальцев касается челюсти, закинув вторую руку на чужое плечо, и мычит, когда Аластор прикусывает его нижнюю губу, едва заметно ухмыляясь. Самаэль мычит, кусает в ответ, прижимаясь ближе. Аластор подхватывает его под бедра и прижимает спиной к дверце холодильника, углубляя поцелуй. Люцифер шипит от контраста температур и тянет за прядь алых волос. Они разрывают поцелуй, когда воздуха перестаёт хватать, и Люцифер смотрит на него с усмешкой: — Ты прольешь мой кофе. — Плевать. — голос у Аластора низкий, а глаза тёмные. Он, словно не замечая чужого веса, так и стоит, прижимая мужчину спиной к холодильнику и держа под бедра. Люцифер только тонкие светлые брови поднимает, склоняя голову чуть в сторону. Глаза смотрят ехидно, ждут чужих действий. Аластор сжимает пальцы крепче на чужом бедре. — Здесь, — Самаэль подаётся вперед и оказывается настолько близко, что у них остаётся один выдох на двоих. Когда он продолжает говорить, Аластору кажется, что в его ангельских глазах пляшут черти. Все черти Ада разом. — слишком мало места. Аластор целует его снова, но от былой нежности уже ничего не остается. Они сплетают языки, и Люцифер давится коротким вдохом, прижимаясь ещё ближе, когда Аластор делает шаг в сторону, лишая мужчину опоры в виде холодильника. Он несколькими широкими шагами преодолевает кухню, и садится на диване в гостиной. Самаэль седлает его бёдра, пока чужие руки сжимают его собственные, улыбается, отрываясь от губ ведущего с тихим выдохом и слышит только абсолютно хриплое: –Как же тебе, блять, идёт моя рубашка.