***
У Альбедо талант. Нет, Итэр, конечно, подозревал, что его Объект хорош в этом, иначе не было бы проблемы с ожившими рисунками, но чтобы настолько… Заснеженные вершины, изображенные простыми карандашами буквально за какой-то час, выглядят как настоящие. Итэр даже украдкой трет карандашные линии в уголочке, чтобы убедиться, что в альбом не был вклеен черно-белый снимок. Палец пачкается, а на листе остается небольшое смазанное пятнышко. — Это великолепно, — вырывается у него. На щеках Альбедо проявляется бледный румянец. — Спасибо, — немного смущенно говорит он, рассматривая собственные ладони. — А можно мне салфетку какую-нибудь? Все пальцы с непривычки перемазал. Подушечки пальцев у него и правда серые. Итэр отходит к рабочему месту, чтобы взять стерильные салфетки и спиртовой раствор, а заодно убрать альбом с карандашами в ящик стола. Он пересчитывает количество листов в альбоме и карандашей в упаковке и только после этого возвращается к Альбедо. Тот сидит на полу, чинно сложив руки на коленях, ладонями вверх, чтобы ничего не касаться, но Итэр все равно тщательно оглядывает пол и пижаму Объекта на предмет случайно(?) оставленных карандашных следов. Ничего не находит. — Ты очень увлеченно рисуешь, — весело замечает Итэр, мягкими движениями стирая с чужих пальцев грифельные пятна. — Завидую. — Меня успокаивает процесс, — пожимает плечами Альбедо, чуть морщась от резкого запаха спирта. — А рисовать можно только в твою смену? — Зависит от других смотрителей. Это накладывает дополнительную ответственность, так что каждый решает для себя. Альбедо слегка поджимает губы. — О… Тогда точно только в твою. Но все равно это лучше, чем совсем не брать в руки карандаш. — Можно я заберу сегодняшний рисунок? — неожиданно для самого себя спрашивает Итэр. На обложке альбома в этом случае придется дописать, что одну страницу Итэр вырвал сам (вдруг Кэйа или Рейн все же решат выдать его Объекту и в их смену), но ничего серьезного Итэр в этом не видит. А горы, изображенные Альбедо, ему и правда понравились. Напомнили вид Драконьего хребта, где они с Люмин любили проводить каникулы, пока она… пока это было возможно. Пусть Итэр больше никогда не вернется к любимым ранее горным маршрутам – одному это невыносимо – этот пейзаж все еще дороже ему, чем вид лесов или океана. — Конечно, можешь взять. Все равно мне альбом никто не оставил бы, фактически, он мне не принадлежит. Но мне приятно, что ты спросил разрешения, — улыбается Альбедо. Ну вот опять. Что-то в его голосе звучит неправильно, с ноткой самодовольства. Находиться рядом вдруг становится некомфортно, и Итэр, спешно собрав использованные салфетки и бутылек с раствором, поднимается, чтобы уйти. — Я сказал что-то не так? — догоняет его голос Объекта уже у самого порога. Итэр усилием воли заставляет себя остановиться и обернуться, удерживая нейтральное выражение лица. — Нет, что ты. Я просто немного устал, — Итэр от всей души надеется, что по нему не видно, как сильно ему хочется, чтобы смена закончилась как можно быстрее. — За рисунок спасибо. Он правда получился здорово. Говоря это, он пристально следит за реакцией Объекта. В этот раз тот не краснеет, но похвала ему определенно приятна – уголки губ чуть вздрагивают в легкой улыбке. Смотрится очень мило. Напряжение рассеивается. Итэр уже сам себе не может объяснить, с чего он так резко подорвался. — Подумай, что ты хочешь изобразить в следующий раз, хорошо? — уже совершенно спокойно просит он. Будет лучше, если они составят некое подобие расписания, чтобы не нужно было каждый раз по часу утверждать тему рисунка. Оказавшись у своего рабочего места, Итэр первым делом аккуратно, стараясь не повредить, отделяет от альбома лист с горным пейзажем и убирает его в сумку. Делает пометку на обложке, ставит под ней подпись и запирает альбом с карандашами в ящике стола. Проверяет показатели температуры и влажности. В общем, старается занять себя рутиной и не думать о том, каким умиротворенным выглядит Альбедо, сидящий все на том же месте, где Итэр его оставил.***
Конечно же, ни Кэйа, ни наставница не позволили Объекту даже заикнуться о рисовании. И если наставница лишь кратко обозначила это еще в самом первом разговоре, то Кэйа разразился гневной речью, суть которой сводилась к тому, что Итэр окончательно слетел с катушек. Слушать было обидно. Сознавать, что в чем-то Кэйа определенно прав было еще обиднее. Но на сменах стало гораздо, гораздо комфортнее, так что Итэр почти не сожалеет о принятом решении. Объект выглядит все более живым и нормальным и идет на контакт куда охотнее, чем раньше. Больше говорит и меньше пытается расспрашивать и подловить Итэра на ответах – практически идеальная ситуация. Можно просто слушать, без риска случайно выболтать лишнее. Да и время проходит гораздо быстрее, чем в атмосфере напряженного молчания. С рисунком на сегодня Альбедо уже закончил – это была милая черная кошка, которой Итэр, по просьбе Альбедо, даже придумал имя – и теперь они оба поддерживают подобие светской беседы. Инъекцию препарата Итэр тоже уже сделал, ее он теперь вводит чуть позже, чем раньше (с одобрения Рейн, разумеется) – Альбедо пожаловался, что после укола сложно двигать руками, и это мешает рисовать. Вот и сейчас он полулежит в нише и негромко рассуждает: — Препарат для поддержания жизни в искусственном теле – это, несомненно, великое научное открытие, но почему нельзя было сделать его менее агрессивным? Иногда процесс введения его в организм настолько болезненный, что я предпочел бы прекращение существования. Это не первый раз, когда Альбедо произносит нечто подобное. Итэру не по себе от таких разговоров, так что он старательно сглаживает углы: — Лекарства редко бывают приятными. Сменим тему? Тебя интересно слушать, может, расскажешь мне что-то, чтобы отвлечься? В этот раз стандартная фраза, которая обычно провоцирует Альбедо на лекцию о рисовании, колористике или истории искусства в целом, почему-то уводит разговор совершенно не в ту сторону. Итэр даже вздрагивает, когда слышит неожиданное: — Я могу рассказать о других… Объектах, — Альбедо произносит это слово с неприязнью, от которой по спине Итэра пробегает холодок. — Если тебе интересно. Запрещено рассказывать о наблюдаемом Объекте, но слушать чужие рассказы… На это запрета нет. Или, скорее, нигде это формально не указывается. И конечно, Итэру интересно. Жаль, что скорее всего здесь кроется огромный подвох. — Расскажешь просто так, или подразумевается некий обмен информацией? Альбедо негромко смеется. — Нет. Я уже понял, что пытаться что-то из тебя вытащить – бесперспективное занятие. Хотя мне все еще неясно, какую угрозу таит разглашение твоего любимого цвета. Мне просто нравится с тобой разговаривать. Звучит лестно. Особенно учитывая, что сам Итэр обычно за весь разговор произносит не более десяти абстрактных фраз, а все остальное время внимательно слушает, изредка поощрительно кивая головой. — Ты упоминал двоих особо опасных объе… — Итэр на секунду запинается, не желая использовать в разговоре с Альбедо столь нелюбимое им слово, — здешних обитателей. Скар и… еще кто-то? — Кли, — очень мягко напоминает Альбедо и как-то по-особенному тепло улыбается. — Она пока совсем малышка. Когда меня перевели в эту клетку ей только-только исполнилось три. То есть сейчас девочке должно быть около десяти, прикидывает Итэр, нахмурившись. Он никогда не слышал, чтобы среди объектов были совсем дети, насколько ему известно, объекты изначально создаются в оболочке, внешне идентичной подростку или взрослому. Альбедо – случай уникальный и исключительный, именно потому, что его оболочка меняется с течением времени. Рейн упоминала, что он будет развиваться как обычный человек примерно до двадцати трех-двадцати пяти лет. То есть еще года три-четыре. — Ты имеешь в виду, что к моменту твоего перевода сюда с момента ее создания прошло три года? — уточняет Итэр, на всякий случай. — Я имею в виду, что она выглядела, как трехлетний ребенок. И вела себя так же, — чеканит Альбедо. — Ее «мать», Алиса, загорелась идеей выращивания ребенка «под ключ», с заданными заранее внешностью и характером. Хотела создать мини-версию себя, насколько мне известно. Итэр слегка содрогается. Леди Алиса, одна из руководительниц корпорации, наравне с Рейн, всегда славилась некоторой эксцентричностью. В целом, Итэру даже спрашивать не нужно, чтобы понять, почему ее творение посчитали особо опасным. — У Алисы… взрывной характер, — замечает он. Альбедо, услышав это, невесело усмехается. — В самом прямом смысле этого слова. Кли вышла похожей на нее. Ее смотрительницей была Джинн, не знаю, работает ли она все еще. Мне она нравилась, ответственная. Итэр кивает, ему тоже нравится Джинн. Правда, на его взгляд, она слишком уж дотошно следует правилам, но не ему судить. — Отчасти я могу ее понять, — медленно продолжает Альбедо, поднимая на Итэра потяжелевший взгляд. — Когда твоя подопечная подрывает пол у тебя под ногами просто потому, что она расстроилась – это повод держать ее в изоляции. Но Кли была ребенком. Она всего лишь не справилась с эмоциями, никто в ее возрасте не справляется. А… вот оно что. Вполне в духе леди Алисы, надо сказать. И да, Итэр целиком и полностью согласен, что объект с подобной способностью должен быть признан особо опасным и помещен под круглосуточное наблюдение, как и сам Альбедо. — Ты думаешь, что все было правильно, — мгновенно считывает его настроение Объект. — Что ж… этого следовало ожидать. Я же склонен считать, что Алисе следовало лучше рассчитывать все возможные риски, а не помещать ни в чем не повинного ребенка под замок. Но здесь мы с тобой никогда не придем к единому мнению. В этот раз он не рассержен, просто очевидно расстроен. Итэр даже не успевает ничего сказать, как Альбедо отворачивается к стене и замолкает. Больше за эту смену он не произносит ни слова, хотя Итэр искренне пытается завязать диалог целых три раза.***
К теме других объектов и моральных дилемм их существования они больше не возвращаются. Итэру не нравится чувство отчуждения, которое накрывает его каждый раз после подобного разговора, и не нравится, каким грустным и мрачным становится Альбедо. А потому он старается пресекать подобные диалоги и уводить их в сторону хобби своего подопечного. Это не слишком сложно – чем больше Альбедо рисует, тем проще ему говорить о любимом деле. Пусть рисовать ему разрешено только в смены Итэра, а выданный альбом достаточно толстый, он все равно постепенно заполняется черно-белыми рисунками. И чем больше становится заполненных страниц, тем больше Итэру интересно, что Альбедо мог бы сотворить, будь в его распоряжении больше, чем серые карандаши. Конечно, этот вопрос волнует не его одного. — А можно мне цветной карандаш? — спрашивает Альбедо две трети альбома спустя. — Хотя бы один? Любой. Вообще-то можно. Было очевидно, что рано или поздно Альбедо об этом попросит, а потому прояснением данного аспекта Итэр озаботился заранее. Наставница разрешила постепенно добавлять цвета, если все будет проходить спокойно и без инцидентов. На взгляд Итэра, Альбедо просто образец примерного поведения, так что… хотя бы один цвет он заслужил. — Думаю, можно. Какой ты хочешь? Только не багровый, прошу тебя! — Любой, — повторяет Альбедо, увлеченно заштриховывая лепесток лилии. — Нам обоим будет проще, если ты выберешь сам, опираясь на инструкции и мнение этой женщины. Не хочу знать, чем она руководствовалась, когда вводила ограничения цветовой гаммы. Я просто хочу карандаш. — Хорошо. Отдай мне альбом, пожалуйста, — кивает Итэр, протягивая руку. Сталкивается с непонимающим и даже слегка обиженным взглядом и негромко смеется, не удержавшись. Слишком уж по-детски Альбедо в этот момент выглядит. — Я дам тебе новый цвет прямо сейчас, но для этого надо вернуться к рабочему месту, — поясняет Итэр. — А оставить тебя наедине с альбомом и карандашами я не могу. Верну буквально через минуту, но отдать придется. Услышав это, Альбедо поспешно протягивает ему альбом и карандаш, который держал в руках. Осторожно держа рисунок так, чтобы случайно не смазать, Итэр выносит его из изолированной части и, подойдя к своему столу, достает давно припрятанную упаковку цветных карандашей. Хороших, профессиональных – он специально посоветовался с парой знакомых художниц, чтобы случайно не купить ерунду. — Точно нет пожеланий? — в последний раз, ради приличия, спрашивает Итэр, рассматривая коробку. Сегодня Альбедо захотел нарисовать букет лилий, логично было бы дать ему зеленый или золотистый. Или оранжевый, хотя изображенный сорт вроде бы, не имеет яркой окраски. Итэр не очень силен в ботанике. Альбедо, следящий за ним из-за стекла с жадным нетерпением, отрицательно качает головой. — Выбери ты. Рука сама тянется к оттенкам синего. Вроде бы, на стеблях нарисованных лилий были капельки воды? Этот цвет тоже к месту, убеждает себя Итэр, вытягивая из коробки небесно-голубой карандаш. — Этот, — говорит он, вернувшись в изолированную часть отсека и возвращая все принадлежности для рисования Объекту. Тот с интересом крутит в руках новый предмет. — Красивый цвет, — улыбается Альбедо, проведя пару линий на пробу на последнем листе альбома. Эту страницу он выбрал для тестирования карандашей и теперь она похожа на странную абстрактную картину. — И полезный. Им много что можно раскрасить. От его слов где-то в груди теплеет. Почему-то Итэру очень хотелось, чтобы Альбедо одобрил его выбор. Привычно устроившись у него за спиной, в этот раз чуть ближе, чем обычно, Итэр наблюдает, как Альбедо тщательно вырисовывает на черно-белых стеблях и лепестках полупрозрачные голубоватые капельки воды. — Как настоящие, — с искренним восхищением говорит он, когда Альбедо заканчивает. — Кажется, что бумага сейчас промокнет. — Было бы печально, тогда она испортится и рисовать будет не на чем, — Альбедо откладывает карандаш и вытягивает руку с альбомом вперед. Смотрит на рисунок, чуть прищурившись, а потом вдруг неожиданно отклоняется назад, слегка ударяясь о плечо Итэра затылком. — Ой, прости! Я не специально. Ты в этот раз сидишь ближе. Итэр, инстинктивно придержавший его за плечи, чтобы тот не упал, неловко смеется. — Увлекся наблюдением. На тебя приятно смотреть, пока ты рисуешь. Извини, буду садиться подальше. — Не надо, — тихо говорит Альбедо, садясь ровно, но не спеша отодвигаться. — Ты совсем не мешаешь. На пару минут на Итэра находит странное состояние: ему хочется потянуть Альбедо на себя, чтобы тот прислонился спиной к его боку, и посидеть так пару минут, вдыхая приятный травяной запах, исходящий от его волос. Почему-то Итэру кажется, что именно так пах бы нарисованный сегодня букет, существуй он в реальности. Он почти воплощает желаемое в жизнь, как вдруг на глаза попадается пульт управления, находящийся за стеклом, в рабочей части отсека. Понимание, где и с кем он находится, резко отрезвляет. Наваждение пропадает так же внезапно, как появилось. — Ну, на сегодня все? — преувеличенно бодро спрашивает Итэр, чтобы отогнать повисшую между ними неловкость. — Тогда давай я это все уберу, а потом ты расскажешь про лилии, которые сегодня рисовал. Это же какой-то определенный сорт? — Это не совсем лилии, хотя они очень похожи, — быстро соглашается Альбедо, отдавая альбом, и старательно пряча взгляд. — Этот цветок называется сесилия, это искусственно выведенный гибрид лилии и… Внимательно вслушиваясь в рассказ о цветах, и о том, почему Альбедо так нравится именно этот сорт, – красивое значение на языке цветов, Итэр не может не согласиться, – он подходит к рабочему столу, запирает в ящике художественные принадлежности и уже хочет поддержать разговор, как вдруг странное ощущение прохлады на коже заставляет его замереть и опустить взгляд вниз. По пальцам руки, в которой был альбом, скользит небольшая капелька голубоватой влаги. Итэр, моргнув, подносит ладонь к лицу, неуверенный, что ему не показалось. На кончике пальца блестит едва заметная влажная дорожка. Впрочем, она высыхает так быстро, что Итэр не уверен, существовала ли она вообще.