Воронья луна

СЭЛИЯ

      У меня кровоточит ладонь, и я зажимаю в поврежденной руке лоскут ткани. Это не поможет, конечно, о чем я прекрасно осведомлена. Другой рукой я удерживаю руль, но сознание постепенно распадается на тысячи блестящих осколков. Во рту мгновенно пересыхает, я слышу чей-то шепот, почти неразличимый на фоне ревущего ветра и барабанящего по капоту дождя. Мне начинает казаться, что я задыхаюсь, но это все обман, побочный эффект.       К больнице я подъезжаю уже вымотанная. Вытаскиваю ключи, захлопываю дверцу и на нетвердых ногах иду к приемному отделению. Внутри чисто, тепло и сухо. То, что мне нужно. Отряхиваюсь, сбрасываю куртку и делаю ровно один шаг назад, почти сразу же врезаясь во что-то. В кого-то. В высокого неприятного мужчину, который оглядывает меня нетерпеливым взглядом.       — Извините, — отскакиваю я. Шиплю от боли, пронзающей от кончиков пальцев вверх по руке до плеча, где она расползается. — Я вас не заметила.       — В следующий раз уж постарайтесь, — прищуривается он.       Я хочу ответить на тему «следующего раза», но ко мне подходит медицинская сестра, и мое внимание всецело переключается на нее. Когда я оборачиваюсь, от мужчины не остается и следа, только тонкий аромат его парфюма. Меня провожают в перевязочную, где тщательно обрабатывают порез, накладывают швы и ненавязчиво опрашивают: откуда я, откуда ранение, где я живу и все в этом духе. Я улыбаюсь: улыбка — это показатель хорошего самочувствия и доброй воли по отношению к окружающим. И рассказываю все как есть. Да, я живу в Бикон Хиллз уже несколько лет. Род деятельности? Самый спокойный, отвечаю я, издаю лающий смешок. Порез? Обычная бытовая травма, ничего необычного.       — Принимайте эти таблетки один раз в день после еды, — врач выписывает мне назначение, одновременно проговаривая его вслух. — На перевязку приходите завтра, повторный осмотр через два дня. Устроит прийти после ланча, часа в три?       Я киваю, наблюдаю за тем, как женщина заполняет бланк. У нее убористый, но прекрасно читаемый почерк. Она сосредоточенно выводит одно слово за другим шариковой ручкой черного цвета. Я хочу меньше внимания обращать на мелкие детали, но у меня это совершенно не получается. Врач встает, протягивает мне рецепт на препарат и провожает до двери, выражая надежду, что я постараюсь уберечься от подобных ранений. Она жалеет меня, я чувствую это, когда женщина касается теплой сухой ладонью моего предплечья.       Я навещаю аптеку, где получаю один блистер с четырьмя белыми таблетками.       Домой я возвращаюсь окружным путем, чтобы заехать в супермаркет за продуктами. Рука ноет, как и прежде, поэтому руль приходится держать одной рукой, но хотя бы перестал идти дождь, машина плавно скользит по мокрой дороге, а видимость показательно улучшилась. Я прокручиваю в голове диалог с медсестрой и врачом, нахожу его удовлетворительным и переключаюсь на гораздо более важное обдумывание проблемы. Мне надо придумать, как достать информацию из человека, после инсульта потерявшего способность говорить.       Я знаю один способ, но окупится ли он? Сохранил ли он самое главное — свои воспоминания, которые смогут поведать мне требуемое?       Я тарабаню пальцами здоровой руки по рулю, пока жду на перекрестке переключения светофора. Может статься и так, что этот человек не только потерял возможность говорить, но и его воспоминания стали клоками обрывочной информации. Такой он мне не нужен, только зря время и силы потрачу. Можно проверить его близких родственников. Наверняка они знают, что могло приключиться с ним за день до аварии. Ведь люди таким делятся, верно? Но если и они не знают… Я отбросила этот вариант. Сначала проверю.       В супермаркете прохладно, охранник у входа с подозрением посматривает на мою повязку, начавшую пропитываться кровью. Я непринужденно делаю вид, что не замечаю красноречивого взгляда и прохожу дальше. Иду между стеллажами, одновременно пытаясь сообразить, что я хочу на ужин. Спагетти были вчера, лазанью я ела недели три назад, но сегодня хочу чего-то особенного. И набираю ингредиенты для создания прекрасной домашней пиццы. К кассе я подхожу с полной тележкой, выкладываю на ленту товары и прислушиваюсь к разговорам вокруг. Если бы люди знали, сколько всего можно узнать просто слушая чужую болтовню, они, возможно, перестали бы выдавать свои секреты во всеуслышание.       Шепот становится отчетливей и начинает складываться в слова, фразы и предложения, обретая истинный смысл. Я запоминаю. Я всегда запоминаю.       Я сажусь в машину, предварительно загрузив ее пакетами с покупками. Смотрю в зеркало заднего вида и замечаю мужчину, торопливо спешащего перейти дорогу. Он высокий, поджарый и носит маленькие круглые очки. Ему лет пятьдесят, определяю навскидку. Будь я ближе, я бы оценила точнее. Даже отсюда я чувствую волну ненависти и злости, которые окатывают его. Похоже, ему не стоит переходить дорогу. Я отвлекаюсь, беру телефон и минуту пристально смотрю на два пропущенных звонка от заказчика.       Отсутствие результата — тоже результат.       Я завожу машину, набираю сообщение: «Перезвоню через двадцать минут». И со спокойной душой выезжаю с парковки.       В последнюю минуту я вижу, что за мной наблюдают. Женщина, темные волосы, желтые глаза горят из-под капюшона. Она не сможет догнать машину, к тому же я надеюсь, что уличные разборки и ей ни к чему. Я оказываюсь права, потому что она разворачивается и исчезает между машинами; пора довериться инстинктам — от нее не исходило ни капли напряжения, ни капли ненависти. Ей незачем гнаться за мной, она просто смотрит, оценивает. Но само то, что она смогла меня выследить, меня почему-то злит. Я была недостаточно осторожна?       К моменту прибытия домой я уже спокойна. Вытаскиваю продукты, открываю дверь ключом и слегка подталкиваю ее вперед, так как она вечно застревает. В комнате темно, и я включаю свет. Бледно-желтый, он заливает собой безупречную гладь «острова» на кухне и темно-зеленых крапчатых столешниц. Я люблю, когда чисто. Если только это не касается рабочего пространства. Часть продуктов отправляется в холодильник, часть в мойку. Я закрываю входную дверь, иду в спальню, где раздеваюсь. Принимаю душ в ванной, одеваюсь и спускаюсь вниз, чтобы приступить к самому главному, готовке.       Одновременно с этим вспоминаю о звонке клиенту и беру трубку.       — Сэлия Вэйнгир? — спрашивает приятный женский голос.       — У меня есть новости, — сообщаю я. — Вам удобно встретиться завтра?       — Я хочу знать прямо сейчас. Расследование затягивается, верно?       Я морщусь. Некоторые люди поражают меня своей бестактностью и спешкой. Они наивно полагают, что если платят мне деньги, то могут требовать от меня чего угодно. Я выдыхаю, чтобы скрыть свое недовольство.       — И да, и нет. Есть два способа, и один из них крайне рискованный. Я не советую к нему прибегать. Второй я бы не назвала медленным, но он с большей долей вероятности даст мне необходимые зацепки.       На том конце с сожалением вздыхают.       — Ладно, я просто… После той страшной аварии и без того прошло три месяца, а теперь, когда отец потерял и дар речи… Я просто хочу узнать, угрожает ли мне что-то? Я бы могла забрать сыновей из колледжа, переехать… Вы понимаете?       Я понимаю, она трясется за собственную жизнь с тех пор, как узнала, что авария не случайность, ее тщательно спланировали. Может, и инсульт тоже? Об этом стоит поразмыслить, — думаю я, пока Сьюзен продолжает излагать мысли. Она прощается, выбирает вариант без риска. У нее еще есть время подождать, кажется личная жизнь налаживается, и она хочет думать, что вся ее оставшаяся семья в безопасности. Никто ведь не знает, что она наняла Сэлию. Никто же?       Пока я готовлю пиццу, я прокручиваю в голове последние разговоры со свидетелями. Я помню каждое слово, каждую эмоцию на их лицах. Фотографическая память позволяет переживать наши встречи досконально. Я будто пересматриваю видеоролики один за другим. Тот мужчина, Боб Карнес, он выглядел неуверенно, — решаю я, нарезая мелкими ломтиками ветчину. Он не был на месте происшествия, иначе бы полиция опросила его первым. «Я стоял дальше, — сказал он тогда. — Я не видел саму аварию, но из второй машины выбрался человек в красной куртке. Я хорошо запомнил куртку».       Если бы он стоял дальше, он бы не видел вторую машину. Не смог бы узнать, что из нее кто-то выбирался. Вторая машина — ярко-рыжая «хонда» — стояла на мосту, и с одной стороны моста движение было слишком плотным, чтобы там находился одинокий свидетель. А внизу моста тот участок дороги вообще не просматривается. Так что Боб Карнес солгал о своем местоположении. И я поняла это только сейчас. Впрочем, еще не поздно найти его. Опросить еще раз.       Я открываю духовку и осторожно ставлю пиццу на противень. Полиция наверняка разыскивает свидетелей красной куртки, следуя единственной неверной зацепке. Свидетелей происшествия было мало, слишком мало. Я беру в руки телефон и набираю первую цифру. Нет, если звонить, то с одноразовой сим-карты. Этим я займусь завтра, если не выясню новых обстоятельств.       Я терпеливо сижу за «островом» и жду, пока моя пицца не подрумянится, пролистывая новые фотографии. Вот пожилая женщина кормит бродячих кошек, она ближняя соседка пострадавшего от инсульта Коула и его дочери Сьюзен. Они много общались, оба старики, недовольные политическими реформами страны. Он мог поделиться событиями той ночи с ней? Или они не разговаривали на личные темы, перемывали косточки власть имущим? На следующей — красивая блондинка в форме группы поддержки местной команды по лакроссу. Младшая дочь Коула, Ребекка. Сьюзен уточнила, что она и отец были закадычными друзьями, хотя Ребекка часто пользовалась своим положением, чтобы клянчить у отца деньги на «новое шмотье». На третьей фотографии — хмурый мужчина, сосредоточенно закусивший губу. Некто Роджер Принц, о нем я еще ничего не знаю, но выглядит он в высшей степени загадочно и угрюмо.       Достаю пиццу и выкладываю ее на тарелку. За событиями человеческой жизни я едва успеваю следить за собственной. Я нашла оборотня, который накрепко связан с друидом, которого я ищу на протяжении четырех лет. Но даже он не в состоянии поведать мне, где скрывается его бывшая возлюбленная. Я цокаю языком, встаю и бреду в кабинет. Здесь все иначе: везде разбросаны распечатки, книги и подшивки со статьями из газет и журналов. На просторной доске текущие расследования, включая дело Сьюзен. Справа коробки с закрытыми делами. Пора бы их уже отправить на чердак. Я никогда не выбрасываю свои наработки, считая, что они могут пригодиться мне в самый неожиданный момент.       Я не знаю, как выглядит друид, за которым я охочусь. Единственное, что мне удалось разузнать кроме ее имени, это то, что она состояла в отношениях с оборотнем по имени Питер Хейл. Это было давно, двенадцать-четырнадцать лет назад, информации осталось крайне мало. Эта загадочная женщина постаралась замести за собой все следы, способные привести к ней особо внимательных. Мне каждый день кажется, что я упускаю из виду нечто критически важное. Я черчу зеленым маркером линию от имени с фотографией Питера Хейла до имени, обведенного в круг, «Рэв». Это она. До сих пор ли она в Бикон Хиллз?       Меня что-то отвлекает, и я приподнимаю голову. Прислушиваюсь.       Голоса становятся громче, я могу различить некоторые слова. Один угрожает другому, второй испуган, а первый продолжает напирать. Я закрываю глаза. За стенами шум дождя приглушает все остальные звуки, голоса стихают. Где-то вдали грохочет гром, я слышу, как наэлектризован воздух. Я стряхиваю с себя сосредоточенность, больше не слышу ничего и облегченно вздыхаю. Сейчас мне ни к чему влезать в чужие разборки, да и что я сделаю?       Когда я вспоминаю про пиццу, она уже остыла. Я делаю несколько ленивых укусов, но пища стоит в горле. Я начинаю понимать, что не оправдываю все надежды, которые на меня возложили. Я считаю, что я быстро учусь, но похоже это не так. Я все еще не могу найти друида, это ставит меня в эмоциональный тупик. Я злюсь на себя и потому, что никак не удается прощупать почву вокруг Коула и Сьюзен. Возможно, мне стоит смотреть на факты иначе. Нужен свежий взгляд, иная перспектива, которая откроет мне глаза на очевидные вещи.       Я возвращаюсь в кабинет и просматриваю фотографии с места преступления.       Я намеренно иду самым медленным путем, не желая причинять Коулу боль. Может быть, мне стоит идти напролом? Никто не постеснялся бы сделать именно это. Я вспоминаю заплаканное лицо Сьюзен. Если отец умрет, то она будет буквально разбита, уничтожена. Я не хочу для нее такой судьбы.       Звонит телефон. Я поднимаю трубку, не глядя.       Мужской голос холодно сообщает:       — Лора Хейл в городе.