Воронья луна

СЭЛИЯ

      Я слежу за Роджером Принцем второй день. Он живет в центре Бикон Хиллз в квартире с видом на городской парк. Каждое утро в семь часов он поправляет галстук напротив антикварного зеркала, целует в щеку жену и отправляется на работу. Он никогда не нарушает распорядка дня, поэтому он идеальный кандидат для длительной слежки. Я быстро узнаю где он работает, но личная связь с Коулом по-прежнему не просматривается. Да, они были задействованы в одном бизнесе, и со слов Сьюзен я знаю, что Роджер Принц, крайне заносчивый чудак, был знаком с ее отцом, они ходили друг к другу в гости и часто обсуждали «дела».       В обед я пью стакан холодной «кока-колы» и съедаю сэндвич с тунцом. Роджер сидит на скамейке в парке, где пытается удержать в руках газету. Сегодня ветрено, мои волосы так и норовят залезть мне в глаза. Мужчина назначил деловую встречу на два часа дня. Стрелки моих наручных часов показывают без десяти два, я замечаю, как сильно нервничает Роджер. Я сижу за три скамейки от него; до расслабленного слуха доносится звук его дыхания. Оно прерывистое, сиплое, натруженное. Он кашляет, я вздрагиваю так, будто он стоит рядом. Мне не надоедает следить за ним, потому что я привыкла к этой работе, периодически я даже нахожу в ней свои особенности и прелести. Но я также знаю, что не хотела бы копаться в чужом грязном белье всю жизнь. И все же большинство алту так и проводят свои жизни: в слежке, в шпионаже, в разгадывании чужих тайн. Я хочу стать первой алту, которая перестанет идти проторенной тропой поколений.       — Мистер Принц?       Голос незнакомца выводит меня из задумчивости. Я перестаю созерцать бьющую из фонтана струю воды и чуть наклоняю голову, чтобы лучше слышать. Перед моим объектом стоит немолодой, статный мужчина с седой копной волос. Я прислушиваюсь к внутреннему голосу и понимаю, что они знакомы между собой не первый год, но настроены по отношению к друг другу не лучшим образом: не враги, не друзья, не коллеги и не партнеры. Знакомые по воле обстоятельств?       Второй мужчина присаживается на скамейку рядом, кладет ногу на ногу и откидывается на жесткую спинку, сперва проверяя не окрашена ли она. Он не спешит начинать разговор, а Роджер Принц мнется. Я осторожно улыбаюсь, начинаю понимать: Принц зависит от седовласого представительного мужчины. Тот, в подтверждение моих мыслей, тяжело вздыхает и смотрит в мою сторону. В этот момент я занята просмотром телефона, ничего подозрительного: обычная девушка в парке общается с подружками в чате. Я втайне радуюсь, что сумела изобразить деятельность, поскольку его внезапный интерес не предугадала.       — Ты уже получил в свое распоряжение запись? — спрашивает седой мужчина.       В его голосе слышится усталость вперемешку с едким раздражением, которое он до этого момента скрывал под маской равнодушия. Я отмечаю, что он барабанит пальцами левой руки по коленке, что сигнализирует о нервозности. Мне не слишком нравится отмечать абсолютно все детали, но иногда именно детали помогают разобраться в человеческих мотивах и указывают на причастность. Седой мужчина посматривает на телефон: ждет звонка? Я слышу, как ускоряется темп биения его сердца. Роджер Принц все еще мнется, затем пожимает плечами.       — Эта дура Сьюзен не знает ничего про запись.       — Она врет, — спокойно сообщает второй, — подкупи ее или запугай. Скажи, что кроме нас покупателей не будет, а если будут, то мы предложим лучшую цену. Или пригрози ей, что сломаешь ноги ее мальчишке. Старшему, тот, что в колледже. В конце концов, подстрой нападение в проулке или…       — Я понял! — перебивает Роджер, бросает испуганный взгляд на представителя закона, полицейского, который обходит парк по периметру. — Давай-ка потише.       — Коул знал, что мы этого так просто не оставим.       — Поэтому спрятал флешку с записью? — переспрашивает Роджер. — Он не мог знать о готовящейся засаде на мосту. Все прошло в соответствии с планом.       Второй фыркнул так оглушительно, как будто чихнул рядом со мной.       — Планом? — уточнил он саркастически. — Это случайно не тот план, который прежде всего поставил нас в эту… затруднительную ситуацию, а, Род?       Они обсуждают десять минут какие-то внутренние дела, не касающиеся моего расследования, и затем расходятся. Я поднимаюсь со скамейки и потягиваюсь. Переключаются на незнакомца, с которым встречался Роджер, следую за ним на приличном расстоянии. Через пятнадцать минут слежки я понимаю, что он более осторожен, чем Принц. Он чувствует преследование и пытается скрыться в толпе. Будучи алту, я запомнила его запах и эмоциональный след, который он так небрежно оставил своей ненавистью к Сьюзен и разочарованием Роджером. Я мелькаю за спинами пешеходов, спешащих обратно на работу после обеденного перерыва, на ходу собираю волосы в тугой пучок на затылке и надеваю очки.       Незнакомец выдыхает. Даже с этого расстояния я слышу его сердцебиение. Оно успокаивается, поскольку он наивно полагает, что отделался от меня. Я еще не вижу его за людьми, но слышу, как он шуршит чем-то в кармане пиджака. Слышу, как пальцы мужчины порхают над невидимой клавиатурой и слышу исходящий от него звонок. Неприятный мужской голос отвечает с готовностью:       — Алло.       — За мной следят, — говорит мой незнакомец. — Женщина, не профессионалка. Я ее заприметил на выходе из парка.       — Она до сих пор идет за тобой?       — Нет, я потерял ее в толпе. Выясни, кому это могло понадобиться. Если Брин, тогда это не твоя забота, я сам с ней поговорю. Но если это наши конкуренты…       Он медлит, решая, стоит ли делиться подробностями с мужским голосом на том конце связи. Я обгоняю его, нарочно задевая мужчину плечом. Хочу рассмотреть поближе, уловить запах незнакомца так, чтобы потом опознать его где угодно. Его эмоциональный след оставляет послевкусие испуга и напряжения. Очень хорошо, я сумела внушить ему недоверие, теперь он или будет проверять приближенных к нему людей, или продолжит вариться в своих подозрениях. Мне больше нравится последний вариант, так он станет маяком во тьме для меня.       — Ах, простите! — говорит он.       Из моих рук валится заготовленная папка с бумагами. Сейчас я изображаю наивную и невероятно неуклюжую деловую мисс, которая как всегда не смотрит куда идет. Он извиняется первым, не собираясь перекладывать вину на меня, мне это нравится, и я вполне искренне улыбаюсь ему.       — Вы меня простите, — смущаюсь я. — Я задумалась и не увидела вас.       — Ничего страшного. Позвольте, я помогу вам собрать документы.       Незнакомец наклоняется и присаживается, чтобы сбить бумаги в стопку и протягивает их мне, улыбаясь снизу вверх. У него белоснежные ухоженные зубы, гладко выбритое моложавое лицо, густые седые волосы. От него исходит волна кокетства, и он, вставая, протягивает мне руку. В глазах поблескивает радость.       — Доктор Джеймс Беллоуэй.       Я мысленно глажу себя по голове за решение столкнуться с ним. Теперь я знаю, как его зовут. Он перестает быть незнакомцем для меня и становится вполне осязаемым объектом на доске для расследования дел. Я покрываюсь румянцем и смущаюсь, на моем месте так бы сделала каждая третья. Пожимаю протянутую руку: еще одна возможность запечатлеть в памяти эмоциональный след. Ладонь теплая и приятная наощупь, пожатие крепкое и сильное.       — Александра, — выдумываю я первое, что приходит на ум. — Блейк.       — Очень приятно, — голос Джеймса рокочет.       В парке я оценила его лет на семьдесят, но вблизи вижу, что ошиблась как минимум лет на пятнадцать. На лице мужчины проступает озабоченность.       — Взаимно, — проглатываю я паузу, затянувшуюся по моей вине. — Вы простите, мне уже пора бежать, я и так опаздываю, а мистер…       Он перебивает меня, и я радуюсь этому: не пришлось выдумывать дальше.       — Конечно, мисс Блейк. Выпьем кофе на неделе?       Я неловко улыбаюсь, не то киваю, не то качаю головой и убегаю от подозреваемого вперед, изображая спешку. Сегодня за ним больше не проследить, но я все равно довольна результатом.       Электронные часы на приборной панели в машине показывают половину пятого, я опоздала на повторный прием у лечащего врача, но все еще надеюсь, что меня смогут принять. Пока я добираюсь до больницы, я проматываю перед глазами наш разговор. И не нахожу в нем ничего подозрительного, по крайней мере, пока что.       В приемной я сижу на пластиковой скамейке. Медсестра напротив меня за стойкой методично перекладывает и подписывает документы. У нее темные волосы, темные глаза и резко очерченные скулы. И форма — розовая в бежевый «цветочек», как будто она работница детского отделения. Меня просят подождать еще десять минут, и я послушно соглашаюсь. Достаю телефон и открываю браузер, чтобы вбить в поисковую строку имя «Джеймс Беллоуэй». Информации много. Представительный мужчина на фотографиях с женой и собакой, возле старинного особняка, на работе в офисе, на встрече с важными деловыми партнерами. От него веет спокойствием и уверенностью, я бы даже сказала самоуверенностью. Ему крепко пожимают руку и смотрят заискивающе. Он определенно периодически вершит судьбы простых людей. И он мне нравится. Нравился бы, если бы не его сомнительное участие в трагической «случайности», где так удачно разбился и потерял дар речи его сотрудник по имени Коул.       Я пролистываю несколько статей, посвященных крупным пожертвованиям от имени Дж. Беллоуэя детским клиникам и центрам по борьбе с раковыми заболеваниями. Ничего интересного, я и без того поняла, что он замаливает свои прегрешения пожертвованиями. Встреча в Китае с владельцем мегакорпорации тоже не представляет никакого интереса. Я ищу более личную информацию. И, наконец, нахожу. Сложный бракоразводный процесс окончился примирением обеих сторон. Жена Беллоуэя — высокая эффектная брюнетка по имени Брин. Вот о ком он говорил с неизвестным контактом по телефону. У Джеймса двое детей: изящная дочь на обложке модного журнала и красавчик-сын двенадцати лет.       — Мисс Вэйнгир? — раздается женский голос. — Проходите.       Я вскидываю голову, прищуриваюсь. Машинально встаю и захожу в кабинет. Кушетку передвинули вправо, она стоит на три шага дальше, чем ранее. Деталь, отмеченная разумом, почему-то начинает меня злить. Но почему? Если это в природе вещей моего вида, то почему это так раздражает? Не вида, рода.       — Как ваша рука? — спрашивает врач, пропуская приветствие. — Болит? Пили таблетки, которые я вам выписывала?       — Все хорошо, — осторожно улыбаюсь я. — Поболело, конечно, пару дней. Сегодня как-то подергивает, но Интернет мне подсказал, что это нормально.       Врач вздыхает, в голосе прорезаются стальные нотки. По ней видно, что она ужасно устала за сегодняшний день. Оттуда, где я сижу, я смутно чувствую ее желание поскорее завалиться на кровать и отрубиться. Она мечтает о сне без сновидений. Она подумывает принять снотворное, но эта мысль останавливается на полпути, словно перерезают невидимую нить между желанием и действием.       — Я ничего не хочу сказать, — говорит она, и я включаюсь в беседу, — но Интернет в наше время не слишком надежный советчик. Продолжайте пить антибиотик. И заходите ко мне послезавтра, ладно? А теперь давайте посмотрим, как заживает наша рана. Вы же одна живете, так?       Вопрос уточняющий, заданный так, чтобы застать пациента врасплох. Я киваю в подтверждение, но не выдаю никакой дополнительной информации. Губы врача поджимаются, становятся узкой тонкой полосочкой. Нужно отдать ей должное: ее движения уверенные и быстрые. Она снимает один бинт за другим, отклеивает свежий дезинфицирующий пластырь, который я кое-как прилепила утром в спешке. Рана подживает, но врач цокает языком. Я чувствую ее сожаление и легкую тревогу.       И решаю уточнить:       — Все нормально?       — Да, — оптимистично лжет она, — я пропишу вам заживляющую мазь. Три раза в день по возможности. Посмотрим какой будет прогресс, договорились?       — А если честно? — прищуриваюсь я.       В какой-то момент мне просто надоедает играть с людьми в кошки-мышки недомолвок и несказанных слов. Женщина поднимает на меня осуждающий взгляд, и я на миг — всего на секунду — разделяю ее чувство. Начинаю себя ненавидеть за бестактность. Но лишь на секунду, затем эмоция испаряется.       — Я просто переживаю, — добавляю я, чтобы снизить порог враждебности, который мы только что обоюдно перешагнули. — Извините.       Она кивает, но не дает мне новой информации. Бинтует ладонь, закрепляет стежкой и, невесело улыбнувшись, тянется за рецептурным бланком. Передает его мне, как только заканчивает писать, и напряженным взглядом провожает, пока я не касаюсь дверной ручки. Тогда она грузно поворачивается и чеканит:       — Постарайтесь не опаздывать в следующий раз.       Снаружи семь часов вечера. Солнце просвечивает сквозь стволы деревьев. Я мысленно расправляю незримые крылья, позволяя душе отправиться в полет. За хаотичным движением жизни я забываю останавливаться и наслаждаться самим процессом бытия. Сегодня мне не хватает именно этого чувства. Разрываясь между домом, собой и работой, я по привычке выбираю работу. Набираю Сьюзен. Телефон молчит, долгие гудки навевают на меня нехорошие мысли. Не похоже, чтобы этот Джеймс Беллоуэй был из тех людей, которые ждут до последнего. Он вполне мог осуществить угрозы, о которых говорил сегодня днем. Я сбрасываю и снова перезваниваю. Неожиданно мне на ум приходит желание пообщаться с Ребеккой, младшей дочерью Коула. Они были близки, так сказала Сьюзен. Значит ли это, что Коул мог доверить Бекке флешку с видеозаписью или, как минимум, поделиться с ней щекотливой информацией? Я прикусываю губу.       Раздается звонок. От неожиданности я слегка вздрагиваю, гляжу на экран. Входящий вызов от Сьюзен, значит мое предчувствие было ложным. Это приятно.       — Добрый вечер, — раздается ее голос. — Мисс Вэйнгир, вы бы не могли заехать ко мне сегодня? Я бы хотела с вами кое-что обсудить, если вас не затруднит.       — Конечно. Я буду у вас через час.       — Да… — Сьюзен медлит, будто решается на что-то. — Знаете, приезжайте на Ритчерс-роуд, ладно? Сегодня я буду там. Нужно уладить некоторые вопросы.       Мы прощаемся. На Ритчерс-роуд дом ее деда и бабушки, отца и матери Коула.       Я запрыгиваю в машину, на ходу снимаю куртку. Выруливаю с парковочной площадки, сворачиваю на шоссе и еду в указанном направлении. Погода располагает к хорошему самочувствию, и руку перестало дергать. Включаю музыку, подпеваю, чтобы влиться в рабочий процесс. В воздухе что-то неуловимо меняется, но я все еще не могу понять что именно. Была бы я из рода Тризер, я бы быстрее анализировала происходящее вокруг меня. А так мне остается только чувствовать и ждать, пока понимание настигнет разум.       Машину я ставлю на соседней улице, чтобы не привлекать лишнего внимания.       Забираю с собой сумку, телефон и куртку. Иду вверх по улице мимо потока возвращающихся с работы людей. Стараюсь абстрагироваться от их недовольства, жалости и сомнений. Нужный дом самый высокий, к тому же расположен на холме. Трехэтажный, зеленая черепичная крыша, арочные окна. Отовсюду веет напускным равнодушием и богатством. Но ведь Сьюзен вовсе не так богата, как хочет казаться окружающим. Она печется о собственной репутации, правда.       — Кто? — спрашивает приторный голос по ту сторону домофона.       — Частный детектив Вэйнгир.       — Проходите, я сейчас открою.       Слышится щелканье замка на калитке, и она медленно приоткрывается. Я толкаю ее, вхожу в просторный патио, вымощенный светлым камнем. До меня доходит, что в прошлый раз камень был не светло-бежевым, а насыщенно-красным. Почему Сьюзен приспичило поменять его? С нашей последней встречи прошло не больше трех недель. Эта мысль теряется где-то в сознании, уступая место более насущным вопросам, которые только предстоит решить.       На пороге дома появляется Сьюзен. На ней шелковый ярко-зеленый халат и махровые тапочки. Возле ног прыгает Брайк, огромный оранжевый чау-чау. Цветовая гамма вызывает у меня легкий диссонанс, я передергиваю плечами. Поднимаюсь по лестнице, свежевыкрашенной, судя по тому как «залипают» подошвы моих кроссовок. Сьюзен напряженно улыбается, открывает передо мной дверь, приглашая войти внутрь. Я проскальзываю, с удивлением оглядываюсь. Со стен исчезли все портреты и картины. Я решаю не скрывать недоумение.       — Я решила, что хочу продать дом, — правильно толкует мое замешательство Сьюзен. Она закрывает дверь одной рукой, продолжая буравить взглядом. — Я думаю, отец этого бы хотел. Нет, я знаю. Он хотел продать его за две недели до случившейся трагедии. Я все думала, что он вернется домой, и тогда мы сможем обсудить это, но… — Сьюзен кивает и приглашает в гостиную. — Проходите.       Мы заходим в круглую уютную гостиную. Портреты здесь тоже отсутствуют.       — Где вы будете жить? — спрашиваю я как бы невзначай.       — Пока поживем у моей матери в Новом Орлеане, — вздыхает Сьюзен.       Ее вежливая и предельно бесшумная домработница подносит фаянсовый поднос, на котором покачиваются чашки с золотыми цветами и чайник в том же вычурном аристократическом стиле. Я беру свою и жду, пока хозяйка нальет чай.       — Вы заберете отца с собой? — спрашиваю я, разбивая затянувшееся молчание.       Краем глаза я замечаю, как Сьюзен поджимает губы, ее лицо перестает быть утонченным и красивым. Она становится незнакомой и отчужденной. На секунду я сомневаюсь с ней ли я договаривалась о проведении расследования или нет.       — Нет, — наконец говорит она. — Папа останется с Ребеккой.       — Насчет Ребекки, — хватаюсь я за удачно переведенную тему, — я бы хотела с ней побеседовать. У меня есть существенные подвижки в вашем деле, и мне кажется, что именно ваша сестра может мне помочь…       — Что за подвижки? — глаза Сьюзен вспыхивают интересом.       Я не собираюсь выкладывать ей все, как есть, поэтому отпиваю еще глоток из чашки, тяну время, чтобы отделить важную информацию от повседневной.       — У вашего отца были проблемы на работе. Скорее всего, он ввязался во что-то, во что ему вовсе не стоило втягиваться. Игра оказалась ему не по зубам, но он сумел получить некий компромат. В день катастрофы ему предложили заключить сделку: он им компромат, они ему хорошее финансирование, деньги, проще говоря. Он отказался, так как считал, что компромат — это его будущее. Залог его будущего, поскольку люди, с которыми он говорил, они имеют иное мнение на тот счет как скоро или как болезненно заканчивается человеческая жизнь.       Сьюзен не роняет ни слова, ее лицо похоже на застывшую маску.       Я понимаю, что ей уже известно и про компромат, и про деньги и даже про то, что отцу предлагали деньги в обмен на информацию. Я чувствую себя неуютно.       — Вы что-то хотели обсудить? — делаю вид, что вспоминаю.       — Да, это… — она тоже делает вид, что вспомнила. — Это насчет расследования.       Сьюзен молчит минуты три, по ней видно, что она собирается с мыслями и с духом тоже. Я догадываюсь, что она хочет отказаться от работы. Сказать мне, что передумала. Но я терпеливо молчу и делаю вид, что понятия не имею о том, что она собирается мне вот-вот сообщить. Сьюзен мнет пальцами правой руки салфетку, пока та не становится похожей на полумертвую тряпичную медузу.       — Сьюзен? — переспрашиваю я.       — Да, — откликается она. — Я не хочу, чтобы вы расследовали дело о нападении на моего отца. На самом деле это все не так уж и важно. Он перенес тяжелый инсульт, потерял дар речи, он сидит в инвалидном кресле и сколько это времени займет… Я имею ввиду, сколько времени потребуется, чтобы он оправился. Я знаю, врачи сказали мне, что он может и не поправиться…       Она мозолит взглядом темное пятно на стене.       — Мне больше не хочется копаться в прошлом отца. Боюсь разочароваться. Деньги вы можете оставить себе.       Я жалею, что не захватила с собой документы, но открываю копию договора на телефоне. Она мельком вглядывается в экран, согласно кивает.       — Да-да, я помню, что в случае расторжения договора с моей стороны я обязана выплатить весь гонорар. Деньги я переведу вам на счет, ладно?       Уже у двери она хватается за мою руку и тут же ее отпускает. Я ощущаю ее гнев и ее страх так отчетливо, будто это мои собственные эмоции.       — Вам угрожают? — спрашиваю одними губами.       — Нет, — попытка непринужденно соврать с треском проваливается.       Я не принуждаю ее говорить правду прямо сейчас, она не готова. Я пожимаю ей руку по-деловому крепко и заверяю в том, что она может обратиться ко мне в любой удобный ей момент. Она поспешно что-то сует мне в ладонь. И буквально выталкивает на порог. Провожает до калитки и вымученно улыбается. На ее бледном лице отчаяние вперемешку с крайней степенью истощения.       — Всего доброго, — желаю я.       Тяжелая чугунная калитка с громким стуком закрывается у меня за спиной.       В машине я разворачиваю скомканную бумажку. На ней номер телефона.       Набираю его с одноразового телефона и слышу девичий голос:       — Это Ребекка Симмонс, слушаю вас.