Наглый рыжий

— Я ненавижу рыжий, — Жан начинает разговор с пьяного признания. Когда он говорит «рыжий», то имеет в виду слишком много вещей сразу. Рыжий солнечный свет, слепящий по утрам глаза, рыжие фонари, сопровождающие долгий ночной путь домой, длинные рыжие волосы, которые он постоянно находит на своей одежде. Сколько бы Жан не избавлялся от рыжего, этот наглый настойчивый цвет всегда находил возможность появиться снова. Честер смотрит на него с веселым непониманием. Он тоже пьян, наверное, даже сильнее, чем Жан, поэтому осознание прозвучавших слов приходит к нему не сразу. А когда приходит, то Честер разрывается между желанием по-дурацки рассмеяться и поцеловать Жана прямо в губы. — Меня ты ненавидишь тоже? — спрашивает он и тянется за наполовину опустошенной бутылкой. Сегодня в меню пиво — на вкус бурда полнейшая, но в голову ударяет что надо. Жан пьет из этой же бутылки, отобрав ее у Честера. Присасывается к горлышку, жадно глотает всё до последней капли, ударяет стеклом о стол, как будто оповещая о смене караула. Отрыжка выходит громкая и звучная, Жан пьяно смеется, на секунду познав великое вселенское счастье, и переводит взгляд на Честера. — Да. «Что "да"?» — хочется спросить Честеру, однако он позволяет мыслям Жана и дальше плыть по каким-то своим неведомым волнам, запутываясь и умирая в Серости. «Ты ебанутый, и я чертовски люблю тебя за это», — всё так же бессловесно добавляет Честер, но вслух говорит совсем другое: — Иди проспись, Вик. Тебе полезно. Разговор у них никак не клеится, даже старательно смазанный мерзким дешевым пивом. Честер перебирает пальцами разбросанные по столу пивные крышки, Жан постукивает ногой по полу, отбивая старый патрульный марш. Тишиной это никак не назвать, мелкий шум отвлекает от полного погружения в дебри пьяной депрессии или пьяного же веселья, и Жан, оторвав взгляд от испачканной столешницы, начинает разглядывать Честера. И снова рыжий, рыжий, рыжий. Веснушки, небрежно заплетенные в хвост волосы, длинные ресницы, еще могла бы быть редкая курчавая бородка, однако Честер регулярно бреется, не желая окончательно превращаться в рыжего козла. Хотя он и так козел, никакая бритва не поможет ему измениться внутри. — Мне кажется, что я уже сплю, — говорит Жан, ритмично покачивая головой в такт маршу. Теплый закатный свет пробивается сквозь шторы, гасит всплески пьяных эмоций, приносит с собой долгожданное успокоение. Под таким солнцем хочется умиротворенно задремать, вытянувшись на диване в обнимку с книгой — или котом, или кем-нибудь покрупнее и позадиристее. Жан смотрит на Честера с неподдельным интересом, изучает его руки, губы, острые скулы, покрытые рыжими веснушками. Влезут они вдвоем на диван или не влезут? Или придется опять на ощупь искать кровать, спотыкаясь об углы и глупые вопросы. — С чего бы это? — спрашивает Честер, чтобы заполнить неловкую почти-что-тишину. Жан ухмыляется и тянет руку к столу. — Во сне всё воспринимается беззаботнее и проще. Новая бутылка с громким шипящим щелчком избавляется от крышки, холодная пена потоком стремится через горлышко, и они глотают пиво по очереди, думая каждый о своем. Честеру думается очень плохо, мысли путаются, смешиваются друг с другом, холодный и рыжий, приходит ему вдруг в голову, звучит почти как оксюморон. Честер, хоть убей, не помнит, откуда подцепил это страшное слово «оксюморон», таких умников в РГМ точно не держат — не успевают хвататься за них, когда те убегают прочь быстрее ветра. Честер перебирает про себя фразу за фразой, лениво шевелит языком, пробует на вкус эмоции. Всё вокруг них пахнет дешевым пивом, одеколоном, старыми тряпками и табаком — и Жан, и Честер пропитались этой мерзкой холостяцкой вонью, типично мужским запахом отчаяния и свободы. Набравшись решимости, Честер перебирается со своего места к Жану на колени. Стул скрипит, едва выдерживая удвоившийся вес, и Честеру самую малость жаль пострадавшую ни за что мебель. — Покажешь мне? — звучит как вопрос и одновременно не подразумевающая отказа просьба. — Что? — Твой сон. Жан цепляется за Честера взглядом. Рыжий, рыжий, рыжий — так много рыжего и так близко к нему. Рыжий окружает Жана, заполняет Жана, давит на Жана своей отчаянной любовью. Огонь вспышкой разгорается в его венах, жадно опаляет кожу, словно только этого момента и ждал. Ждал, когда кто-нибудь сделает первый шаг и принесет с собой порцию сухих дров и искру. Волосы Честера падают на их лица, и Жан отводит самые наглые пряди в сторону. После пива целоваться не очень приятно, но Жан не обращает внимания на мелкие неудобства. Его не интересует вкус, запах, звук, ощущения — сейчас ему нужен один-единственный цвет, пожаром окруживший его бедную несчастную душу и медленно сжигавший ее дотла. Отдаться бы этому пожару, думает Жан, и позволяет рукам Честера скользить по его лицу и телу, ощупывать плечи, трогать под рубашкой взмокшую грудь, впиваться в выступающие из-за неудобной позы лопатки, обхватывать голову, в упоении притягивая для поцелуя. Они целуются снова и снова, как будто никак не могут напиться из крошечного холодного ручья. Они трогают друг друга, пытаются стянуть мешающую одежду и не падают со стула только чудом. Жан прижимает Честера к себе, заставляет замереть на месте и несколько секунд вслушивается в отчаянно громкий стук сердца в груди напротив. — Пойдем на диван, — говорит Жан. — Тут всего два шага. Два шага превращаются в четыре, шесть и восемь, Честер спотыкается на ровном месте, едва не утянув Жана за собою следом. Они повисают друг на друге, Честер смеется громко и очень глупо. Жан улыбается и жарко дышит ему в шею, чувствуя, как шумит в ушах от прилившей крови. В паху тяжело, член такой болезненно твердый, что Жан, на всё плюнув, начинает на ходу тереться бедрами о горячие бедра Честера. Наконец они доходят до дивана, и Честер наваливается на Жана сверху. — Я хочу тебя, — произносит Честер. Пальцы цепляются за пояс домашних штанов Жана и стягивают их ниже вместе с бельем, обнажая член. — Хочу тебя любить. Хочу тебя трахнуть. Он путается в словах, как пойманный с поличным преступник путается в показаниях. Жану это кажется забавным, он увлеченно смотрит на то, как Честер кладет ладонь ему на пах, устав бороться с одеждой и на полпути бросив попытку раздеть партнера. У них вряд ли получится что-то вдумчивее быстрой дрочки, но Жана устраивает уже одна возможность оказаться ближе к Честеру. Честер ласкает его медленно и вдумчиво, изучает пальцами каждую складку и каждую выступающую вену, будто видит Жана впервые в жизни (и не увидит, возможно, никогда больше). Жан пытается быть тихим, глотает вздохи и стоны, как пару минут назад неразборчиво глотал пиво, но Честеру не нравится такой расклад. — Я хочу тебя слышать, — говорит он, заглядывая Жану в лицо. Глаза с расширенными зрачками, опьяненные покрасневшие лица, капли пота на горячей коже — они похожи друг на друга в своем всеохватывающем желании, но Жан не может сдаться так просто. — Много хочешь. Честер смеется и оставляет Жана без ответа. Он знает, что лучше доказать всё действиями, поэтому, заправив за уши мешающие волосы, обхватывает член Жана губами и медленно вбирает в рот. Старательно посасывает головку, помогает себе руками, ритмично поглаживая ствол, не оставляет без внимания мошонку — и не скажешь сразу, что Честер надрался до такой степени, что не мог твердо стоять на ногах. Жан понимает, что лучше сдаться, сделать так, как хочет Честер, позволить неловкому сдавленному вздоху вырваться изо рта, а затем положить ладонь Честеру на макушку, направляя движения и ускоряя темп толчков. Но Жан слишком гордый и пьяный для того, чтобы следовать хотя бы собственным желаниям, он будет лежать и ждать, пока Честеру не надоест играться с ним. Этот рыжий пожар тоже скоро выгорит дотла, укроет землю черным горьким пеплом, Жан знает, Жан всё это видел много-много раз и не хотел бы становиться причиной для новой человеческой трагедии. — Жан, — Честер прижимается щекой к твердому и скользкому от слюны члену, смотрит на Жана снизу вверх. Неудобная странная поза, но Честеру, похоже, всё равно. Ему нужно высказаться. — Что? — Я люблю тебя. Честер заливается пьяным хохотом, а Жан прикрывает лицо руками, чувствуя себя последним мудаком. Сердце дрожит от избытка эмоций, и горячий рот, вновь обхвативший его член, не делает ситуацию лучше. Вернее — делает, и в этом вся проблема. Жану слишком хорошо, слишком приятно. — Боже, — Жан все-таки сдается. Поднимает белый флаг, капитулирует всего через несколько минут непродолжительной осады. Тихо стонет, не пытаясь больше спрятать свою реакцию от Честера. Честеру это точно нравится, движения рта на члене становятся глубже и усерднее, чтобы заставить Жана застонать снова. Жан покорно следует чужим правилам, при этом вплетая в игру собственные: укладывает, как и хотел, руку на макушку Честера, вскидывает бедра, напрягает мышцы, не давая себе кончить чересчур быстро. Алкоголь замедляет реакцию, растягивает удовольствие, превращает стыд в топливо для новой волны удовольствия. Честер чувствует, как немеют от усталости щеки, активнее помогает себе руками и языком. Жан пытается не думать, и это выходит у него на редкость легко и просто. Оргазм оставляет после себя в голове блаженную пустоту, и Жан невидящим взглядом смотрит в потолок, желая, чтобы это наполненное красками мгновение длилось целую вечность. Честер чертыхается, пытаясь справиться с собственной одеждой, и взгляд Жана снова цепляется за рыжий. Наглый, назойливый и крайне любвеобильный цвет — прямо как Честер. А ненавидеть Честера Жан на самом деле никогда не мог.