Голубь на подоконнике

Спустившись по трапу и ступив ногой на американскую землю Рихард ощутил смесь чувств от которой затрепетало всё его нутро. Это были неописуемые волны счастья и облегчения, которые может испытать разве что птица, которую после долгого томительного заключения в клетке, выпустили на волю и даже дали новую пару крыльев – лети, голубушка! Это было настоящее счастье. С первого дня, ещё не зажили синяки на его отутюженном Тиллем лице, Рихард развил бурную деятельность. Постылая группа с ненавистными коллегами далеко и никто ему не помешает. Он собрал группу амбициозных пацанов, объяснил им поставленную задачу и был крайне удивлен когда нанятые им музыканты...начали делать всё так как он и просил. Никто не орал, не швырял ему в лицо тексты, не хлопал дверью, не обзывал Цвена «тупорылым мудаком». Даже наоборот – парни ходили за ним гуськом, услужливо-подобострастно смотрели на него, ловили каждое его слово и готовы были ему пятки лизать. Рихард был в шоке и смущении – он впервые столкнулся с таким отношением во время записи материала, он не привык к такому отношению к себе. Тем не менее, работа началась. Рихард хотел сделать совершенно новую музыку, выплеснуть всё что у него скопилось и всё, что ему не дали высказать в ненавистном прежнем коллективе. Нью-Йорк – город огромных возможностей, а там где огромные возможности, там и огромные соблазны. Рихард привёз с собой в Америку и «друга» и употреблял его втихую от участников записи, но в один из вечеров, возвращаясь с записи, он увидел яркую пëструю вывеску ночного клуба. Но привлекла его больше не вывеска, а милые длинноногие девушки, шустрой стайкой впорхнувшие в дверь клуба. Рихард решил что он хорошо поработал и имеет право хорошо отдохнуть. В клубе, под едкую тектоник-музыку, с коктейлями, дорожками верного «друга» Рихард расслабился как никогда хорошо. Последнее что он помнил – милую зайку с круглыми грудями, с которой он напару весело лизал «марки». Когда утром Круспе очнулся первое что он ощутил – это нечеловечское похмелье и жуткий отходняк. Из положительного было то что он лежал в тëплой постели, пусть и голый, зато в удобстве и тепле. Вечеринка вчера определённо удалась. Когда к нему вернулась способность мыслить и соображать, он медленно обвëл глазами комнату, где он находился и в ужасе понял что он не у себя дома! На краю кровати широко улыбалась и натягивала на свою небольшую грудь лифчик неизвестная ему блондинка. - Ты кто? – пробормотал Рихард. - Я – Эшли, - усмехнулась девушка. – Ты забыл? Ты меня вчера замуж звал. Если у нас будет малыш, – Эшли слегка хлопнула себя по плоскому животу, - мы будем настоящей семьёй. Цвен похолодел от ужаса. Вот это он погулял – переспал с какой-то левой тëлкой и, скорей всего, заделал ей ребёнка. Не самая хорошая реклама его будущего сольного альбома. Но больше всего Рихарда сейчас заботило не это, а совсем другое: - Слушай, как там тебя… Эшли, да? У тебя не найдётся немного «снега»? Эшли ушла и вернулась с тарелочкой полной кокаина, куда Рихард с глубоким душевным удовлетворением спрятал нос, как прячет страус голову в песок. Когда Эшли ушла в душ, Рихард быстро оделся и прихватив порошок, сбежал, надеясь что больше он никогда эту даму не увидит. И сидя в такси, он принял самое правильное решение: велел водителю отвезти его в тот же клуб, где он был накануне. Он ещё не весь кокс употребил. Закрутила Рихарда весёлая жизнь, понесло его галопам по клубам Нью-Йорка, зашагал он семимильными шагами по вершинам кокаиновых гор, проваливаясь по пояс в «снежные» вершины. Вокруг него быстро образовался круг «поддувал»,  состоящий из тусовщиков-кокаинщиков и девиц облегчëнного поведения, которые знали что у этого господина из Германии, но с прекрасным американским произношением, всегда можно разжиться алкоголем и порошком. Накидавшись несвятой троицей (алкоголь-табак-кокаин) по самые свои пределы, Рихард начинал костерить свою бывшую группу и бывших друзей. Особенно сильно доставалось Тиллю, которого Круспе словесно не щадил, обзывая его самыми яркими далёкими от приличия словами. Шнайдера Рихард поносил за слишком болтливый язык, Оливера – за засунутый в задницу язык, Флаке - за то что из-за него группа пела на немецком. - А этот, который самый мелкий… Пауль, кажется…Он чë? – спросил один из «поддувал», ставший невольным слушателем потока грубости в адрес участников Раммштайн. - Пауль…- тихо повторял это имя Рихард и сразу же переводил разговор на другую тему. Про Пауля у него не поворачивался язык сказать что-то плохое… Производство альбома встало. Преданные Рихарду музыканты скучали без него на студии, раз за разом приходя туда утром и уходя вечером, так и не дождавшись босса. Затем они решили что видимо Круспе больше не нуждается в их услугах и растворились в забитом смогом нью-йоркском воздухе… Вечеринки шли одна за одной и непременно заканчивались сексом. Рихард даже особо и не разбирался с кем он всю ночь кувыркался, его не волновала внешность любовниц на одну ночь и даже не запоминал их имена. Вскоре в его постели стали появляться и парни. Рихарду было плевать на половую принадлежность человека, который лежал под ним. Есть на теле минимум одно отверстие? Всё, ложись! Всё это привело к тому, что в одно хмурое утро очередная ночная подружка (Цвен смутно помнил, но кажется это была женщина), уходя, прихватила с собой деньги Рихарда, перстень с изумрудом, часы и самое страшное – брикет кокаина, купленный им накануне. Это была катастрофа. Это был единственный порошок, что у него имелся, а новый брикет ему подгонят только через неделю. Раненым вепрем Рихард носился по своим апартаментам, тщетно пытаясь найти хоть какие-то остатки кокаина. Ломка уже держала своими цепкими руками его горло, доза требовалось немедленно, но её не было. Цвен рылся в тумбочках, потрошил одежду, лизал стеклянную поверхность журнального столика, где он обычно раскладывал дорожки, но ничего не было. Выхода не оставалось, как пойти и попросить дозу. Закрыв лоб капюшоном, Круспе вышел на улицу и свернул за угол. Найти в большом городе того, кто банчит дурью всегда просто, если знать где искать. Под мостом, возле железной бочки, из которой взвивались языки огня, толпилась кучка молодых людей. Рихард остановился от них шагах в тридцати и громко сказал: - Привет, ребята. Один из ребят, самый темнокожий и самый тощий с огромной серьгой в ухе ответил: - Привет, чë надо? - У вас не найдётся немного «белого»? – Рихард поëжился, ломка начинала долбить его всё сильнее, и если эти ребята не согласятся угостить его, то ему хана. - Штука, - кратко ответил серьгоносец. - У меня нет денег, - признался Цвен. - Ну тогда вали нахер. - У меня это…выпивка есть, жратвы полный холодильник, хата большая. Можете там жить сколько захотите. На заре своей зависимости Рихард слышал о людях которые за дозу продавали имущество, невинность, семью, детей, всё что у них есть, и посмеивался над ними – ну уж он точно до такого не докатится. Докатился. Орда голодных оборванцев вломилась в его квартиру огромной страшной толпой, которую не остановить, зато Рихард получил вожделенный порошок. Закинувшись коксом по самые сопли, он с удовольствием ловил кайф и даже не видел как громят его дом, как ломают ради шутки его гитару, как складывают белые дорожки прям на листах с его недописанными текстами, как темнокожий с серьгой и ещё один чувак приволокли откуда-то девушку и устроили с ней групповуху прям на хозяйской кровати, они хотели и самого хозяина привлечь к их телесным радостям, но тот был в таком глубоком ауте, что его оставили галлюционировать в своё удовольствие… Наступило утро и орда угомонилась кто где, Рихард же совсем не ложился и ловил один отходняк за другим. В это время под окнами его апартаментов остановилось такси, из которого вышел его собственный ангел-спаситель… * Пауль не спал толком уже три ночи подряд и понимал что четвертую ночь в подвешенном состоянии между забытьём и бодрствованием он не выдержит. Надо было что-то делать. Мысль о срочном сборе группы не отпускала его с момента возвращения и сейчас она опять светилась ярче всех единственной лампочкой в тëмном сумбуре его головы. Пауль думал о том что надо им собраться вместе по пути из магазина – у них закончилась еда и Рихард выпил весь алкоголь. С двумя пакетами в руках Хайко остановился возле телефонной будки, подумал, прислушался к своим ощущениям, затем зашёл внутрь тесной кабинки… Состояние Рихарда на третий день его пребывания в доме Ландерса напоминало состояние одновременно очень пьяного и очень простуженного человека. Он шатался по комнатам, кашлял и чихал в платок и на оставалась мокрота и слизь страшного тëмно-зелëного цвета. Голова была как колокол Берлинского кафедрального собора, по которому не переставая били молотом, во рту и глотке было сухо как в пустыне Сахаре, а сам лишённый наркотика организм уже не просто бунтовал, там уже вовсю гремела революция, каждый орган требовал дозу, иногда давая Рихарду короткую передышку, когда он мог съесть йогурт или творог, прежде чем его опять свернëт в узел. Пауль не строил иллюзий: у него дома находился наркоман, причём наркоман со стажем, причём наркоман, которого лишили дозы, и который способен на всё. Пауль уже спрятал подальше все ножи и топоры, и, уходя в магазин, перекрыл газ и запер входную дверь на большой замок. Возвращался домой Ландерс с замиранием сердца, но всё было тихо и спокойно, Рихард стоял в комнате, ткнувшись головой в стену. Круспе напрягал память, пытался собрать расхристанный разум в кучу и вспомнить когда от него ушла жена. То что она ушла от него, когда они жили в Америке – это точно, то что виноват в это был сам Рихард – это точно, но что она ему говорила в тот момент и что он ей отвечал, он как ни старался, не мог вспомнить. Щелчок входной двери прервал его ковыряния в собственной тухлой памяти. Рихард отлип от стены и быстро зашагал на звук. Пауль не успел войти в дом, как к нему сразу же подлетел друг с горькой мольбой в глазах и на губах: - Поль, дай, прошу тебя! Ландерс молча достал из пакета бутылку «Столичной». Рихард сочно впился губами в горлышко бутылки и разом выпил половину. Новость о том что сегодня по его душу приедут штайновцы, привела Круспе в нервное возбуждение, он сразу же сообщил что ему надо помыться и переодеться, ибо стыдно будет предстать перед бывшими согруппниками, недодрузьми-переколлегами в таком раздроченном виде. Пока Пауль готовил импровизированный стол, нарезал салями на бутерброды и грел пиво, Цвен ходил тюда-сюда, громко топая, за его спиной. Один раз Пауль обернулся в сторону друга, в этот момент Рихард выходил из ванны. Вид голого товарища с полотенцем вокруг бëдер заставил Ландерса взмокнуть, он отвернулся, проклиная свои глаза и своё воображение, нарисовавшее сразу довольно пошлые картинки в голове. Для встречи с участниками группы Рихард надел чёрные строгие брюки и зелёную рубашку – поло (примерно такого же цвета из него выходили сопли) и ждал на матрасе, обнимая себя за плечи, жёстко мандражируя перед грядущей встречей. Штайновцы приехали ровно в четверть пятого вечера. Рихард, переживший за два часа ожидания несколько панических атак, находился в почти бессознательном состоянии, а когда услышал голос Риделя, то его затрясло с новой силой. В комнату решительно вошли трое: Олли, Шнайдер и зевающий Флаке. Цвен привстал, приветствуя мужчин, и протянул им руку для рукопожатия, но на его жест никто не ответил. Вся троица устроилась на диване напротив матраса, который занял Рихард. Встреча друзей уж больно стала напоминать судебное разбирательство. Трое присяжных заседателей, один обвиняемый. Казнить нельзя помиловать. Пауль внёс в комнату поднос с едой и пивом, поставил его на пол и, словно судья, открыл заседание: - Ну что, все на месте. Можем начинать. Флаке и Олли переглянулись – в том то и проблема, что не все на месте. В комнате сейчас присутствовали пять человек. Пауль, словно не видя отсутствие одного участника группы, продолжил: - Рихард хочет вам кое-что сказать. Говори. Цвен поднял на бывших друзей своё серое лицо с красными глазами: - Я…я… - и замолчал. Шнайдер хмыкнул, а Флаке покачал головой. - Рих, первый вопрос: - сказал ударник, почесав затылок, - уже ширнулся? - Я? Я завязал с ширевом. Вот тут вся троица не удержалась от смешка. - Да, по тебе видно, - заметил Лоренц. Пауль пытался подбодрить друга, которому и без этого было максимально херово и бережно погладил его на руке, и это сработало. Собравшись Цвен заговорил: - Ребят, я хотел вам сказать, что я помню как обещал что мы всегда будем вместе и никто никого не предаст, и я сам же нарушил это обещание. Я поступил ужасно, покинув вас. Для меня вы не просто группа, вы моя семья. В этом и есть смысл нашей жизни: быть рядом с теми с кем тебе комфортно, быть с теми, кого любишь (на этих словах Круспе незаметно взглянул на Пауля)… - Мы не семья! – прервал покаянную речь Рихарда Кристоф. - Да, ты прав, - кивнул головой Цвен, - я поступил так как не поступают в семье. Но я прошу, нет, я умоляю вас о ещё одном шансе. Давайте поговорим, обсудим и начнём всё с новой точки. Я не хочу хоронить нашу группу и вы, я уверен тоже. – Цвен вздохнул, собираясь сказать самые трудные слова для его самомнения. - Пожалуйста, братцы, простите меня. Давайте ещё раз попробуем. Рихард выдохнул застоявшийся в лëгких воздух, выпалив свою речь на одном дыхании. Пауль тихо шепнул «молодец»,  и в комнате замерла задумчивая тишина. Все обдумывали слова Круспе и выносили свой вердикт. А он – ждал. Секунды отделяли его от приговора, который вынесут ему его бывшие друзья и каким бы не был этот приговор – он всё равно погиб. Застывший в раздумьях воздух затрясся неожиданно для всех и для себя в громком смехе. Это смеялся Шнайдер. Он хохотал так громко, что пыльные песчинки, мирно парящие в атмосфере комнаты, затряслись и в панике заметались. Четверо мужчин в недоумении уставились на пятого, которого согнуло в дугу от смеха. - Ты чего, Шнай? – обомлев спросил Олли. Шнайдер смог ответить лишь спустя минуту, продышавшись и успокоившись: - Не ну вы просто посмотрите на эту тварь! Он у нас прощения просит! Он сначала нас отпидорасил, а теперь прощения просит! - Да, прошу прощения, - сдержанно прошелестел Круспе и Кристофа это только распалило. Он вскочил с дивана так резко что сидящего рядом с ним Олли качнуло в сторону. - Прощения он просит. Это он щас прощения просит, ему, видимо, в его хвалëной Америке яйца перекрутили, он и приполз обратно, решил что сейчас он сопли на хуй намотает и мы его сразу простим! А потом он опять бахнет дури и мы снова будем посланными на хер вшами! - Дум, ну давай дадим ему шанс, - робко попросил Пауль. - Какой, блять, шанс? – ревел ударник. – У нас не будет шанса нормально жить и играть, если он снова будет с нами. Он нас отхуячил, свалил, а теперь, раз он вернулся и раскаивается, его в жопу, что ли, целовать!? Нет, ну ты его поцелуешь без проблем, - Шнайдер махнул рукой на Пауля и тот от неожиданности взмок, не понимая какую нагрузку несёт эта фраза – буквальную или фигуральную. – А вот я теперь с ним не то что выступать, я с ним срать на одной территории не сяду. Рихард понял что хотя Тилля и нет среди присутствующих, но известный линдеманновский сарказм и изощрëнные выражения присутствуют, пусть их и изрыгал большой рот Кристофа. Схватив куртку, Дум вылетел из комнаты не попрощавшись и это положило конец собранию почти всего коллектива Раммштайн. Флаке и Олли, во время тирады Шнайдера, молча наблюдавшиещза реакцией Круспе, встали и тоже молча вышли из комнаты, за ними спешно выпорхнул Пауль. Рихард проводил его молящим взглядом, после чего упал ничком на матрас и дал волю слезам… - Не получилось так как я хотел, - провожая друзей вздохнул Ландерс, провожая Флаке. Со двора ещё слышалась многоэтажная брань Шнайдера. - А знаешь почему? – спросил Лоренц. - Почему? - Потому что тут не было всей группы. Пауль понял друга правильно и потупил взор. - Я побоялся, - промычал он, рассматривая носки своих тапочек. - Вот поэтому и не получилось… Ночь Пауль и Рихард провели в обнимку на матрасе. Ландерс позволил другу только подложить под свою голову его мощную руку и всё. На любые попытки проявить ласку со стороны Цвена, Пауль реагировал остро отрицательно и грозился уйти на диван и Рихард оставил попытки убрать последнее расстояние между ними на матрасе и в жизни… - Они никогда меня не простят, - с горечью просипел Рихард, кашляя в одеяло зелëной мокротой. - Дай им время. Олли мне сказал что они подумают. Это был блеф, но Пауль не мог допустить усугубление и без того крайне хренового состояния дорогого ему человека. Он видел как сегодня Рихард каялся перед бывшими друзьями и молил о прощении и в его словах он не услышал хотя бы маленькую крупицу неискренности. А ему не поверили. Под хрипы и отхаркивания, лëжа на тëплой руке, Пауль уснул слишком быстро для самого себе, не успев передумать все мучащие его мысли… Сон вернул его в реальность резко и неожиданно. Он проснулся от холода. И исходил этот холод от открытого настежь окна. - Рих, ты окно открыл? – крикнул Пауль, но ответа не последовало. Ландерс подошёл к окну и от увиденного у него упало и разбилось вдребезги его самообладание. На пыльном подоконнике чëтко отпечатался след мужской обуви, земля со стороны улицы прям под окном притоптана, а несколько лопухов смяты. Катастрофа. Пауль заметался в панике по дому и не сразу увидел что помимо Рихарда, нет ещё и ключей от машины Хирше и самой машины, соотвественно, тоже не было. Поняв что произошло Пауль упал на колени посреди комнаты и заорал, дико, страшно. Он никогда в жизни так не кричал.