судьба поросла сорняками

      Земля уже прогрелась от знойного летнего солнца. Еле ощущаемый ветерок с моря колыхал колоски в траве. Вокруг тихо и мертвенно спокойно. Воздух мягко скользит по коже, хотя и за особо острые углы цепляется шершавым языком. Порывы подцепляют подол платья, напоминая о том, что нужно дышать. Дышать глубже.       Дышать. Цепляться взглядом за могилы. Знакомые могилы с незнакомыми людьми. Просто привычка уже видеть их каждые выходные. Улыбаться в ответ выгравированным на граните портретам. Они ничего плохого ей не сделают. Мёртвым всё равно уже.       Кладбище встречает звонким пением птиц и глухим шелестом листьев на деревьях. Звуки успокаивают. Дают понять, что остальные мысли не так важны. Девушка идёт по вымощенной тропинке, а потом сворачивает на давно протоптанные людьми дорожки. Оксана здесь может пройти даже с закрытыми глазами, по памяти. Ей нужна определённая могила. Со скромной надписью «Николай Юрьевич Зуев». Сам участок тоже довольно скромный, вычурность здесь ни к чему. Но Окс всё равно безумно тянет сюда. Всей душой. Нитью тянется связь в прошлое. Связь с Геной, которую сейчас она никак не может поддерживать.       Хенкина подходит, заходит, минуя оградку, кладёт десяток белых гвоздик на скамейку, а сама садится на бетонный выступ, благо, погода позволяет. Ей никогда не было комфортно сидеть на лавочке здесь, постоянно, либо сидела вот так, либо стояла всё время. Сердце то билось быстро, то наоборот замедляло свой ритм, приближая Оксану к состоянию мёртвых, нежели живой.       Портрет отца Гены за этот год видел много её слёз, слышал достаточно откровений и искренности. Она выговаривала здесь абсолютно всё, что было на душе. Всё, что хотела рассказать Зуеву-младшему. Но его не было рядом. А между родителями и детьми, даже мёртвыми и даже в разлуке должна же быть хоть какая-то связь. Оксана верит в это.       Ухаживает за могилой. Вырывает сорняки. Убирает старые цветы. Каждую субботу приносит новые. Протирает от грязи и пыли гранит. Разговаривает с ним вместо сына, что ли. Просит прощения за то, что бывает иногда слишком эмоциональной перед ним. Думает о том, что может чувствовать в эти моменты Гена. Боря ей рассказал, что к чему. Что Николай Юрьевич, по сути, лежит в гробу сейчас из-за сына. Хотя, зная Зуевых, младший вывернул себя наизнанку из-за никчёмной вины, а старший рано или поздно бы и так ушёл из жизни, скорее всего, даже в ближайшие годы, просто из-за страсти к алкоголю.       Оксане тяжело представить себя на месте Гены. Хотя, отчасти, она могла представить это, как один из худших, но вероятных исходов для своего отца. Константин последние годы только набирал обороты в скорости и количестве осушения бокалов и рюмок со спиртным. Только в последний год у них дома начал действовать какой-никакой сухой закон. И то, только после того, как Окс почти месяц безвылазно пролежала в своей комнате после изнасилования. Когда сказала отцу, что если не прекратит, то она запьёт вместе с ним. А то и ударится во что-то потяжелее. На Константина Анатольевича Хенкина действуют только ультиматумы.       На Борю действует всё. Он первые месяцы вообще боялся оставлять сестру одну, мало ли что в голову взбредёт. Первой трещиной в сознании стал положительный тест на беременность. Хэнк, когда случайно его нашёл, полдня не мог найти слова, чтобы подойти и просто поговорить. Явно Оксане не нужен подобным муляж. Она не настолько «юморлива», чтобы так разыгрывать отца, даже при всей возможной ненависти. Потом поездка в клинику и направление на аборт. Окс могла бы поехать одна, но после всего, что происходило в голове и что она вычитала в статьях в интернете, ей нужен был сопровождающий. От матери был бы лишний шум. От отца рядом ей бы было ещё хуже. Так что Боре приходилось быть опорой для старшей, но такой хрупкой сестры.       Всё это выслушал разлагающийся труп в гробу, если говорить без прикрас. Она была благодарна ему за это, потому что есть вещи, которые она не может произнести при ком-то. Вещи, с гулких бухом падающие на дно души, тянущие вниз. А здесь дышится свободнее. Ощущается, что Генка невесомо где-то рядом обитает, наблюдает за ней. Что слова встречаются с тяжёлой пустотой. Доносятся до нужных ушей. А даже если нет, то груз всё равно покидает напряжённое девичье тело.       Ветер настойчиво пытается поднять подол платья, который Оксана придерживает сложенными на коленях руками. Пастельно-лимонного цвета, с принтом полураскрытых пионов. Этакий кусочек солнца лёгкой весны посреди полусладкого винного лета. Разбитые коленки заклеены пластырями. Кудряшки лезут в лицо. Мысли путаются. Хотя ритуал столь привычен.              - Я так много хотела сказать, когда шла сюда… А сейчас все слова вылетели из головы. Забавно, да..? – нервно закусывает губу и кладёт свежие цветы впереди. – Я очень скучаю по нему… Не знаю, скучает ли он по мне, но по вам точно. Хотя, я ведь даже не знаю что с ним… Он же должен быть жив, да? – всхлипывает тихонько, стараясь подавить ненужные эмоции. – Конечно же он жив. Как может быть иначе? Из любой жопы вылезет, и не так важно, как бы он там оказался. Я верю в это. – смахивает слёзы с щёки и нервно постукивает ноготками по нагревшемуся граниту. – Я верю в него. И так хочу его увидеть, главное же надеяться на это? Боже… Какая я глупая. – смеётся истерично и закрывает лицо ладонями, будто от кого-то нужно прятать выступающую влагу.              Мёртвые здесь привыкли к слезам. Здесь их так много. Могильная земля пропитана солёными каплями от и до, всё равно что подтопления после сильного ливня. Но палящее солнце их никогда не высушит. Зато пересыхает горло от непонятных нервов. Кудри заправляет за немного торчащие уши, чтобы не лезли в рот. Судорожно глотает воздух. Массирует виски тревожно. Веснушки подпитываются тёплыми лучами. Грудь словно обливают свинцом, который схватывается на поверхности тонкой, но прочной коркой. Кажется, что Хенкина сходит с ума, когда ей слышится шёпот листвы рядом стоящих берёз. Такое было прошлым летом. Но к этому невозможно привыкнуть.       Хочется кричать от фантомного шума в голове, но горло что-то сдавливает. Бывало уже, когда говорить становилось совсем тяжело, когда не можешь произнести вслух все давящие на сердце мысли, когда до сумасшествия хотелось увидеть Генку и зарыться в его кудри носом. Одновременно и пугало то, что, возможно, она никогда не смирится с тем, что может никогда его больше не увидеть. Хотя, это даже больше похоже на правду, чем на одну из вероятностей. Глупо жить иллюзией? И это ли называется жить?              Фантомное «Оксана» выдёргивает девушку из непроглядного тумана сокрушений о судьбе. Кажется, что это только кажется. Окс крепко обхватывает себя за плечи и жмурится. Мурашки пробегают быстро, прямо до кончиков пальцев. Перед глазами мелькают искорки, их треск скользит по ушной раковине спиралью. Будто прямо у лица жгут бенгальские огни. Ноготки впиваются в кожу, оставляют следы-полумесяцы.              - Оксан… – полушёпотом прорывается сквозь треск прямо над ухом, голос странный, но знакомый. – Оксана Константиновна Хенкина. – это совсем уж звенит.       - Мне всё это кажется. – шипит в ответ на шёпот, опуская руки на колени и медленно открывая глаза. – Я здесь одна.       - Я так не думаю. – смешок едкий, но добрый за спиной. – Может, обратишь на меня внимание?              Приходится обернуться и подняться на ноги. Всё ещё кажется, что это иллюзия, глупая насмешка. Слёзы непроизвольно сами наворачиваются и скатываются по бледным щекам. Генка Зуев. Реальный даже, вроде. Губы приоткрыты от удивления. Вправду такое может быть?              - Ген… – поднимает дрожащие руки к мужскому лицу и проводит ледяными ладонями по щетинистым щекам. – Серьёзно?       - Нет, шутки, блин, шучу. – едва улыбается уголками губ и опускает руки поверх её. – Эй, ну давай не лить слёзы. – хмыкает и осторожно принимает в объятия.       - Ещё пару таких шуток, и я не переживу.              Оксана утыкается носом в генкино плечо и крепко обнимает, сцепляя руки за спиной. Такое знакомое, но в то же время уже чуждое тепло. У него изменился запах, и дело не в парфюме. Хенкина даже не знает, нравится ли ей. Теперь кажется, что ничего в Зуеве ей не знакомо. Его невесомые поглаживания по спине будто пытаются воскресить что-то забытое за этот год. То ли чувства, то ли воспоминания. Но от этого только горечь на языке.       Тихий вздох. Сухие губы на виске. Касание мимолётное. Терпкое даже. Лишний раз вдыхать не хочется. Прислушивается к чужому дыханию. Размеренное. А у самой сердце грозится выпрыгнуть из грудной клетки и разбиться о гранит.              - Только не говори, что после этого ты исчезнешь.       - Ладно, тогда не скажу. – отрывается от неё и заправляет кудряшки за уши.       - Сучёнок. – шикает и тыкает пальцами в бока.       - Расслабься, я шучу. Я больше никогда тебя не оставлю. Вернулся в родную гавань, думаю, навсегда.       - Врёшь?       - Ну, я может и мудак, но не настолько. – целует в лоб бережно и отступает. – Обещаю, честно. Я только вчера вечером приехал.       - Ладно. – вздыхает тяжело и упирается макушкой в его подбородок. – Может, я тебе даже поверю.       - Я не буду настаивать на этом. – откладывает «букет» гвоздик на скамейку, цветков, наверное, тридцать, и вглядывается в её яркие серо-зелёные глаза, наполненные вполне объяснимой влагой боли. – Дыши.       - Я так по тебе скучала, ты не представляешь. – утирает нос костяшками и сглатывает внезапный всхлип. – Надеялась, что ты вернёшься. Правда, верила. Только вот сейчас думала, что вдруг судьба поступит с нами иначе…       - Не поступила, значит. Я тоже скучал. Думал о том, что, может, без меня твоя жизнь стала лучше.       - Ха-х. – не сдерживает кроткий истерический смешок и устремляет взгляд в чистое небо. – Твои ставки не сыграли, прогадал.       - Всё так плохо?       - Да не знаю даже…       - Может, присядем? – указывает на лавочку, но Окс мотает головой в протест.       - Давай на землю, мне так привычнее. – не дожидаясь, садится на бетон, оставляя место для парня.              Их поглощает молчание. Девушка рассматривает свои колени и кромку платья, пальца, так крепко сжимающие её. Гена изучает каждую деталь памятника и цветы рядом. Как будто это никак не складывается с его жизнью. Что отец рядом, только три метра под землёй. Это так странно. Возможно, когда-то в детстве, будучи мальчишкой, он желал этого, особенно когда папа пил, не видя краёв, и поднимал руку на него и маму. Ни за что. Просто так.       Ветер треплет волосы. Окс то и дело шмыгает носом и роется в чём-то своём. Зуев складывает принесённые цветы рядом с её. Осторожно пробирается под её руку и мягко переплетает пальцы. Кажется, что слышит её гулкое сердцебиение. Руки всё ещё ледяные, будто от страха. После года порознь можно ещё немного помолчать.       Оксана выглядит хрупкой. Лишнее движение – и сломаешь. И непонятно, так давно есть или после его прихода. Водит подушечкой большого по острым костяшкам. Не убирает руку, значит не боится.              - Знаешь, это последнее место, в котором я ожидал тебя увидеть. Хотя нет, предпоследнее. – мягко сжимает кисть и упирает подбородок в колено. – Последнее – место моей обители в этот год.       - Если бы я знала куда, я бы сорвалась, оно бы стало первым. – хмыкает и склоняет голову на его плечо.       - Тебе это не нужно. Не было нужно. А сейчас я уже здесь. А ты чего здесь?       - Я здесь всё это время почти каждые выходные.       - Зачем? – плавно поворачивает голову, чтобы не столкнуться с Окс.       - Меня это успокаивает. Прихожу сюда, убираюсь, цветы меняю. Разговариваю. Что-то вроде связи с тобой здесь же должно быть. Я с ним разговаривала о тебе… И будто с тобой тоже… Странно, да? Какой-то островок надежды среди этой безнадёги. Правильно ли это? Мне должно быть стыдно перед ним?       - Ему плевать. Мёртвым уже на всё плевать.       - А тебе?       - На что? На то, что ты находила в этом своё спасение? Я только рад этому. На то, что разговаривала со мной так? Наверное, это своеобразно, но я понимаю.       - Как ты себя здесь чувствуешь? Вот именно здесь. Тебя грызёт вина?       - Мне тяжело, даже если со стороны так не кажется… Но я это принял, пока долго думал. Сомневаюсь, что он бы прожил сильно дольше со своим-то образом жизни. Вина моя, но он стал жертвой обстоятельств. Я жалею об этом всё, но уже не исправить все проёбы. Даже на похоронах не был. Даже вот это всё сделал не я. Нормальный ли я после этого сын? С другой стороны, моё воспитание – его заслуга, заслуга его проёбов. Так что, возможно, это просто замедленная карма. – хмыкает и разжимает ладонь, взгляд цепляется за гвоздики, белые и жёлтые. – Ты как здесь?       - Долго рассказывать… – теряется в словах, цепляясь за его руку крепче.       - Мы никуда не торопимся. Я очень рад тебя видеть, Оксан. И слушать готов тебя ещё два года, для компенсации этого года молчания.       - А ты расскажешь о себе?       - Я первый спросил. Да и рассказывать мне особо не о чем.       - Уверен, что хочешь всё это знать?       - Уверен, что хочу знать через что ты прошла, пока меня не было рядом. А то нехорошо возрождать общение с недосказанности.       - Не всё так просто, как тебе может казаться. – хмыкает с горько усмешкой и сжимает свободную ладонь в кулак.       - Оксан, даже не думай, что я стану тебя осуждать или не верить. Мне небезразлично.       - У меня всё тяжело с доверием. Не то что я тебе не доверяю, просто, я не знаю, как это словами объяснить.       - Мне и не надо ничего такого. Я не могу требовать от тебя того же отношения, что и до моего побега, так что всё пойму. Не такой уж я и тупой.       - Я не помню, был ли ты тогда ещё здесь или уже нет, память просто стёрла тот период почти напрочь. Может начал прятаться. Меня тогда изнасиловал Рауль, прямо в душевой бассейна. Это сломало меня. Как спичку. Причём, сначала ещё делала вид, что всё нормально, а потом… Будто занавес упал. Тогда я на какое-то время перестала ощущать мир. Когда это стало заметно для других, пришлось поговорить с Борей… Он не знал, куда себя деть от этого. Это было даже отчасти смешно. Через призму моего искажённого восприятия. Но он пытался меня привести в чувства. Уговорил рассказать папе. Вряд ли ещё где-то можно услышать что-то подобное. Знаешь… – перебирает чужие пальцы нервно, будто в поиске точки опоры. – Он был в ярости. Это было предсказуемо. Но после всего этого он начал смотреть на меня как-то по-другому, стал относиться мягче. Странно, что для этого мне пришлось пережить изнасилование… – тяжело вздыхает и давит смешок в груди, Гена всё равно всё это давно выучил и может различить истерику. – Наверное, с таким отношением я должна была послать его раньше, но это же мой отец, я, блять, почему-то хочу его любить, со всеми чёртовыми проёбами. Заметил, правда, когда я стала безвылазно лежать в кровати и сказала, что если он не прекратит пить вечерами, то я буду бухать с ним. Он поднял на уши, кажется, полгорода, поползли слушки, а Рауль съебал уже куда-то. Может понял заранее, что с ним шутки плохи. Папа вынес весь мозг Стасу Кудинову. Стасу. Моему крёстному. – разминает шею и прокручивает момент, как Костя чуть ли не разбил ему нос. – Пришлось опять ругаться. Тяжело, когда человеку приходится объяснять, что отец насильника не несёт ответственность за поступки своего уёбка-сынка. Стас даже в глаза мне смотреть не мог. Такие разные люди бывают, однако. Думаешь, хоть после этого что-то стало лучше? Потом я узнала о беременности. Может, я где-то выиграла в беспроигрышную лотерею всю хуйню в жизни? То, что ты уехал, тоже подкосило. Напугало. Мне так плохо было. Ещё и без объяснения причин. Мне Боря рассказал, но, знаешь, когда в голове хаос, это слабо помогает. Мысли о том, что ещё и тебя потеряла червями под кожей ползали. Так что мелкому выпала нелёгкая судьба – вытаскивать меня из всего этого дерьма. Люблю его очень. Я несколько недель думала об аборте. Просто тяжело было об этом всём. Пыталась абстрагироваться от отца этого зародыша, думать о том, что может маленький новый человек привнесёт какие-то новые смыслы в моё существование. Пришла к выводу, что вряд ли я всё это вытяну, и избавилась от этой «проблемы». И ещё пару дней рефлексии… Совсем потерялась в этом мраке. Папа перестал с чем-либо давить, особенно с работой. И вообще стал как-то внимательнее. Забота в семье стала нередким явлением. Всего лишь стоило морально превратиться в овоща. Пропали аппетит и желание жить. Хотя второго и до этого не особо было. А ещё я узнала, что психотерапия это слишком невыносимо, когда не хочешь копаться в этом всём ещё раз. Даже если это пойдёт тебе на пользу. Кошмары иногда до сих пор снятся. Просыпаешься, а реальность ничуть не лучше. Я даже не посчитаю сколько времени прошло. Стас тогда выкупил бар и делал там ремонт, советовался даже, а потом предложил мне место бармейд, вместо Игоря… Я согласилась, работу всё же пора было искать, да и помощь ему нужна была. Хоть чем-то себя отвлекла. Ещё из-за этого всего пришлось уйти из плавания. Как только заходила в здание, сразу тошнота к горлу подкатывала. А в душевой… Даже говорить не буду. Ушла на всё это время, а потом меня попросили взять тренерство, точнее вести занятия для малышек. С ними сложновато поначалу было работать, но они такие милые, я раньше и не думала, что дети просто так вот так вот могут любить. Веду у них занятия по выходным, сегодня тоже тренировка, в шесть. А парни… Мел укатил на разведку в Питер, Боря с Ваней поехали в Севастополь узнать что и как с документами и поступлением. Должны через несколько дней вернуться. Илья остался здесь, не знаю что там с поступлением, но, как только ему исполнилось восемнадцать, Стас поставил его управляющим в бар, конечно, с подстраховкой, но учит его ответственности. Я за ним наблюдаю, он неплохо справляется. Так что вроде сейчас всё семимильными шагами начинает налаживаться, я всё это пережила, но осадок остался. Приходится мириться со своим прошлым и пробовать жить дальше. А приходы сюда – та ещё отдушина, чтобы совсем уж не ёбнуться. Мы с ребятами отложили деньги, а потом организовали обустройство этого всего. В данность тебе, в уважение. Особенно, не зная, что ты, как ты, где ты. Иногда меня сводило это с ума. Боря якорил. Я даже какое-то время, когда уже совсем крыло, начала писать мысли в форме стихов и рассказов всяких, жутко несуразно, но помогало. До сих пор где-то лежат. – отстраняется, убирает руку из «замка» и жмурится, пытаясь выгнать всё противное. – Это всё странная ноющая боль, расплывающаяся в груди. Не люблю к этому возвращаться, оно уже осталось где-то позади, а так я словно убегаю от чего-то со всех ног, а потом резко останавливаюсь и медленными шагами иду обратно, прямо навстречу всему вот этому. Нужно же страхам в глаза смотреть, чтобы спокойно принять их. – молчание резко прерывает всё, бьёт хлёсткими пощёчинами по лицам обоих.       - Пиздец. – произносит громко, смазано, на выдохе, не вычленяя отдельных звуков. – Ксень, можно я тебя обниму? – пытается проглотить и переварить всё услышанное, не выплюнув ни капли.       - Можно.              Хенкина утыкается в шею, закрывает глаза и падает в объятия с полной отдачей. Гена не сжимает. С ним комфортно. И красноречивое «пиздец» полностью описывает весь прошедший год оксаниной жизни.              - Мне так этого не хватало. – слёз уже нет, но звук похож на хныкание, маленькая девочка во взрослом теле. – Тебя рядом тоже. – парень скользит ладонью по открытой спине под шнуровкой и целует в макушку.       - Не буду даже говорить о том, что жаль. Думаю, ты этого уже наслушалась. Мне просто жаль, что меня в эти моменты не было рядом. Не знаю, чем бы я мог помочь, но моральная поддержка, может быть… Такой я себе, конечно, помощник. Сам по уши в дерьме уже сколько времени.       - Прошлого уже не исправить, так что давай без этого. Я столько уже вариантов прокручивала в голове, что не в этом всём лучших исходов. Есть как есть и похуй. Есть только сейчас и обозримое будущее на пару дней, а всё остальное неважно.       - Уже ничего не является важным. Пока я был один, тоже писал что-то типа дневника, раз не с кем было разговаривать. При отъезде всё сжёг, не хотел это хранить. Записи не содержали в себе ничего важного, кроме каких-то значимых переживаний. Вы с ребятами всё равно в моей памяти. Знаю, что никогда тебя не забуду. Слишком уж много между нами тепла было. – усмехается и поправляет соломенные кудри.       - Почему эта встреча не произошла раньше?       - Потому что это было небезопасно. Для нас обоих. Думаю, что за год всем на меня стало глубоко похуй. Никто меня уже не будет искать.       - Наверное, тебе всё равно нужно отметиться как-то у моего отца, поговорить с ним. Я скажу ему, постараюсь заранее сгладить углы.       - Не знаю. Я понял, что тогда было даже хорошо, что мы с тобой не были вместе, по крайней мере, так открыто. Эти мрази бы могли к тебе прийти так же, как к моему отцу, потому что близкий человек. Может, у них бы не хватило ума на то, чтобы узнать, чья ты дочь, полезли бы к тебе. Я представлять даже не хочу, что могло бы произойти. Для шантажа эти люди бы на всё пошли. Так что, наверное, это тебя уберегло от пополнения в коллекции пиздеца. Я бы себе не простил, если бы по моей вине с тобой что-то произошло.       - Я бы простила, вот такая щедрая душа. – поднимает голову и соприкасается лбом, бодается носом устало. – Пока что ты мне ничего не сделал. Обида – это то, что я почти никогда не испытываю. Я не умею обижаться, но все вещи, на которые обижаются другие, в сухом остатке меня только злят. Либо плевать. После изнасилования странно быть обиженной… Это же совсем не то чувство, которое подходит под такие ситуации. Злость. Ярость. Желание мстить. Это уже что-то ближе.       - Боря говорил, что он мог пристрелить Рауля? Мне кажется, что он уже пару раз пожалел о том, что не сделал это.       - Наверное, говорил, просто это было, когда я была в состоянии овоща. Деталей не помню вообще. Боря бы не желал убить, насколько бы сильной ни была ненависть. Божий одуванчик, который совершает ошибки. У тебя случайно не сигарет?       - Я бросил. Пришлось.       - А я начала из-за всего этого. Папа пытался на говно изойтись в своих моралях. Пришлось сказать, что это самая меньшая из зол, во что я могла податься.       - Отец у тебя прям мастер хуйни всякой, без обид.       - Я не умею обижаться, да и согласна с тобой. – расцепляет руки, освобождая от объятий, и садится на прежнее место. – Ген, я не знаю, считаешь ли ты это всё изменой, да и вообще. Лебединую верность обещать не в моих силах, да и если ты пошлёшь меня, то, в целом, возможно, это будет даже справедливо, наверное.       - Господи, блять, Окс… – перехватывает и крепко сжимает прохладную ладошку, всё ещё нервничает. – Мне плевать, что у тебя там было без меня. Я про отношения и секс. Мне не плевать на тебя, но эта часть меня абсолютно никак не касается. Ты мне ничем не обязана. Я не вправе требовать от тебя хоть что-то. Я съебал чёрт знает куда без единой весточки, меня год не было. Ты не должна была всё это время сокрушаться и преданно ждать меня. У каждого жизнь идёт своим чередом. Всё когда-то должно начинаться с чистого листа.       - Не считая Рауля, за этот период у меня никого не было… Как-то не до этого было. – хихикает боязно, что ли, слегка царапает ногтями его кожу на руке. – Да и не то что сейчас до этого.       - Эй, родная, тебе не нужно унижаться перед кем-то, да и передо мной тоже, чтобы заслужить понимание. Я не считаю изнасилование изменой. Это вообще полная дурость. Если ты хочешь, чтобы мы были вместе, то для этого вообще нет никаких преград, кроме твоего желания.       - Не знаю насчёт вместе, но рядом можно.       - Будем работать с тобой над доверием.       - Ген, зачем тебе это всё?       - Всё мне незачем, мне нужна ты, а остальное пусть плывёт себе дальше. А для этого быть рядом – самое то. – спонтанно мягко касается губами девичьей щеки так мимолётно, что Окс, кажется, даже не замечает.       - А если ничего не получится? Если это ошибка?       - Если не получится, то мы можем просто общаться. Не верю в то, что это может стать ошибкой, но, во всяком случае, у меня бывали ошибки и похуже. Не настраивай себя сразу на худшее. – мягко гладит подушечками пальцев нежную кожу. – Ты никогда не станешь моей ошибкой, Ксень.              Молчание окутывает обоих лёгкой дымкой. Оксана не хочет ещё больше из клетки рёбер вытаскивать свои страхи щипцами. Зуев их и так рано или поздно увидит. А выворачивать себя наизнанку сейчас – не соберёшь потом обратно, не закроешь в этой тесной шкатулке. Благо, Гена не настаивает.       Будто из ниоткуда вылезает маленький серый котёнок. Он сначала боязно обходит их, а потом ластится к Хенкиной, нарочно лезет под руку. Оксана помогает забраться к себе на колени и гладит короткую шёрстку. На удивление Гены, котёнок ведёт себя спокойно.              - Вы уже знакомы? – пытается разрядить обстановку смешком, но не особо-то и выходит.       - Да, это Зу́ба. Она уже пару недель сюда приходит. Совсем малышка. Ласковая такая. Я еду ей приношу.       - Зу́ба?       - Зуба – это от Зубастик. Просто девочка. Я придумала. Любит пытаться кусаться и царапаться, когда чего-то боится.       - Мило. Она к тебе прям по-родному.       - Она как будто чувствует, когда я прихожу сюда. – чешет Зубу за ушком, а кошка неожиданно перелезает на ноги к Гене, а потом и изучает с любопытством.       - Не хочешь забрать её к себе?       - Я всё ещё живу не одна, а папа, мягко говоря, не жалует живность. – тяжело вздыхает и проводит взглядом котёнка, умиляясь парню.       - Ах ты мелочь… – шипит в ответ на мелкий укус, чем пугает Зубу, она царапает руку мягкими коготками и перелезает обратно к уже известной «хозяйке». – Видимо не быть нам друзьями.       - Перестань. Ты просто не знаком ей. – малышка укладывается клубочком на коленях Оксаны и лапками ловит её левую руку. – Играется, вон.       - Вы – родственные души.       - Может быть. Я так не хочу её здесь оставлять.              Хенкина достаёт из своей сумочки небольшой пакетик с сухим кормом и высыпает рядом, нарочно шурша, чтобы привлечь внимание. Зуба заинтересовывается и сползает на землю, чтобы полакомиться сухариками. Окс кажется, что такие маленькие существа – оплот жизни в этой мёртвой атмосфере. Ей совсем не жаль потратить несколько сотен за месяц, чтобы накормить беззащитное существо.       Она быстро наедается и забирается обратно на коленки к девушке. Мурчит сладко и цепляется за висящие на груди шнурочки. Они болтаются от того, что кроха нарочно задевает их лапками. У обоих это вызывает смех. Гена осторожно поглаживает её по спинке, стараясь не спугнуть. Зу не отвлекается на это, её зелёные глаза переливаются на солнце. Когда она успокаивается, парень берёт её буквально в ладошки, там кошка прекрасно умещается.              - Всё же не боится. – Окс кивает и склоняет голову на чужое плечо.       - Ну что, Зуба, теперь ты будешь жить со мной. Активного согласия ты дать не можешь, но думаю, что всяко лучше, чем здесь. Буду гордым кошкоотцом.       - Ты серьёзно?       - Ну а как я могу, зная о таких условия, просто оставить эту кроху здесь? Будем теперь вместе коротать вечера в моей берлоге. Я мог бы, конечно, тоже тебе предложить жить со мной, но, наверное, мы не на том уровне взаимоотношений сейчас, чтобы говорить о таком. – улыбается во все зубы, глядя прямо в глаза.       - Жить вместе?       - Если захочешь, конечно. Это шуточное, но предложение. Да и сейчас моя квартира вообще не похожа на место, в котором можно комфортно и уютно жить. Ещё обустраивать и обустраивать.       - Хочешь, я тебе помогу с этим?       - С обустройством?       - Ну, я не мастер, но, может, что-то уютное создать могу. Да и время с тобой проведём.       - Я буду очень рад, если ты придёшь. Слушай, время ещё есть, может, сходим прогуляемся к морю, зайдём за чаем или кофе?       - Давай посидим ещё немного здесь, а потом можно пойти. Тебе надо в зоомагазин до закрытия и, желательно, в ветеринарку. Малышку надо бы проверить на всякий случай, да и прививки поставить.       - Всё будет сделано, босс! – смеётся и прикладывает руку к голове, будто отдавая честь.       - Ген, я даже соскучилась по твоим хохмам. Хотя, наверное, здесь всё это так неуместно. Без уважения к нему…       - Уважения он и при жизни не особо-то заслуживал. Но сейчас ему всё равно. Он, наверное, если не ненавидел меня, то был бы даже рад тому, что я сейчас счастлив.       - А ты сейчас счастлив?       - Ну, рядом с тобой есть такое ощущение, пусть пока и слабое, но всё же трепыхается где-то там глубоко внутри. Странное чувство, но что-то обычное – явно не про нас, так что всё на своём вместе.       - Нам давно здесь не место.       - Именно потому, что здесь не наше место, у нас есть своё, там мы всегда на месте. Наше место не какое-то физическое, поэтому оно с нами, внутри. Когда место с нами, мы не можем быть не на нём.       - Вот это всё вокруг «наше место», такое же мёртвое, никому не нужное, заросшее сорняками. Сколько не выдирай – всё равно вылезут.       - Ну и пусть, зато никому до нас здесь нет дела. Соответственно, никакой угрозы и вреда. Вон, маленькая жизнь здесь всё равно обитает. – в подтверждение гладит Зубу, которая начала уже теребить завязки на его фенечке. – То, что место пришло в запустение не значит, что ему скоро наступит конец. Возможно оно ждёт нового дыхания.       - Ты такой воодушевлённый.       - Мне не на что оглядываться назад. Там только ошибки и мрак. Задумаешься хоть на минуту, и они уже начинают грызть тебе горло. Я начинаю грызть их первым. – усмехается и будто вытирает нос о плечо, цепляется взглядом на какую-то загруженную, но в то же время опустошённую Окс. – Не мучай себя этими дурацкими мыслями. Всё обязательно рано или поздно наладится, лучше уж рано, но как пойдёт. Не оглядывайся назад, смотри уверенно вперёд, и задний пейзаж постепенно сотрётся.       - Ты, правда, в это веришь?       - Я верю в тебя. Остальное – херня.       - Тебе же нужна работа?       - Как ловко ты соскакиваешь с темы. Нужна, конечно. – шмыгает носом, разглядывая Оксану с макушки до пят.       - У нас в «Якоре» есть вакансия уборщика и, может, официанта, если я не ошибаюсь. Надо уточнить. Если что, я у Стаса словечко замолвлю, да и думаю, что он и так возьмёт.       - «Якорь»?       - Да, у нас произошёл странный ребрендинг. Кто-нибудь образумит Стаса, и будет что-то более нормальное…       - Ну в якоре есть свой смысл. Как место, в котором можно закрепиться, остановиться, не плыть по течению. Что-то в этом есть.       - Какой ты философ. – усмехается, перехватывает и сжимает его ладонь крепко. – Может что-то и есть, я не задумывалась над этим. Пойдёшь к нам?       - Если есть шанс проводить с тобой время, то почему бы и да. Да и работать мне всё равно кем.       - Договориться о собеседовании или сам придёшь?       - Как ни крути, всё равно кто-то из Кудиновых будет нужен, получается. Ну, можешь им сказать, а так я в любом случае приду. Спасибо, что беспокоишься о моём жизнеустройстве.       - Мне просто, наверное, не всё равно на человека, которого я любила.       - А сейчас?       - А сейчас я не могу словами объяснить то, что чувствую. Очень скучала, а сейчас просто какие-то тёплые чувства. Раз переживала за тебя, значит что-то было. До сих пор ёкает, но как-то по-другому.       - Если что, тебе никак не нужно оправдываться, мне просто интересно как и что поменялось в чувствах за это время. Это не только про тебя.       - Не оправдываюсь. Просто самой непонятно. – хмыкает и бодает носом плечо. – Может зайдёшь в бар на коктейльчик? – чешет за ушком устроившуюся у него на коленках Зубу.       - Я и это бросил.       - Тогда хотя бы на молочный. Я вкусные делаю.       - Уговорила, как-нибудь заскочу. У тебя сегодня смена?       - Да, после тренировки, так что можешь заглянуть. Да и Илья сегодня в баре с самого открытия.       - Если смогу, то приду. Во всяком случае, на днях точно.       - Ген, я не боюсь оступиться, я, скорее, боюсь потерять и потом не найти опору. – внезапно выдаёт будто ответ на давно заданный вопрос. – В прошлый раз её пришлось искать минимум полгода. Потому что изначально её и не было. – делает вдох поглубже и уставляется в карие напротив. – Пойдём отсюда, а? А то меня скоро меланхолия сожрёт.       - Думал и не предложишь. – поднимается на ноги, удерживая котёнка в одной руке и протягивая другу Оксане, чтобы помочь.                     //                     Море ласковыми волнами облизывает пятки. Стаканчики кофе стоят в выемках из гальки. Оба вдыхают морской бриз, щурясь от яркого, пусть и опускающегося ближе к линии горизонта солнца. Оксана то и дело поправляет платье и поглядывает на немного напуганную кошку.       Солёные брызги достигают коленей, но волны настойчиво обволакивают только по щиколотки. Прохладный кофе мягко оседает на языке. Зуев приобнимает её за плечо, не решаясь опустить ладонь на талию. Порождать лишнюю неловкость сейчас ни к чему.       Шерстяное чудо нарочно сползает с Гены и лезет к линии воды, чтобы узнать что-то новое. Как только лапок касается слабая волна, крошка Зу пятится назад, а парень осторожно подхватывает её ладонью под живот, чтобы если что быстро спасти от нападения моря. Она шипит на морскую пену, а Окс только смеётся от этой картины.              - У вас теперь семья ЗуЗу. – хихикает ему в плечо и обнимает.       - Твоя улыбка стала ещё очаровательней. Слишком уж давно я её не видел.       - Не льсти.       - Да даже не собирался. У тебя тату на запястье, что-то значит?       - Венок из одуванчиков. Не знаю даже, просто так захотелось и набила. – цветной «браслет» из цветов обвивает запястье тонкими изящными линиями. – Как символ чего-то светлого во всём тёмном вокруг меня.       - Это классно. Спонтанные татуировки порой имеют больше смысла, чем запланированные. – скользит взглядом по девушке, оценивая изменения помимо красивого рисунка на руке. – Ты так сильно похудела… Непривычно и грустно как-то… – гладит её по костяшкам бережно и придерживает кошку.       - Такое бывает, когда почти отказываешься от еды и ненавидишь своё тело. – хмыкает и уводит взгляд в сторону линии, где море сливается с небом.       - До сих пор..?       - С едой сейчас получше, а так… После всего произошедшего слишком тяжело смотреть в зеркало, разглядывать себя и всё такое… Когда твоим телом пользуются для удовлетворения своих потребностей, ещё без разрешения, сложновато представлять, что его вообще можно любить. Просто какой-то несуразный мешок с костями.       - Тогда это мой любимый несуразный мешок с костями. Я был знаком с ним ещё раньше, чем он стал просто мешком с костями. Уверен, что тело – что-то большее, чем то, как ты о нём отзываешься. Я не знаю, как можно научить любить своё тело, заново любить, но, возможно, мне удастся тебе с этим помочь, если позволишь. Я точно люблю тебя любой. Во всех смыслах. Во всех смыслах любой и во всех смыслах люблю. Как человека, прежде всего.       - Втереться в доверие пытаешься?       - Вывести тебя из самобичевания скорее. – потягивает кофе через трубочку и вздыхает. – Доверие того не стоит, чтобы в него втираться. Точнее, его нужно заслужить, а насильно выпрашивать – это что-то бессмысленное и неискреннее. Ненавижу пиздёж. И не собираюсь тебе пиздеть.              Приходится отвлечься на то, что Зуба решила забраться прямо под задравшуюся футболку, а теперь цепляется коготками за живот, доставляя лёгкий дискомфорт. Оксана кладёт подбородок на его плечо и аккуратно проводит ладонью по спине. Гена поворачивает голову, и они соприкасаются носами. Обмениваются смешками. Вытаскивает Зу из-под футболки, пока та окончательно не запуталась в ткани. Смешная и смышлёная.              - Я научусь. Заново. – Хенкина прерывает молчание и втягивает носом море. – Просто на это нужно много времени. И любовь…       - Всё будет. Не хочу чего-то прям обещать, но знаю, что всё будет.       - Какой же ты уверенный.       - Без веры жить тяжелее, а когда веришь во что-то, то и думается иначе, и дышится тоже. Вера помогает жить, но ты больше не веришь ни во что.       - Я верю в возможное счастье. Даже после всего этого.       - Счастье в сорняках. – смеётся негромко и касается кончиком пальца её заострённого носика. – Мы, своего рода, тоже сорняки.                     //                     Гена стоит на перекрёстке у расходящихся тропок. Они не так далеко от дома Хенкиных, но идти до конца не решается. Столкнуться с Константином Анатольевичем не особо хочется после этого сумбурно-тёплого дня. Зуев наперевес держит переноску с Зубой внутри, она кажется спит, умаялась, а во второй руке пакет с лотком, наполнителем, кормом и прочими кошачьими принадлежностями. Как-никак кошкоотец должен быть ответственным.       Оксану забавляет такое положение дел. И радует то, что Гена, несмотря на всё, старается видеть в будущем только лучшее. Надо у него поучиться этому гиперболизированному позитиву. Солнечный дурачок, который с непринуждённой бережностью открывает клетку рёбер и вытаскивает из неё осторожно всё, что так медленно и вязко душит липкой жижей из страхов. Выдёргивает чёртовы сорняки, связывающие руки по швам.              - Кажется, пора расходиться. Мне ещё собираться на занятия, а тебе находить общий язык с ребёнком. – кивает на переноску и улыбается.       - Думаю, вместе уживёмся.              Оксана неожиданно обнимает крепко и утыкается носом в шею на пару секунд. Скучала. Отпускает неспешно и неловко улыбается уголком губ, слишком смущённо. Гена ставит вещи на бордюр, осторожно притягивает за плечи и касается тёплыми губами девичьих искусанных. Смешок изо рта в рот на доли секунды. Зуев так же спонтанно отступает и глядит в серо-зелёные глаза одновременно уверенно и с толикой сконфуженности.              - Прости, наверное, это было лишним. – хмыкает и опускает взгляд в асфальт.       - Вот эти твои слова были лишними. – хихикает с горящими глазами и целует в ответ слишком уверенно по сравнению с тем, что было всего лишь пару минут назад.                     

Сорняки сплетаются корнями и стеблями.

      Ничего за ними уже не встанет.

      А даже если вырвут из земли.

      Через время снова вырастут они.