судьба поросла сорняками

      — Хорошо тебе живётся в неведении? — Костя усмехается с горечью, глядя исподлобья на друга детства.       — Ты о чём-то хочешь поговорить, что аж решил приехать, ещё и не один? — спокойно делает глоток кофе и ставит чашку на стол, поднимается на ноги, потирая переносицу.       — Хохмить сейчас ни к чему, разговор серьёзный. — закатывает рукава свитера до локтей, сверля настойчивым взглядом глаза в глаза.              Из-за его спины в стороны расходятся Боря с Оксаной. Они, кажется, вообще не в восторге от этого прихода в гости. Девушка с безжизненностью во взгляде смотрит на отца, а потом что-то непонятно-сочувствующее переводит на Стаса. Хэнк лишний раз не дышит даже, сцепляет руки в замок за спиной.              — Ну, хотя бы из вежливости, изначально мог бы поздороваться. Хотя, она тебе не присуща вроде.       — Ну, добрый день, Станислав Олегович.       — Ты, очевидно, не настроен на адекватный разговор. — поправляет выпавшие из укладки волосы и медленно вдыхает на полные лёгкие. — Ребят, ну вы хоть проходите, садитесь. Намечается не пятиминутка, видимо.       — Да нет, спасибо. — Окс тихонько отнекивается, но потом, чтобы не быть рядом с Костей, проходит дальше и оседает на подлокотник дивана, ищет глазами поддержку в брате.              Хочется исчезнуть отсюда и не присутствовать при всём этом. У младших мурашки пробегают от уловимой в воздухе ярости. Слишком уж знают своего отца. Оксана замечает, как пальцы медленно сжимаются в кулаки.              — Константин Анатольевич, расслабьтесь, присядьте, раз уже хотите официальщины. Могу налить чего покрепче.       — Нет. — Окс шепчет тихонько, но, кажется, различает это Стас, стоящий рядом, и Боря, читающий по губам.       — Ты знаешь, где твой старший сын? — Хенкин-старший цедит сквозь зубы и разминает шею.       — Да чёрт его знает, взрослый уже, чтобы передо мною отчитываться. Пару недель уже ни слуху ни духу. За Раулем следить — себе дороже.       — Совсем ничего не знаешь?       — Что я должен знать? — скрещивает руки на груди и обводит взглядом всех троих.       — Например, что от твоих сыновей в моей семье одни проблемы. — Стас зависает на минутку, пытаясь анализировать все известные моменты и понять в чём дело.       — Что? — поджимает губы и сглатывает ком внезапной тревоги.       — Какой же у тебя розовый мирок неведения. — притворно смеётся, был бы ближе, нарочно бы смеялся в лицо.       — Если ты хочешь просто кидаться претензиями, а не объяснить в чём суть проблемы, то я не вижу смысла в этом всём.       — Твой старший горе-сынок изнасиловал Оксаны. — на лбу от эмоций начинают наливаться и проступать вены. — Твою крестницу. Ну это так, если ты не знал. А теперь его ищи-свищи. — Стас молча смотрит на Оксану, а внутри всё сжимается до спичечного коробка, в груди противно давит, сдавливает все слова, которые мог бы произнести вместо молчанки. — А Боря, защищая твоего младшего сынка, застрелил бармена. Прикрывая твою жопу, которую Игорь собирался шантажировать и распиздеть всему городу о твоей не очень-то тогда и личной жизни. Что теперь с этим прикажешь делать?       — Ничего не прикажу, можешь делать с этим что хочешь. — произносит, облизнув пересохшие от волнения губы. — Я, возможно, обязан перед ними, но не обязан отчитываться перед тобой.       — Нести ответственность за хуёвое воспитание детей не хочешь? Один — тряпка, которая решила, что сможет переубедить какого-то долбоёба или выиграть в дуэли. Другой — ебанутый насильник, который собирался устраивать бордель. Чем ты лучше тех, кого воспитал? — растирает костяшки друг об друга в кулаках с характерным звуком.               Боря оценивает всю серьёзность ситуации и хочет получить оценку всего происходящего от сестры. Хенкина не может всё это слушать, тупит глаза в пол и хочет закрыть и уши, но сдерживается, ожидая, что это закончится. У Кудинова заметно подрагивают плечи, но видно, что старается не терять самообладание.              — Если что-то не нравится, где дверь ты знаешь. Тебя никто не обязывал со мной дружить с самого детства. — нервно цедит сквозь сцепленные зубы, от нервов челюсть спазмом сковывает.              Следующий момент ожидаемо неожиданный. Костя быстро в два шага сокращает расстояние и вмазывает кулаком прямо в нос. Стасу кажется, что в голове что-то щёлкнуло. Кольцо на чужом пальце проезжает по щеке, оставляя после себя царапину и мелкую кровавую росу. Мужчина отшатывается назад со скрипом зубов. Кажется, что Хенкин больше ничего не собирается предпринимать. Хотя, спустя пару секунд, он хватает его за грудки, растягивая рубашку.              — Папа, хватит, блять! — сбоку неожиданно подскакивает Оксана и пытается вклиниться между ними.              Её крик проносится эхом по всему дому. В ушах даже звенит. Зато точно достигнет до Кости. До самых барабанных перепонок. Хэнк со спины продевает свои руки под мышками и пытается оттянуть отца, пока сестра отцепляет его руки от ткани.       На суматоху спускается со второго этажа Илья, абсолютно ничего не понимая. Застывает на ступеньках лестницы и поправляет очки на носу.              — Хватит, говорю. — Оксана почти шипит на Костю и всё же встаёт между родным и крёстным отцом. — Либо цивилизованный разговор, либо собираемся и уходим. Стас ни в чём не виноват. Да, это его дети, но это не значит, что ответственность за все их поступки тоже на нём. Не он меня насиловал, понимаешь? По твоему мышлению ты несёшь полную ответственность за Борю. Это же не значит, что ты стрелял в Игоря.       — Что у вас тут происходит? — голос подаёт Илюша.       — Семейные разборки. — хмыкает Стас и опирается локтями на стол.       — Илья, вызывай скорую. — Окс делает шаг в сторону и изучает взглядом пострадавшее лицо.       — Не надо. — Кудинов отнекивается и закусывает нижнюю губу.              Боря наконец отпускает отца и отходит в сторону. Вроде угрозы драки больше нет. Константин разминает шею и руки, хрустит пальцами. От агрессии сводит челюсть, но сказать ничего не может. Все слова сейчас сделают только хуже. Он молча уходит на улицу на перекур, потому что присутствие кажется лишним.              — Давай ты сядешь. — Оксана берёт крёстного под руку и проводит на диван.       — Да не надо, всё нормально. — сглатывает тошноту осознания и прикусывает губу.       — Ага, конечно, у тебя кровь… — отпускает и садится на колени на пол перед ним. — Илья, принеси аптечку.       — Блять… — ощущает потёки крови под носом и на губах, закрывает глаза. — Оксан, я… Мне очень жаль… — вдыхает через рот и теряет себя окончательно.       — Давай потом об этом. Сейчас с тобой надо разобраться. — забирает поданную аптечку и достаёт перекись и вату. — Сильно болит?       — Нормально, терпимо.       — Наклонись вперёд. — смачивает вату и вытирает кровь со щеки и под носом. — Когда кровь из носа, нельзя запрокидывать голову, ещё и вдруг перелом.       — Не должно быть.       — Возьми и засунь сам. Дышать носом можешь?       — Тяжело, но вроде можно. Удар был не со всей силы. — издаёт непонятный смешок и поправляет вату в носу.       — Папа как всегда. Этого не должно было быть.       — Да я привык. По молодости нос всё же сломал, так что сейчас лёгкий испуг. Может и поделом.       — Поделом, если бы это было с Раулем. А так это ебанутость с манией вседозволенности. — хмыкает и защёлкивает аптечку. — Илья, принеси из морозилки что-нибудь холодное, надо приложить. — кивает в сторону холодильника. — В любом случает надо в челюстно-лицевую, вдруг что-то серьёзное.       — Твоя порядочность…       — Я просто не хочу, чтобы из-за того что было мне, было плохо ещё кому-то и ещё больше, особенно, когда это касается не тех, кто причинил мне боль. Насилие порождает насилие, и меня уже заебал этот порочный круг.       — И в кого ты такая? — бережно заправляет её кудри за уши и жмурит глаза.       — Скорее, в кого я не такая… — усмехается и ищет глазами Борю. — У нас вообще был уговор на мирный разговор, но ему видимо невозможно сдерживать свои слова. Пиздобол.       — Окс… — Хэнк подходит, проводит ладонью по девичьему плечу и садится рядом со Стасом.       — Я говорю как есть. — поджимает губы и нервно перебирает волосы. — Стас, посмотри мне в глаза. — сдерживает подступающие слёзы и изучает морщины на его лице и серебряные прядки.       — Я не могу. — вздыхает тяжело и смотрит только в пол. — Я чувствую вину перед тобой.       — Ладно. Этот диалог всё равно заходит в тупик. Потом…       — Поднимись с пола, пожалуйста, а то неловко…       — Держи. — Илья наконец приносит пачку какой-то заморозки и передаёт в руки отцу, оглядывая опухший нос.       — Илюш, Борь, можете оставить нас… — Кудинов-старший кладёт пачку на лицо и вдыхает через рот снова.       — Поняли-приняли. — Хэнк кивает Илье и указывает взглядом на лестницу, мол, пойдём наверх.              Оксана садится рядом с крёстным и крепко сжимает его ладонь. Вообще не тот эффект, которого бы хотелось достичь этим разговором. Руки дрожат у обоих, но тишина обволакивает каким-то неведомым куполом. Стаса всё ещё тошнит от нервов, даже попытки скрыть свою слабость кажутся безумно неудачными. Оксане плевать на чужую слабость. Точнее, она не считает людей слабыми. Почти никогда.              — Иногда я забываю, что ты уже не та малышка, какой была в детстве. Совсем другая, но с тем же стержнем внутри.       — Я ещё та, просто оболочка слегка изменилась. — осторожно приобнимает его, зная что не особо любит объятия.       — Оксан, я не знаю, могу ли я что-то для тебя сделать. Финансовая помощь кажется каким-то лицемерием в этой всей ситуации… Можно я тебя обниму хоть, что ли?       — Да, конечно. — хмыкает и позволяет себя обнять, утыкается в шею.              Приходится отложить в сторону, на подлокотник, пачку равиоли и прижать к себе девчушку. Она для него всё ещё маленькая девочка, которая гоняла от него по всему дому играя в догонялки и прятки. Та самая Оксана, которая любила приходить в гости на выходных просто так. Родители всё равно были на работах своих, а Стас хоть иногда выходные проводил выходные со своими мелкими, да и Катя всегда была рада ей. Сейчас особо ничего и не изменилось, только дети стали старше, у них почти отпала нужда во внимании взрослых. А без должного внимания происходит такое…              — Если что, я тебя ни в чём не виню. У меня мышление не настолько… узколобое… — вздыхает с тяжестью осознания. — По заслугам должен получать Рауль. Не хочу рушить наши взаимоотношения, моё отношение к тебе не поменялось. Люблю тебя как отца, и то, ты заслуживаешь большего, чем он, всегда ведущий себя как мудак. Может, конечно, хоть сейчас что-то поменяется, но… Тяжело до него доносить некоторые вещи. С тобой может чуть проще. Я не знаю уже.       — Знаешь, если тебе нужно поговорить, то я всегда готов тебя выслушать. Двери этого дома для тебя в любой момент открыты. — осторожно касается пересохшими губами лба и мягко отпускает из рук. — А насчёт Кости, ну… он упёртый баран, так было всегда. И часто говорит гадости, тщательно обдумав их. Потом не понимает, что не так и что он не прав.       — Я знаю. — вновь сцепляет руки в замок, так спокойнее. — Приложи ещё. Всё равно надо будет поехать, хотя бы на такси.       — Поедем, только чуть позже, вроде не так сильно болит. Спасибо, что ли.       — Не за что. Я с тобой поеду. Хочу убедиться, что всё в порядке. А то папа́ любит ещё проблемы создавать, я переживаю.       — Со мной нормально всё будет. Ты как?       — Чуть лучше, чем кромешный пиздец. Пока притупляешь чувства и пока есть Боря рядом, не так в голову лезут все эти мысли. Не хочу об этом сейчас говорить, если честно.       — Прости… — убирает очередную прядку с её бледного лица.              Взгляд внимательный и сочувствующий скользит от веснушки к веснушке. За ними скрывается дикая притупленная боль. Завидует её стойкости. Хотя у самого внутри всё трещинами давно пошло. Пластырями клеено-переклеено. Но боль всё равно просачивается.              — Я пойду, всё же вернуть его надо и хотя бы немного поговорить без кулаков. — Стас поднимается на ноги, благо голова не кружится.       — Ты на него не злишься?       — Да на него без толку злиться. Он, конечно, не прав, но, может, иногда его посещают разумные мысли. Да и на его месте я бы поступил почти точно так же.       — Понятно.              Стас выходит из дома на крыльцо и закрывает за собой входную дверь. Костя тушит очередной окурок в пепельнице. Его спина подрагивает от ветра, но никак не от нервов. Кудинов подходит молча и опирается на перила рядом.              — Я понимаю, что вряд ли мне стоит ждать хоть каких-то извинений. Но ты мог этого не делать хотя бы ради неё. Ты же видишь, как ей больно. Ты не мне по лицу бьёшь. Ты её добиваешь своими выходками.       — Сильно пострадал? — сплёвывает горькую слюну в землю и закуривает ещё одну.       — Заживёт, не развалюсь. — крутит кольцо на пальце, подбирая нужные слова. — Научись слушать своих детей, пока ещё не стало поздно. Пока они ещё с тобой разговаривают.       — Да что ты, блять, знаешь о моих детях? — прикусывает фильтр, поднимая глаза на друга.       — Я и не говорил, что я из знаю. Я и не говорил, что знаю своих детей. Ни-ху-я мы не знаем о своих детях, Кость. Это не значит, что мы хотим их потерять. Может, Рауль — это уже что-то потерянное, но ещё есть Илья. Даже если, как ты говоришь, Боря это сделал, чтобы защитить Илюшу, то хоть друг за друга стоят, понимаешь? Мы ж такими же были в своё время, правда, без револьверов всяких. А Оксана, она же буквально кричит о помощи, а ты затыкаешь уши и отворачиваешься. Ты не решаешь её проблемы, ты выпускаешь свою агрессию. От этого легче не становится. Промахи детей, конечно, сказываются на репутации родителей, но это не повод отмахиваться от них и их ошибок.       — Просто принять?       — Принять.       — Может, я перегибаю… Ну, не умею я общаться с детьми, не умею. — поправляет наручные часы и делает тягу ещё глубже.       — Да всё равно это не повод смешивать их с дерьмом или вымещать всё дерьмо на них. Не работает здесь не умеешь — не берись. Нужно изначально было тогда не заводить детей. Мы без них можем, они без нас — нет. Так что нельзя их оставлять одних выгребать всё, что они заварили.       — Много ж ты выгребешь за Раульчика? — тушит сигарету, растирая пепел по стеклу.       — А ты на себя ровняйся. Мои дети — моя головная боль. — осторожно проводит пальцами по ушибленному носу, оценивая масштаб. — Выпьем по примирительной?       — Может быть…              Мужчины заходят в дом, наполненный тишиной и каким-то неведомым трауром. Стас пропускает Хенкина вперёд, а сам достаёт из алкогольного шкафа бутылку виски. Пустая наполовину. Вытаскивает из посудомойки чистые стаканы и наливает по половине. Бросает лёд и стискивает челюсти.              — Я ж за рулём. — Костя садится на стул и крутит стакан перед собой, размышляя о дозволенности.       — Ага, тебе это не мешало тогда. — Боря хмыкает с усмешкой и приобнимает сестру за плечи, считывает её нервность.       — Если хочешь, то я могу обратно повести. Только пей немного. — Окс уже смиряется со всем происходящим. — Хотя, я же в травму поеду… Ладно, не проблема.       — Можно вас отправить домой на такси, а Оксана, потом, приедет на машине. — Стас делает несколько небольших глотков, кубики льда звенят о стенки стакана.       — Я не против. — Константин показательно чокается с воздухом и выпивает всё до дна.       — Я вызову прямо сейчас. — Хэнк уже открывает мобильное приложение с такси.       — Торопишься куда-то? — Хенкин-старший разглядывает яркие переливы алкоголя в бутылке в лучах света.       — Просто, кажется, что здесь уже нет смысла торчать. — целует взволнованную Оксану в макушку и отпускает.       — Я тогда вызову такси до больнички. — Стас усмехается и допивает свои остатки.                     //                     — Может мне с вами поехать?       — Илюш, оставайся дома. А то вместо одного тревожного подростка у меня будет аж два. Всё будет нормально.       — Что вообще происходило, а то я так и не понял?       — Иди отдохни, потом объясню. — ерошит волосы сына и поправляет очки.       — Пап, ты напиши хоть как проверишься.       — Напишу. Ты собираешься сегодня куда-то?       — Нет. Желания особо не было, да и после этого вообще не хочу.       — Хорошо.       — Машина уже приехала. — Окс возникает из-за спины и осторожно хлопает по плечу.       — Да, едем уже.              Всю дорогу Оксана осторожно держит крёстного за руку, будто убежит. Никакого сопротивления. Его самого необъяснимо тянет на нежность какую-то, больше в сторону поддержки. Хотя он не умеет в проявления чувств. Точнее, просто нужно время. Общий язык с Оксаной налажен примерно с пелёнок, так что особых проблем быть не должно.       В травме, после рентгена, выяснилось, что Стас отделался ушибом. Компрессы, конечно, нужны будут, но, благо, без сотрясений, серьёзных травм и прочей фигни. Хенкиной, правда, пришлось немного понервничать в ожидании, но потом груз с плеч упал в момент.       Обратно оба ехали уставшие. В такси с лишними ушами явно не до разговоров. Но утомлённая Оксана почти уснула на стасовом плече, а он приобнимал её, попросил сделать музыку потише.       Илья приготовил на ужин какую-то пасту и салат. Кулинарные навыки у него весьма неплохие. Он облегчённо выдохнул, когда увидел спокойного и почти целого отца. Значит, всё в порядке.              — Сына, я живой, почти целый и почти невредимый, жить тоже буду.       — Это хорошо. Оксан, поужинаешь с нами?       — Не знаю, аппетита после этого всего вообще нет.       — Мы сейчас поговорим наедине, а потом спустимся на ужин.       — Ладушки. — парень принимается мыть посуду.              Оксана поднимается за Кудиновым на мансарду. Там обустроенное уютное пространство для проведения досуга наедине. В её детстве там ничего не было, но потом Стас с Катей сделали ремонт, это стало каким-то сакральным местом.       Мужчина садится на мягкий ковёр и приглашает расположиться рядом с собой. Хенкина опускается, поправляет непослушные кудряшки и цепляется взглядом за травмированный нос. Сложно такое не заметить.              — Оксан, наверное, лучше было бы, чтобы я узнал об этом при других обстоятельствах, если ты вообще хотела, чтобы я об этом узнал… Сумбурно, сложно, мерзко. В таких обстоятельствах сложно в поддержку. Да и вообще, со словами у меня всегда сложно… — девушка замечает тремор рук и осторожно перехватывает кисти.       — Не волнуйся, я не враг тебе. Да и осуждать мне тебя не за что. У каждого свои проблемы. Я всё пойму. — глотает истеричный смешок и подсаживается ближе.       — Кажется, поддерживать сейчас должен я тебя, а не наоборот.       — В жизни часто всё бывает наоборот.       — Я не знаю, поможет ли это чем-нибудь, но я могу оплатить тебе психотерапию и вообще всё, что может понадобиться. Как будто бы я покупаю у тебя прощение, блять… — сцепляет зубы и поднимает взгляд в потолок.       — Ты передо мной и не виноват. Ты для меня был крёстным, я для тебя была принцессой. В это уравнение не вписывается выросший из несносного хулигана Рауль. С ним уже другие системы уравнений, которые сейчас слишком сложно решить. Я не хочу их решать. Мне отца хватает.       — Иди ко мне. — разводит руки для объятий и притягивает к себе. Сам такого не ожидал, но в этой ситуации другие выходы кажутся неправильными. — Если отец будет продолжать вести себя как козёл, то можешь смело приходить и жаловаться мне. Попытаемся мозги ему вместе вправить. Я с ним поговорил, конечно, но мало ли когда там по его извилинам дойдёт.       — Ты его так ненавидишь или просто подшучиваешь?       — Да чего мне его ненавидеть, терплю его вон сколько лет. Просто с ним порой очень сложно. — Оксана приникает к груди и вдыхает во все лёгкие. — Так что Оксан, я понимаю, что жить с ним — то ещё развлечение не для слабонервных.       — Мне кажется, что он всё слышит, но просто не хочет принимать эту реальность. И бежит от неё по пути наименьшего сопротивления — алкоголя. Это, наверное, единственное, что я не могу принять в нём категорически.       — Ты всегда можешь прийти к нам. Мы с Илюшей, может, не самая лучшая компания, но принятия чуть побольше, чем в Косте.       — Ненавидишь Борю за Игоря?       — Не знаю. Я, кажется, не умею испытывать ненависть. Если выбор между любовником и сыном, то сын мне дороже. Роднее. Если этого можно было бы избежать, то и выбора делать бы не пришлось. Да и как мои обиды что-то изменят? Воскресят кого-то? Вроде таких чудес ещё не происходило.       — Не хочешь об этом поговорить с Борей или хотя бы с Ильёй.       — Думал над этим, но пока не решился. Вышла своеобразная расплата за скрытие ориентации и личной жизни. Если бы кому-то раньше сказал, может, было бы проще, но имеем, что имеем.       — Насчёт этого можем с тобой поговорить, но, наверное, не сейчас. Всегда найдутся люди, которые тебя поймут.       — Мне бы хоть самому начать понимать себя.       — Вы поэтому с Катей расходитесь? Она же здесь больше не живёт?       — Держать друг друга всё равно бессмысленно. Илюше уже будет проще объяснить. Да и Катя будет счастлива наконец, пусть и без меня, я только рад буду. Люблю её как человека, мне кажется, что это важнее в такой ситуации.       — Она уедет из города?       — Я не знаю. Лучше тебе спросить напрямую. От нашего развода никаких запретов и ограничений на ваше общение не появляется. Она любит тебя как собственную дочь. Не знаю, стоит ли ей знать о всём этом, если ты хочешь рассказать, то так и будет. Катя тебя поймёт.       — Каково такое слышать про собственного сына?       — Больно, но… Я не знаю как это объяснить. Просто ты для нас тоже не чужой человек. Не складывается в паззл, как ребёнок может делать такое.       — Ты бы его простил?       — Нет. Такое не прощают. Не знаю, что будет дальше, но я никогда этого с его стороны не пойму.       — Ваши семейные отношения меня не касаются. Я бы хотела, чтобы ему воздалось по заслугам, но я не хочу опять этой возни. Не хочу, чтобы он возвращался в город, потому что отец с цепи сорвётся, и никто его не удержит уже. Я этого не хочу. Мне тогда будет проще что-то сделать с собой, чем наблюдать за всем этим цирком.       — Я постараюсь тебя уберечь хотя бы от этого цирка. — бережно касается губами прохладного виска и судорожно вдыхает. — Останешься на ужин?       — Останусь, только ненадолго. Не хочу сильно по темноте ехать.       — Может, останешься на ночь тогда, раз ехать не хочешь?       — Нет, мне надо ещё с папой некоторые вещи обговорить.       — Как знаешь, солнце. Помни, что я тебя люблю, может, почти никогда об этом не говорю, но люблю.       — Помню, иначе бы не было бы у нас таких посиделок. — усмехается скромно. — Я тоже тебя люблю и тоже рядом, крёстный.