Тигрёнок

Ночь смиловалась над ними, тишина окутала общежитие, ветер стих, когда мироходцы опустили веки в блаженном сне, и всё кричало о покое. Только Роме не спалось. Лололошку разбудил скрип кровати. Тепло исчезло из-под бока, простыни зашелестели, а парень скулил, вызывая чувство паники. Руки скользнули по матрасу, выискивая его. Желание убедиться в том, что всё в порядке, держало разум в ясности, словно в битве. – Что такое? – шепчет ребенок, пытаясь разглядеть Отца в кромешной тьме. – Голова... – кряхтит сонный голос, – Голова взрывается... Облегчение сбивает гору с плеч. Головные боли для Романа частое явление, обычно спасали таблетки, но Юни сейчас беспокоить будет жестоко. Ладонь наконец находит чужую грудь, поглаживает, пока идеи помощи вертятся в голове. Вспомнив недавние посиделки с Джонни, Лоля скатывается по кровати, ступая пяткой на студёный паркет. Половицы скрипят. – Ты куда? – вяло и недовольно спрашивает Фильченков, а мальчик обещает: – Сейчас вернусь. Распахивая окна, сладкий запах ночи щекочет ноздри, Лоля наполняет им лёгкие, стая мурашек пробегает по голой коже, заставляет съёжиться и скорее добраться до своей комнаты. Из последнего ящика тумбочки он берёт бутылек эфирного масла и возвращается к Роману, что сидит, облокотившись на спинку кровати, пока свет прикроватной лампы рисует тени на мученическом выражение лица, напряжённых бровях и тяжёлых веках. Лололошка подходит к отцу, нежно смахивает запутанные от ворочаний локоны со лба и целует. К счастью – не горячий, хотя горячи прикосновения ладоней к его талии, настойчиво тянут, завлекая в объятия. Ло думал протестовать, когда Рома усадил его к себе на колени, тяжёлый он, а тому и так нелегко, но, кажется, папа с ним не согласен. Он утыкается носом в изгиб плеча и издаёт такой вздох, будто вся головная боль улетучилась в миг соприкосновения их голых тел, словно кукла – его лекарство. Он незаметно улыбается, прочёсывает свободной рукой густые волосы, а Роман жмётся к нему сильнее, подставляется под прикосновения, напоминая довольным мычанием от поглаживаний своих любвеобильных гончих. – Я принёс масло. – говорит ребенок в макушку Романа, – Сделать массаж? Отец бубнит еле различимое "ага", слова отдаются вибрацией на коже и щекоча самым наиприятнейшим образом. Лоля открывает бутылок масла, выпуская на волю глубокий аромат жасмина. Холодновато. Ставит на тумбу, трёт между ладонями, и Рома высовывается к запаху. – Вкусно пахнет? – тихо лепечет кукла и размазывает тёплое масло по плечам и шее старшего, который ответа чёткого не даёт, мямлит и опаляет горячим дыханием каждый раз, стоит мальчику продавить мышцы. Он делает это снова, прокатывает ребром ладоней по напряжённости от ушей до начала плеч, расслабляя мускулы, захватывает их между указательным и большим пальцем каждой руки, переминая застои по тому же маршруту. Фильченков шипит, но твёрдые комки мышц рассасываются, блестящая от масла кожа краснеет, и вздохи летят к ушам Ло. На особенно забитом месте Роман почти неприлично стонет, смущая и себя и сына. Тот продолжает, круговыми движениями пальцев он следует выше, находит колючие точки на стыке головы и шеи, волосы слегка мешаются, когда он массирует их. – Это точка "Тянь-чжу", – рассказывает Ло, и Роман поднимается, чтобы сонными глазами смотреть на него. – мне дядя Андрей рассказывал, долгая история на самом деле... Рома едва заметно улыбается, но Лоля всё всегда в другом замечает. Налив ещё одну капельку масла, он захватывает длинные мышцы горла, растягивает их, а Фильченков снова жмурится, старается сдерживать голос, потому что боль смешивается с удовольствием. Лололошка, решая не мучить своей силой, отпускает, мажет подушечками пальцев по челюсти папы, нежно поглаживает подбородок, хотя взглядом уже очерчивает следующий шаг, просто пока ждёт ответа. – Хоть в чём-то он полезен... – хрипит Роман, а мальчик тихо посмеивается, объятия крепчают и сталкивают их до невозможности ближе. Сердце Ло вдруг колет от того, с какой любовью разглядывает его отца, пока ресницы очаровательно трепещут в паре с танцующими тенями. Ночью в тишине спальни это всегда интимно и сокровенно, весь мир замер, реальности не существует, а в воздухе витает их доверие. Лололошка не знает, куда деваться. Он очерчивает скулы создателя, трёт виски, наблюдая, как отец полностью расслабляет лицо, наслаждаясь запахом жасмина. Вес его головы стал ощутимее в руках сына, будто тот наконец отдаёт управление. Лололошка поднимается выше, к бровям, – А это точка "Цуань-чжу". – объясняет он, надеясь, что имена не выдумывает, жмёт под концами бровей, что близко к носу, и гладит по всей длине волосков, намертво стирая хмурость. Роман блаженно дышит. Пальцы куклы мягкие и немного мозолистые, но также скрывающие убийственную силу, и всё же сейчас его прикосновения распространяют потоки такой невообразимой нежности, способной затопить Фильченкова, забрав кислород без остатка. Вообще руки сына – настоящее благословение, хочется в них и заснуть. Это ему понравилось больше всего, понимает мальчик и продолжает до тех пор, пока папа вдруг не станет сложно держаться на весу и снова упадёт на плечо другого. Лололошка мнёт его ушные раковины, всё липкое и маслянистое, – Лучше? – Рома не отвечает, ленится, Лоля слышит, как мычание переходит в сопение. Глаза расширяются от осознания, что отца удалось усыпить. Хватка вокруг талии тоже ослабла, грудь равномерно вздымается против его собственной груди. Часы показывают три часа ночи, а луна усмехается над ними. Предстоит миссия, не разбудив отца, вернуться под одеяло, но пока есть поцелуй в макушку и ласкающие спину руки.​