Увидимся в Аду

      Аластор слегка приоткрыл дверь и протянул руку — не Воксу, а в сторону в очевидном приглашающем жесте. Конечности на секунду взбунтовались, и не потому, что Вокс испытывал страх перед неизведанностью, а потому, что ему чертовски не хотелось подставлять свою спину любителю канцелярских товаров. — Если что, ее вот так открывают — рукой, а не лицом, — с легкой ноткой иронии сообщил Аластор. — Завались, или на твоем примере покажу, что и второй способ рабочий, — огрызнулся Вокс и без сомнений потянул дверь на себя. Он сделал несколько решительных шагов вперед и остановился сразу, как пересек порог.       Первым, за что Вокс зацепил свое внимание, был запах. В комнате витал дым со слабым сладковатым ароматом. Исходил он из десяти зажженных свечей красного и черного цветов, расположенных в центре полупустой комнаты, распространяя по ней тусклое свечение. Оно ударялось в потолок и плавно распространялось боязливой дрожью по кромешно-черному полу. Настолько черному, что не видно было даже щелей, но в то же время концы пламени освещали россыпь чего-то желтого, словно золотого песка, который Вокс видел во время ритуала Люцифера. Песок формировал собой большой, почти на всю комнату, круг, который делил на четыре части крест из той же россыпи. В центре креста располагались вещи, которые по своему значению отлично подошли бы для романтического вечера: свечи, сигары, стакан с водой и миска с шоколадом. Вот только, несмотря на декорации, романтикой в этом месте и не пахло.       В изорванной отголосками пламени темноте царило таинственное, жуткое затишье. Выкрашенные в темно-красный цвет стены зрительно сужали ненагруженное мебелью пространство, делая его тесным и пугающим, но дело было не только в цвете, а в витиеватых хаотично вырезанных со всех сторон символах. Они казались до боли знакомыми.       С правой стороны комнаты возвышалась темная фигура статуи какого-то полуголого мужчины, чьи глаза, вырезанные из каменной глыбы, сверкали пустотой. Напротив у стены стояло напольное зеркало, создавая впечатление, что статуя глазела на саму себя. Рядом валялись глиняные сосуды, кастрюля, а также бесформенные тряпичные куклы.       «Пиздец», — первое и самое искреннее, что хотел было сказать Вокс, но, ощущая на себе пытливый взгляд, сделал глубокий вдох и абсолютно нейтральным тоном поинтересовался: — А распятых девственниц не будет? — он повернул голову, украдкой заметив легкое изумление на чужом лице. Видимо, от него ожидали совсем иную реакцию. — Утром закончились, — подхватил настрой Аластор и с пылким любопытством заметил: — Ты не выглядишь удивленным. — Потому что я и не удивлен, — Вокс беспечно пожал плечами. — Я-то думал, что ты тут прячешь порнографические журналы или внебрачного ребенка. А ты всего лишь вудуист.       На «всего лишь» брови Аластора поползли вверх. Но Вокс говорил правду, и не только потому что уже видел характерные куклы под кроватью во время обыска, а потому что не раз встречался с силой Вуду, которую Радио Демон щедро ему демонстрировал во время их стычек в Аду. Да, эти чертовы символы Веве просто обожали окружать чертового ублюдка что при жизни, что после. — Странно. Всегда считал, что прагматики, вроде тебя, воспринимают Вуду либо с насмешкой, либо с опасениями, — Аластор смотрел с неверием, словно считал, что Вокс выражает показное равнодушие. С одной стороны это было правдой: при жизни он бы посчитал подобное увлечение ни чем иным, как глупостью или фанатизмом, но не ему — буквально вернувшейся из преисподней душе — проявлять скептицизм. — А вот и зря ты судишь о книге по обложке, — Вокс усмехнулся и всмотрелся в испытующий взгляд. — Наставить кучу ярлыков, стереотипов, толком не узнав мнения человека — это так в духе… — «живых» хотелось ему сказать, но он вовремя себя поправил: — …общества.       Он заметил это ранее, но теперь был четко убежден, что между Аластором из Ада и Аластором сейчас была гора несостыковок. Ее можно было описать как «нюансы человечности». И самым ярким примером был тот факт, что Аластор в жизни был частенько подвержен общественному мнению и предубеждениям. — Хочешь сказать, что сам ты вне этого общества? — прозвучал голос: издевательский, полный откровенного недоверия. — Не смеши меня. Так не бывает. Любой бы посчитал, что Вуду — это худшее, чем может заниматься радио хост. Ты просто меня изначально не знал, поэтому… — Нет, — твердо возразил Вокс. — Просто я не любой. Поверь, даже если бы я знал о тебе с рождения, то не стал бы думать хуже.       «Потому что все худшее в тебе я уже успел увидеть», — хотелось ему дополнить, но было нельзя. Аластор замер, словно олененок от шороха, по его затемненному лицу пробежала рябь негодования. Сначала он широко раскрыл глаза и, казалось, хотел возразить, но потом резко закрыл и глубоко вздохнул. — Ну, как скажешь, — он бросил это как одолжение. — Приятно, что есть люди за пределами Луизианы, которые тоже видят всю прелесть… — Ты опять пытаешься вывернуть все под себя, — подойдя почти вплотную, с упреком гаркнул Вокс. — Я не вудуист, если ты хотел связать мое отношение с разделением твоей веры. Это не так. Просто пойми и прими, что мне поебать, что идеальный и знаменитый радиоведущий Аластор запирается в комнате, чтобы поиграть в куколки. Слышишь? По-е-бать.       Последнее слово он выговорил по слогам, и на каждом стукал своим пальцем в грудь Аластора. Тот внимательно слушал, загадочно взирая. Показалось, что он даже на секунду сумел поверить. — Как ты меня сейчас бесишь, — Вокс подцепил пальцами чужой подбородок, вынуждая внимать его словам. — Твоя улыбочка, твоя напускная вежливость и манерность. Порой блевать тянет. Ты давно дал себя раскусить и все равно пытаешься играть роль ходячего идеала, думая, что мне есть до этого дело. Черт возьми, ты настолько погряз в этом образе, чтобы угодить обществу… — он увидел, как в полумраке на секунду дрогнула улыбка, — …что даже боишься быть открытым в собственной вере. Знаешь, это выглядит жалко.       Он с придыханием закончил свою рацею. Даже в полумраке было видно, как потемнели глаза Аластора; как отчаянно тот старался скрыть свою злость — а он был зол, Вокс не сомневался. Под воздействием антуража он бы не удивился даже разрастающимся из копны каштановых волос оленьих рогов. Но почему-то не чувствовал страха или тревоги. Его, напротив, невольно разбирал смех, который упорно приходилось давить в себе.       Но внезапно — будто дуновением ветра — вся разрастающая ярость в Аласторе потухла, уступив место тактичной прохладе. Он отступил на шаг, смахнув с себя чужую руку. — Думаешь, я излишне высокомерен? — вопрос прозвучал без подвоха: ровно и четко. — Ты, правда, хочешь, чтобы я проявил откровенность? — предупредил Вокс, растянув губы в хитрой улыбке. — Да, будь любезен, — вежливо кивнул Аластор. Его глаза блеснули нетерпением. — Я всегда гадал, как зеркало в ванне до сих пор не разбилось. По мне, оно давно должно было треснуть от твоих лобызаний с собственным отражением, — выпалил он, точно за все время их знакомства только и ждал этого момента. — Ты невыносимо самовлюблен! А еще чертовски избалован, нахален и… — Я спросил только про высокомерие, — напомнил Аластор с нажимом в голосе, но при этом широко улыбаясь. — Мне приятен твой вклад в мою характеристику, но, кажется, ты слегка увлекся. — …совсем не умеешь принимать критику в свой адрес, — с ехидной ухмылкой закончил Вокс, оглядывая человеческие черты лица. — В тебе куча недостатков, поверь: начиная пафосными речами и заканчивая имитацией нападения. Так что не беспокойся о своих фетишах. Какими бы стремными они ни были, других ебать не должны… только не воспринимай буквально. Буквально — как раз все наоборот.       Ему померещилось, что Аластор был готов вот-вот на него наброситься, но вместо этого тот залился таким дивным хохотом, словно где-то заиграла свирель. Отчего ему было весело — Вокс понятия не имел, однако знал, что такая непредсказуемость в поведении вынуждает держать ухо востро и внимательно следить за любыми изменениями в чужой мимике и действиях.       Позже оказалось, что опасения были не напрасными. Когда Аластор замолк, то чувствовалось, что на него налегли тучи серьезных дум. Он сохранял на лице своем улыбку, пока мысленно сопоставлял какие-то свои «за» и «против». А после, вцепившись взглядом в собеседника, ослепил того полыхающим кровожадностью огнем, который разгорался в миндалевидных глазах. — Знаешь… Мне частенько хотелось… вычистить твой рот с мылом от обилия льющейся из него грязи, — он говорил это немного хрипло, словно пробуя потаенную искренность на вкус. — Что ты об этом думаешь?       «Танцующие за спиной тени — это просто игры пламени», — Вокс напоминал это себе всякий раз, когда его мозг пририсовывал им улыбки. Постепенно перед ним Аластор начинал открыто показывать свои клыки и коготки, высвобождать упрятанного демона. От этого становилось двояко: волнительно и пугающе. — Думаю, — Вокс быстро овладел собой и ответил вполне непринужденно. — Тебе бы это не помогло. Многолетнюю практику спиртом не смоешь, не то что мылом. — Когда ты касался моих лица и груди, я воображал, как ломаю тебе пальцы, — Аластор перешел на угрожающий, почти рычащий шепот, в его взгляде плескалось ожидание. — Фаланга за фалангой. Кости бы хрустели в сопровождении болезненных криков… Как тебе это? — Ну, если тебе настолько не нравилось, то не вижу ничего странного, — спокойно произнес мужчина, имитируя виноватые нотки в голосе и упорно пряча обиду: уж больно ему казалось, что Аластор преувеличивал, и не до такой степени ему было неприятно. — Но сомневаюсь, что силенок бы тебе хватило мне пальцы ломать.       Аластор прищурился. Он сделал стремительный шаг вперед, а после, прежде чем Вокс успел среагировать, взял его руку в свою и переплел их пальцы. В глазах горел вызов, губы застыли в плотоядной ухмылке. — Проверим?       Некоторое время Вокс простоял в оцепенении, после чего, силясь усмехнуться, проговорил: — Дерзай.       Он не чувствовал страха. Подумаешь пальцы, если сейчас у него появится шанс сломать барьер морали. Ведь чем больше он будет видеть демона в Аласторе, тем меньше он будет рассматривать того, как живого человека. А демоны — не люди, и их жизнь не представляет ценности. Эта отчаянная мысль ударила в голову, как наковальня, и он в надежде за нее зацепился.       Аластор буравил его расширенными глазами, вглядываясь, словно пытался на глубине найти упрятанную ложь, а может, хотя бы отголосок страха. Пальцы у него затряслись то ли от злости, то ли от предвкушения. — А ты хоть знаешь, — голос вдруг стал низким и грудным, а бурлящая в нем кровожадность могла заполнить комнату вместе с дурманящим ароматом свечей. — Что я хотел сделать в первый день нашего знакомства?       Вокс застыл в ожидании. Этот вопрос тревожил его больше, чем даже ему самому казалось и хотелось. — Что же? — подхватил он, слегка воспрянув духом и отыскивая в карих глазах оттенки крови, в ровных белых зубах желтизну ряда лезвий, а в голосе стараясь услышать шум старого радио. Но ничего из перечисленного не происходило, и демон продолжал скрываться от него. — Как только я увидел тебя, — процедил Аластор, нечитаемым взглядом смотря будто сквозь мужчину. — Я хотел… хотел… — он вдруг моргнул, — я… — его взгляд не посветлел, но обрел осмысленность, зрачки забегали. — …хотел сдать тебя в дурдом или в полицию. Твой внешний вид был просто смехотворен!       Последние слова он протараторил с обыденной дурашливостью. Выпустив чужую руку, он отошел в сторону, сохраняя дежурную улыбку. Демон вновь скрылся за непроницаемой маской, словно рыба в последний момент сорвалась с крючка.       Вокс несколько секунд ждал продолжения, а потом обреченно вздохнул. Мало того, что он ничего нового не узнал касательно запертой комнаты, так еще и не смог вытянуть только-только мелькнувшую надежду на возможность совершения убийства. Грань между человеком и демоном не была стерта, а значит и барьер морали был цел и невредим. — Как я говорил, — он тщательно подбирал слова, пытаясь не высказывать их с удрученностью. — Ты мне стал достаточно важен, поэтому мнения о тебе все равно я не поменял и не поменяю. Будь ты вудуистом, нудистом, да кем угодно — мне разницы нет.       Он собирался поскорее уйти, чтобы в очередной раз насладиться сполна своей неудачей. Но вкрадчивый, повышенный до звона голос его остановил на полпути: — Если это и вправду так, тогда… оставайся и проведи со мной церемонию.       Все слова были пропитаны с той же продуманностью, с коей Вокс озвучивал свои. Редко, когда Аластор говорил с подобным напряжением. Однако взгляд его был совсем другим: зазывающим, бросающим откровенный вызов.       «Очередная проверка», — понял мужчина, которому очень хотелось от вкрадчивого приглашения постыдно стушеваться. Но тогда все его слова превратятся в один миг в сплошной пустой звук, и такая же участь постигнет прочие пламенные речи, над которыми он так кропотливо работал.       «Я ничем не лучше», — предательски подумал он, натянуто улыбнувшись и беспечно проговорив: — Конечно, почему бы и нет? Только давай без кровопускания и иголок в задницу.       «Такой же трусливый лицедей»