Hamamelis

У холодной стены, впитавшей в себя весь ужас заключенных, был скован человек. По его истощавшим, окутанным металлом запястьям стекала кровь с искалеченных пальцев, он выглядел истощённым, и если кто-то посторонний видел бы его сейчас, он бы сказал что этот человек не ел минимум неделю. Его острое лицо казалось смиренно опущенным в сожалении, но милый взгляду образ рушили бледные, испещрённые сетью шрамов губы, растянувшиеся в извечной ухмылке, выглядящей так мерзко, что стоящему напротив заключённого богато выглядящему господину немедленно захотелось кого-то убить. — Менестрель, скрывающийся в ночи. Весьма глупо было попадать сюда снова, — Брэм неспеша подошёл, не спуская взгляда с глаз-омутов, нахально глядящих прямо на него, — если только ты не попался моим стражникам по своей воле. Господин менестрель, в прошлый раз тебя исцелили и достойно проводили к Границе Миров, запретив возвращаться в мои владения. Так что же заставило тебя нарушить запрет? Бледнолицый потянулся, в меру возможности разминая затёкшие в кандалах мышцы, словно раздумывая — отвечать или нет, будто это не он тут пленник, скованный в самом сердце Завесы. В прочем, у него есть право считать себя господином ситуации — не то чтобы его способны были удержать цепи, специально обученная охрана или даже сам Граф. Брэм бы восхитился его наглостью и интеллектом, если бы его отвратительный характер не въелся под кожу так мерзко уже за их недолгое — по бессмертным меркам — знакомство. — Возможно, я лишь хотел увидеть Его Сиятельство. Простому смертному приходится идти на изыски ради возможности узреть Ваш лик. —Я не советую тебе увиливать от ответа: я в любой момент могу снести твою голову с плеч. Оказанная тобой однажды услуга недостаточный повод терпеть твоё общество, менестрель — в конце концов, ты даже не умеешь играть на чём-либо, помимо человеческих умов. — Отчего же? Мои руки издавна привычны к виоле. — Издавна это с какой же поры? Кто вы, менестрель? — выдержав паузу, он продолжил, — молчите? Я не удивлён. Вряд ли вы бы ответили мне на действительно интересный вопрос. Менестрель засмеялся, его смех громом прокатился по высоким сводам подземелий. Во взгляде Графа Вампиров мелькнули отблески крови, и он махнул изящной ладонью в сторону выхода. — Вы свободны. Сторожите вход снаружи. — Будет исполнено. Стража поспешно удалилась, и вампир с человеком — с человеком? — остались наедине. — А теперь, если соизволишь, каков истинный мотив твоего визита, менестрель? — мрачно спросил Граф, устало вздыхая, глядя на освобождающегося от более неисправных механизмов менестреля, — и как ты освободился от оков? Даже сильнейшие воины тысячелетия не могли их разбить. — Это было несложно — ваша стража по весьма счастливой случайности оставила на столе палочки для благовоний. Для ловкого руками человека было нетрудным освободиться. Вы расстроены, Ваше Сиятельство? Я могу надеть их обратно, если вы хотели использовать их для чего-то более интересного, чем попытки лишить меня рук, — протянул человек, шевеля травмированными кистями по очереди. Он медленно, словно хищник, крадущийся к жертве преодолел оставшееся между ними расстояние и потянулся к обтянутой кожей острой скуле паучьими пальцами. Мысленно делая в голове пометку «разобраться со стражниками», Брэм в предупреждении кладёт руку на ножны. — Не смей мне угрожать. Я имел возможность узреть действие твоего проклятья, и не испытываю желание испробовать его на себе. — Вы ведь не человек, чего вам бояться? Я просто хотел вас коснуться, — хмыкнул менестрель, щуря лисьи глаза. — С тобой не бывает просто, — отрезал Граф, но позволил менестрелю провести белоснежной ладонью по обескровленной щеке, цепляя неровным ногтем губу. — Мы столько с вами не виделись, неужели Граф не скучал? — прошептал менестрель в заострённое ухо. По телу Брэма прошла дрожь от жаркого дыхания, оставляющего на его стальных доспехах конденсат. Он застыл как изваяние, не в силах ответить на подобную наглость разумно. — Я не видел бы тебя и дальше, горевестник. Наша разлука с тобой была не столь долгой, чтобы мой разум успел помутиться. Менестрель лишь улыбается и тянет строки песни на неизвестном Брэму языке, окутывая темницы в ядовитые туманы явно древних текстов. — Я бы сыграл Вашему Сиятельству на виоле, если бы мне её пожаловали, однако сейчас у меня при себе лишь мой голос, прошу простить, — менестрель прижался губами к кончику стремительно наливающегося кровью уха. Внезапно пленник покачнулся, и Брэм рефлеторно поймал тощее тело в кольцо рук, лишь после насмешливого смешка понимая, что его вновь провели. Да чтоб тебя. Да, скучал. По ощущению холодного тела под ладонями, едва бьющегося сердца и внимательного взгляда нечеловеческих глаз, по ощущению постоянной опасности ледяного огня, что мог бы спалить его в любой момент, но пока лишь щекочет его своими смертоносными языками. Брэм вцепился острыми зубами в вовремя подставленную белоснежную шею. Сознание уплывало от настораживающе сладковатого запаха крови менестреля, и от близости чужого тела и бьющейся под тонкой кожей жилки. Менестрель рвано выдохнул, не спуская убийственного взгляда с расширенных зрачков Графа. В горле птицей бился задушенный стон, а с напряжённой шеи закапала тёмная кровь, когда Брэм припал губами к чужим, заполняя рот менестреля резким металлическим привкусом. Менестрель приоткрывает челюсть, впуская его, и вампир почти не боится лишиться языка. Менестрель отстраняется, цепляясь когтями в шею Брэма, фыркая: — Всё-таки скучал? Я рад. — Отнюдь. Брэм хмурится, ощущая в ногах слабость. Этого стоило ожидать, хотя он ожидал от своего тела большего. — Ты отравил собственную кровь? Неужто ты бессмертен? Ты не так прост, менестрель, если твоё тело выдерживает действие яда, что способен сразить Графа вампиров. — Знаете, Ваше Сиятельство. Мне жаль останавливаться сейчас, — игнорируя заданные ему вопросы шепчет менестрель, с сожалением отстраняясь, — в следующий раз я надеюсь зайти куда дальше. — Прежде чем отравить меня? Менестрель мягко посмеивается, провожая угасающее сознание Брэма. Возможно, он даже не даст ему упасть.