***
Она находит его на заднем дворе, когда луна нехотя окрашивает серебряными бликами небольшой пруд. Молча подходит, вглядывается в воду. Резкий табачный запах бьет в ноздри. — Начал курить? Её голос въедается в кожу, проходя мурашками по всему телу. Он так давно его не слышал, что крепкая рука судорожно подрагивает, мнет сигарету и нервы буквально сдают в одну малейшую секунду. Райнер делает неуклюжую затяжку, выдыхая дым через нос. — Ты про это? — Он перевёл глаза на криво скрученную самокрутку. — На острове считают, что табак имеет лечебные свойства. — А у нас наоборот… Говорят, эта хрень отравляет. — Пухлые губы растянулись в мягкой улыбке. — Ну и как он? Твой остров? Вместо ответа Браун сморщился, густо выдохнул дым и лишь покачал головой. Говорить об этом не хотелось. Чувство вины и без того подкрадывалось, жадно въедаясь в солнечное сплетение весь вечер, как только заметил её в толпе гостей. Поэтому он промолчал. Нависшая в моменте тишина начала медленно сгущаться, но в голове было настолько много терзающих мыслей, что любая фраза казалась неподходящей в их сложившийся ситуации. — Никогда бы не подумал, что капитан женится, — неумело сменил тему Райнер, — когда получил приглашение, даже перечитывал его фамилию несколько раз… — Взгляд осторожно метнулся на нее. Лунные блики нежно легли на волосы, губы подрагивали в легкой улыбке, и сердце Райнера ударило в медный колокол. Он закашлялся, отвел взгляд и пробормотал: — А вы как познакомились? Ну, с Аккерманом? Девичьи губы скривились, улыбка тут же погасла, короткий взгляд отстраненно мазнул по Брауну. — Мой муж… — тихо произнесла она, — он его лечащий врач. Холод пробежался по спине, окатил от затылка до крепких лодыжек. Осознание нахлынуло резко, болезненно. Он хмыкнул, приподнял уголок губ, вышло чертовски наигранно. Вот значит, как все сложилось. Хотя чего ему стоило ожидать, он ведь вернулся только через три года. — Так ты вышла замуж? Сердце больно окоченело от ее тихого «да», и все вокруг замерло вместе с ним. Стихло в одну секунду. Глаза метнулись на тонкие пальцы, в которых она крепко сжимала бокал с шампанским, в тщетных поисках совершенно не нужных доказательств. Они и вправду были. На безымянном пальце красовалось тоненькое кольцо, мелкая россыпь которого колко отражала лунные блики. Эмоции Райнера было не скрыть, они так же колко отражались хмурой гримасой на его лице. Она смахнула волосы с лица, хмуря тонкие брови, подняла глаза. Она всегда так делала раньше, пытаясь понять, о чем он думает. Их взгляды пересеклись, наверное, первый раз за весь вечер. Прошибло током обоих. И глухая тишина пропала, так же быстро, как и накрыла до этого. Вокруг них засвистел теплый летний ветер, принося с собой шум неспокойной вечеринки, а далёкие крики радостных гостей звонко бились в разум, словно россыпь жемчуга падала на стекло. Но только это был не жемчуг, это в один момент разрушился мир Брауна. Свежий запах цветов, крики и суровая правда, которая пронизывала все его тело. Как будто момент ее откровения сумел надломить что-то внутри, а искренность этого мгновения заставила эмоции бушевать, накрывать волнами его с головой. Знал ли он, что будет так больно? Конечно же нет. Думал, отпустит, забудет, ведь так для нее будет лучше. Благородство накрыло суровой реальностью, и она оказалась слишком болезненно горькой. — Вот оно как… — Вырвалось, и он понял, что выдал себя с головой. — Я… рад за тебя. Она молчала, и Райнера крутило от этой молчаливости. Вскипела бы как раньше, высказала все, выплеснула все эмоции. Он жаждал услышать от нее хоть слова, и если бы только мог позволить себе истерику, сам бы её начал. Но нет. Он встряхнул головой, пытаясь усмирить бушующий океан внутри. Нужно было дышать, только дышать и говорить ровно. Получалось плохо, отвратительно неправдоподобно. — Он молодец… — Зажигалка нервно чиркнула несколько раз подряд. Райнер закурил вторую. — Ну, твой муж… капитана подлатал хорошо. — Да… провел еще две операции, прежде чем он начал ходить. — В отличие от его, ее голос казался ровным и спокойным. Истерия била изнутри. Её равнодушие медленно отравляло, подкрадывалось слишком близко, резало, вот-вот должно было добраться до груди и вонзиться в самый эпицентр волнения, и Райнер бы взорвался… — Ну и где местный герой? Что-то не видел вас сегодня вместе. — Райнера вдруг накрыло удушливой злостью. Голос дрогнул под конец фразы — он сдался. Тщетные попытки скрыть эмоции и сделать вид, что они просто давние приятели, с треском провалились. — Прости. — Он опустил голову. — Нервничаю с тех пор, как увидел тебя, — честно признался Браун. — Он на смене… В больнице до сих пор чрезвычайно мало медперсонала. Даже… спустя три года… — она запнулась, вспоминать о таком было слишком сложно, но Райнер неожиданно перебил: — А как ты? Как оправилась после войны? Алые губы вдруг задрожали, бокал выскользнул из рук, рассыпаясь вдребезги у самых ног. Она недоверчиво уставилась на него, все походило на какую-то неудачную шутку. Чего он ждал услышать в ответ на такой вопрос? Что все прошло хорошо? Так сильно захотелось выплеснуть все, сказать то, что так долго терзало в груди. Слова Райнера напомнили о пылающей пустоте, танцующей всеми красками, тяжелой реабилитации и ощущении полного одиночества. Одиночества, в котором он её и оставил. Держал за руку, дал надежду, а после бессовестно исчез, когда было так плохо. А теперь свалился как снег на голову и спрашивает её, как она оправилась после войны. Она попыталась выдавить хоть слово, но никак не выходило, слова больно застревали в горле и так сильно резали, что воздух не проходил в легкие. Стало горько, хотелось влепить пощечину, испробовав на вкус минутную слабость, но она держалась из последних сил. Чувства вспыхнули, разразились громом, обида снова ударила в спину как и в те ужасные дни нескончаемого хаоса после гула. Нос защипало, а в горле собрался колючий ком. Он оставил ее, оставил и сбежал на свой проклятый остров, который когда-то так ненавидел. Райнер понял все без слов, хотел попросить прощения, сказать все эти ненужные ей слова, и сердце… сердце забилось так сильно и быстро, что, казалось, медленно разбивается об ребра. — Не было ни дня, чтобы я не жалел, — тихо прошептал он. Но кого теперь это волнует? Когда все сложилось не так, как должно было быть. Райнер прикрыл глаза — она вот-вот услышит его бешеный пульс. Крепкая рука дрогнула, осторожно коснулась ее хрупкой. Она не отдернулась, лишь вздрогнула и замерла. Собравшаяся слеза скатилась по щеке, и бархатная кожа покрылась мурашками, а когда Райнер понял, что она не отталкивает, сплел их пальцы вместе. Пульс ускорился, разгоняя кровь еще сильнее. Воздух стал гуще, отчего каждое ее робкое дыхание стало осязаемым, мурашками проходившее по коже. Он не выдержал, прошептал еле слышно, вполголоса, уставив взгляд в никуда. — Я просто трус… Я… Я боялся не справиться. Сделать тебе снова больно… — Сделать больно? — От сказанных слов ее передернуло. — А разве ты не сделал мне больно, Райнер? Неважно! — Она с силой отдернула руку. — Я так часто воображала, как встречу тебя, думала, и в сторону твою не посмотрю. Злость охватывала каждый сантиметр моего тела при одной только мысли о тебе… Но в реальности, — она замолчала, и губы предательски задрожали, — в реальности все как всегда… В голове стало пусто, но грудь залило раскаленным свинцом так, что обожгло горло. Он бросился навстречу, схватил за руку, притянул к себе. Губы Брауна холодные, немного сухие, прижались к виску, прошибли током при одном только касании. Невозможно! Это какое-то безумие! Столько времени прошло, она должна была его забыть! Она оттолкнула. Собрала в себе последние осколки осознанности и оттолкнула. — Ненавижу тебя! — прошептала она. Снова оттолкнула, заставляя попятиться. — Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! — Горький шепот разразился криком. Райнер не двигался, застыл, а когда её гнев стих, прижал к себе крепче. Она остановилась, мучительно дыша, поняв, что он не реагирует. Растерла злые слёзы, открыла рот, чтобы продолжить, но Райнер резко поцеловал. Из последних сил, что еще боролись, держались за остатки гордости, она снова оттолкнула, ударила больно в грудь, затрепыхалась в его руках, но он с силой прижал к себе, заговорил сбивчиво сквозь поцелуй: — Тогда зачем… ты здесь? Зачем подошла… раз так ненавидишь? — Он обнял сильнее, утыкаясь носом в мягкие, светлые волосы. — Отпусти меня уже, Райнер. — Горькие слезы не переставая катились из глаз. Отравляющая злость ушла на второй план, и все, что таилось так глубоко внутри, медленно вытекало наружу адским пламенем. — Я… хочу забыть тебя. От сказанных слов все вокруг пришло в движение, выбивая землю из-под ног. Вскружились звезды в черном небе, вечерняя прохлада в момент оказалась невыносимым жаром. Замолкли голоса, доносящиеся из торжественного зала, и шум далёких улиц. Голова гудела так сильно, что реальность смешалась с собственными мыслями, но он отчетливо понимал — это конец. Она права. Он не может исчезнуть, а потом вот так жестоко вторгнуться в ее жизнь и снова раскроить душу. Крепкие руки ослабели. Райнер бережно выпустил ее из кольца объятий, слыша лишь влажные короткие всхлипы. Очередное усилие, чтобы сдержать слёзы, стоило ей остатков нервов. Она чувствовала себя обессиленной и беспомощной. Теперь осознание того, что все кончено, было непоколебимым даже для нее. Таким же непоколебимым, как желание любить этого чертового Брауна. Ее шепот, тихий и робкий, прошелся по нему дрожью, когда он, уже собираясь уходить, замер в полуметре от неё. Голос, еле различимый среди всего этого шума и их собственного безумия. — Поцелуй меня еще раз… И Райнер, не колеблясь, целует. Словно времени на раздумья у него не осталось, лишь с силой прижать к себе еще один дозволенный раз. Поцелуй вышел корявым, влажным, смешанным с горячими слезами. Не такой, о котором он всегда вспоминал тоскливыми ночами. Не тот, самый первый, после её смены — ненасытный и трепетный. Этот поцелуй наполнен горчащим на языке отчаянием и болезненными воспоминаниями. Райнер смял нижнюю губу, обхватил её лицо руками, запутался пальцами в её волосах. Он остановится прямо сейчас! Ещё одно мгновенье… Этот — точно станет последний. Но её дыхание такое горячее, губы податливые, покорно сминались, жадно отвечая на его движения… точно созданные лишь для него одного! Звон в ушах не прекращался, сменился лишь ее рваным дыханием. Они задыхались в хаотичных поцелуях, отвечая на них с безнадежной яростью. Поцелуи горчили и пахли отчаянием, одним на двоих. Сердце сжималось, Райнеру не хотелось думать, не хотелось анализировать, почему его сердце разрывается на мелкие кровоточащие лоскуты. Но слова о её замужестве не переставая били яростно в мозг. Он сжал её в объятиях, укусил за губу, с силой ворвался языком в рот. Приглушенное мычание, слабое, на грани слышимости, прошлось по телу током, отрезвило. Он сбавил обороты, поцеловал нежно, словно извиняясь за свой порыв. Она была только его, хотя бы мнимые жалкие минуты его жизни. Еще один последний раз, и он остановится… Её руки прошлись по позвонкам на ее шее, мучительно сжали плечи. Еще немного и она отпустит его на вечеринку, на дьявольский проклятый остров, да хоть на край света. Плевать! Лишь бы не видеть его, забыть, выбить из памяти, как ненужную дурь. Хрупкие пальцы дрогнули, когда прошлись по затылку. Холодный металл обручального кольца задел кожу, остро обжигая Райнера. Он чувствовал его, злился на себя, с ума сходил. Он рушился внутри, сгорал до последней капли! И ему безнадежно хотелось, чтобы весь мир тоже исчез. Остался в руинах, в которых останутся лишь они вдвоем. От этого стискивал ее в объятиях сильнее и сильнее. Надо ли это прекращать? Никому уже не было дела. Они горели, горели таким пламенем, что еще немного и останется один лишь пепел. Но без этого огня Райнер не мог! Отчетливо понял. Ощутил на себе еще тогда, когда уехал на Парадиз. Без нее он погас, опустел, и никакие психиатры не смогли залечить эту пустоту. — Давай уедем отсюда. — Безумный шепот мурашками прошелся под кожей. Мозг взволнованно отбил сигнал тревоги. Не нужно! вспыхнуло ярким пламенем перед глазами. Не нужно! Но подсвеченное лунным светом лицо Райнера выглядело дьявольски красивым: янтарные глаза смотрели в её голубые с мольбой, и все надежды прислушаться к голосу разума окончательно рассыпались в прах. Она обреченно вздохнула, недоверчиво кивнув.***
Старый дом Райнера выглядел как и раньше. Щелкнул включатель, тусклая лампа осветила узкий коридор, пол под ногами скрипнул, заставляя встрепенуться. Они вошли, взглянуть друг на друга не хватало смелости. Она замерла у двери, голос разума все еще отчаянно стучал, молил выйти, сбежать отсюда, а иначе — точка невозврата. Райнер потянулся к замочной скважине, чтобы запереть дверь; ключ провернулся, щелкнул, отрезвляя. Она подняла взгляд на него; доля решимости пробежалась по телу. Глаза Райнера горели огнем, полыхали. Он наклонился, посмотрел на нее, почти обжигая взглядом, горячее дыхание опалило губы. Пути к бегству уже отсутствовали, да и были совершено ни к чему. Он вжался поцелуем, мягко, осторожно, словно боялся спугнуть, но все, чего стоило опасаться, уже произошло. Разум мутился, реальность в момент сузилась до её сладких губ и горячего дыхания. Крепкие руки боязливо поползли за спину, стискивая в объятиях. Райнер вжал её в стену, медленно, но верно начиная сходить с ума. Шелковое платье с треском поползло вверх — где-то точно разошлось по шву, и мозг отчаялся понимать что-либо. Руки уже неосознанно блуждали по всему телу. С прожитой каждой секундой Райнеру становилось мало её: мало запаха, вкуса, мало жарких касаний и тихих, еле различимых стонов. Он выше задрал платье, вжимаясь в горячее тело, разом стянул шелковые лямки, непрерывно и жадно целуя уже ключицы, шею. Она откинула голову назад, сладко простонала, и его повело. Повело так, что разумного в этом было мало. Он поднял её, закинул ноги себе на бедра. Безумие накрыло её окончательно, в голове наконец наступила тишина. Пазл сошелся. Тот, кого любила, — рядом, и плевать, насколько это до отвратительного неправильно. Райнер закинул вторую ногу себе на бедра, поднял её, вжимая в стену, сжал ягодицы, член с силой упирался в живот. Он отстранился, тяжело дыша, коротко мазнул взглядом, и у нее дыхание перехватило. Ей не нужно было ничего понимать, она знала, что любит его. Неистово, до безумия, до боли в каждой косточке. Любит так сильно, что сердце, казалось, вот-вот сломает ребра изнутри. Голубые глаза заблестели, она впилась отчаянно горьким поцелуем, укусила с силой нижнюю губу, обвила руками шею, крепко вжимаясь. Страсть смешалась с беспощадной горечью. Если на свадьбе Райнера трясло от нее, то сейчас его уже лихорадило. Он словно окончательно съехал с катушек. Голос разума мчался от него с сумасшедшей скоростью. Нащупав ремень, он звонко вытащил его из бляшки, не на миг не разрывая поцелуй. Внизу живота уже горело, но что хуже всего — горело у него в груди. Путаясь в штанинах, Райнер одной рукой стянул их вместе с боксерами, вжался горячим членом в лобок. Ощущения ошпарили, её мелко затрясло, она сжала пальчики на его плечах и коротко застонала ему в рот. Оттягивать момент не имело смысла да и не хватило бы никаких сил. Он оттянул резинку ее белья, провел членом меж влажных складок, собрал влагу. Её бедра сжались сильнее вокруг него, притянули умоляюще. Райнер вошел сразу полностью, выбивая из неё сладкий протяжный стон. Она уткнулась губами в его шею, стоном произнося его имя на каждое глубокое движение внутри. Одной ладонью он придерживал её за ягодицы, натягивая на себя, другой шарил по спине, гладил шею, с силой сжимал грудь. Жар разросся стремительно, надолго их точно не хватит. Спина выгнулась до боли, упираясь лопатками в стену, поцелуи посыпались на костлявые ключицы и грудь. Её ладони гладили, сжимали жесткую ткань рубашки, хотелось стянуть её, разорвать! Хотелось ощутить еще больше, горячую кожу, вес чужого тела. Ощущения переполняли, переворачивая все с ног на голову, чувства свели окончательно с ума. Райнер вбивался в нее все жестче, все глубже. Она сжалась, коротко задрожала, внутри сладко запульсировало. Оргазм накрыл огромной волной, разбивая её о скалы на мелкие кусочки. Райнер обнял крепче, поцеловал в губы, ускорил темп, входя в нее на грани такого же безумия. Он был близко, она чувствовала, что он хотел отпрянуть, поэтому сжала бедра крепче, горячо простонала прямо в ухо: — Останься во мне… Райнер кончал со стоном, больно вжимая лопатками в стену. Обнимал крепко, зарываясь носом во влажные волосы, глубоко вдыхая её аромат. Он поцеловал за ухом, уткнулся в изгиб между шеей и плечом. Дыхание сбилось, было похожим на частые, короткие спазмы. Они замерли, пытались свести дыхание к нормальному, вот только тело Райнера никак не успокаивалось. Спустя несколько минут он нашел остатки сил выпустить ее из тесного плена. Он понимал, что выпускал ее не только из объятий, еще немного — и ему придется отпустить её навсегда. Глаза раскраснелись, он часто заморгал, но влажные ресницы предательски слипались друг с другом. Слова были совершенно излишними, в голове гудела полнейшая пустота. Вскоре придет осознание, а за ним остро вонзятся болезненные сожаления. Оба понимали, что сейчас было между ними. Сердце Райнера все еще бешено стучало в груди. Это была не страсть и это был не просто секс, и от этих мыслей в животе противно стянуло. Ему придется, придется сделать это, потому что иные пути уже были разрушены и просто сожжены дотла. Настолько, что восстановить их казалось невозможным. Тонкие губы скривились, она поцеловала его коротко, почти невесомо, в уголок губ, в кончик носа, прошлась поцелуями по линии челюсти. Она знала, он любил её не меньше. Любил совершенно иначе, так, как мог только Райнер — тихо, молчаливо и до одури неправильно. Глаза с трудом распахнулись. Она задышала часто-часто, губами вжимаясь в шершавую щеку; её вышвырнуло из плена страсти, и глаза защипало. Так сильно захотелось разразиться громом, прокричать на весь Марли о своих чувствах. Сколько раз она ему об этом говорила? Сколько бы могла еще сказать?! «Люблю! Люблю тебя, гребаный Райнер Браун… Люблю!» — проносилось в голове раздирающим эхом. Но нельзя… Его любить было нельзя! И хотя бы сейчас, один единственный раз, она поддалась голосу разума.***
В постели было жарко. Райнер целовал её мучительно сладко, до дрожи в теле. Поцелуи прошлись по каждой еле заметной родинке. Он трепетно вел ниже: ключицы, грудь, а когда спустился к белесому шраму под ребрами, его обожгло. Губы мягко прошлись по нему, зацеловывая каждый сантиметр, чувство вины хлестнуло ремнем. Он не должен быть тут, только не на её бархатной коже… она такого не заслужила. Мятое одеяло сбилось в ногах, мешало. Она перебирала его соломенные волосы, прижимаясь губами к его губам. Сладко стонала в его руках. Зацелованные губы ныли, горели пламенем, покрылись следами от несдержанных укусов… Они отдавались ощущениям — необузданным, давно забытым чувствам. Её тело такое податливое, что Райнер, как скульптор, в эту ночь мог вылепить все, что угодно ему одному. Подмять под себя, брать её с силой, бешено вбиваясь, влажно целуя линию позвоночника, брать её нежно, медленно поднимая и опуская, крепко сжимая бедра.***
На часах почти пять утра. Она, еле касаясь, обводила пальчиком очертания его лица, коснулась кончика носа, медленно вела по бровям, стараясь запомнить как можно больше. Когда дошла до губ, он мягко накрыл её ладонь своей рукой и коротко поцеловал. — О чем ты сейчас думаешь? — Он обнял ее, укладывая себе на грудь. — Знаешь, когда я была на реабилитации, со мной в палате была девушка… не вспомню сейчас, как её звали… она… она любила вашего Галлиарда… — Холодные пальцы легли на щеку Райнера, аккуратно поглаживая. — Я просто рада, что ты жив, Райнер, — прошептала тихо-тихо, — так рада, что сила титана не потащила тебя за собой в эту бездну. — Да, — Райнер выдохнул, коротко поцеловал в макушку, — но какой ценой… — Будь я на месте Эрена, поступила бы так же. Что для меня Марли? Люди, которые ненавидят друг друга… Я выбрала бы тебя при любом раскладе, Райнер. — Она поцеловала его в шею, приподнялась на локте, заглянула прямо в глаза. — Жаль, что ты никогда не выбирал меня… Тело Райнера покрылось мурашками, отозвалось горьким спазмом в горле. Он хотел было возразить, но понял отчетливо, насколько много отравляющей правды было в её словах. Они лежали молча. Больше не обмолвились ни словом. Лишь сердца по-прежнему стучали сильно-сильно. Райнер вжался носом во влажные волосы, глубоко вдохнул их аромат. Слишком сладко… она пахла слишком сладко, чтобы когда нибудь забыть её. К черту остров и Марли, к черту службу! Лишь бы только появился малейший шанс все исправить. Райнера слегка затрясло. Только бы она сказала ему сейчас несколько нужных слов. Попросила забрать, предложила уехать. Далеко. Как раньше… Слишком многое он уже потерял, слишком многое отдал этой проклятой войне и благородной службе. Райнер ждал. Слушал её сердцебиение, коротко целовал плечо и ждал… Но она промолчала. Тихо закрыла за собой дверь душевой, и в комнату снова ворвалась холодная пустота. Райнер сел на кровати, свесив голову, зарылся руками в волосы, крепко сжимая их в кулак. Ощутить боль было необходимостью. Но только физическую, душевной ему хватало. Хотелось закричать от безысходности и собственной слабости. Хотелось остановить её и больше никуда не отпускать. Но разум в его голове останавливал. Он знал — уже слишком поздно. — Рей, — тихо позвала она, стоя у входной двери, — я… мы… — Не нужно, я все понимаю. Сам виноват. — Он посмотрел ей в глаза. — Прости. Она подошла, мягко обхватив его лицо, и стало слишком горько. Слова любви снова застряли в горле; было бы жестоко говорить их в момент прощания. Райнер промолчал, накрыл её руку своей, потерся, как ласковый домашний кот, мягко поцеловал ладонь и нехотя отпустил. Дверь тихо закрылась, оставляя за собой отдаляющийся стук каблуков. Когда стало совсем тихо, он выдохнул, задышал глубоко и часто. Недопитый виски в старом, пыльном шкафу показался единственным спасением. Райнер отпил сразу несколько глотков, с грохотом опустился на край кровати, уткнулся лицом в ладони, прижимая холодное стекло бутылки к виску, и задрожал.***
Последняя ночь в Марли уже сводила с ума. Райнер не выходил из дома всю оставшуюся неделю. Даже когда Пик и Энни позвали сходить на кладбище к бывшим сослуживцам — не пошел. Когда задумывался о ней, все внутри мучительно вопило. Он так ждал этой встречи. Все эти три нескончаемых года утопал в надежде увидеть её, просто обмолвиться словом, но врачи на острове один за другим твердили, насколько опасны его вспышки гнева. Конечно, он не ожидал ничего хорошего, не ждал её прощения, но новость о её замужестве разрушила даже самые крохотные надежды, что согревали его сердце глубоко внутри. День, которого так ждал, в итоге обернулся в сумасшедший кошмар. Он сел на взъерошенной постели, надавил на виски, голова сильно гудела, а безжалостная бессонница терзала третью ночь подряд. На душе было настолько паршиво, что тошнота подкатывала к горлу, стоило только с трудом сглотнуть вязкую слюну. Поспать бы хоть немного перед отправлением на остров, просто поспать… Но очередной ночной кошмар заставил сжаться изнутри, почувствовать все краски отчаяния, в которое он впал. Вся эта поездка оказалась кошмаром не меньше. Если можно было только забыть. Забыть и никогда не вспоминать об этом… Словно и не было этой поездки, ни свадьбы Аккерманов, ни этой чертовой ночи, ни её мягких губ… Нужно забыться! Забыть её и двигаться дальше! Забыть…? В голове невольно всплыла Микаса. Разве у неё получилось забыть Эрена спустя столько лет? Конечно же нет, но Жан хотя бы разделил с ней эту утрату на двоих. Райнер же остался совершенно один и в своем одиночестве винил только себя…***
На улице свежо. Прохладный летний ветер обдувает лицо, раздувает полы плаща, нервно теребит флаг Марли, возвышающийся у причала. Райнер курит сигарету одну за другой. Ему бы глоток свежего воздуха и собраться с мыслями. Ему нужно прийти в себя и постараться смирить дыхание. Может быть, даже перестать сбегать от чувства вины и губящих воспоминаний. Но чувство вины не умолкая горит пламенем в грудной клетке, а воспоминания о прошлом собираются болезненным комом в горле. Райнер больше не хочет всё бросить и сбежать куда глаза глядят, не хочет на остров, не хочет делать чертов «правильный выбор». Он лишь хочет утонуть в волнующей неуверенности и в чувствах, медленно тлеющих внутри… Хочет утонуть в необратимом желании любить…