Pourvu qu'elles soient douces

Ягодицы Кокичи такие мягкие. Такие узкие и округлые, они проминаются под весом Сайхары, отчего в штанах тянет просто невыносимо. Шуичи потирается о них осторожно и неспешно, водя своим вожделением вверх-вниз, и чувствует вдруг, как на очередном движении покорно лежащий снизу Кокичи вздрагивает и так напрягается, что ягодичные мышцы камнем встают. — Чего такое?.. — озадаченно спрашивает Сайхара, наклонившись над тёплым затылком, от которого несло этим знакомым сладким душком. — Щ-щекотно… — приглушённо бубнит в ответ Кокичи. — Где? В попке? — полушутливо спрашивает Шуичи, между делом оглаживая растрёпанную волосню. — Д-да… — Кокичи бормочет так тихо, и его подушка, зажатая в руках, почти не даёт услышать слова чётко. — Мне когда щекотно становится, сразу в правое полупопие отдаёт… — Куда-куда? — Шуичи не может удержать себя от смеха, дивясь тому, как это слово вообще было придумано. — Н-ну, нервные окончания эти… Взаимосвязаны же, короче… — пытается объяснить он, но заумные термины — не его конёк. — Куда ни ткнёшь, мне сразу в попе щекотно… Шуичи несдержанно расхохотался, но потом всё же прильнул к мягкому ушку и, бегло его поцеловав, спросил: — Тогда мне перестать? — Нет… Очаровательная покорность, с какой Кокичи оборачивается и выжидающе на него смотрит, позволяя снова пристроиться сзади, не может оставить Шуичи равнодушным, и он целует легонько его в приоткрытые губы. Так невинно, бесплотно и без намёка. Мальчик под ним мурчит от такого, укладывая себе подушку поудобнее, и его лицо, полное блаженства и усыплённое этим блаженством, едва освещается вставшим за окном солнцем. Запах одуванчиков, увы, перекрывает чудесный аромат, которым только Кокичи обладать может, и наполняет всю комнату, маленький и тесный пост бывшего смотрителя лодочной станции. Эти цветы были сорваны мальчиками совсем не давно и поставлены в стеклянную банку на подоконнике. Из них Кокичи, что сейчас послушно и безмолвно принимал от Шуичи ласку, планировал сделать чай, но, как оно обычно бывает, руки не дотянулись. Да разве они могли дотянуться? Вчера вечером пришли уставшие и голодные, наспех вскрыли оставшиеся консервы и объелись, а потом уж и на боковую пора. А этим утром Шуичи первому пришло в голову проявить инициативу и так крепко и жадно прижаться к очаровательным ягодицам, так что какой тут чай, прости Господи? Вот Кокичи так же думает, а потому словно не замечает наполнивший воздух цветочный аромат, только вздыхает порой несдержанно громко и жмётся горячей щекой к подушке. Торопиться они не любили. Счёт времени не имел для них значения, когда дело доходило до пламенных прелюдий, от которых милое личико Кокичи становилось красным-красным, а у Шуичи мутнело всё перед глазами. Сайхара бы отдал всё, чтобы ласкать вот так неспешно Кокичи поутру, впрочем, ему и отдавать за такую возможность ничего не нужно. Всё это уже есть, и всё это сейчас прямо перед ним. Шуичи склоняется губами к голой спине, где отчётливо видна тоненькая линия позвоночника и выпирающие лопатки. В паху уже так ноет, что хочется избавиться от одежд. Боже. И почему его так волнует вид этих белых хлопчатобумажных панталончиков, что мнутся, образуя складки при каждом движении? В них ножки Кокичи кажутся особенно стройными, особенно хрупкими и, пожалуй, бледными, несмотря на то, что он весь день проводит на солнце. И Шуичи всякий раз, когда видит его в таких коротеньких шортиках, невольно возбуждается, потому что это слишком, ну слишком. Невозможно на это смотреть и оставаться равнодушным. Вот он и трогает, сжимает ткань пальцами, а между делом трётся и трётся, ощущая приятную, желанную упругость под собой. Только на мгновение отстраняется, чтобы наконец подцепить поясок панталончиков и спустить их вниз. И следующей по списку, но далеко не по важности идёт вторая деталь, которая возбуждает Шуичи невероятно: то, как трусики натягиваются между двух стройных ног, сползают к коленкам, обнажая привлекательные ягодицы. Странное эстетическое наслаждение — видеть, как шортики в конце концов падают вниз и цепляются за лодыжки, и на них повисают, — безусловно, странное, но необходимое. И Кокичи, лежащий боком, скромно оглядывается назад, только усиливая это наслаждение. Руки Шуичи как-то сами ложатся на голый задок, который хочется трогать, трогать и трогать бесстыдно, покуда позволяется, и гладят его мягко, сжимают иногда, заставляя Кокичи содрогнуться от новой волны щекотки и чего-то ещё. Он выдыхает в подушку и потирает коленки друг об друга, пока Шуичи ненадолго убирает руки, чтобы наконец ослабить пояс своих штанов. Стоило только распалённому донельзя Сайхаре прижаться обнажённым лоном к нежно-молочному бедру, Кокичи издал такой сладостный звук, не то мечтательный стон, не то жалобный всхлип, какой уже давно хотелось от него слышать. Это было ни на что не похоже. Впрочем, сам Кокичи был ни на что не похож, приглушая подушкой милое оханье, что слетало с его губ, пока Шуичи в вожделении о него тёрся. Ему не нужно было каких-то излишеств. Сайхара чувствовал, что готов кончить лишь от простого трения о чужие ягодицы. Поэтому хотелось растянуть момент. Аккуратно ведя подушечками пальцев по напрягшемуся животу Кокичи, Шуичи спустился к паховой области, где тот был не менее возбуждён, и принялся доставлять ему проникновенное удовольствие, массируя кончик члена по кругу. Кокичи задёргался и застонал, ёрзал головой на подушке, отчего и без того растрёпанные волосы полезли в разные стороны. — П-погоди… Щекотно… — охнул тот, безнадёжно пытаясь защититься. Шуичи в ответ только усмехнулся. — Мы уже столько с тобой этим занимаемся, а ты до сих пор не научился отличать это чувство от щекотки? — не то вопрошая, не то подтрунивая, сказал Сайхара. — Н-нет, — смущённо покачал головой Кокичи, — сейчас правда щекотно… Не делай так… — Тогда покажи, как надо. Словно отдаваясь на попечение Кокичи, Шуичи вручил ему в ладонь свою руку и сказал направлять. Ома застеснялся так сильно, что сперва даже не мог пошевелиться. Однако потом, преодолевая неловкость, он опустил чужие пальцы, потёрся о них, неуклюже толкнулся в руку, а потом сдался и беспомощно посмотрел на Сайхару. — Не могу, — честно признался с широко раскрытыми глазами. Шуичи прервался от своих движений ненадолго, прильнул к розовому краешку уха и спросил: — Тогда мне продолжить? Снисходительно, ласково и по-доброму, ведь он знал, насколько Кокичи раним. — Продолжай… — кивнул тот, покорно подпуская ближе, и зажмурился, когда пальцы Сайхары снова закрутились у чувствительного места и надавили. Значит, ещё не научился отличать от щекотки. Эта мысль почему-то забавляет Шуичи, пока он обходительно целует милое личико туда, куда губы попадут. Кокичи либо слишком чувствительный, либо слишком ребячливый, если воспринимает как назойливую щекотку то, от чего любой парень на его месте бы млел. Ёжится, постукивает коленками друг об друга, дёргает плечами, когда Шуичи, ей богу, старается ласкать так, чтоб не было щекотно. А потом Кокичи вдруг расслабляется и опять кладёт голову на подушку. Похоже, привык. Только неровное шипение, превращающееся благодаря подушке в тихий свист, слышится с его разомкнутых губ. Шуичи наклоняется к нему поближе и возобновляет излюбленные фрикции, продолжая осыпать мальчика ласками и лёгкими поцелуями. Это совершенно не выносимо. Это пик наслаждения для него. Плавные изгибы ягодиц действуют одурманивающе, их нежность и вместе с тем упругость заставляют Сайхару желать большего, а Кокичи, который тихонько охает от вожделения рядом с ухом, только подначивает его двигаться ещё активнее. Шуичи чувствует, что скоро кончит. Этот момент приближается неизбежно, покуда с каждым толчком к мягкой податливой попке напряжение внутри возрастает. Кокичи потирается о него в ответ, пусть и неуклюже, обрывисто, но доставляет ещё большее удовольствие. Это заставляет Шуичи прижать тёплое, нежное тело к себе и выдохнуть шумно ему в плечо. Кокичи хватается то за простыню, то за наволочку подушки, слегка впиваясь ноготками, и стонет уже несдержанно, так, что Шуичи, который тоже, впрочем, отнюдь не тих, нестерпимо, невозможно хочется кончить, покрепче прижаться к округлым ягодицам. Но граница, к которой он подступает, зыбкая, расплывчатая, и Сайхаре кажется, что он застрял в этом предоргазменном состоянии навечно. Желание перерастает в необходимость, и, когда Шуичи становится просто невыносимо, Кокичи прижимается к нему сам, подводя к долгожданной разрядке и наконец избавляя от напряжения, ведь ягодички давят на него так мягко, что Сайхаре остаётся только простонать от облегчения. Расслабляясь, умиротворённо пристраиваясь рядом, Шуичи не забывает вновь опустить руку вниз по животу Кокичи и обхватить его нежно, бережно, так, чтобы тот сладко захныкал в подушку и поджал пальцы на ногах при оргазме. Когда наступает тишина (относительная тишина, какая может стоять летом при пении птиц и жужжании насекомых за окном), Шуичи медленно его к себе подталкивает, протирает от выступившего пота и следов спермы полотенцами и поворачивает на спину, чтобы полюбоваться чуть детским, изящным профилем и кругленьким носом. Кокичи хрипит и только прикрывает глаза, давая гладить свои растрёпанные волосы и горячие от ласк щёки. Но затишье длится недолго, поскольку, отдышавшись, он выдаёт: — В-всё, хорош валяться, время поджимает... В сутках только двадцать четыре часа, из которых в среднем двенадцать мы тратим на сон, а нам нужно ещё столько всего сделать, и ещё мы не завтракали-… Шуичи не даёт закончить, приложив палец к его губам. — Всё успеется, не беги вперёд паровоза. Сейчас только утро, да и темнеть будет поздно. Да и потом, не обязательно же всё сейчас доделывать… — сказав это, он мягко чмокнул неспокойного мальчика в лоб. — Лучше полежи со мной немножко. Отдохни. Я же знаю, как ты любишь по утрам в постели валяться… Кокичи сдался и выразительно фыркнул, поддавшись объятиям. На самом деле он мечтал об этом уже давно. Конечно, в их летней беготне туда-сюда был некий шарм, но порой так хотелось остановиться, замедлиться, отложить рутинные дела. Радио, с которым Кокичи копошился уже как пять дней, могло и подождать, а позавтракать можно было тем, что под руку подвернётся. Всё-таки, уйдя от внешнего мира, они стали гораздо свободнее, пусть дел и было по горло, а страх периодически хватал, подкрадываясь со спины. Но они не были скованны чёткими графиками и долгом перед кем-то, им не было нужды просыпаться рано утром, как большинству людей, чтобы вовремя прийти на работу. Они жили и могли полагаться только на себя, и так, как ни странно, Кокичи было гораздо спокойнее, ведь он знал, что сам по себе не пропадёт, а со знаниями Шуичи так уж точно. Они, казалось, сделали невозможное, пусть и через пот, тяжесть и матершинные ругательства (Сайхара таким не промышлял, единственным негативно-окрашенным выражением в его словарном запасе было «ёшкин кот») восстановив совершенно расхлябанную лодочную станцию и даже раздобыв новый матрас, на котором сейчас лежали и ощущали тепло выглядывающих из окна солнечных лучей. Первым приподнялся Шуичи. Кровать немного затряслась, но это была мелочь. Он, кажется, хотел полюбоваться личиком Кокичи в наиболее удобном положении, и теперь смотрел на него сверху вниз, улыбаясь. Мальчик ответил с некоторой робостью, поскольку не понимал, что так долго можно на нём разглядывать. Шуичи наконец наклонился над ним и, быстро чмокнув его в губы, сказал: — Ты не хочешь ещё раз? Щёки Кокичи приняли розоватый оттенок, а глаза удивлённо расширились, но тем не менее он кивнул решительно. — Хочу. Руки Шуичи сжались на его коленках и чуть развели в стороны. — Тогда можно я?.. — Можно. Кокичи был готов не раздумывая согласиться на всё что угодно, и Сайхара с превеликим упоением раздвинул его ноги так, как ему хотелось, так, как больше всего нравилось. И вот, пожалуй, третья в списке вещь, что сводит с ума, не даёт оторвать от себя глаз, — та позиция, в которой лежит теперь Кокичи, его слегка смущённый взгляд, направленный прямо на него, горящие от желания щёки и изящные тонкие ножки. Шуичи так и тянет прижаться губами к рёбрам и одарить их долгими поцелуями, что он и делает, снова пристраиваясь к Кокичи. Тот стонет тихонько, уже отдохнув от оргазма, и млеет оттого, как сладко очерчивают контур его груди внезапно появившиеся, бесконечно нужные пальцы. Кокичи может только завороженно, едва ли не околдовано наблюдать за тем, как они сжимают его соски требовательно, долго, так, что всё тело дрожит в истоме. Сайхара знает, где надавить. Он знает его целиком и полностью. И, наверное, даже слишком, потому что Ома не поспевает за шустрыми руками, которые трут и покручивают соски. Кокичи плаксиво вскрикивает и ёрзает на кровати, грудная клетка часто вздымается и опускается, из неё вырываются неровные, напряжённые вздохи, ведь Шуичи не останавливается, продолжая играть с чувствительной кожей. Мягкие подушечки пальцев уже так долго сдавливают соски, что Кокичи хочется либо заплакать, либо закричать от интенсивно стимулирующей ласки, но, едва он открывает рот, Сайхара неожиданно целует его, не давая издать ни звука. Кокичи остаётся только провалиться в эту русалочью бездну самых изысканных удовольствий, которые, как и глубоководье, заглушают и затемняют всё вокруг, создавая пелену перед глазами. Он облизывает влажные и опухшие от поцелуев губы, пока Шуичи трётся о его пах своим и держит его разведённые ножки, и стонет так приятно сверху. Чувство времени в этом действе совсем стирается, потому новый оргазм, ещё более мощный, чем предыдущий, кажется бесконечным и совсем уносит Кокичи от реальности, вскружив голову. Он, разморённый, кладёт голову на подушку и никак не находит сил разлепить солёные от слёз (или морской воды?) веки. Впрочем, Шуичи его об этом не просит. Он ложится спокойно рядом и утыкается ему в грудь, слушая сердцебиение, такое же ритмичное, как лазурные волны за окном. Целует пару раз совсем легонько, а потом всё-таки впадает вместе с ним в приятную дрёму, не волнуясь о том, что они давно уже должны были сесть завтракать.

***

Когда освежающие водные процедуры были завершены, Кокичи стоял у края узенькой пристани и удовлетворённо потягивался, поднимаясь на носочки. Как подметил мысленно Шуичи, после утренней любовной разминки он выглядел ещё более сладеньким, чем обычно, даже чем тогда, когда его будили посреди ночи и он спросонья пытался ответить что-то (а эти попытки были невероятно умилительны и забавны). Затем, окончив свою зарядку, Кокичи обернулся и заявил: — Ну что, теперь бегом завтракать! И несмотря на то, что говорить он старался своим типичным командирским тоном, всё же было заметно как по его голосу, так и по выражению лица, что совсем не давно он получил внеземное наслаждение, от которого до сих пор не мог оправиться. — Холодильник пуст, сэр, — в шутку ответил Шуичи. Холодильником они называли тот запыленный, поцарапанный пластиковый контейнер, что стоял в самом тёмном углу их дома. — Значит, будем не из холодильника еду брать! Что, ничего вокруг не найдётся?! — Кокичи бойко воскликнул, напяливая на себя помятый, шуршащий пакет — его импровизированная майка, которую он смастерил после очередного похода в круглосуточный магазин. — Оставь ты этот мусор, — сказал Шуичи, пытаясь его отобрать, — у тебя же есть нормальная одежда, чего ты в этом пакете всё время ходишь? — Его стирать не надо! — ловко увернулся Кокичи, вцепившись в полиэтилен, на котором к обыкновенной надписи «24 часа» красным маркером было добавлено: «голоден». — И вообще, хожу в чём хочу! Шуичи тяжко вздохнул, понимая, что переубедить его не удастся. Кокичи будет стоять на своём до последнего просто из вредности. — Ладно, твоя взяла, — неохотно уступил Сайхара, — так где ты хочешь завтрак брать? Кокичи вдруг хитро улыбнулся и многозначительно на него посмотрел. — Ты знаешь где. — Яблоневая роща? — Ага. Ну, конечно, других вариантов и не могло быть. Это было то место, где они частенько подворовывали большие красные яблоки, чей сладкий сок ручьём тёк по губам. Впрочем, Кокичи воровством это не называл, говоря, что они просто вкушают дары природы. Однако выяснить это не предоставлялось возможности: эта роща, казалось, была бескрайней, так что любые попытки Шуичи выяснить, является ли это место частной собственностью, заканчивались ничем. Кругом были только яблони и опавшие плоды, и никаких следов человеческого вмешательства. «Не может же это быть исключительно дикой природой», — мысленно рассуждал Шуичи, пока они блуждали по протоптанной ими же тропе, выискивая то дерево, которое понравится Кокичи, — «мы ни разу не видели здесь гусениц или ещё каких-то паразитов, и нам никогда не попадалось червивое яблоко. Кто-то же должен ухаживать за этим…» — Ого! Шуичи, глянь-ка, природа хочет, чтобы мы вкусили её дары! — Кокичи крикнул, указывая пальцем на дощатую стремянку, приставленную к дереву. — Со всеми, так сказать, удобствами! «Значит, точно чья-то собственность!» — подумалось Шуичи, и он испуганно оттащил мальчика назад. — Подожди, а что, если нас сейчас увидят?! Если здесь стоит эта стремянка, значит, здесь кто-то был, а возможно, он даже не ушёл! — Сайхара говорил вполголоса, боясь, что этот «кто-то» может их услышать. Но его опасения Кокичи не вразумили. — Ой, да ладно, — он только отмахнулся, — может, здесь были точно такие же, как мы, и оставили эту стремянку? «Такими вещами не разбрасываются!» — хотел было сказать Шуичи, но ловкий мальчик уже взобрался по стремянке и стал тянуться к веточке с алыми яблоками. — Постой, Кокичи, ну погоди же!.. — он застонал, взмолившись, но понимал, что теперь уже поздно. — Да брось ты, расслабь булки, — небрежно ответил Кокичи, уже сорвав несколько яблок и начав протирать их мокрым полотенцем, — никто ж не видит. Даже если здесь кто-то есть, из-за деревьев вокруг ему будет трудно нас заметить. Если, конечно, ты не будешь так орать. — он усмехнулся и стал лакомиться фруктом прямо на месте своего преступления. Раздался сладкий, аппетитный хруст, по руке Кокичи побежала капелька яблочного сока. Шуичи вздохнул, неловко переступил с ноги на ногу, а потом… — Ладно! — отмахнулся и с небывалым азартом присоединился к нему, тоже взобравшись на стремянку. Тяжело было признавать, но порой Сайхара ничем не отличался от пронырливого Кокичи, разве что более тщательно это скрывал. Конечно, до серьёзных преступлений дело бы никогда не дошло, но такие мелкие, безобидные проказы почему-то его подкупали и раззадоривали. Создавалось чувство, будто он снова десятилетний мальчик, который лазает, где ему вздумается, и ни о чём не беспокоится. Только Кокичи мог вернуть ему это чувство своей настойчивостью, небрежностью, в чём-то даже безалаберностью. И Шуичи был безумно благодарен ему за это. Он вытянул ладонь, ожидая, что Кокичи даст ему яблоко. Тот уже успел разделаться с половиной своего. — Смотри, чтобы оскомины не было, — Шуичи сказал настороженно, но с улыбкой. — Не будет, — просто ответил Кокичи, а потом неожиданно обернулся и поцеловал его. Сайхара так и замер на месте, пока на губах ощущался сладкий яблочный сок, который подсыхал и становился липким. Это нежное чувство, возникавшее всякий раз, когда Кокичи делался таким молчаливо-ласковым, вновь наполнило грудь, и Шуичи спустя мгновение прижался к влажным губам в ответ. Целовать стоявшего на ступеньку выше мальчика было странно приятно, когда листва от одиночно торчавших веток чуть щекотала лоб, и Шуичи жался и жался к этим яблочно-красным устам, вытягивая шею. Полиэтилен тихо зашуршал под руками, когда Сайхара обхватил ими узкую грудь любимого, держа его, обнимая, желая спуститься к голым ногам и расцеловать поцарапанные коленки. Кокичи целовал его так крепко, так чувственно, что в груди всё трепетало: происходило это отнюдь не часто, хотя дарить друг другу беглые ласки и поцелуи в щёку у них было обычным делом. Но вот так Ома к нему далеко не каждый день прижимался. Отстранившись, только чтобы немного перевести дух, Шуичи и не заметил, как ему всунули под нос яблоко и чётко сказали: «ешь», обрывая все надежды на продолжение. Он усмехнулся, взял яблоко и надкусил. — Ну, как? Всё ещё жалеешь, что сюда припёрся? — спросил Кокичи. — Нет, конечно, нет, — покачал головой Шуичи, вытирая сладкие губы. — То-то же! Благодарить ещё будешь, что я, такой крутой, тебя сюда привёл! Над обедом нам всё-таки придётся постараться, но хотя бы на утро сыты! Пока они стояли на ступеньках, вкушая сочные плоды, он продолжал говорить: — Жаль, конечно, мелочёвки нет, чтоб в магазин сходить. Уже так по мороженому и чипсам соскучился, сплю и вижу! — Откуда ж ей взяться, если ты руками поработать не хочешь? — Шуичи издал смешок. — Да хоть с неба! Что, так сложно что ли чемодан с деньгами скинуть?! Кокичи хотел было сказать что-то ещё, но отвлёкся на внезапный шорох листвы над головой. Точно по заказу на его лоб приземлилась потрёпанная купюра. — О-о-о! — довольно воскликнул он, разглядывая изображение какого-то дяденьки. — Вот всегда бы так! — Что, неужели настоящая?! — Сайхара, не веря своим глазам, приблизился к нему. И вправду настоящая. Кто же её здесь оставил? Может, тот человек, что притащил стремянку? — Ну, теперь есть на что разгуляться! Даже думать над обедом не надо! — Кокичи сказал с широкой улыбкой и сунул купюру себе в карман. — Ты что, оставь на месте! Её же кто-то потерял! — Ну, потерял, а я нашёл, — Ома беспечно пожал плечами, — вернее, она меня нашла. Сама на голову свалилась. Как же тут устоять? Шуичи нервно перебирал край футболки пальцами, представляя, как им ещё к яблокам кражу денег припишут. — Да ладно, не переживай ты, — Кокичи хлопнул его по плечу, похоже, действительно пытаясь успокоить, — смотри, помятая какая. Неизвестно сколько здесь лежала. Непонятно ещё, как под дождём не намокла. Считай, мы её спасли. — как же он может ситуацию с ног на голову перевернуть! — Но, Кокичи… Я не могу взять чьи-то деньги… — Ты не можешь, а я возьму! — снова пожал плечами тот. — Не каждый день вселенная такие подарки преподносит! — Говоришь прям как Кайто… Кокичи поморщился. — Фу, не сравнивай меня со своим Кайто! Мы совершенно разные люди! — затем он протиснулся сквозь Шуичи, спускаясь по ступенькам и заставляя того засмеяться от напористости. — Ты так меня снесёшь, — хихикает Сайхара, начав спускаться вслед за ним. Всё-таки перед этим небрежным и беззаботным мальчишкой невозможно не стать таким же.

***

Кончики пальцев Шуичи краснеют и немного ноют, когда он стирает эту огромную не кончающуюся груду белья, скрючившись над тазом. Боже, он уже спины не чувствует… А одежды так много, будто здесь живут не два человека, а десять. Казалось, он перестирал всё, что только можно, и вдруг появляется она — та самая вещь, о которой вспоминаешь только тогда, когда видишь её. Испытывая острую потребность в том, чтобы размяться, Шуичи оторвался от монотонного занятия и распрямился. Позвонки звонко хрустнули. Вдруг он услышал приглушённое ворчание Кокичи, который, однако, тоже был занят делом и уже какой день ломал голову над починкой старого радио. — Ублюдок, я тебе сейчас все зубы выбью, — ругается он, вертя развалюху перед собой и так, и эдак. Шуичи удивлённо таращится на него, и только тогда Кокичи, кажется, вспоминает, что он здесь не один. — Ой, извини, я не тебе. Ты это, не обращай внимания… Шуичи неловко смеётся. — Что, не получается? — он наблюдает за тем, как Ома разбирает радио и начинает озадаченно изучать его внутренности. — Да оно опять не включается, — бурчит тот, — я же тебя припаял как надо, что опять-то случилось… — Шуичи, если честно, ничего в этом не понимает, но тем не менее продолжает следить за тем, как мальчик копошится. — Вот знаешь, всегда так! Делаешь чё-то, делаешь, потом понимаешь, что где-то ошибся, переделываешь как надо, всё проверишь — и опять не работает! И опять сиди, гадай, чё не так… — Кокичи рассказывает, не отрываясь от своего дела. — И вот самое гадкое: понятия даже имеешь, в чём проблема может быть! Шуичи кивает каждому слову, хотя он никогда с этим не сталкивался. Но почему-то так завораживают эти Кокичевы рассказы о том о сём, что Сайхара готов их слушать часами. — А-а-а, вот оно чё! — воскликнул мальчик, на которого снизошло озарение. И, оценив весь масштаб трагедии, он тут же схватился за волосы и закричал ругательства. —…ну как же так?! Как же так получилось?! — Что такое?.. — обеспокоенно спросил Шуичи. — Да всё, всё! Хоть выбрасывай в пропасть, всё, конец! — Кокичи шумно кидает радио в угол и начинает ходить кругами по комнате. Столько матерных ругательств в одном предложении Шуичи, кажется, ещё никогда не слышал. — Ну это ж надо было так облажаться! О-о-ой! — рычит на себя тот, желая втоптать это несчастное радио в грязь. — Всё уже, можно было и не начинать тогда, раз руки-крюки! — Да что случилось? — Шуичи сам встал с места и поднял неработающее радио с пола. — Да штучка там есть одна, важная, и я её повредил! Криво приделал, так что она больше работать не будет! — коротко объяснил Кокичи, размахивая руками. — Хоть на помойку выбрасывай, толку ноль! Шуичи озадаченно вертит радио в руке, непонятно зачем пытаясь найти эту «штучку». — И что, совсем-совсем починить нельзя? — спрашивает тот, так и не найдя её. — Совсем-совсем! — категорично отвечает Кокичи и уходит в угол дуться на самого себя. Сайхара пытается как-нибудь подбодрить его. — Ну, ладно, не переживай ты так! Подумаешь, радио какое-то… — хотелось сказать что-то ещё, да слова не находились. — Я хотел, чтоб музыка была! Чтоб нам вечером с тобой весело было!.. — выговаривается Кокичи, и его голос даже начинает звучать плаксиво. — Представь, как здорово было бы! Это ж как телик посмотреть! А у меня вышло как всегда! То есть, не вышло! Шуичи мягко обнял его со спины и попытался успокоить. — Ну, ну, мне и так с тобой весело, — он сказал нежнейшим голосом, осторожно поправляя растрёпанные волосы, которые Кокичи безжалостно тянул в разные стороны, — а музыка — чёрт с ней! Можно и в тишине спокойно посидеть. — Но дело ведь не в этом… — всё ещё сопротивляется рассерженный Кокичи. — Т-ш-ш, — не даёт ему закончить Сайхара, — первый блин всегда комом. В следующий раз обязательно получится! Теперь ты уже знаешь, что нужно аккуратнее работать, у тебя уже есть опыт. Всё получится! — он поглаживает взлохмаченную макушку и надеется, что Кокичи только улыбнётся ему в ответ. Но тот не улыбается. Продолжает хмуриться, отчаянно думая о чём-то (вероятно, о том, что могло бы быть, если бы он не облажался), и даже тогда, когда Шуичи решает использовать запрещённый приём — внезапные щекотушки, — тот остаётся неразговорчивым. «Н-да, незадача», — думает Сайхара, — «впервые его таким поникшим вижу. Надо его как-нибудь отвлечь», — и решает вывести на улицу, на свежий воздух, а заодно и выстиранную одежду на верёвку повесить. Снаружи свежо, хорошо, как и всегда, и пахнет морем. Кокичи быстро переключается на разглядывание круглых камушков в воде, и периодически пускает «блинчики», сидя на песке. Ну, хоть где-то блины не комом. Шуичи быстро заканчивает с развешиванием белья (похоже, вся энергия Кокичи перешла к нему, и гора одежды уже не казалась непосильной) и присаживается рядом с ним. Находит самый плоский и продолговатый камень и, примерившись, пускает по воде. Шлёп-шлёп-шлёп. Кокичи не отстаёт и бросает следом. Шлёп-шлёп-шлёп-шлёп. — Четыре — три. Я в ударе, — неожиданно говорит, сбивая Сайхару с толку. — А?.. — Ну счёт наш в игре. Четыре — три. У тебя три раза отскочил, у меня четыре, — объясняет Кокичи и начинает улыбаться так привычно игриво, так беззаботно, как Шуичи уже соскучился. — Кокичи… — он не может сказать ничего больше и обнимает мальчика крепко-крепко, радуясь, что тот снова вернулся в своё обычное состояние. — Не переживай из-за этого так больше, ладно? Пустяки это всё… — Кто из нас больше переживал, ещё можно поспорить, — Кокичи хитро прищурился и ответно прижался к нему.

***

Потом они играют в мяч, Кокичи громко визжит и хохочет, бегая туда-сюда и пытаясь угадать, куда сделает бросок Шуичи, который как назло дразнит его и не кидает. Только вертит мячом и так, и эдак, перекладывая из одной руки в другую, да лыбится довольно. Счёт был давно утерян. Мальчики так разыгрались, что напрочь забыли про все эти числа и раунды. Впрочем, отнюдь не это было для них важным. Понятие того, что без риска и ставок игра не интересна — заблуждение, да и только. Кокичи и Шуичи было совершенно не принципиально то, кто из них выиграет: весёлые возгласы, игривые подначивания и шутки были более волнительными. Это было их лето. Прекрасная пора, когда они носились туда-сюда в надежде всё успеть и каждый день купались в море, плескаясь друг в друга водой. Это время года целиком и полностью принадлежало им, и ничто не имело права его испортить, даже поломанное радио, которое вечером внезапно заработало, заставляя Кокичи воскликнуть громкое «Ура-а!» И Шуичи Сайхара с трепетом откладывает все волнующие воспоминания в памяти, зная, что они будут далеко не последними.