Moonflower

      — Кого, — заканчивает Му Цин вопросом, изучая содержимое ящиков комода, — как ты думаешь, Искатель Цветов под Кровавым Дождём приглашает к себе домой в качестве гостя?       Тот факт, что сейчас он занимает гостевую комнату с Фэн Синем, не имеет большого значения, по крайней мере, с точки зрения ответа на этот вопрос; они здесь по приглашению Се Ляня, а не Хуа Чэна, и хотя тот утверждает, что все, чего хочет его гэгэ, — это то, чего хочет и он сам. Трудно думать об этом как о чем-то другом, кроме как о пустых словах, когда он прищуривает свой единственный темный глаз, смотря на них в тот момент, когда Се Лянь отводит взгляд.       Но факт остается фактом: в его жутком алом дворце посреди Призрачного Города есть комнаты для гостей. Места, где кто-то, кто не Се Лянь, может спать, есть и мыться. Так кого же, черт возьми, он принимает, учитывая его ненависть к Небесным Чиновникам? Каждому из отвратительных жителей города приходит свой черед спать под крышей своего Господина? Если они присмотрятся к кровати, то найдут ли они следы могильной земли?       Эти вопросы, по-видимому, беспокоят Фэн Синя не так сильно, как Му Цина. Пока тот изучает предметы на резных сундуках и низких столиках из черного дерева, он откидывается на спинку кровати, подперев голову рукой, которая вытянута у него за спиной. Поза слишком непринужденная, слишком расслабленная для пребывания в месте, посещаемом покойниками — над воротником даже видна полоска золотистой кожи, подсвеченная теплым красным светом фонарей, и Му Цин ловит себя на том, что отводит взгляд, прежде чем подумать о том, чтобы схватить Фэн Синя удушающим захватом и встряхнуть.       Прошло много времени с тех пор, как они в последний раз дрались. В последнее время спарринг — это больше слова, чем борьба, но иногда Му Цин все еще чувствует, как его пальцы дергаются по бокам с каким-то остаточным желанием схватить его за волосы или одежду, просто чтобы услышать, как он протестует и скулит.       — Ты можешь перестать все трогать? — ворчит Фэн Синь, поворачивая голову в сторону, чтобы подчеркнуть свой свирепый взгляд. — Я тоже ему не доверяю, но Дянься — да. Ничего не случится, так что сейчас ты просто раздражаешь меня.       Му Цин закатывает глаза и тянется к расписному кувшину, стоящему на крышке сундука. Фэн Синь не очень сообразителен; он должен знать, что такого рода комментарии только раззадорят. Слишком легко вывести Фэн Синя из себя, не подчиняясь его глупым требованиям, наблюдать, как его челюсть упрямо сжимается, а густые брови складываются на лбу, когда они сходятся…       Ход мыслей Му Цина прерывается внезапным и сильным ароматом, исходящим из кувшина, когда он снимает крышку.       Это цветочный аромат, что-то ночное, цветущее и манящее. Но запах похож на то, как если бы сотня цветков была раздавлена в одном маленьком горшочке и сохранила всю свою силу, а натиск пыльцы заставляет Му Цина морщить нос в тщетной попытке удержаться от чихания. Бессильный остановить это, он чувствует, как его рука непроизвольно дергается, сжимая кувшин…       Когда он открывает глаза, на черном рукаве виден слой желтой пыльцы.       — Черт, что это? — Фэн Синь садится, перекидывая ноги через край кровати, чтобы встать; его лицо искажено выражением отвращения, предполагающим, что аромат достаточно сильный, чтобы уже достичь его.       — Это просто пыльца, — замечает Му Цин, осторожно поднимая свободную руку, чтобы осмотреть свой рукав.       Просто пыльца…       Просто пыльца в кувшине, в Призрачном Городе, в резиденции Градоначальника. Одновременно верно и то, что большая часть пыльцы в мире безвредна в небольших дозах, просто раздражает весной, когда она наполняет воздух и заставляет людей чихать. А также то, что если Хуа Чэн считает нужным хранить ее в специальном расписном кувшине у себя дома, то, вероятно, она обладает каким-то особым качеством.       Вопрос только в том, какого рода это особое качество. Потому что на каждую сотню безобидных цветов, растущих в саду или в поле, приходится один мощный, особенный или извращенный вариант. Некоторые цветы бессмертны. Некоторые дарят деньги, поэзию или необычайно красивых дочерей. Некоторые содержат яды, достаточно сильные, чтобы убить и мучить любого, кому не повезет прикоснуться к их листьям. А некоторые из них — на самом деле их удивительное количество — возбуждают чувства, ускоряют кровообращение, разжигают в теле тягу к низменным удовольствиям.       Это такие растения, для которых Му Цин прилагал все усилия, чтобы избегать их на протяжении восьмисот лет своей жизни, и до сих пор успешно справлялся. Ну и что, если такой цветок находится здесь, в этом кувшине? Было бы досадно, если бы Искатель Цветов под Кровавым Дождём испортил его труд, как извращенный розыгрыш, но он признает, что это было бы умно; правдоподобно отрицать, что это было сделано только для того, чтобы ослабить или унизить генерала Сюаньчжэня. Тем более после того, как он оказался в ловушке с Наньяном — ему показалось странным, что им сказали жить вместе, будто этот дворец недостаточно велик, чтобы найти две комнаты для гостей, если захотеть. Но в этом есть смысл, если все это часть какой-то неприятной шутки.       В любом случае он не испытывает желания выразить себя в поэзии, и золотая пыльца не превратилась в золотые монеты, пока он смотрит на нее. Итак, если это какое-то проклятое вещество, то…       Тогда, скорее всего, это афродизиак.       Черт.       — Не подходи, — предупреждает Му Цин, когда слышит приближающиеся шаги позади себя, но уже слишком поздно. Фэн Синь слушает Му Цина не больше, чем тот его, поэтому, конечно, он ловит себя на том, что пытается увернуться, когда одна из больших рук Фэн Синя протягивается, чтобы попытаться отобрать у него кувшин.       — Отдай мне гребаную крышку, — требует Фэн Синь, что является почти пустой тратой ругательства из-за небрежного тона, которым оно произнесено. Он прижимается грудью достаточно близко к спине Му Цина, чтобы плотно прижаться к нему. Рука почти обхватывает, когда кружит вокруг его тела, и Му Цин чувствует, как сердце невольно бьется немного быстрее — ему нужно предупредить его. Ему нужно уйти и найти другую комнату, пока они не попали под действие пыльцы вместе.       Му Цин уже чувствует покалывание под кожей, когда отодвигает кувшин подальше от Фэн Синя, извиваясь в нерешительной попытке убежать.       — Я серьезно. Отойди от меня. Это…       Его голос затихает, а лицо краснеет, но, по крайней мере, слова производят желаемый эффект, заставляя Фэн Синя задуматься. Может быть, уже слишком поздно, думает Му Цин, и его сердце сжимается от такой возможности. Одно дело — справляться с последствиями самостоятельно, находя способ подавить потребность своего тела ради самосовершенствования. Но что, если Фэн Синь тоже изо всех сил пытается сопротивляться тем же побуждениям?       У него пересохло во рту, и на секунду единственное, о чем он мог думать — это тепло тела Фэн Синя рядом с ним, просачивающееся сквозь слои их одежды, как настойчивое южное солнце, в честь которого он и назван. Из всех людей, с которыми можно оказаться в ловушке, тот факт, что это он…       — Я говорил тебе не трогать все подряд, — обвиняет Фэн Синь. Даже его дыхание кажется горячим, когда касается обнаженной кожи над воротником Му Цина. — Идиот. Это все из-за тебя — ты бы видел облако, которое поднялось из кувшина.       — Почему ты злишься на меня, а не на того, кто изначально поставил кувшин в комнате? — Му Цин закатывает глаза; доверьтесь Фэн Синю, и он найдет неправильные вещи, на которых можно сосредоточиться. — Кто сказал, что пыльца все равно медленно не повлияла бы на нас? По крайней мере, так мы узнаем, какое у нее свойство. Мы можем…       Он не уверен, когда и как рука Фэн Синя легла ему на талию, но он чувствует, как она внезапно напрягается, притягивая его ближе, словно отработанное движение в бою; пальцы Фэн Синя даже теребят подол его верхней одежды, проводя линию по сложенному шелку.       — Хочешь, чтобы я помог тебе? — спрашивает Фэн Синь. В его голосе слышится грубость, которой не было мгновение назад, даже если вопрос задан осторожно.       Похоже на то, о чем мог бы подумать один из их самых развратных последователей. Чистый как снег Сюаньчжэнь проклят и разрушен Наньяном, подарившим сына, в поместье градоначальника Призрачного Города. Он должен был быть последним человеком, которого Му Цин когда-либо попросил бы помочь ему, и все же…       Его собственные пальцы тянутся вперед, чтобы ухватиться за край комода перед ним, когда он чувствует, как что-то скручивается внизу живота. Это чувство, от которого он должен защищаться; он должен очищать свой разум и тело с помощью сутр, подавляя эти позывы в меру своих возможностей, а не принимать это как неизбежное. Без сомнения, он смог бы выдержать в течение нескольких часов, прежде чем это сломило бы его защиту, и он смог бы вернуть себе немного достоинства.       Но это ли эффективный способ справиться с проблемой?       — При одном условии, — бормочет Му Цин, делая паузу, чтобы облизать пересохшие губы. — Мы никогда не будем говорить об этом. Понятно?       Он чувствует, как Фэн Синь утыкается носом прямо у него за ухом, выдыхает теплыми ровными затяжками; это позволяет легко заметить небольшой сбой в ритме его дыхания, а рука, обнимающая Му Цин за талию, на мгновение напрягается. Но то, что он говорит, совсем не то, чего Му Цин ожидал от этих мимолетных жестов.       — Ты все еще девственник, да?       Ни одно из возможных выражений, которые могли бы сопровождать подобный вопрос, не стоит того, чтобы оборачиваться и смотреть на него. Беспокойство могло бы быть худшим, если бы он увидел его в темно-карих глазах Фэн Синя; одна мысль об этом уже разжигает какой-то слабый огонь, какую-то тоску, которая, как он знает, не является результатом действия пыльцы.       В любом случае его кожа уже покраснела до шеи, когда пыльца распространилась, и он извивается под рукой Фэн Синя.       — Заткнись. Ответь на мой вопрос.       Фэн Синь отвечает не сразу; его пальцы проникают под подол верхней одежды и начинают медленно вести вверх по телу Му Цина, сначала легко, а затем постепенно смелее. Но затем происходят три вещи; его средний палец нажимает вниз и делает пробное движение там, где бутон соска Му Цина прижимается к внутренней стороне одежды, а его зубы царапают место, где ухо и челюсть соединяются с шеей. И то и другое вызывает у Му Цина судорожный вздох.       — Ладно.       Хорошо. Это…       Это хорошо. Эти слова. Эти прикосновения.       Было бы лучше, если бы он мог побыстрее избавиться от одежд, так как они начинают казаться угнетающе тесными и горячими. Большой палец Фэн Синя сошелся с другим, щипок был достаточно сильным, несмотря на слои ткани, чтобы заставить Му Цина извиваться от решительности Фэн Синя. Ощущение не причиняет боли, но оно незнакомое, и тело, к которому никогда так не прикасались, слегка дрожит под совместным вниманием пальцев и губ Фэн Синя. Он задается вопросом, что ему делать со своими руками.       — Там есть, — напоминает ему Му Цин, как только вспоминает, как говорить, — кровать.       — Я знаю, — и Фэн Синь замолкает. Его вторая рука находит путь к бедру Му Цина, и он настойчиво тянет его, чтобы изменить положение таким образом, чтобы ему было легче расстегнуть пояс на талии другого Бога. — Я думал, что она была очень удобна, пока ты… — он резко дергает за пояс, — не прервал мой отдых.       — Я говорил тебе не подходить, — напоминает ему Му Цин, сильно прижимаясь к груди сзади. Не то чтобы он пристально смотрел; его глаза снова закрываются, а губы приоткрываются, когда рука Фэн Синя опускается ниже. Это всего лишь легкое прикосновение, но он чувствует, как возбуждается в ответ, кровь отливает от головы, чтобы вместо этого наполнить его растущее возбуждение.       Вот правда: Му Цин думал об этом раньше, прикидывал, что бы он сделал, если бы во время миссии подвергся воздействию какой-нибудь возбуждающей пыльцы. Если бы ему помогал другой Бог, то было бы лучше, если бы это был Фэн Синь. Он бы его унизил, утянул бы за собой на дно.… и все же он мог бы доверять ему в том, что он не расскажет об этом остальным чиновникам Высших Небес. Просто еще один грязный секрет между ними, новая рана из прошлого, которая добавится ко всем остальным.       — Ты просил меня помочь, — напоминает ему Фэн Синь. Он возвращается к одергиванию мантии Му Цина, стягивая темную ткань самого верхнего слоя с плеч и опуская ее до локтей, прежде чем заняться застежками его нижней одежды. — Если ты передумаешь, я оставлю тебя разбираться с этим самостоятельно. Но, держу пари, ты будешь умолять меня вернуться.       — Иди ты, — рычит Му Цин, когда Фэн Синь расстегивает застежки. Раз, два; они ослаблены, а затем рука Фэн Синя отодвигает ткань в сторону, стягивая ее вместе с верхней одеждой, пока не обнажаются его плечи. Губы прижимаются к тому месту, где шея Му Цина соединяется с плечом, руки возвращаются к груди и скользят по коже.       Это приятно на ощупь. Но этого недостаточно.       Требуется некоторое усилие, чтобы протиснуться между комодом и телом Фэн Синя, чтобы повернуться, но Му Цин справляется с этим, позволяя верхней одежде упасть на пол. Нижняя одежда остается наполовину сброшенной, перехваченной вокруг талии, но он достаточно нетерпелив, чтобы не обращать на это внимания, когда обвивает руками шею Фэн Синя и притягивает его к себе для поцелуя.       Попытка вернуть себе немного контроля кажется такой знакомой, как манера их борьбы. Фэн Синь, кажется, застигнут врасплох, но быстро приспосабливается, и затем его язык облизывает губы Му Цина, приоткрывая их, пока он не может погрузиться в его рот.       Му Цин забывает, как дышать.       Однако каким-то образом ему это удается; его выдох сопровождается непроизвольным всхлипом, а вдох — это ладан и тепло, которые являются всем Фэн Синем, заглушая то, что осталось от аромата пыльцы.       У него нет опыта, чтобы сказать, хорошо целуется Фэн Синь или нет, но он не уверен, что это важно, когда ощущения совершенно новые и захватывающие, и когда его тело жаждет этого. Его пальцы вцепляются в волосы Фэн Синя, и тот издает несколько тихих звуков, которые, кажется, проникают прямо в сердце Му Цина. Его колено сгибается, протискиваясь между ногами Му Цина, и тот жадно прижимается к предлагаемому трению.       — Черт, — выдыхает Фэн Синь ему в губы. — Ты чувствуешь…       — Не разговаривай, — Му Цин пытается прикусить губы Фэн Синя, но скрежет зубов, кажется, только заставляет его тяжело дышать и двигать бедрами вперед.       Это странно; пыльца не причиняет боли так, как он ожидал. Поцелуи и прикосновения разжигают его потребность, но ощущения приятные, даже если он знает, что после этого его духовная сила практически иссякнет. Его разум странно затуманен, что может быть результатом либо пыльцы, либо просто его возбуждения, но даже это… даже это почти облегчение. На этот раз не нужно думать, позволить Фэн Синю руководить его движениями и тянуть обратно к кровати. Он давит на него, наваливаясь всем весом, и Му Цин изо всех сил пытается освободиться от остатков своей мантии, сбрасывая ее ногами, прежде чем Фэн Синь вклинивается между его коленями.       Предплечье Фэн Синя прижимается к его голове, и он задается вопросом, должен ли он чувствовать большее раздражение из-за попытки заключить его в клетку. Подняв глаза, он вынужден встретиться с напряженным взглядом Фэн Синя, отражающим красный, а не обычный янтарный цвет. Без одежды, покрывающей кожу, он может почувствовать холод, витающий в резиденции, но один этот взгляд мог согреть его, зажечь его изнутри.       — Можно прикоснуться к тебе? — другая рука Фэн Синя лежит над грудью Му Цина, вдоль линии его ребер.       Что за глупый вопрос. Му Цин закатил бы глаза, если бы не был так сосредоточен на потребностях своего тела.       — Разве ты не уже?       — Здесь…       Его рука снова скользит ниже и проталкивается между ног Му Цина, чтобы пальцы могли, наконец, обхватить его член, пробно поглаживая, прежде чем обвести большим пальцем головку. Из горла Му Цина вырывается стон, а его собственная рука поднимается, чтобы прикрыть рот, прежде чем он снова опозорится. Но его бедра тоже дергаются, то ли чтобы избавиться от ощущения, то ли в поисках большего, и он видит, как Фэн Синь смотрит вниз, между их телами, а не на раскрасневшееся лицо Му Цина.       — Если я заставлю тебя кончить вот так, — тихо говорит Фэн Синь, когда его рука начинает двигаться в медленном ритме, — то этого будет достаточно? Или я должен войти в тебя, чтобы это засчиталось?       Спина Му Цина выгибается дугой, и он зажмуривается.       — Скажи, как бы ты это сделал, — рука отрывается от его рта достаточно надолго, чтобы произнести это.       — Наверное, так, — рука Фэн Синя замирает; затем исчезает, и Му Цину хочется разрыдаться от внезапной потери. Но он чувствует, как распахивается мантия Фэн Синя, накрывая его бедра, прежде чем он двигается вниз. Секундой позже его собственный член, тяжелый и толстый, прижимается к члену Му Цина, и тот чувствует…       Они всегда были равны — по росту, навыкам, репутации. Однако сейчас трудно не чувствовать себя маленьким и неопытным рядом с Фэн Синем, и он протягивает руку, чтобы вцепиться пальцами в мантию, все еще облегающую чужие широкие плечи. Он открыл глаза и посмотрел вниз, чтобы увидеть, как Фэн Синь обхватывает их обеими руками по всей длине.       — Я хочу посмотреть на тебя, — объясняет Фэн Синь и двигает рукой так, что по телу Му Цина пробегает волна удовольствия, — чтобы запомнить, как ты выглядишь, когда я в тебе.       Дыхание Му Цина становится прерывистым, и он снова выгибается дугой. У него нет точки отсчета, чтобы знать, на что это было бы похоже, но если это так, если это так приятно, возможно, он позволил бы Фэн Синю делать то, что он хотел. Нужно ли, чтобы они сделали это один раз, прежде чем пыльца выветрится? Или это вопрос времени?       — Или… — рука Фэн Синя двигается чуть быстрее. Его голос грубый, прерываемый легкими вздохами, когда он попадает в точку наслаждения. — Я бы развернул тебя и взял сзади. Держу пари, ты бы не держал рот на замке. Я бы попросил тебя двигаться на мне, но не думаю, что ты смог бы это вынести. Ты бы не знал, что с собой делать, да?       Это звучит как оскорбление, и пальцы Му Цина впиваются в плечо Фэн Синя.       — Иди ты, а, — выдыхает он. — Я бы научился.       Фэн Синь наклоняется; его губы находят путь к губам Му Цина, раздвигая их до тех пор, пока у него не остается места для движения языка в такт движениям руки.       Он чувствует это, когда Фэн Синь, наконец, подводит его к краю, давление нарастает, пока внезапно не прекращается. Что-то скользкое выплескивается на живот Му Цина, покрывая руку Фэн Синя, когда он продолжает поглаживать его. Чувства затуманиваются, за исключением запаха и удовольствия, исходящего от их тел. Его челюсть отвисла, и он чувствует, как поцелуи Фэн Синя перемещаются к уголкам его рта, линии подбородка, изгибу скулы.       К тому времени как Фэн Синь издает сдавленный вскрик и изливается себе на руку, Му Цин начинает приходить в себя.       Темные стены и малиновый декор снова появляются перед его глазами. Тепло тела Фэн Синя, прижатого к нему, и легкий холодок в остальной части комнаты.       Однажды ночью гости Кровавого Дождя отправились в поместье Цветка. Се Лянь спросил их, не останутся ли они на одну ночь, пока он будет занят, что почти наверняка было эвфемизмом, но Му Цин не ожидал, что будет заниматься чем-то, и уж точно не с Фэн Синем… гребаная пыльца?! И правда, гребаная пыльца…       Он изо всех сил пытается сесть, его разум внезапно стал таким же острым, как обычно. Только Фэн Синь с силой толкает его обратно на кровать подозрительно липкой рукой, что заставляет его остановиться, даже если он без особого энтузиазма пытается сопротивляться.       Фэн Синь по-прежнему выглядит прекрасно.       Му Цину не нравится, что эта мысль вырывается на первый план, но он ничего не может с собой поделать; волосы Фэн Синя немного растрепаны, лента, которая обычно аккуратно завязывает их, развязалась и падает на обнаженное плечо. Его губы припухли от их поцелуев, отражая сияние фонарей. Под его расстегнутой одеждой проглядывают округлые мускулы.       В конце концов, в воздухе все еще витает запах пыльцы. Му Цин, несмотря на это, делает глубокий вдох и убирает руки от того места, где Фэн Синь пытался их прижать, на мгновение прикусывая губу.       — Недостаточно хорошо.       Фэн Синь садится, отодвигаясь назад так, что оказывается на коленях над Му Цином. На его лице смесь недоверия и раздражения, что для него не редкость.       — Что? Я просто… я лишил тебя девственности, и это все, что ты можешь сказать? Недостаточно хорошо?       — Пыльца, — объясняет Му Цин, слишком уставший, чтобы объяснять большими словами. — Ты должен сделать это снова.       Ему кажется, что когда Фэн Синь наклоняется, чтобы снова поцеловать его, он чувствует, как тот произносит слова:       — Я тебя ненавижу, — у его губ.

———

      Богам не нужно спать. Хуа Чэн знал об этом, когда предложил им комнату с кроватью, но Му Цин все еще не уверен, что кувшин с пыльцой не был ловушкой. Сон не приходит, и он задается вопросом, скажет ли Се Лянь, когда они снова соберутся жутковато серым утром, что что-то не так в том, как Фэн Синь и Му Цин не смотрят друг на друга.       Но конфронтация с Хуа Чэном означала бы разговор, в котором Му Цин не заинтересован, и на этот раз никаких хитрых ухмылок, никаких наводящих комментариев о том, что он наслаждается его гостеприимством.       И только когда Се Лянь настаивает на том, чтобы перед уходом заглянуть в сад, открывается весь ужас.       Они отступают, когда по каменистой дорожке разносится знакомый запах — такой же, как та сильная и манящая пыльца из комнаты. Му Цин с тревогой смотрит на Фэн Синя, он полностью ожидает, что, по крайней мере, еще один человек будет так же обеспокоен, когда он протянет руку.       Но на этот раз это всего лишь его голос.       — Дянься, подожди.       Се Лянь моргает.       — Что-то не так?       — Этот запах, — Му Цин чувствует, как краснеет его лицо, когда разум забегает вперед, проигрывая сценарий — они здесь, в саду, когда пыльца достигает их, снова воздействуя на них так, как в эту ночь. — Этот цветок. Нам нужно…       Хуа Чэн с любопытством склоняет голову набок.       — Это чрезвычайно редкий сорт роз. Вы его знаете?       Му Цин в отчаянии бросает взгляд на Фэн Синя, надеясь, что тот вмешается и поможет, но его лицо морщится от того, как сильно он хмурится, когда смотрит на клочок травы.       — Эта пыльца — афродизиак…       Хуа Чэн смеется.       — Кто сказал? Ничего подобного. У него приятный аромат, и я часто приношу его в поместье, так что, поверьте, я узнал бы самым первым, если бы у него были какие-то особые свойства.       Му Цин чувствует, как у него отвисает челюсть, и он поспешно закрывает ее, одергивая рукава и складывая руки на груди.       Это не афродизиак. Просто цветок.       Просто обычный цветок.       Прошлой ночью он почти переспал с Фэн Синем из-за того, что могло бы вырасти в обычном саду.       Краем глаза он видит, как напрягается Фэн Синь, когда до него доходит новая информация. Если это была не пыльца, тогда почему он так отчаянно хотел, чтобы Фэн Синь прикоснулся к нему? Почему Фэн Синь тоже хотел этого? Это означало, что независимо от какого-то внешнего влияния, они хотели обладать телами друг друга…       Се Лянь говорит что-то и призывает их продолжать идти, и только нежное прикосновение Фэн Синя к локтю Му Цина заставляет его вернуться к движению, хотя его лицо такое же багровое, как стены поместья Хуа Чэна.