Подделки

Гаррус резко сел в кровати. Дыхание сбилось, кожа покрылась липкой испариной, и его колотил озноб, хотя на дисплее часов высвечивалась нормальная комнатная температура. Проклятый сон. Гаррус потер глаза, а потом запрокинул голову на высокую спинку кровати и уставился в потолок. Люка не было. Кто б мог подумать, что он станет скучать по садистской шутке Призрака. Чертов Призрак. Чертовы Жнецы. Чертова Шепард! Кулак с размаху впечатался в спинку кровати. Раздавшийся глухой звук не принес никакого удовлетворения. Все они были мертвы. Им уже не выскажешь претензии, разве что пойти в музей и попытаться отпинать какие-нибудь останки Жнеца, ставшие теперь бессмысленным металлоломом. Или пойти к мемориалу и начать разговаривать с камнями, как регулярно делают Джокер, Кайден и еще кое-кто из старой команды. Гаррусу не помогало. Он даже не верил, что остальным помогает. Хотя дьявол его знает, может и помогает. Может, они могут ненадолго обмануть себя, глядя на голограмму и вспоминая… Чертов мемориал. Чертова голограмма. Гаррус выбрался из постели и проковылял на кухню. Ноги слушались плохо, заплетались и были словно ватные. Он вчера пил? Вязкий туман не давал вспомнить наверняка, но бар точно присутствовал… «Если что, подожди меня в баре». Кружка с оглушительным звоном разбилась о стену. Этот звук был куда лучше. Проклятый мемориал. Он был слишком хорош. Она была слишком хороша на той голограмме. Как живая… если не трогать и не заглядывать в глаза — вообще не отличишь. Сучьи технологии. Какому ублюдку пришла в голову эта идея? Резкий запах алкоголя наполнил застывший воздух, когда Гаррус плеснул в пыльный стакан декстро-виски. Что они там говорили, когда затеяли это? Сохранить ее образ? Сделать так, чтоб запомнили как живого человека, а не идеальную статую? Ни хера они не знали о ней как о живом человеке! Ни как она в шутку коверкала слова на инопланетных языках, хотя точно знала, как произносится правильно. Ни как смешно морщила нос. Ни как дралась в спарринге до полного изнеможения, когда теряла бойцов, а все потому, что чувствовала свою ответственность. Чертову ответственность за всю чертову Галактику! И потому не могла себе позволить даже напиться хоть раз до потери сознания, когда все становилось невмоготу, ведь «вдруг что-то случится, пока я буду в отключке»… Они не знали, как она ненавидела туфли на каблуках и что в каюте на Нормандии у нее до последних дней кроме хомяка был еще Старик Джозеф — мендуарский кактус в память о ее несостоявшейся фермерской карьере. — Почему ты назвала его так? — О, — Шепард усмехнулась, запрокидывая руки за голову и сладко потягиваясь. — это в честь одного нашего соседа. Он был очень старый, мы — дети — считали, что ему лет двести. Он был как сморщенный сухофрукт, но при этом энергии в нем было на троих, а вредности нутра — на полный армейский взвод. Всегда находил как отбрить любого. Иногда кидался через забор яблоками, причем прицельно. Жена у него была и годилась ему в дочки, если не во внучки, родители все время говорили, что она за него вышла ради денег. Мол, старик скоро помрет, а ей достанется процветающая ферма и внушительный счет. А потом она пропала куда-то. Говорили, что сбежала, потому что попыталась старика Джозефа отравить, устав ждать наследство, а он не только не помер, так еще и догадался. — Шепард сделала страшные глаза. — мальчишки в нашей компании были убеждены, что он ее просто пришил, закопал на заднем дворе, а всем наврал про побег. Мы даже лазали к нему на участок искать ее могилу. Гаррус рассмеялся. — И как? — Не нашли, и старик был оправдан за отсутствием доказательств, — Шепард фыркнула. — Так что он, — она указала на кактус, — носит это имя, чтобы быть таким же живучим и непотопляемым, как Старик Джозеф. Гаррус залпом выпил стакан и потянулся за бутылкой снова. Старик Джозеф не пережил приземление на ту забытую Духами планету. Его горшок разлетелся, а его самого расплющило упавшей тумбочкой. Когда Гаррус вошел в каюту, пол в том месте еще влажно поблескивал в мигающем свете сбоящих ламп. Хомяк просто исчез. Джокер считал, что он сбежал с корабля, пока они его чинили, нашел себе на той планете хорошенькую фиолетово-бирюзовую самочку и начал новую жизнь. Гаррус с ним не спорил. Ни к чему было произносить вслух очевидные вещи. А то, что шутки у Джокера после ослепительной красной вспышки стали вымученными и несмешными — было одной из самых очевидных вещей в этой проклятой, пустой Галактике. Воспоминание о Джокере вернуло мысли к чертову мемориалу. Гаррус не сомневался, что бывший пилот ходит к нему не только разговаривать с фальшивой Шепард, но и смотреть голографическое «шоу», которое проигрывалось каждые два часа и показывало всю команду обеих «Нормандий». В том числе СУЗИ. Ей, как и Легиону, досталось куда меньше времени в кадре, чем органическим участникам, споры насчет искусственного интеллекта все еще велись и даже стали ожесточеннее, но все-таки вовсе исключить этих двоих оказалось невозможным. Гаррус помнил, как Джокер, усмехаясь за стаканом виски, сказал, что прострелит башку любому, кто решит выкинуть их из истории. Он бы так и сделал, Гаррус не сомневался. В нем тоже что-то поломалось после той вспышки. Именно поэтому, доставив корабль на Землю, он больше не сел за его штурвал и проявил удивившее многих безразличие к его дальнейшей судьбе. Именно поэтому он никогда не ходил смотреть на него, когда было решено вывести корабль из эксплуатации и сделать из него музейный экспонат. «Любоваться трупами — это не ко мне», — как-то сказал Джокер по пьяни, когда Кайдену хватило ума спросить его про эту странность напрямую. Спасибо и на том, что, услышав ответ, додумался не переспрашивать, что это значит. Гаррус взял третий стакан и рухнул на диван. Хорошо жить в маленькой квартире: пару шагов, и ты уже в гостиной, еще три — и можешь ложиться спать или тащить свою бессмысленную тушу в душ. Джокеру было просто. Не хочешь видеть труп, в который превратилась «Нормандия» без СУЗИ, — не ходи в сраный музей. Гаррусу такой роскоши не перепало. К мемориалу он не ходил, если его не волокли туда на какие-нибудь поганые официальные церемонии, но с недавних пор в городе начала распространяться новая мода — стремительная и вездесущая, как какой-нибудь мор. Бабам резко захотелось быть похожими на Шепард. Многие из них — видимо, та часть, у которой были хоть какие-то мозги, — побежали записываться в армию и на курсы боевой подготовки. Это казалось хотя бы логичным, и, похоже, Альянс своей вездесущей, докучливой пропагандой добивался именно этого. Мало им было того, что эта женщина всю жизнь гробила себя, спасая их задницы, и в итоге таки угробила, нет, они нашли способ использовать ее и после смерти. Что такого, ей-то уже все равно. Звук когтей, скребущих по стеклу стакана, был мерзким. Ввинчивался в мозг ржавым болтом и продирал по позвоночнику. Но все же недостаточно мерзким, чтобы прервать цепочку мыслей. Была и другая часть фанаток, которым не нужна была слава героини войны, статус СПЕКТРа, зачисление в N7 или еще хоть что-то настоящее — им просто нравился «стиль Шепард». Улицы города наводнили девицы с ее стрижкой и в ее одежде, в барах то и дело можно было услышать обрывки ее «коронных» фраз, про которые было известно. Некоторые особо отбитые шли в этом пошлом маскараде еще дальше: начинали мутить с турианцами и делали пластический грим, имитирующий ее внешность или шрамы. Шрамы бесили Гарруса особенно сильно. Он знал историю всех меток, оставшихся на теле Шепард. Он знал, чего стоила каждая. Представлял, на какую глубину тянутся кровавые корни бледных росчерков на смуглой коже. А эти суки гримировались, потому что «она так круто выглядит с этими шрамами!». Гаррус выпил, снова залпом, и с тоской посмотрел на расстояние до кухни. Бутылка осталась там. Кажется, он нарочно ее там оставил, чтобы остановиться на третьем стакане, ведь идти за нею отсюда будет лень. Хороший план. Рабочий. Действительно лень. Стакан полетел в стену, потому что на кой дьявол он нужен, если за выпивкой идти лень. На кой дьявол он вообще держит эти стаканы, когда пьет всегда один? С возникновением этой чертовой моды по улицам ходить порой было просто невозможно. Особенно поначалу, когда эти оголтелые фанатки еще и узнавали его и пытались флиртовать. Тогда Гаррусу частенько приходила на ум мысль о том, что красный луч все же не был столь уж безвреден для органиков и кое-кому мозги сплавил не хуже, чем гетам. Только почему-то эти ходили себе и ничуть не жаловались. Ну разве что на грубость, с которой он их отшивал. Впрочем, значок полиции немного выручал. Самую малость. Пушка выручала бы еще лучше, но почему-то отстреливать больных на голову идиоток начальство не позволяло. Немного получше стало, когда он перевелся в другой район. Дно здесь было — почти как на Омеге. А временами даже не «почти», а точь-в-точь. Старая добрая Омега, вот все к тебе и вернулось. Права была Ария, когда однажды сказала ему, что Омега на удивление быстро вросла в его кости и теперь уже не отпустит, сколько ни трепыхайся. Тогда, в контексте ситуации, казалось, что это намек на его ссору с бандами и ее закономерный итог, но теперь Гаррус понимал, что азари имела в виду совсем другое. И была права. В возвращении на Омегу — пусть и в другом месте — чувствовалась мрачная ирония, но Гаррус не жаловался. Здешнему сброду было не до подобных глупостей, все занимались выживанием. Образ Шепард, воплощенный вживую, встречался разве что в борделях, но туда можно было просто не ходить. Не хочешь видеть, как очередная шлюшка, загримированная под твою любимую женщину, раздвигает перед кем-то ноги — не переступай порог заведения, где предлагают такие услуги. Все просто. У Гарруса получалось. Но потом — как только жизнь стала входить в колею — какой-то ублюдок решил, что больных на голову идиоток отстреливать все-таки стоит. В тот день к Гаррусу в отделение пришел офицер, знакомый еще по прошлому участку. В своей ухоженной, блестящей броне и с аккуратной стрижкой он казался в их гадюшнике белой вороной, да и вокруг смотрел не как офицер полиции, а как наивный турист с фотоаппаратом на шее, которому пообещали показать лазурные пляжи Вермайера, а вместо них привезли смотреть на ядерное пепелище, оставшееся на месте лабораторного комплекса Сарэна. Гаррус тогда подумал, что участок и правда отличает от какого-нибудь притона лишь несколько деталей, теряющихся в общей атмосфере неустроенности и упадка. — Что тут забыл? — не здороваясь, спросил Гаррус, поскольку этот тип мог прийти только по его душу. — О, Гаррус, день добрый, — паренек попытался выдать дружелюбную улыбку, и она прибавила ему еще пять очков к образу наивного туриста, забредшего на ядерный полигон. Нет. Десять очков. — Мне велели передать тебе сообщение о переводе. Он протянул Гаррусу датапад. — Почему не отправили по почте? — Отправили. Но ты не читаешь письма. — Парень хмыкнул, посмотрев на Гарруса с таким забавным неодобрением, что турианец едва не расхохотался. На лице мальчишки крупными буквами было написано «А меня бы за такое уже уволили. Обидно». Это ж надо, считает, будто Гаррусу что-то прощают потому, что он герой войны. Молодой еще, салага. Не знает, что надо было б начальству — в два счета выставили бы в «почетную отставку» или еще куда-нибудь с не менее дерьмовой формулировкой. Да только маловато желающих работать в таком клоповнике за имеющуюся зарплату. И еще меньше среди них тех, кто тут же не подсядет на наркопотоки и будет выдавать хоть какую-никакую эффективность. Уж что-что, а эффективность Гаррус выдавать умел. Не то чтобы без издержек в виде поломанных конечностей, но тут уж берите, что дают. — А, точно, — даже не подумал извиняться он. — И куда меня переводят? Неужели нашлась дыра еще поглубже этой? — Обратно наверх, — сказал парень. — Там…появилось одно дело… начальство считает, что твои знания могут помочь в расследовании. — Что за дело? — Я… — парень откровенно замялся, огляделся, будто высматривал пути отхода. Гаррус нахмурился. — Чего ломаешься, как девка перед койкой? Что за дело? — Все материалы тебе отправили, — быстро ответил парень, видимо, найдя наконец нужный аргумент. — Меня не поставили в известность о том, подлежит ли оно разглашению, так что, сам понимаешь. — Ясно. — Гаррус кивнул, отдал ему датапад и вернулся к набору текста, но через несколько секунд поднял глаза. Парень все еще был на месте, хотя по всем прикидкам должен был дать деру сразу же, как выполнил свою суицидальную миссию. — Что еще? — Ты должен пойти со мной, — выдавил парень, — начальство, оно…мне сказали тебя привести. — Наручники-то взял? — ощерился турианец. — …Что? Гаррус закатил глаза и кивнул на стул в коридоре. Парень посмотрел туда с сомнением — что правильно, Гаррус бы тоже туда садиться побрезговал. — Ты не пойдешь?.. — Пойду. Но сначала мне надо оформить вон того барыгу, — Гаррус когтем указал на батарианца, который сложился чуть ли ни вдвое на скамье и пытался зажимать скованными руками разбитый нос, кровь с которого медленно капала на пол. — И ту сладкую парочку ворья. — Коготь переместился к паре ворча. У одного икра была уже забинтована, а со вторым как раз работал медик, перемежая процедуру обработки простреленного колена с обещаниями прострелить и второе, если он не закроет пасть. — Это ты их так?.. — Оказал сопротивление при задержании, — коготь переместился к батарианцу, который, заметив, прогнусавил что-то злобно-невнятное. — Пытались скрыться с места преступления, — коготь вернулся к ворча. Гаррус рыкнул, вспоминая тот паскудный день. Той ночью ему приснилась Шепард — верный признак. Она снилась ему каждую ночь, но иногда — по-особенному, и он знал — это знак: день будет дрянь. Наверное, стоило послать начальство подальше и вернуться на Омегу. Как в прошлый раз. Вдруг бы сработало? В конце концов, в прошлый раз, садясь в челнок, он тоже был на все сто уверен, что Шепард мертва. И как и в этот раз, он не видел тела. Может, стоило провернуть этот план прямо в тот день, когда директор передал ему данные. Какого черта он так не сделал? Гаррус не знал ни тогда, ни сейчас, когда ненавидящим взглядом смотрел на разложенные на журнальном столе бумаги. Оказалось, в верхнем городе завелся маньяк. Ну, казалось бы, что такого. В таких городах всегда есть пара-тройка, это даже не странно — обычная статистика. Если в одном пространстве запереть много миллионов — кто-нибудь непременно спятит. Но этот решил двинуться на Шепард, чтоб ей. Холодная часть рассудка Гарруса не была удивлена. В конце концов, если уйма людей вокруг зациклилась на ней, как тринадцатилетние фанатки на поп-музыканте, то почему бы какому-то психу к ним не присоединиться? Но эмоциональная часть личности рвала и метала, мечтая отвернуть ублюдку башку. Не за то, что убивал этих мерзавок — к ним в кои-то веки Гаррус не испытывал ни малейшего сочувствия, — а за то, что из-за его художеств снова придется погрузиться в эту едкую атмосферу фанатского безумия. Снова придется видеть ее мертвой. Раз за разом. Снова и снова. Во сне, а потом наяву. В эпизодах памяти, а потом на фото в делах. Голограмма у мемориала — если ее не трогать и не заглядывать в глаза, была чертовски похожа на Шепард. И тех, кого изображали эти фото — нельзя было коснуться, а их глаза — даже если были открыты — уже ничего не отражали. Они были чертовски похожи на Шепард. Мертвыми они были похожи на нее куда больше, чем живыми. И это сводило Гарруса с ума. Голос директора отзывался в голове слабым эхом. Он говорил что-то о том, как сожалеет, что приходится привлекать к этому Гарруса, но у них нет выбора, поскольку расследование зашло в тупик, и, возможно, Гаррус как тот, кто знал настоящую Шепард, сумеет увидеть в этих делах что-то, что они упустили. Возможно, он найдет зацепку. Гаррус потер пластины на переносице и сильно зажмурился, так, что перед глазами замелькали пятна. Потом резко открыл глаза, выдохнул, поднялся на ноги и сделал те самые три шага до душа. Вода, брызнувшая из лейки, заставила инстинктивно дернуться и зашипеть. Холодная. Такая холодная, что кажется, будто она сдирает верхний слой с пластин, обнажая их пористое кровавое нутро. Почти такая же холодная, как Новерия. О, проклятая Новерия, как же там было холодно! И за каким дьяволом он туда потащился? Вспомнить бы… голова ныла, память неохотно отвечала на запросы. Это было в самом начале погони за Сарэном, Шепард еще не представляла себе нюансов сухой фразы из учебника ксенобиологии про «турианцы — теплолюбивая раса с планеты Палавен». Но он-то знал. Прекрасно отдавал себе отчет, что стоит теплоконтролю в броне засбоить, и он там просто-напросто подохнет. И все же напросился в группу высадки. Шепард была наблюдательной, поняла все после первой же вылазки и отчитала его, как зеленого салагу. За дело в общем-то. И спросила, зачем он это сделал. Что же он ответил? Никак не вспомнить. Гаррус наклонил голову, подставляя под холодные струи воротник. Дыхание перехватило на секунду от обжигающего холода. Был ли у него тогда ответ в принципе? Была ли теперь разница. Гаррус сгорбился в тесном пространстве душевой и закрыл глаза. Позволяя воде заливаться под гребень. Казалось, она промораживает мозг. Это отрезвляло, встряхивало, как электрошок, вытаскивая организм из вязкого болота похмелья и многодневного, непроходящего утомления. Но это не помогало заглушать воспоминания. Временами у него случались почти нормальные дни, но куда больше было тех, во время которых любая мелочь могла вытащить из памяти каскад мучительных воспоминаний. Сегодняшний день обещал быть именно таким. Даже когда холод стало невозможно терпеть, и тело начала колотить крупная дрожь, Гаррус не мог избавиться от разворачивающихся перед глазами картинок. Не мог перестать вспоминать, как звучал ее смех, когда смешивался со звуками льющейся воды. В капитанской душевой на «Нормандии» было много места, но при этом — ужасно неудобная душевая лейка. Во всяком случае для того, чтоб стоять под ней вдвоем. — Сдадим каракатиц в металлолом и надо будет сделать дома нормальный душ. Ее нарочито деловой тон вызывал улыбку, Гаррус обнял ее за талию и уткнулся лицом в макушку. Ее волосы, намокая, делались по-особенному гладкими, ему нравилось это ощущение. — Что в твоем представлении «нормальный»? — Ну-у-у… комната не меньше этой, — начала перечислять она, демонстративно загибая пальцы, по которым сбегали струйки воды, — и на потолке система тропического душа,чтоб лилось вертикально вниз, как во время дождя. И много растений, каких-нибудь не особо прихотливых, в идеале, чтобы выдержали мой уровень ухода. Он рассмеялся. Не столько над какими-то словами, сколько просто так. Просто потому, что в этот момент он был счастлив. За дверями их ждала война, перемалывающая целые планеты, война, в которой сила была не на их стороне, а все их надежды были направлены на неизвестную, никому не понятную технологию, созданную пятьдесят тысяч лет назад. Никто из них мог не пережить завтрашнего дня. Или послезавтрашнего. И это был бы не худший сценарий, ведь они могли и выжить, чтобы пронаблюдать гибель их мира… и все же в тот момент, обнимая Шепард под обжигающе горячим душем и слушая ее маленькие планы на жизнь-после-войны, Гаррус был счастлив. Резкий звук входящего вызова вырвал Гарруса из воспоминаний. Возвращение в реальность оказалось таким внезапным, что его тряхнуло. Он отпрянул от стены, часто-часто моргая, и ударился гребнем о противоположную. Эта душевая не предназначалась для того, чтобы водить сюда подружек, тут и одному-то было тесно. Чертыхнувшись, Гаррус вывалился из пластикового куба, наплевав на воду, продолжавшую течь, и пошел на кухню, где оставил омнитул. Его продолжало трясти, пальцы не сразу попали по кнопке приема. — Офицер Вакариан, — во всплывшем над портативной консолью окне высветилось лицо Хелены, старшего детектива в отделении, к которому его временно приписали. Она была человеком средних лет, немного постарше Шепард… или такой же, если бы… — Что надо? Гаррус не знал, почему хамит ей. Хелена была отличным профессионалом и очень проницательной женщиной. Женщиной с тысячью лиц, можно сказать. Она ухитрялась найти подходящую манеру общения для каждого сослуживца, причем порой это были совершенно разные манеры. С кем-то — идеальная вежливость, с кем-то — веселое панибратство, с кем-то — лаконичность, возведенная в Абсолют. Она не заслуживала хамства. Но Гаррус не находил в себе сил реализовать этот вывод на практике. — Бар «Крионик Старс» в девятом районе, рядом с фабрикой полимеров. Нужно ваше присутствие. Как можно быстрее. Сказав это, она отключилась. Гаррус еще полминуты смотрел на омнитул, спрашивая себя, что вообще он здесь делает, а после стукнул кулаком по столу и сделал другие три шага — до спальни, в одном углу которой была свалена броня и штатное (и не только) оружие. Да здравствует чудный новый день, будь он проклят.