Э. М. А.

Изана не понимал, что происходит. Когда он открыл глаза, его встретил лишь унылый белый потолок с отслаивающейся от него краской. Вокруг была пустота, ни людей, ни звуков, ни даже собственных мыслей. Ни-че-го. Он открывал глаза, смотрел в потолок, потом закрывал и вновь видел ту же белую поверхность с отслаивающейся краской. Правая рука ныла от боли, но Курокаву словно сковывало цепью и он не мог даже пошевелиться, потому что при всем желании, тело будто не слушалось, а глаза смотрели в одну точку. Он тосковал по чему-то очень родному и теплому, самому дорогому для него и при этом не мог вспомнить, кого же ему не хватало. Все, что он помнил - это моменты после пробуждения: белый потолок и тихое капание чего-то. В его маленьком мире не было ничего важного или ценного. Здесь не было времени, он не знал день сейчас или ночь, сколько дней прошло и что же случилось. Все превратилось в один долгий, бессмысленный, освещённый холодным светом лампы день. А потом в его комнату зашла женщина, одетая в медицинскую форму. Только в этот момент Курокава осознал, что находится в больнице, и вспомнил про свою руку, которая, как ему казалось, даже не ныла болезненной полосой вдоль кости. Врач приветливо ему улыбнулась. Она поздоровалась и представилась, а потом… Курокава не помнил. Изана не понимал, почему его сознание было столь спутанным. Он не мог отличить день от ночи, понять прошло пять минут или целый час, он тонул в монотонной глади времени и его утягивало все сильнее. А еще он терялся в своих воспоминаниях. Его память не только лишилась какого-то очень значимого куска пазла, но и способности отличать сон от реальности. Курокава не понимал, спал ли он сегодня, было ли то время, которое он охарактеризовал как «сегодня» одним или несколькими днями? Что было сном, а что реальностью? Этот вопрос волновал его больше всего. Он пытался сложить рассыпанный пазл воспоминаний в более-менее целую картину... Но не мог. Он помнил пред собой мужчину в темной одежде, которая выделяла его на фоне белых-белых стен и потолка. Он был там словно лишним кусочком и из-за него пазл не сходился. А может и не было никакого мужчины в черном, а была лишь женщина в белом? Например, та самая медсестра, которая точно заходила к нему, запомнившаяся ему относительно отчётливо. Изана оправдывал такие сильные сомнения и неточности для себя тем, что во снах нет логики или четкой линии и повествования. Это точно было сном, решил для себя Изана и все равно попытался восстановить его из памяти, потому что заняться ему было больше нечем. Во сне он сидел на своей кушетке и все его тело сковывало бесконечным тяжелым страхом. Он чувствовал себя подобно статуе, застывшей в некрасивой позе со сгорбленной спиной. И только губами он мог шевелить. Изана, к своему огромному удивлению, не запинался, губы его не дрожали, а наоборот, еле двигались, а слова, которые он говорил, были тягучие, тяжелые, грязные. Ему было больно. И не в руке, заботливо замотанной каким-то врачом. Болела голова, в ней проносились, словно кадры какого-то кино, картинки, содержание которых его пугало. Яростно билось сердце и каждый его удар, казалось, приносил ему колющую боль, будто с каждым сокращением этой мышцы, каждым словом Изаны в неё втыкали по одной игле и дальше оно сжималось с ними внутри. Это объясняло, почему ему с каждой секундой становилось все больнее. А мужчина видел, как ему плохо, но зачем-то давил на него все сильнее. Говори-говори-говори! Когда Изана сказал всё, что знал, мужчина зачем-то начал задавать вопрос на каждое сказанное им ранее слово. Все уточнял и уточнял что-то. А потом все закончилось, но оцепенение никак не проходило. Мужчина будто растворился, как часто бывает во снах, но для Изаны уже ничего не имело значения. Его душа будто отделилась от тела, но вместо свободного полета его сковали в узкую темную коробку. Было холодно и почему-то совсем не больно. Время будто остановилось и одновременно с этим, казалось, текло с такой невероятной скоростью, что Курокава даже думать не успевал, как проходили целые столетия. А может времени и вовсе не было? Изана чувствовал лишь пустоту, звенящую и непрекращающуюся. Он сам не мог испытывать никаких эмоций, страх, сковающий его до этого, пропал, как и все его чувства, и остался где-то там. Не было эмоций, не было звуков, не было боли. И он все тонул в пучине холода и пустоты, как вдруг все прекратилось. Мир вокруг резко оттаял, рука заболела пульсирующей, резкой и при этом острой болью, все потеплело и страх настиг его снова. Сердце бешено билось. Изана был так рад оказаться снова здесь, в сознании, что даже обрадовался липкому страху. Пустоты больше не было. Но была вытеснившая пустоту она. Эма. Изана вновь открыл глаза и заметил движение на периферии. И впервые нашел силы повернуть голову. Эма сидела на стуле и болтала ногами в длинных белых носках, теребя в руках край своей светло-розовой, длинной пижамной кофты с белыми следами кошачьих лап, скрывающей край коротких шорт того же цвета. Курокава думал, что не видел сестру целую наполненную лишь пустотой вечность. Он осмотрел её с ног до головы и почему то удивился, что её волосы не были красными. А потом сам не понял, почему это пришло ему в голову. Эме было шесть и она никогда не красила свои волосы, было очевидно, что её волосы были такими, какими должны были быть — цвета, который напоминал старшему брату золотистый песок на побережье. Изана впервые сел на своей койке и потянулся к сестре с раскрытыми для объятий руками. Девочка быстро перебралась к нему на койку и прижалась к нему, поставив острый подбородок на чужое плечо. Изана наконец был дома. — Где же ты была? — сразу же спрашивает Изана, прижимая сестру ещё крепче, чувствуя под пальцами хлопковую ткань пижамы, нагретую теплом чужого тела. Почему-то ему важно доказать самому себе, что все это происходит по-настоящему. Но сейчас Изане так тепло, что он больше не сомневается в реальности происходящего. Его вопрос повисает в воздухе и остается без ответа, но это и не было важно. Было важно, что Эма живая. Родная, теплая и счастливая. Это единственное, что сейчас для него важно. Девочка разрывает объятия и присаживается на край койки, болтая ногами в воздухе. Бормочет ему что-то несуразное о том, что он спал и спал, а ей было так скучно без него. — Я скучала, — громко всхлипывая говорит девочка, прикусив щёку с внутренней стороны. Она всегда так делала, когда обижалась. Изана на это лишь хихикает, прикрывая ладонью свою улыбку, чтобы не расстроить сестру еще больше. — Я тоже, Эма, я тоже. Я обещаю, что больше тебя не оставлю, — Изана потянулся обнять маленькую девочку, но она лишь повернула голову в его сторону, слегка отстраняясь. Тогда старший Курокава спрашивает у неё, наигранно надув губы, парудируя сестру: — А ты мне что-нибудь пообещаешь? — Ох, братец, уж поверь, я теперь никогда тебя не покину, — протянула Эма. От этих слов по спине Изаны пробежали мурашки. Было в этой фразе, в этом всем что-то зловещее, был какой-то подвох, который он сам не мог почувствовать. А потом его сестра лучезарно улыбнулась и разогнала все его тяжёлые мысли. После бесконечной пустоты видеть сестру вновь было подобно благословению. Он снова притянул ее к себе и сжал в объятиях даже сильнее, чем было нужно. Так прошли несколько минут или несколько часов? Изана терялся во времени даже когда рядом была младшая сестрица, не замолкавшая больше чем на две минуты, и почти не дававшая ему вставить хоть слово в ее длинный монолог. И все же он был счастлив. И потом в его палату снова вошла женщина. Изана узнал её, она приходила к нему до его кошмара, по-другому этот сон назвать он бы и не решился. Она легко улыбнулась и подошла к нему ближе. — Изана, милый, как ты себя чувствуешь? Выглядишь неважно. Она приложила ладонь к его вспотевшему лбу. Её холодные руки успокаивали, как и её нежный голос. Девушка была совсем юной. Он посмотрел на её бейджик и увидел её имя — Огай Йосано. — Мне снился кошмар, но ничего страшного. Эма пришла и я уже успокоился. Йосано цокнула. — Эма значит. Я буду вынуждена опять наругать этих детишек. Просила же не ходить в чужие палаты. Как фамилия девчушки хоть? — Эма Сано. Она моя младшая сестра. Значит она тоже лежит в больнице? И что с ней тогда случилось? Я все пытаюсь вспомнить, как я руку поранил и то не получается, — Изана неловко усмехнулся, зарывшись здоровой рукой в свои волосы. Лицо врача скривилось, и она быстро опустила глаза в пол. Курокава заметил, как перед этим она заморгала быстро-быстро, будто пытаясь не дать волю слезам. Через пару секунд она подняла голову вновь, и её улыбка, хоть и чуть более кривая и неественная, снова появилась на губах. — Так, я как раз пришла к тебе из-за твоей руки. Я же утром обещала сменить тебе повязку, да? — она говорила сбивчиво, будто пыталась увести его внимание от чего-то. Изана не понял только, от чего его пытаются отвлечь. Зато выкроил из её слов, что с их последней встречи прошло много времени, а значит по-хорошему, ему нужно снова ложиться спать. Он почти сразу вспомнил забытый фрагмент, который произошел совсем немного раньше его… отвратительного сна, никак иначе он это назвать не мог. Госпожа Огай сменяла его повязку и говорила, что его должен кто-то навестить. Изане стало неловко, что навестивший его человек не смог с ним поговорить и вынужден был наблюдать за тем, как он спит. Курокава подумал, что скорее всего к нему пришла его мама. На самом деле у него еще был отчим, но Изана от одной только мысли о нем дёрнулся и направил мысли в другую сторону. «Безопасную сторону» — почему-то подумал Изана. — Значит я не смогу навещать Эму? — жалобно протянул он. Не видеться с сестрой было для него крайне неприятным раскладом событий. Девушку почему-то слегка затрясло, не ясно только: от злости или чего-то ещё. — А где ты видел сестру в последний раз? — вместо ответа на его вопрос, спросила Йосано. — Госпожа Огай, почему же вы спрашиваете? Она же прям на стуле возле кушетки сидит, — Изана повернул голову в сторону стула, но её там не оказалось. Он замотал головой в разные стороны в попытке найти сестру и обнаружил её вскоре притаившейся в углу палаты, между шкафом и стеной. Он бы и сам её не заметил, конечно девушка её не разглядела, такой тихой была сейчас девочка. Изана уже повернулся обратно к врачу, когда та, тихо извинившись, выскочила в коридор. Через некоторое время она вернулась вместе с врачом-мужчиной. Он тоже добродушно улыбнулся и поздоровался. Только тогда Йосано продолжила разматывать бинт на его руке в абсолютной тишине. Изана почти мог слышать, как медленно в воздухе оседают пылинки. Когда бинт с его руки сняли, Курокава не смог сдержать своё любопытство и взглянул на руку. Вдоль его кисти и запястья рассекался огромный рубец, который почти затянулся и крови было совсем немного. Изане эта картина показалась пугающей. Кровь-кровь-кровь. Это слово буквально стучало в ушах под оглушительный грохот сердца. Паника накрывала его с головой, а тело вновь онемело. Перед глазами, прямо как в недавнем сне, виднелось это. Он вновь сжимает в своих руках что-то тёплое и липкое, а стоит ему опустить взгляд он видит только её. Кровь-кровь-кровь. Он никогда раньше не видел так много крови. Она с медленным и равномерным звуком капала на асфальт, по которому он бежал в одних, когда-то белых, а сейчас багровых от крови, носках. И он кричал что-то. Это слово гремело не просто в ушах, оно пульсировала в самом мозге. Изана напрягся, чтобы понять, что же он кричит. И вдруг осознает, что это слово… Эма. Это состояние проходит так же резко, как и начинается и он обнаруживает себя во все той же палате. Изана сам по себе медленно качается из стороны в сторону своим телом и мычит, даже скулит только одно слово. Эма. Именно в ней он нуждался сейчас, когда кошмар на яву настиг его. Он замотал головой в разные стороны в поисках сестры, но так её и не обнаружил. — Пожалуйста, впустите Эму, — из последних сил прохрипел он. Врачи переглянулись и ничего ему не ответили. Изана почувствовал себя беспомощным. И это чувство, такое болезненное и знакомое, сейчас заставило впасть его в ярость. Жалобное «Прошу!» так и не сорвалось с его губ, вместо этого он стал вырываться из крепкой хватки врача-мужчины. Это было безумием. Курокава снова впал в беспамятство, его тело продолжало активно вырываться, царапая, крича что-то, а сам он не мог уже сам себя остановить. Зато он слышал её. Детский женский голос звучал прямо в ушах. Он мало что видел, но слышал отчетливо, что Эма сама рвалась к нему и при этом плакала. Он представил как слёзы скатываются по её щекам и это заставляло его тонуть в безумстве всё сильнее. А потом её голос стих и сам Изана тоже потерял сознание окончательно, провалившись в забытье. Казалось не существовало ничего: ни боли, ни ярости, ни темноты, ни даже самого Изаны. И он продолжал не существовать, пока вдруг не услышал тихий звук. Кап. Кап. Кап. Чем сильнее он приходил в сознание, тем громче этот звук был. В конце-концов он смог открыть глаза и увидеть капельницу с какими-то неизвестным ему лекарством. Новым. Он сразу сел на кушетке и тогда ему в глаза бросился врач. Он сидел на том стуле, на котором еще недавно сидела Эма. Мужчина улыбался также добродушно, как и прошлые врачи. Мужчина задавал много вопросов. Про то, какие сны ему снятся. Просил описывать их как можно точнее. Спрашивал про Эму. Много-много спрашивал. Изана рассказывал о сестре все, от её волос до носков. Описывал свои эмоции рядом с ней, эти странные мурашки, её голос в голове. Рассказывал про это странное состояние беспамятства и пустоты. Он говорил так долго и при этом никаких эмоций у него это не вызывало. Больше не было прежней ярости или страха, боли или грусти. Было монотонное капание медикамента в капельнице, спокойное сердцебиение и ровное дыхание. Было лишь спокойствие. Доктор записывал себе что-то в блокнот, но Курокаве даже не было интересно, что такое он написал. Лишь в конце мужчина сказал, что он поедет в другую больницу. Сказал ему название, на которое Изане было плевать. Курокава лишь смотрел, как капало лекарство и его ничего не волновало. А потом стало тихо, видимо врач ушёл. Изана сел на край кушетки и начал болтать ногами в воздухе, так и провел словно в трансе время до отъезда в больницу. Все это время он не спал. Медикамент в капельнице уже успел кончиться, когда к нему подошел тот же врач и отсоединил от него трубки и повел его к выходу из больницы. Был конец сентября и по вечерам, а вывели его из палаты именно вечером, сильно холодало. Ему натянули маску на лицо, одели в черное пальто и надели темные очки, после чего повели за руку в обычную легковую машину с затонированными стеклами. Изана смотрел в окно и что-то мешало ему жадно всматриваться в пейзаж, словно все его чувства были обёрнуты в пищевую плёнку. Он по какой-то причине чувствовал, что в следующий раз он будет смотреть в окно машины очень не скоро. Изана повернул голову на Эму. Девочка же наоборот была очень рада выбраться из больницы и весело болтала ногами в нетерпении прибытия. Курокаве не сразу удалось заставить сестру пристегнуться. Но они даже подрались, как это иногда бывало раньше, очень уж неудобны были для Сано автомобильные ремни: то они её душили, то неприятно врезались в нежную детскую кожу. Пару минут поотбиваясь, она нехотя застегнулась, недовольно проворчав: «Я сама!». Остальная поездка прошла спокойно, ведь всего спустя пару минут Эма заснула. Изана улыбнулся одними уголками губ, смотря на сестру. Так выглядело спокойствие, если он мог назвать нынешнее состояние так. Он дал бы ему более точное описание — «опустошение». Тревожные мысли плескались где-то на грани сознания и даже так не давали ему покоя. Он прикусил губу и уперся лбом в холодное стекло и сам не заметил, как его тоже укачало и он уснул. Разбудили его, слегка потряся за плечо, и он сразу постарался найти Эму. Он не был таким заботливым и внимательным обычно и позволял ей находиться вне его зоны видимости и слышимости, но какой-то внезапно появившийся страх не позволял ему отпускать ее далеко. Не теперь. Изана заметил, что она уже вышла из салона автомобиля и быстро вылез сам, взяв сестру за руку, чтобы спросонья она не отбилась от него. Его завели в его новую палату. В этой комнате было окно с открывающейся сверху форточкой и это было невероятной радостью, он хотя бы не будет больше от нечего делать пялиться в потолок. Да и вместо койки была кровать. Это уже было пределом его мечтаний. Никаких пикающих экранов, никакой жесткой койки и с одеялом, он смог бы жить с комфортом. Его все устраивало, он даже сможет уместиться в этой кровати вместе с Эмой, если очень постарается. Ведь ей палату не предоставили. Уже было время отбоя, но перед сном ему позволили пойти почистить зубы в уборную. Изана испытывал невероятную усталость, хотя в его жизни уже давно не было никакой физической активности, но он все равно пошел, хотя было очень тяжело — будто бетонная плита давила на его плечи, голову, на него всего, если быть честным. Ему указали в какую сторону идти, но полусонный и немного оторванный от реальности из-за давящего чувства в теле, он заблудился. Изана думал, что хорошо хоть Эма осталась в палате и не заблудилась вместе с ним. Он уже собрался подойти к кому-то из врачей и спросить как ему пройти до уборной, но к нему подошел парень. Изана врезался ему в грудь и это даже вырвало его из его пограничного состояния. Мальчишка был выше его на полголовы, а половину его лица рассекал огромный шрам, который даже проходил через его глаз. Парень осмотрел Изану с ног до головы и, увидев в руках Курокавы зубную щётку, приветливо улыбнулся. — Ты заблудился? — голос незнакомца был слегка обеспокоенным и тоже очень сонным. Изана вместо ответа кивнул. Они все еще стояли очень близко и парень буквально дышал Курокаве в макушку, а Изана почти упирался носом в его шею. — Да. Эти слова, видимо, были именно тем, что парень хотел услышать. Потому что тот улыбнулся, и совсем не так, как Изане улыбались врачи, его улыбка была вымученная и при этом достаточно искренняя. — Тогда пойдем со мной. Я Какуче, кстати, — Изане протянули руку и тот вложил свою ладонь в чужую, дальше они пошли вдвоём. — Я Изана, — пробормотал Курокава, все больше желающий уснуть. Единственное, что его отвлекало — его крепко сжатая ладонь. Было тепло и по какой-то причине Изане это нравилось. Он все думал о том, как давно его рук не касались люди вот так: заботливо, приятно, ненавязчиво. Он держал Эму за руки и это было скорее необходимостью для его мнимого спокойствия. Его трогали врачи, чтобы ставить ему капельницы и менять повязку на руке со шрамом, который, видимо, останется с ним на всю жизнь. Изана думал, что он послужит ему напоминаем о… Том, чего он не помнил. Вернее, не хотел помнить и отгонял малейшие мысли об этом, стоило им появиться. Курокава вновь направил свои мысли в другое русло — рядом всё еще шёл Какуче, держащий его за руку. И даже что-то говорил, но Изана, слишком погруженный в свои мысли, ничего не слышал. Ему вдруг стало из-за этого обидно, он хотел послушать Какуче. Какуче отпустил руку Изаны, чтобы открыть перед ним дверь и пропустить его вперед. Курокава встал к ближайшей раковине и включил воду. Какуче встал рядом. Зубы они чистили в тишине. — Мне проводить тебя до палаты, Изана? — спросил Какуче, когда они оба закончили. — Да, — Изана ненадолго замолчал, пытаясь вспомнить номер своей палаты, — У меня 46 палата. Тебе по пути? — По пути, я сейчас живу в соседней. Тогда пойдем, мы уже итак опаздываем к отбою. Обратно они шли на небольшом расстоянии друг от друга и говорили. Изана слушал о том, как пройти в самые необходимые места: столовую и туалет. Слушал о здешнем распорядке дня и многом другом. "Жизнь здесь будет наконец-таки достаточно активной и насыщенной, чтобы её можно было так называть", - думал Изана. — Хочешь завтра поедим вместе? Ну на самом деле выбора у нас особо нет, все едят в одно время за несколькими столами, но мы можем сесть рядом, — внезапно предложил Какуче. — Хочу, — единственное, что сказал Изана. Он этим вечером к своему удивлению был слишком немногословен и обвинял в этом все еще вялое состояние после того лекарства. Даже такие немногословные ответы очень радовали Какуче и он выглядел очень счастливым. Изана даже не знал, почему такой приятный и счастливый человек оказался психбольнице. С другой стороны, Курокава не знал, почему он сам тут оказался. Они распрощались прямо у двери его палаты. А за дверью его уже ждала Эма и она выглядела очень недовольной. Курокава кажется не видел у неё такого хмурого лица еще никогда. — И где же ты так долго был? — Эма топнула ногой и начала сверлить его злым взглядом. По спине Изаны пробежали мурашки, руки резко похолодели. И ему стало невероятно страшно, такой паники он давно не испытывал. Тем более причин даже не было. — Я всего лишь сходил почистить зубы вместе с Какуче, — Изана прошел к своей кровати и сел на неё, стараясь игнорировать растущее чувство страха. Эма встала прямо на против. — Всего лишь? Да как ты посмел оставить меня одну! Ты разве не помнишь что случилось в последний раз, когда ты так поступил? Ты же обещал, что не оставишь меня больше! И в итоге нарушил обещание ради какого-то паршивого мерзавца! — Изана ощутил как в его горле встал ком и он даже не мог возразить, что Какуче на самом деле хороший и воспитанный человек, который не мог нанести ему вреда и никакой он не «мерзавец». А потом Эма залезла на кровать и, пользуясь его состоянием полного оцепенения, сжала своими ладонями его шею так сильно, будто и не была маленькой шестилетней девочкой. Изана задыхался и при этом даже не мог пошевелиться и скинуть с себя сестру. Он был так же беспомощен, как и тогда. Когда Изана почти потерял сознание, Эма соскочила с него и шикнув напоследок: «Подумай над своим поведением», громко хлопнула дверью и ушла. А Изане еще долго было очень плохо. Он чувствовал себя очень опустошенным и винил себя в том, что ему понравилось держаться с Какуче за руку, что ему понравилось слушать его голос и видеть его улыбку. Вместе с Эмой, казалось, ушло все хорошее, что у него когда-либо было. Курокава был настолько обессилен после этого, что уснул. Но даже во сне его преследовали кошмары. Он вновь видел спящую Эму, одетую в белое платье с пятнами красной краски и ожерелье с маленькими рубинами. А потом он моргнул и понял, что это не были рубины и краска — это была кровь. А сама Эма была бледная-бледная, как фарфоровая чашечка, и губы у нее были синие, обескровленные. А спала она в гробу, со множеством белых подушек, цветов и игрушек. Проснуться было подобно благословению. Какуче тряс его за плечо, повторяя его имя. Курокава вымученно улыбнулся, говоря, что все хорошо. На самом деле никакого «хорошо» даже близко не было, но Изана об этом молчал. Пока они шли в столовую, Изана искал глазами сестру и не мог её найти. И лишь потом он для себя отмахнулся — сама найдется. Рядом снова был Какуче и этот факт его радовал, в отличие от больничной еды. Каша была сварена очень плохо, но вот яблоко, которое им давали было вполне себе ничего. Изана уже думал о том, как будет голодать до обеда, когда Какуче незаметно толкнул его коленом под столом и вложил в его руку своё яблоко. Изана впервые улыбнулся, хоть и не от счастья, а скорее в качестве благодарности, говоря этим «спасибо». После завтрака Изана вернулся в свою палату, но Эму там так и не обнаружил. Поэтому он позволил себе лежать на заправленной им самим кровати и смотреть в потолок, размышляя о Какуче. При Эме он не хотел о таком думать, будто она смогла бы прочитать его мысли и устроить еще одну истерику. Какуче был первым человеком примерно его возраста, которого он видел последнюю вечность. И он оказался очень хорошим и внимательным. Они были знакомы всего день, а Изана уже хотел назвать его своим другом. В полдень к нему пришел врач и попросил еще раз описать все симптомы, которые Изана у себя замечал. Курокава нехотя признался, что ему каждую ночь сняться кошмары, он постоянно испытывает тревогу и его чувства будто притупились. Умолчал он о Эме и том моменте с удушением, потому что это было личное и не такое уж и важное. Ему названачили лекарства. Их было столь много, что не проходило и трёх часов, как ему снова ставили капельницу или приносили дозу таблеток со стаканом воды. Место, в которое кололи иглу для капельницы не успевало заживать, и там видимо навсегда останется небольшая точечная впадинка. Но это было очень маленькой ценой для того эффекта, что Изана получал — тревожность проходила и кошмары ему больше не снились. Ему вообще не снились сны. Наступил относительно спокойный период, который омрачал лишь один момент. Эма не возвращалась. Изана невероятно по ней скучал и очень переживал за неё. А еще он теперь был по-настоящему один: никто больше не будет радостно болтать ногами в воздухе или напевать под нос глупые детские песенки. По этой причине он старался проводить с Какуче как можно больше времени. Он шел к Какуче в палату как только просыпался, хотя чаще всего Какуче вставал раньше и шел вырывать его из коварных лап липкого, пустого сна. А потом они ели вместе. Отдавать друг другу еду, которую сами не любили стало их небольшой традицией. Дальше в течение дня они сидели в палате Изаны, потому что тот иногда мог часами быть привязанным к капельнице. Курокава даже немного радовался отсутствию сестры, ведь та не дала бы ему так спокойно и приятно проводить время с Какуче. Первые две недели жизнь текла спокойно и размеренно: Изана привык вставать ровно в восемь утра, в восемь тридцать завтракать и принимать первую дозу медикаментов, а в десять часов раз в два дня ходить на капельницу. Это всё стало его привычкой. А ещё привычкой стал Какуче и Изана не знал как ему относиться к этому факту. Он иногда думал о том, что Какуче не останется с ним навсегда и эта мысль пугала. Пугала так же сильно, как и мысль, что Эма может не вернуться. А потом его жизнь осложнилась побочками. Врачи его предостерегали, что они могут появиться, но советовали, что бояться их не стоит. Изана и думать об этом забыл, когда утром он впервые проснулся раньше обычного и почувствовал тошноту. Чувство было очень противное, но терпимое. Когда он вышел из своей палаты, он быстрым взглядом окинул часы и увидел, что сейчас еще пять часов утра, что для этой больницы очень рано. Курокава оглянулся по сторонам и тихо прошмыгнул к Какуче в палату. Несмотря на то что их палаты были абсолютно идентичны, палата Какуче стала ему роднее. Сам Какуче стал для него родным, поэтому он был единственным, к кому еще полусонный и встревоженный Изана мог обратиться. — Какуче, — прямо с порога всхлипнул Изана. Этот звук шокировал его самого — он так давно не плакал, что этот звук казался инородным, будто его издал не он. Какуче тоже дёрнулся и сел на кровати, смотря на него потерянно и сонно. «Он милый» — промелькнуло у Изаны в голове. А затем Курокава пошел к нему и сел прямо на кровать. Какуче обнял его со спины и накрыл его одеялом, промычав его имя. Приятное тепло одеяло окутало его с головой и даже тошнота и тревога, слегка подтупились. Стало хорошо. — Что случилось, Изана? Снова кошмары? — Какуче знал, что ему снилось когда-то, ведь Изана сам ему рассказал. Казалось, Какуче был единственным человеком, который мог его по-настоящему понять и первым человеком, которому Изане было так легко открыться. Доверие между ними за этот месяц укрепилось и стало основой их очень близкой связи. Связи, которая для Изаны была подобна лекарству. — Меня тошнит, — тихо пробормотал Изаны и попробовал повалить севшего Какуче на кровать, чтобы лечь вместе с ним. Но этот трюк у него не вышел, так как сказывалась разница в их телосложении — Изана не только был достаточно низким, но и очень худым. — Давай позовем медсестру и тебя осмотрят? Я могу сбегать за ней прямо сейчас. — Все нормально, не надо. Просто полежи со мной, хорошо? Какуче кивает и ложится, прижимаясь спиной к стене, чтобы оставить Изане больше места. Курокава все равно жмётся к своему другу, стараяясь согреться. Ему было холодно, хотя он был укрыт тёплым одеялом. Они молчали, и Какуче перебирал пряди его отросших волос, слегка массируя кожу головы. Кончики его пальцев почти не касались кожи, ведь Изана не любил прикосновения и в целом напоминал Хитто зашуганного уличного кота. Втайне Какуче добавлял, что этого кота ему удалось приласкать и заполучить его доверие, а потом даже немного смущался от этих мыслей? По крайней мере от таких мыслей слегка теплело в щеках и щекотало где-то в груди. Диагноз Какуче, состоящий всего лишь из четырех букв, не позволял ему в первое время вообще чувствовать хоть что-то. Даже при приёме лекарств, подобное «зависшее» состояние долго не проходило. И даже сейчас, спустя почти три месяца после катастрофы, он не смог вернуться к привычному «нормальному» состоянию полностью и все эмоции, определение которых не подходило под "хорошо" или "плохо", так к нему и не возвращались. Какуче во всяком случае думал, что даже "плохо" лучше, чем "никак". Все сложные эмоции все еще оставались для него закрытыми. Он не мог любить. Он не мог даже в полной мере привязываться. Но определённо мог просто привыкать. И к Изане он привык. Но эмоции, вернее даже эмоция, которую он испытывал рядом с Изаной была хорошей. Это главное. Он перебирает его волосы, пока не чувствует лёгкое сопение на свой шее. Какуче все равно уснуть сможет вряд ли, так что он просто продолжает наблюдать за Курокавой и его состоянием. По крайней мере Изана не горячий. Но Хитто решает на всякий случай проверить и легко касается губами лба. Температуры нет и это очень хорошо. Возможно если Изана отоспится, ему вскоре станет лучше. По крайней мере Какуче на это надеялся. Когда подошло время завтрака, Изана все еще тихо спал, уже не только прижавшись щекой к его груди, но и обняв его рукой и закинув на Какуче ногу. Хитто легонько попробовал потрясти Изану, но тогда тот только сильнее обнял его рукой и не проснулся. Какуче попробовал растолкать Изану еще раз и даже пару раз тихо позвал по имени, но все было тщетно. Какуче не хотел будить его резко, учитывая, что он чувствовал себя плохо пару часов назад. Когда Изана начал бормотать что-то бессвязное, у Какуче в голове пронеслась мысль о том, что у него мог начаться жар. Он повторил то же действие, что и несколько часов назад - легко коснулся губами чужого лба, но жара не было. А в следующую секунду он осознал, что Изана просто проснулся. - Какуче! - возмущенно прошипел Изана и оттолкнул от себя Какуче, вместе с этим скинув одеяло на пол. Хитто не понимал, что он сделал не так - Изана никогда не испытывал отвращения к прикосновениям от Какуче, тем более - к таким невинным. Мамы постоянно так делают и это является лишь обычным проявлением заботы. К нему каждые выходные приходила мама и на прощание целовала его в лоб. Он вспомнил, что никогда к Изане не приходила его мама или еще какой-то родственник. Но Изана иногда и очень нехотя рассказывал о Эме - своей младшей сестре. Какуче осознал, что вполне вероятно, что это могло быть триггером или просто неприятным воспоминанием, все же он никогда не спрашивал по какой причине он оказался в этой больнице. Причины попадания сюда ни для одного пациента больницы не были связаны с теплыми и хорошими воспоминаниями. Этот вопрос был слишком интимным и близким, чем-то, о чем расскажешь только самому близкому человеку. Хитто знал, что для Курокавы он таким не был. В любом случае Изана убежал и даже на завтраке не сел рядом с ним. Это все начинало казаться странным. Какуче не знал, что ему следует делать. С одной стороны Курокава явно на него обижен и вероятно нуждается в извинениях, а с другой - может Изане нужно побыть одному? Какуче недолго подумал и, взглянув на часы, решил навестить Изану перед тем, как ему придут ставить капельницу. Все же утром Курокава чувствал себя плохо. Когда Хитто вошёл в палату он обнаружил Изану, обмякшего и развалившегося на кровати, как на смертном одре. Жуткое зрелище. - Изана, как ты себя чувствуешь? Вместо ответа Курокава, прилагая огромные усилия, перевернулся на другой бок так, чтобы не видеть Какуче. Но Хитто это не остановило и он сел на кровати возле ног Изаны. - Чем я тебя расстроил? Я не хотел делать чего-то такого, что могло тебе не понравится. Мне очень жаль. Извини, если так вышло, - Какуче, не оборачиваясь к нему, положил свою ладонь на плечо Изаны. Через несколько секунд он почувствовал, как Курокава перехватил его руку и сжал в своей холодной ладони. У Хитто сразу от сердца отлегло. Изана его не оттолкнул. - Ты меня поцеловал, - тихо пробормотал Изана, все еще не поворачиваясь к нему лицом, но сжимая ладонь Какуче. - В лоб. Дважды, - подтвердил Какуче. Изана сильно напрягся и на какое-то время замолчал. Даже руку наконец отпустил. - Ты не понимаешь! Ты меня поцеловал. Значит я теперь, - Изана выдержал небольшую паузу и громко сглотнул, - гей. Это омерзительно, - он прошептал это так тихо, что даже Какуче еле мог это расслышать. - Но это ведь я тебя поцеловал, почему тогда ты - гей? - Какуче не понимал, о чем Изана вообще думает. Его слова лишены логики. Даже если забыть о том, что поцелуй в лоб это самое невинное действие, которое только может быть, то логичным было бы считать Какуче геем. - Потому что мне понравилось. Это все проясняло. Видимо родители совсем не дарили Изане ощущение тепла и заботы, возможно даже не обнимали его, не то что целовали. Какуче в миг стало все ясно. - Но поцелуй в лоб это не по-гейски. Моя мама всегда так делала - это лишь способ померить температуру тела и выразить заботу. Тебе не о чем беспокоиться. Изана очень резко перевернулся к нему лицом и сел на кушетке. В глазах на какое-то время потемнело и голова противно заныла в висках, но это для Изаны это все не имело никакого значения. - Значит так? Тогда, - Изана набрал побольше воздуха в легкие, стараясь отогнать смущение, - можешь поцеловать меня еще раз? Какуче усмехнулся, а потом наклонился к Изане и аккуратно подхватил пальцами чужой подбородок. - Закрой глаза, ладно? - попросил Какуче. Изана легко кивнул. А затем Какуче прикрыл глаза и поцеловал его в лоб. Курокава не смог бы не смотреть на это, даже если бы на самом деле хотел. Ему даже моргать в этот момент казалось кощунством. А Какуче не остановился и оставил еще один поцелуй на лбу, а затем последний - на щеке. - Поцелуй в щёку это тоже не по-гейски, - добавил Какуче и улыбнулся так же ослепительно, как и при их первой встрече, - так что, мир? Какуче протянул к нему свой мизинец. Изана немного запоздало протянул свой мизинец в ответ и они сплели их, как бы "мирясь", хоть они и не ссорились. Изана чувствал себя по-настоящему хорошо. Ему показалось, что даже мертворождённые бабочки в его животе слегка всколыхнулись. Спина покрылась мурашками. - Мне прийти, когда тебе поставят капельницу? Изана кивнул. Сейчас ему определённо стоило побыть одному, ведь об одном он умолчал - он хотел, чтобы Какуче поцеловал его даже в том случае, если бы это было по-гейски. Но после принятия лекарства ему стало еще хуже. Какуче сидел рядом и гладил его по заболевшему животу, когда рвотный позыв противно подступил к горлу. Изане было страшно даже рот открыть, так что он с трудом поднялся, так как сил становилось все меньше, и побежал к уборной. Какуче побежал за ним и обнаружил его в незакрытой кабинке, склонившимся над унитазом. Изана, кажется, плакал. Какуче подошел к нему со спины и закрыл дверь кабинки. После чего обнял его со спины и схватил отросшие белые пряди волос в кулак, а другой рукой погладил Изану по спине. - Все будет хорошо, расслабься, - прошептал Какуче, хотя сам не был в этом уверен. Он думал, что у Изаны могло быть: отравление едой или, может, передозировка? Что бы это ни было Изану вырвало. Какуче поморщился, но не перестал гладить по спине, шепча что-то успокаивающее. - Пойдем промоем тебе рот и скажем медсестре, что тебе плохо, - прошептал Хитто на ухо и затем поцеловал в висок, потому что почувствовал, что Изана в этом нуждался. - У меня ноги трясутся, я не могу встать, - голос Изаны очень хриплый и тихий, но все де его слышно и это главное. - Тогда просто держись за меня, я тебе помогу. Сначала Какуче помог Изане дойти до своей палаты и лечь на кушетку, а после позвал врача и рассказал ситуацию. Врач не подпускал его больше к больному на тот случай, если это заразное заболевание, а сам отправился к Изане. Как выяснилось, у Курокавы была температура 39° и даже появились слуховые галлюцинации. Какуче представил, как страшно испытывать галлюцинации. Но расклад событий оказался действительно положительным: это оказалась передозировка одним из препаратов, которую было легко вылечить: всего лишь промыть желудок и дать пациенту отлежаться какое-то время. Изану сняли со всех препаратов, на которых он сидел и это было плохо. Ломки, к удивлению Какуче, не было, но "чистый" Изана его пугал. Сначала он безостановочно бредил, потом спал, и ему снились кошмары, из-за чего у него быстро развилась бессонница, он часто "зависал", словно смотрел фильм перед своими глазами. А еще он начал говорить о ней. Эма Сано. Хитто смог по настоящему познакомиться с ней. И это пугало больше всего. Какуче не знал стоит ли обсуждать это с Изаной, потому что он наконец понял, в чем была его проблема. Изана своей проблемы даже не осознавал, поэтому и не относился к лечению с должным энтузиазмом. Какуче впервые за время, проведенное в психбольнице испугался за кого-то настолько сильно. И впервые за долгое время ощутил себя столь беспомощным. Прямо как тогда, когда произошла авария и его отец погиб. А Хитто просто оцепенел. В тот момент он знал, что его мама сидит на первом сидении и кряхтит, воет от боли и она как никто нуждается в его помощи, пока Какуче даже пальцами рук пошевелить не мог. Лишь позже он осознал, что выжить им с мамой удалось чудом. Автомобильные осколки сильно ранили его лицо, маму и вовсе сжатым и мятым металлом вдавило в кресло. Машина за один миг превратилась в руины. А когда Какуче вышел из состояния оцепенения, он все равно не мог ничем помочь родителям, ведь его ноги были крепко зажаты сломанным креслом матери. Когда он повернул голову он увидел то, что осталось от его отца, когда-то добродушного, воспитанного и очень заботливого человека - лишь лужа крови и части тела, разлетевшиеся по салону. Дальше всего отлетела голова отца, отделившаяся от остального тела. Запах смерти и крови стоял очень сильный, в машине становилось душно, пока они ждали спасателей. А потом семью, потерявшую мужа и отца, отправили в реанимацию, травматологическое отделение и множество кабинетов врачей, пока не достигли конечной - кабинет врача-психотерапевта. Его матери прописали какие-то лекарства, название которых Какуче не помнит, а его поместили сюда. Такой и была его жизнь. Но теперь он не был придавлен к земле мятым металлом и если успокоится, сможет хоть как-то помочь дорогому человеку. Изана после снятия с препаратов чувствовал себя так плохо, что он не мог утверждать, что ломки у него не было, просто она стала еще одним "цветочком" в букете его психологических проблем. Единственное, что его радовало - Эма вернулась. Но при этом она стала намного агрессивнее, чем в тот момент, когда они в последний раз виделись. Эма за многое его упрекала и кричала теперь постоянно. Потому что Сано знает: то, что он позволяет Какуче - немыслимо, но Изана все равно продолжает это делать. Но Курокава и без нее знал, что он - неправильный и то, что он чувствует к Какуче - тоже неправильно. Эма больше не ненавидела Какуче. Эма, казалось, прониклась сильной ненавистью к своему брату. Стоило Изане увидеть ее болтающиеся в воздухе ноги в белых носках как на него накатывала паника. Сестру он начинал искренне боятся. Изана уже и забыл, что у него была семья помимо Эмы, когда к нему пришла его мать. Он видел ее лицо - бесконечно печальное, красное от слёз и наспех замазанное с помощью макияжа, но тушь все равно слегка подтекла в уголке глаза. Женщина застыла у дверей, не решаясь подойти ближе. - Мама? Женщина посмотрела на него и сделала пару шагов навстречу, но даже не захотела сесть на кушетку рядом с ним. - Мама, что-то случилось? Если ты переживаешь за меня, то все нормально. Я даже помирился с Эмой и она больше не злится на меня, - Изана, конечно соврал, но маму он расстраивать не хотел. Он умоляюще посмотрел на сидящую рядом сестру и посадил к себе на колени, приподнимая ее за плечи. Эма даже улыбнулась. - Эма? Вы виделись с ней? - Карен, казалось, вышла из своеобразного транса. Она подняла на него глаза, в которых плескалась боль и отчаяние. - Мама, она же у меня на коленях сидит, ты разве не видишь? Она часто приходит ко мне, я думал ты знаешь... Карен надрывно всхлипнула и встала колени перед кушеткой, чтобы сильно-сильно сжать его в своих объятиях и намочить слезами его плечо. Изана не понимал, почему его мама плачет, почему не обращает внимания на сестру? Люди словно забывают об Эме, даже он сам на какое-то время забыл о ней, конечно она будет злиться и ревновать его к другим. У Эмы ведь тоже есть чувства. Курокаве стало стыдно. - Прости, Изана, прости, - тихо шептала ему мама прямо над ухом, все еще захлебываясь слезами. Курокава обнял ее еще сильнее. Они сидели так минут десять, пока Карен не отскочила в сторону и не направилась к выходу, стуча каблуками. - Мама, а ты еще ко мне придешь? - крикнул ей вслед Изана. Карен остановилась прямо у двери, все еще сжимая дверную ручку в ладони и повернула к нему голову. - Прости, Изана, - сказала она на прощание и протерла мокрые от слез глаза рукавом своей кофты. А затем вышла. Больше к нему мама не приходила и только врачи на следующий день подозрительно аккуратно говорили с ним и смотрели с еще большим сочувствуем. Обсуждать это он решил всего с двумя людьми. Эмой и Какуче. Сестренка стала подозрительно поспокойнее, будто она, в отличии от старшего брата, все поняла, но объяснять Изане она ничего не собиралась. Она лишь обняла его и сказала, что все будет нормально и мама вернется. Изана для себя решил, что будет верить в её возвращение. Эма ведь вернулась. Какуче слушал об этой встрече очень внимательно, но тоже ничего не понял. А может делал вид, что не понял. Изану начала мучать мысль о том, что все вокруг него знают какую-то тайну и скрывают ее от него. Тайну, связанную непосредственно с самим Курокавой. От таких мыслей неприятное чувство разливалось в груди и он ничего не с этим поделать. Он подозревал всех вокруг в том, что они знают и молчат, и ненавидел их за это. Все вокруг стали для него врагами, даже к Эме он стал испытывать неприязнь, но ненавидеть Какуче у Изаны не получалось. Хитто слишком важен и дорог, чтобы просто ненавидеть и игнорировать его, как всех остальных. И все же нервы сдавали, он должен узнать, что они все скрывают. - Что такого вы от меня скрываете? - однажды спрашивает он у Какуче. Хитто прикусывает губу и долго думает над ответом. - Я не могу сказать. Если я расскажу, то твое лечение усложнится. - Я все равно не вижу смысла в разговорах с врачом, я его даже не слушаю, - Изана придвигается ближе, смотря Какуче прямо в глаза. В них он почему-то видит осуждение. Становится холодно. - Изана. Почему? Ты разве не хочешь наконец вернуться домой и больше не принимать никаких лекарств, не лежать под капельницей? Изана поморщился толи от "домой", толи от холода и раздражения в голосе Какуче. - Потому что я не хочу "домой"? Мне нравится здесь, с тобой. Ты - мой "дом". Какуче громко вздыхает и целует Изану в лоб, убирая отросшую чёлку с лица. - Но я ведь не буду здесь всегда. По прогнозам врачей еще месяц-два и я уеду отсюда. Навсегда, - Какуче гладит Изану по щеке. - Ты не будешь меня навещать? - как-то тихо и очень обиженно спрашивает Изана. - Конечно буду. Курокава обнимает Какуче и ставит подборок на плечо. Хитто гладит его по спине и размышляет, что же такого стоит сказать. - А еще я буду ждать тебя. Если не видишь причин выбираться из больницы - вылечись и выберись отсюда ради меня. За забором психбольницы целый огромный и необъятный мир, который мы сможем исследовать вместе. Что скажешь, Изана? Курокава, даже не думая, кивает, ведь как бы не был жесток мир за пределами больницы, рядом с Какуче он станет намного лучше. - Тогда можно я кое-что спрошу? Мой врач часто объясняет мне про нормальные реакции на стрессовую ситуацию. Он говорит, что оцепенение - это нормально. Ты думаешь, что он прав? - Он прав. Я тоже оцепенел от страха в одной очень опасной ситуации и чувствовал себя виноватым. Иногда мы не властны над собственным телом, это нормально. - Значит ты бы не стал думать, что я виноват в том, что могло бы случиться? Даже если, - Изана стыдливо опустил голову в пол и начал усердно вытирать рукавами одежды слезящиеся глаза, - я бы тоже однажды оцепенел в одной очень важной ситуации. Даже если бы погиб человек? Из-за меня? Если бы я его убил своим бездействием. Ты бы не стал меня ненавидеть? - Я бы тебя не ненавидел, потому что это не твоя вина. Изана замолчал и Какуче старался его не трогать лишний раз, чтобы не вызвать у него истерику или что-нибудь еще хуже. - Понятно. Тогда мне пора к врачу. Я постараюсь поговорить с ним и выслушать его. Раз ты считаешь, что он говорит правду. Какуче заправил длинные пряди белых волос Изане за ухо и улыбнулся ему. Он верит в Курокаву и его выздоровление, даже если сам Изана в него не верит. Наверное люди называют "это" любовью. Какуче долго об этом думал. Четыре месяца назад он не был способен чувствовать что-то настолько сложное, но сейчас он почти выздоровел, а значит способен чувствовать "это". Потому что он внимательно слушал Изану, даже когда он бредит или видит галлюцинации. Он приходил к нему и просил прощения, даже если сам не понимал, в чем провинился. Какуче хотел быть всегда рядом. Он хотел для Изаны всего самого лучшего. Но с другой стороны Изана его любить не будет. И это нормально, как решил для себя Какуче. Даже если Изана сочтёт его омерзительным, как и все "гейское", Какуче не сможет на него злиться. Потому что Изана прав и он действительно неправильный. А Изана все неправильное и лживое ненавидит. Какуче всегда ему улыбается. Вот и когда Изана возвращается, пересказывая свой разговор с доктором, Хитто вновь улыбается и предлагает в следующий раз провести время с его мамой вместе. Изана соглашается. Возможно в этом есть что-то правильное, но Какуче об этом не думает. Курокава всю ночь проводит в нетерпении. В субботу и воскресенье Какуче навещала его мама и он хотел ее увидеть и по какой-то причине хотел ей понравиться. Первое, что Изана отметил во внешности мамы Какуче, это ее длинные, волнистые, черные волосы и яркая улыбка, такая же, как и у ее сына. "Красивая", - вот о чем он думал. - Привет, Изана. Я Хитто Ацуко, приятно познакомиться. Она приветливо улыбнулась и обняла своего сына, а затем неловко обняла и Изану. Это вызвало у него странное облегчение. Даже его мама не обнимала его так же бережно и нежно, как Ацуко. Он не захотел ее отпускать. Ацуко внимательно слушала рассказы о их жизни здесь, гладила мальчиков по голове и рассказывала о том, что происходило в жизни там, за пределами больницы. Когда мама Какуче вышла из палаты и пошла домой, на душе Изаны будто что-то опустело и он больше всего захотел остаться вместе с Ацуко и Какуче. Он обязан был вылечиться. "Мама", как теперь звал её Изана приходила к ним каждые выходные и всегда дарила Курокаве то, чего ему никогда не хватало - родительскую любовь. Изана был любим и это настолько его опьяняло, что он сразу же полюбил в ответ. Все оказалось так просто. Врач говорил что-то о положительной динамике его болезни. Все вновь налаживалось. Какуче назначили дату выписки и время безудержно утекало. Изана не мог представить как он будет жить здесь без него. Мир без Какуче теперь казался таким пустым и бессмысленным, что он не хотел его отпускать. Изана хочет всегда просыпаться по утрам и бежать в соседнюю палату к Какуче, хочет всегда получать на завтрак второе яблоко в обмен на невкусную кашу, хочет часами сидеть с ним и разговаривать. Но этого не будет. Изана уже представил, как будет сходить с ума в абсолютном одиночестве. "Я буду с Эмой", - поправлял себя Изана и от этого становилось еще печальнее. Находиться рядом с сестрой уже давно казалось ему не спасением, а пыткой. Эма больше не скрашивала своей улыбкой его дни, не болтала весело в воздухе ногами в розовых носках с мордочками кошек. Сано теперь всегда на него злилась. Она часто кричала и это Изану, конечно, пугало. А еще она постоянно обвиняла его во всем. Изане становилось невыносимо слушать её голос и видеть ее лицо. Но когда она шептала ему на ухо различные гадости, это было еще больнее. В такие моменты Изана молился, чтобы она кричала. Её голос надолго эхом оставался в ушах и не давал выкинуть его из своей головы. Изану трясло, но он слушал. Мама нас бросила из-за тебя. Бросила-бросила-бросила. Ты такой мерзкий, как ты можешь называть какую-то женщину мамой? У нас же есть наша мама. И она бы вернулась, если не ты. Какуче сестра с каждым днем ненавидела все больше. Её надрывный шепот не давал Изане спать. Он все слышал: Это омерзительно, Изана. Он поцеловал тебя, а ты не ударил его. Ты попросил поцеловать тебя снова. Мама бы тебя ненавидела. И я тебя тоже ненавижу. Ты мерзкий, Изана, поэтому тебя никогда не любили. И эта Ацуко тебя бы никогда не полюбила. А потом она улыбалась так. Это больше напоминало ему звериный оскал, особенно когда Эма добавляла с огромным удовольствием: И Какуче тебя бы никогда не полюбил. По какой-то причине Изана боялся этого больше всего. А еще он осознавал, что Эма права и от этого осознания тряслись руки и голос почти пропадал. Он мог лишь, запинаясь и заикаясь, просить её остановиться. Эма не слушала. Единственным спасением оставался Какуче. Даже если потом за каждое слово, за каждую бабочку в животе, за каждую влюбленную мысль о Какуче Эма будет бить по самому больному. Она часто говорит ему, что он гей. Это звучит очень оскорбительно, но он не может этого отрицать. Ведь Какуче ему нравился. Нравился настолько, что он мог с уверенностью сказать "люблю". И пока Какуче все еще жил за тонкой стенкой, Изана проводил с ним все свое свободное время. Курокава иногда задавался вопросом откуда у Какуче такой шрам и никогда не спрашивал. Сейчас он решил, что время для этого вопроса настало. - Какуче, а откуда у тебя этот шрам? - в это время Изана стыдливо опустив взгляд на свою руку провел по рубцу на своей ладони. Тот конечно уже давно зажил и лишь слегка побавиливал временами. Какуче провел по лицу пальцем, очертив шрам от самого его начала до конца. А затем легко улыбнулся, напоминая себе о том, что это все в прошлом. А Хитто не позволит своему прошлому негативно влиять на настоящее. - Я около года назад попал в автомобильную аварию. Мой отец погиб, а меня с мамой сильно прижало металлом к сидениям. У мамы все еще остался на шее след от ремня. А мне огромный осколок попал в лицо. Впрочем, у меня все тело в шрамах. Но я не жалуюсь, мне еще очень повезло - мой отец и вовсе погиб мгновенно. На кусочки разлетелся просто. Его даже в морге собрать нормально не смогли. Хоронили в закрытом гробу. Даже думать не хочу о той боли, что я тогда испытывал. Изана замер, будто не ожидал такой истории. Какуче всегда был солнцем и в голове Курокавы просто не укладывалось, что он мог пережить такое и полностью восстановиться. Изана поморщился и виновато взглянул на своего друга. Но тот лишь лучезарно улыбнулся, не давая Изане извиниться. - Все нормально, это уже в прошлом. Хочешь потрогать мой шрам? Изана кивнул и пересел к Какуче на колени, чтобы аккуратно провести кончиками пальцев по огромному шраму. - Щекотно, - морщился Какуче. Изане в голову взбрела безумная идея, он глубоко вздохнул и легко коснулся губами шрама в самом его начале. Какуче под ним слегка дёрнулся и замер. Курокава поцеловал Какуче еще раз, слегка спустившись. Хитто отмер и положил на лопатку Изаны теплую ладонь. Тот воспринял это действие как одобрение и поцеловал в третий раз. Он опускался все ниже и, казалось, они оба понимают, к чему это ведет. Время вокруг будто замерло, пока Изана медленно переходил дорожкой поцелуев от шрама к щеке. Теплое дыхание друг друга приятно щекотало лица. Руки дрожали то ли от нетерпения, то ли от страха. Наконец Изана остановился в паре сантиметров от чужих губ и, положив обе ладони на чужие щёки, замер. Было неловко и страшно. Если они это сделают, шага назад не будет. В голове у обоих парней пронеслось сказанная когда-то давно фраза Какуче: "Закрой глаза". Они одновременно закрыли глаза и наклонились друг к другу. Это было странно, не было полностью понятно, что надо делать. Это было.. Мокро. Неловко. Неправильно. А еще это было очень мягко, нежно и правильно. Несмотря на то, что процесс оказался не таким приятным, как они ожидали, из-за их неопытности, это все еще был поцелуй. Поцелуй. Казалось, сам факт это действия заставлял их ликовать от восторга и доставлял больше всего удовольствия. У Изаны в голове слышался голос Эмы: "Это грязно, мерзко, неправильно". Но сам Курокава чувствовал себя счастливым, разве это не означало, что это самый правильный и лучший поступок за всю его жизнь? - Изана, ты же понимаешь, что это... - Какуче постарался отдышаться, - по-гейски? - Знаю. Я согласен делать всё самое гейское, если ты взамен будешь моим, - Изана прикусил губу. На самом деле он лукавил, делал вид, что всё находиться под его контролем, будто бы он не сделал бы всё, что Какуче скажет и не пошел бы за ним куда угодно. У Какуче перехватило дыхание. Потому что это сказал Изана. Тот же Изана, который два месяца назад убежал от него в слезах из-за того что поцелуй в лоб это слишком "по-гейски ". Хитто даже казалось, что этими словами Изана признавался ему в любви. Курокава все еще сидел на коленях Какуче, когда тот взял его ладони в свои и начал покрывать дорожкой поцелуев, оставляя больше всего теплых поцелуев на шраме на руке Изаны. Это было тепло и влажно, но по какой-то причине так невыносимо приятно, что Изана был готов плавиться или скулить, он сам пока что не решил. А когда Какуче оторвался от его ладоней, чтобы сбивчево произнести что-то, стало так невыносимо холодно. Изана теперь никогда не хотел отпускать Какуче и жить вдали от него. - Я тебя люблю, - шептал Какуче, оставляя легкие поцелуи на шее. Но это ничего не меняло и спустя неделю Какуче выписали из психбольницы. Изана чувствовал, как силы всё больше покидали его, когда Какуче ушёл. Он всё больше думал о том, что Хитто ему врал. Что Какуче к нему не вернётся, ведь он уже там, на свободе, где вокруг так много хороших и живых людей, которые во многом лучше Изаны. Зато Эма перестала буйствовать и приняла брата в свои нежные объятия. Изана растворился в своей сестре и стал снова жить ею. Та близость, что была потеряна за эти полгода, за три дня отсутствия Какуче возродилась и стала лишь сильнее. Эма больше не уходила и была всегда рядом. Они ели из одной тарелки, спали в одной кровати, Изана всегда на ночь целовал сестру в родинку на лбу. Эма же, словно сжалившись над ним, не упоминала о Какуче больше. Только сразу после выписки Какуче, когда потерянный и пустой Изана вернулся к ней палату, обняла его за плечи крепко-крепко и прошептала: "Так будет лучше, Изана". Курокава не был с ней согласен, но не спорил, боясь нарушить хрупкое спокойствие между ними. Он не сможет объяснить Эме, что если Какуче - солнце, то Изана лишь одно из тысяч растений хрупких, маленьких и ничтожных в сравнении со звездой. Без солнца любое растение чахнет, а Изана - самое хрупкое и слабое растение, требующее особо нежный уход и тепло. Но когда наступила суббота, Ацуко и Какуче вернулись. Изане стало впервые за эту невероятно долгую неделю спокойно, когда Какуче вновь обнял его и тихо, как самую главную тайну этого мира прошептал на ухо: "Я тебя люблю". Потому что Курокава нуждался только в этом действии, только в этих словах, чтобы у него распустились самые яркие и стойкие цветы. И всё же что-то в Какуче изменилось. Курокава почувствовал это сразу, стоило ему только посмотреть Хитто в глаза. Теперь беспокойство заполнило не только Какуче, но и самого Изану. Стало очень страшно. Но Хитто не рассказывал, что его беспокоит, болтая обо всём, что происходило в его жизни за эту неделю, кроме чего-то реально важного. Изану начала наполнять злость. Снова от него что-то скрывают. Снова Какуче о чем-то умалчивает, решая за Изану, что ему стоит знать, а что не стоит. Курокава всё ещё самостоятельная и вполне полноценная личность, он может решить сам. Когда Ацуко, все это время сидящая на кровати рядом с ними и гладящая его по голове и сильно отросшим белым волосам, вышла из комнаты, оставив их наедине, Изана просто не выдержал. Он устал от этих тайн, недомолвок и секретов настолько, что впал в ярость. - Заткнись. Какуче резко замолчал, удивлённо глядя на Изану. Хитто не понимал, что так резко вывело его из себя. Изана схватил Какуче за ворот его рубашки и притянул очень близко к себе. Курокава хотел, чтобы Какуче сейчас стало больно и страшно, так же, как все это время было ему от этих тайн. Но этот порыв пугал даже самого Изану и его руки дрожали и от страха, и от злости, так что никакой боли он доставить бы не смог. Глаза как обычно щипало, но Изана не обращал на это никакого внимания. - Что ты от меня скрываешь? Вы все скрываете. Врачи, Эма, даже ты. Я тоже человек, мне тяжело постоянно гадать о том, что же произошло. Я же делаю то, что ты хотел. Делаю все возможное, чтобы вылечиться и вернуться к тебе. Я делаю то, чего ты хотел, так что сделай тоже самое для меня, наконец-то. Какуче вздрогнул, тяжело сглотнул и попытался успокоить Изану, гладя его по спине и отходя от темы. - Я не могу рассказать тебе, Изана. Тебе будет очень тяжело и больно. Я не должен, это неправильно... Какуче резко прервали пощёчиной. Несмотря на дрожь в руках, Изана ударил очень больно, вкладывая в это все свои силы. Какуче потёр сильно саднящую щёку и поморщился от боли, а затем глубоко вздохнул. Раз уж Изана хочет знать, то это только его решение. Какуче не может оберегать его от травмирующих моментов, если сам Курокава не желает быть защищённым. - Эма мертва, - резко говорит Какуче, не находя способа сказать это мягко. Изана резко замирает, табун холодных мурашек рассыпается по спине, кровь резко отливает от рук и ног. В ушах громко стучит сердце, а в горле встаёт такой огромный ком, что Изана даже глотать не в силах. - Что ты сказал? - каким-то чудом у Изаны получается спросить дрожащим голосом. - Эму Сано убили. Она уже несколько месяцев как умерла, Изана. Этих слов достаточно, чтобы его снова накрыло. С его глаз будто бы спала пелена и он вспомнил. Вся та информация, которую его мозг заботливо спрятал в самую глубь, скрыв её от Изаны, выплыла наружу. Курокава быстро бежит вниз по лестнице, услышав громкий шум и крик Эммы, размышляя, о том, что сестрёнка вновь что-то уронила. Спустившись вниз, он видит совсем не то, чего хотел. Эма лежит животом вниз на полу, рядом с ней валяется сломанный деревянный стул, а над этим всем возвышается отчим. В его руках топорик для разделки мяса. Но почему-то вместо разделывания свинины на ужин он с размаху наносит Эме второй удар, в этот раз острой частью топора по плечу. Изана, стоящий в шести метрах позади, слышит хруст раздробленной кости. Курокава замирает, кажется, даже не дышит и лишь смотрит на то, что происходит с его сестрой совсем близко. Он должен ей помочь - панически проносится в его голове, но страх сковывает его и он даже вдохнуть воздух не может, не то что сдвинуться. Эма приподнимается на руках, пытаясь отползти из-под отчима, но мужчина наносит третий удар, который приходится девочке в голову и сбивает ее вновь на пол. Эма падает на спину и больше не пытается подняться. Хруст прозвучал ещё громче. Теперь вместо болезненного кряхтения и громкого мычания, которое издавала Эма, приподнимаясь на руках, Изана слышал лишь хлюпание. Хлюпание. Светлые блондинистые волосы Эмы вмиг окрасились в красный, как и её нежно-розовая пижама. Отчима это не останавливало. Изана весь дрожал, но вдруг он смог сглотнуть. Курокава отмер и сделал резкий рывок к сестре, но не успел. Мужчина нанес четвёртый удар, который прошёл через ткани и вспорол девочке живот. Эма даже не застонала от боли. Отчим уже занёс топор вверх, чтобы нанести пятый удар, когда Изана проскочил прямо под него и схватил Эму руками. Вся сила удара пришлась на руку Изаны. Хруста не было. Курокава не почувствовал боли. Он уже совсем ничего не чувствовал, даже веса уже большой и тяжелой Эмы, когда взял её на руки и побежал. Кровь текла с головы, плеча и живота Эмы, окрашивая волосы, одежду и руки Изаны в красный. Даже белые носки, в которых он был, стали липкими и тёмно-бордовыми. На улице было тепло. Светило солнце, а Изана бежал, сам не зная куда и кричал, что было сил, несмотря на комок в горле. Курокава просто бежал вперед по улице в одних носках, с Эмой на руках, вперед вдоль улицы по раскалённому солнцем асфальту. Боли не было. Не было даже ужаса, когда Изана смотрел на Эму и шептал успокаивающие слова, когда он видел, как что-то вываливается из вспоренного живота. Когда Изана приходит в себя его безудержно и очень сильно трясут за плечи, крича что-то бессвязное. Постепенно к Изане возвращается сознание и он может определить, что слово, которое сейчас кричат это его имя. В рот ему почти силой запихивают таблетку и заставляют проглотить. Через какое-то время у Изаны получается по настоящему очнуться. Какуче гладит пальцем шрам на руке Изаны, успокаивая скорее себя, чем Курокаву. Изане совсем не спокойно, а скорее пусто. Особенно когда он смотрит на Эму, затаившуюся в дальнем темном углу, зная, что это лишь галлюцинация. С самого начала она была лишь галлюцинацией. Потому что у Изаны не получилось её спасти. Потому что Изана тоже её убил. Какуче молчал и Изана тоже не прерывал тишины. Потому что Хитто сделал то, чего Курокава так хотел. Потому что он всегда был с ним честен. Изана не мог злиться на него не только из-за притупляющих эмоции успокоительных, но и потому что Какуче делал лишь то, о чём его просил он. Потому что во всём был виноват лишь Изана. И в смерти сестры, и в этой ситуации лишь его вина. Становится горько. Особенно когда Какуче уходит, а успокоительное уже давно перестало действовать. - Спасибо, - шепчет рядом с ухом Какуче Изана, обнимая его. - Я вернусь завтра. Изана кивает ему на прощание. В голове так много мыслей, которым нужно уделить внимание, что на большее он не способен.