Сказки из Замка

Арсений нервно пружинит ногой, и Антон, сидящий слева, толкает его плечом: — Боишься, что ли? Взгляд невольно отлипает от колен и поднимается к маме, ходящей туда-сюда мимо двери. Надпись «школьный психолог» выглядит уже не так уютно, как в прошлый раз. — Нет. — Ага, скоро дырку в полу протопчешь — вон как не боишься, — фыркает брат. — И мы провалимся прямо к центру Земли, прикинь? Арсений поджимает губы и смотрит на него как на дурачка, но потом, не сдержавшись, смеется: — Глупости говоришь. — Зато ты улыбнулся! Так что моя работа сделана на пять с плюсом, — Антон задирает подбородок и поправляет невидимую кепку. — Мальчики, ведите себя потише, — мама косится на них из другого угла коридора. — Нас могут вызвать в любой момент. Лучше, конечно, не лезть под горячую руку: Арсений прекрасно слышал, как родители ругались после звонка из школы. Папа говорил, что это чушь собачья и не надо было соглашаться на тестирование, а мама упрекала его в том, что ему на всё наплевать. Последнее время они часто спорят, хоть и видятся только вечером, после работы. — Эй, — шепчет Антон, придавив беспокойную коленку Арсения, — я тебя сейчас к стулу привяжу. Тот ждет, пока мама отправится в дальнюю часть коридора, и хмыкает: — Да? И где ты возьмешь веревку? — Сплету из волос. Арсений снова улыбается: Антон всегда находит слова, чтобы его развеселить. Потому что он и вправду самый лучший брат на свете. И к тому же единственный, кто не боится встречи с психологом. — Вдруг я сделал что-то не так? — бормочет Арсений, впившись пальцами в края сидушки. — Ты просто нарисовал рисунок, за такое не наказывают. — Тогда почему они вчера ссорились? — Они постоянно ссорятся. Арсений пытается вспомнить, как было раньше, но не может: от страха в животе неприятно тянет, будто он вот-вот побежит в туалет. — Та не бойся ты, ну, — Антон подсаживается вплотную, чтобы их плечи и ноги соприкасались, и берет его за руку. — Наверняка там скажут, что ты слишком умный для первого класса, и отправят тебя во второй. Или вообще в третий. — К тебе? — Ну а куда ж еще. Будешь за меня домашку делать. — Эй! Они оба хихикают. Мама кидает на них очередной недовольный взгляд, но дверь отворяется, и из кабинета выходит школьный психолог. Арсений не помнит, как ее зовут. Многим ребятам она нравится. У нее короткие светлые волосы, добрая улыбка и прямоугольные очки, а еще она низенькая и худенькая — такую можно положить в кармашек и унести домой. — Здравствуйте. Вы мама Арсения? — Здравствуйте! И Антона, да. Психолог, улыбнувшись, смотрит прямо на них с братом — а потом косится на их переплетенные пальцы. На миг повисает странная тишина. — Верно. Пройдите, пожалуйста, в кабинет. — А мальчики?.. — Они могут подождать здесь. Справитесь, ребята? Я постараюсь не задерживать вашу маму слишком долго, хорошо? Антон кивает, не заметив, как ладонь Арсения ускользает из его пальцев. Или просто делает вид, потому что, стоит им остаться в коридоре вдвоем, он тут же хмурится: — Ты чего? Арсений и сам не знает, ведь он привык держать брата за руку (раньше — на прогулках в садике, а теперь по дороге в школу и обратно). Но психолог, увидев рисунок, начала задавать много вопросов об их общении. — Она спрашивала про тебя, — шепчет он, словно мама может услышать через дверь. — И про родителей тоже. — Почему? Арсений пожимает плечами. Антон продолжает допытываться: — Ну ты ж ничего такого не делал? Какого «такого» — Арсений не знает, но на всякий случай мотает головой. — Она попросила нарисовать семью — я нарисовал. Нас с тобой, маму и папу. И всё. — А я там красиво получился? Как супермен? У меня был плащ? Арсений улыбается, но страха так много, что уголки губ тут же ползут вниз. Хочется обхватить колени руками и уткнуться в них лбом. — Папа ругаться будет… — Почему? Он жмурится и качает головой, чувствуя, как к глазам подступают слезы, — а ведь это даже хуже, чем прижимать колени к груди. Хорошо, что никто, кроме Антона, не видит. Арсений проблемный ребенок, он знает это. Мама до сих пор ходит с ним по врачам, когда случаются новые приступы, а еще ему очень стыдно за те истерики, которые он закатывал в детском саду, когда Антон перешел в школу. Папа прав: взрослые мальчики так себя не ведут. Взрослые мальчики не вынуждают родителей брать отгулы и тратить кучу денег на анализы, а учителя не просят обратить на них внимание, потому что они не умеют дружить с одноклассниками. И к ним не бегают старшие братья каждую перемену, чтобы они не стояли в коридоре одни. Зато взрослые мальчики хорошо учатся, и здесь Арсений лезет из кожи вон. Им пока не ставят оценки, но он уже обогнал всех ребят и в чтении, и в счете, и в письме. Папа говорит, что гордится им. Это самое главное. Антон, конечно, тоже гордится — вообще по любому поводу. Но он просто не понимает, что Арсений создает много проблем и ему надо стараться больше, чем остальным. От грустных мыслей в носу противно колет. — Эй… — брат ерошит волосы на затылке. — Ну ты чего, Арсюх? Совсем раскис? Он качает головой и громко шмыгает. — Ага, я вижу, — усмехается Антон, снова взяв его за руку. — Не бойся, ладно? Я же с тобой, я не дам тебя в обиду. — Но папа… — Да ничего он не сделает! Побухтит, что мама с работы отпросилась, и перестанет. Ты ни в чем не виноват. Арсений не согласен, но молчит: не хватало еще с братом поссориться. Они так и продолжают сидеть, пока из кабинета не возвращается мама. Она не выглядит злой — скорее, напряженной и задумчивой. И, стоим им с Антоном подняться, как ее взгляд тут же находит их сцепленные руки. — Арсень, иди ко мне, — мама протягивает ладонь. — Давненько мы вот так с тобой не ходили, да? — А… — Антон пойдет с другой стороны, у меня же и вторая рука есть, — она улыбается, но ее тревожный вид никуда не исчезает. Арсений нехотя отпускает брата, чувствуя себя каким-то неправильным и неудобным. Снова.

***

После ужина родители включают им мультики, а сами отправляются на кухню: это их тайный код, означающий, что пора ругаться. Арсений и Антон давно научились подслушивать: замирать тихими мышками в коридоре и, переглядываясь друг с другом, ловить каждое (или почти каждое) слово. — Вот, полюбуйся, — говорит мама. Дверь плотно закрыта, нет даже крохотной щелки — Арсений не знает, что там творится. — И? Рисунок как рисунок. Ох… психолог отдала его маме?.. — То есть тебя ничего не смущает? — Вер, мне целый день мозги выносили на работе, хоть ты-то не начинай, а? Палка, палка, огуречик — все дети так рисуют. Ну не Пикассо он, в чем проблема? Арсений поджимает губы: это не просто палки и огуречики… Огурцов там вообще нет! Он старался как мог, но, наверное, надо попробовать еще раз. Грузно отодвигается стул. Мама вздыхает: — Дело не в навыке, а в том, как он нарисовал нашу семью. Видишь? Они с Антоном стоят вместе. Посмотри на их руки. — И что? — И то. На свободных руках у них пальцы есть, а там, где они друг за друга держатся, просто сплошные линии, будто они срослись. А мы вообще сбоку стоим, на расстоянии. Раздается еще один тяжелый вздох — уже папин. — А вот это знаешь что? — продолжает мама. — Дом? — Нет, дом слева, где Антон и Арсений. Я про здание справа. — Без понятия. — Это наша с тобой работа. — И? — Что ты заладил как попугай: «и» да «и»! — мама повышает голос. — Наш ребенок на портрете семьи нарисовал офисное здание, а ты делаешь вид, что так и надо! — Перестань орать. Ты разводишь драму на пустом месте. Арсений боязливо косится на Антона, и тот мягко треплет его по плечу. — Если дети для тебя пустое место… — Господи, не начинай! Повисает тишина. Брат пытается улыбнуться — выглядит скорее грустно, чем радостно. Хочется закрыть уши руками и уйти обратно к мультикам, но Арсений остается стоять как вкопанный, потому что родители ссорятся из-за него. Может, если он поймет, в чем виноват, то сможет больше так не делать. — Давай по порядку, — просит папа, и в его голосе отчетливо слышно недовольство. — Без истерик. Что не так с рисунком? Мама молчит еще секунд двадцать — Арсений считает про себя, — затем говорит напряженно: — Психолог думает, что Арсений слишком сильно полагается на Антона и не чувствует в нас опоры. Когда она спросила его, почему родители стоят не по бокам и не рядом, он сказал, что мы еще не вернулись с работы. И эти их сцепленные руки… Тут, надеюсь, объяснять не надо? — она фыркает, почти наверняка кривя губы: Арсений очень хорошо знает эти интонации и выражение лица. Мама делает так, когда недовольна реакцией папы. — И что ты предлагаешь? Нет, не надо мне тут глаза закатывать, я задал прямой вопрос. — Если бы у меня был ответ, я бы решила проблему сама. Как и всегда. — Боже… Задолбали твои претензии, веришь? Поперек горла уже. Снова отодвигается стул. Кто-то открывает воду: наверное, набрать чайник. Вскоре Арсений и Антон морщатся, почувствовав запах сигарет. Значит, мама и вправду возится с чайником — она постоянно занимает чем-нибудь руки, когда нервничает, — а папа курит в форточку. — Мы много работаем, да. Но ты почти восемь лет сидела дома… Нет, не перебивай, дослушай. Ты почти восемь лет сидела дома, и это было наше общее решение. Я знаю. Но дети растут, траты увеличиваются, и моей зарплаты уже не хватает. Мы ведь обсуждали всё миллион раз, Вер. Ты сама согласилась выйти на работу. Мама молчит. Судя по звукам — наливает себе чай. — Пацанам пора привыкнуть, что ты не можешь быть всё время рядом, — продолжает папа. — Надо переждать. Мне повышение дадут, и полегче будет. Просто временные трудности. — Два года уже эти трудности, — устало отзывается мама. — Всех денег всё равно не заработаем. — И что нам, по-твоему, делать? Уволиться? Влезть в долги? — Хватит выставлять меня какой-то инфантильной истеричкой, — цедит она сквозь зубы. — Я ничего не говорила об увольнении, ты сам на этого коня запрыгнул и несешься, как пизда по кочкам. Арсений ждет, что папа, услышав мат, начнет злиться еще сильнее, но почему-то он вместо этого усмехается. — Чего ты хочешь, Вер? — Чтобы мы уделяли больше внимания детям. Можно как минимум не брать смены на выходных. — Тогда копить придется еще дольше. — Значит, нам надо искать другую работу. Папа фыркает: — И вот мы опять вернулись к увольнению. — Это не одно и то же! — рявкает мама. — Я не предлагаю просто уйти и обложиться кредитами. Но оставлять всё как есть нельзя. Неужели ты сам не видишь, сколько мы ссоримся? Когда мы вообще последний раз в отпуске были? Ни с мальчишками, ни вдвоем почти никуда не ходим. — Её голос начинает дрожать: — Сремся с утра до вечера, ты без подпинки даже цветы мне подарить не можешь. Зато потом удивляешься, почему это я не хочу секса, да, Сереж? Господи, как мне это всё надоело… Арсений не выносит маминых слез. Ему сразу становится очень страшно и грустно, и он нервно ищет ладонь брата, чтобы переплести пальцы. Слава богу, Антон тут как тут, уже тянет в глубь коридора и шепчет еле слышно: — Пошли отсюда. Мультики сами себя не досмотрят. Они прячутся в спальне и увеличивают громкость телевизора. Арсений пялится на яркие картинки, но в глазах всё плывет, и сюжет ускользает. — Дурацкий рисунок, — бубнит он под нос. — Не надо было его рисовать… — Ты ни в чем не виноват, — упрямо талдычит Антон, не выпуская его руки. — И я бы, кстати, тоже так нарисовал. Ну… нас с тобой. Рядом. — А у тебя таких тестов не было? — Неа. Эта психологша недавно пришла, маме на родительском собрании рассказывали. — Лучше б не приходила, — хмурится Арсений, покусывая нижнюю губу. — Эй, — брат давит ему на подбородок, — харэ себя грызть, а то потом опять вавки будут. От его заботы глаза слезятся еще больше, и Арсений, не выдержав, забирается к Антону на колени, чтобы уткнуться носом в теплую шею. — Ну не реви, — мягко бормочет брат, покачивая его из стороны в сторону, как маленького. — Или, наоборот, поплакать хочется? — Угу. — Тогда поплачь, — он прижимается щекой к макушке. — Ничего страшного. Арсений всхлипывает и вспоминает, как психолог спросила, почему Антон единственный, у кого на рисунке есть уши. Он тогда ответил, что они просто большие и без них брат был бы на себя не похож. Психолог лишь улыбнулась, сделав очередную запись в блокноте. Ну и фиг с ней. Дура какая-то.