Ты попался в капкан

— Больно… — больше ничего. Из груди Шастуна выбивается глухой кашель, он смаргивает слезинки, невольно подступившие к уголкам глаз, и шумно выдыхает носом. Осколки стекла впиваются в локти, колени и щёки, и это ему ещё крупно повезло, что стекла не попали в глаза. Сейчас ничего кроме боли и бешено колотящегося от нарастающего ужаса сердца. Шаг-шаг-шаг… он где-то за спиной, идет медленно, оттягивая момент и прекрасно зная, что жертва никуда не убежит. Для него это всё словно забавная игра в кошки-мышки, а Шастун и противопоставить толком ничего не может. Тело болит. Всё в синяках от тупых ударов кастета, который использовал Попов. Невыносимо болит поясница, ведь в довершение избиения его спустили с лестницы, прямо на осколки разбитого подъездного окна. В таком положении не то что убежать, на ногах твёрдо стоять невозможным кажется. Когда Антон морщится, он чувствует, как осколки сильнее впиваются в щеку. Он снова кашляет, слепо шарит ладонью по холодному бетону в надежде найти рядом с собой чистый участок, чтобы руками опереться и подняться, хоть приподняться, но всё уже тщетно. — Шастунишка, куда ты собрался? Мы ещё не договорили. — голос Арсения раздался прямо над ним. У Антона всё нутро разом свернуло от такого, ему захотелось закричать, завопить, вырывая волосы с головы, взмолиться, чтобы его, наконец, оставили в покое, но всё, что он делал, — это молчал. Молчал и слушал. Даже когда Попов наступил ему меж лопаток, выбивая дух из груди, Антон расщедрился только на сдавленный выдох. Он понимал, что убежать не получится, дать сопротивление тоже. Всё, что он мог сейчас, — смириться со своим положением, лежать и покорно слушать всё, что ему говорил Арсений. — Сколько раз об этом мы говорили, а всё одно и то же, одно и то же… — в голосе мужчины наигранные причитания, напускная жалость, в то же время видная невооружённым глазом колкая издёвка, которую приходится глотать. И Антон глотает, он терпит, молчит, шумно сопя носом, и ничего не отвечает. Мелкие осколки как жала маленьких ос вонзаются в щёку, причиняя боль. — Я говорил уже, мне вам нечего дать. — Шастун от боли морщится, кривится и скулит почти беззвучно. — У меня ничего нет. — у него дрогнул голос, он подавился своими же словами, горечью обиды и сокрытой озлобленностью на человека, так откровенно над ним глумящегося. — И что… — снова глухо кашлянул. — Что изменится оттого, что ты меня бить будешь… прекрати… В воздухе запахло палёным, а за ним и горьким дымом. Арсений закурил, а Антон зажмурился в который раз, просто надеясь, что окурок будут тушить не о него. — Эт ты зря так. Сам понимаешь, дольше не платишь — больше должен. Антон только большее давление на спину почувствовал, когда Арсений присел над ним, всё ещё ногу не убирая. — Кап-кап, кап-кап… — Попов перешёл на глухой и угрожающий шёпот. Пальцами он зарылся в мягкие кудри, сначала потрепав мягко, почти что любовно. Потом стиснув до болезненного стона. Шастун только руку в кулак сжал и мысленно завыл от собственной беспомощности. — Ты, слыш, уже немалую сумму там торчишь. Начинай что-то думать. Облака табачного дыма прямо в лицо. Антон, никогда не куривший и к такому вовсе не привыкший, скривился и закашлялся. Он хотел было что-то ответить, но не смог и слова из себя выдавить, замирая на месте, когда тлеющая сигарета оказалась прямо около его глаза. Он и смог только, что шумно сглотнуть и поднять напуганный взгляд на Попова. Глаза у него блеснули, он молчал, но всем своим видом молил этого не делать. И одно из двух: то ли Арсений и правда считал его мольбу и по какой-то причине решил сжалиться над бедным парнем, то ли изначально не собирался ему ничего выжигать. Только очередное облако дыма заклубилось у самого лица. — Или отдавай долг по кусочкам, или себя самого по кусочкам собирать будешь. — он негромко засмеялся, вздёргивая острые плечи. —Я… понял. — Шастун выдохнул обессиленно. — Понял. — Славно, когда человек понятливый. — Арсений вновь его по волосам потрепал, за ухо подёргал, да по щеке похлопал. На этом, кажется, пытка наконец прекратилась. Антон испытал облегчение, когда мужчина убрал с его спины ногу. — На сегодня я теба, так и быть, прощу. Последний раз, Шастунишка. В следующий раз, как хочешь, но лавэ найди. Или тебе не понравится то, что с тобой случится. Арсений на прощание пнул его в бок. После чего Антону только и оставалось слушать гулкое эхо удаляющихся шагов Попова. — До встречи через неделю. — прозвучало с нижних этажей. Антон поднялся, некоторое время, не в силах двинуться, он сидел на холодных ступенях, смотрел на израненные руки и порванные домашние штаны. И ведь на всей лестничной клетке не нашлось никого, кто хоть вышел бы помочь или узнать, что случилось. Никто, совсем никто. Мученически стеная, парень в волосы кудрявые зарылся руками и низко опустил голову. Надо же было так встрять? Клял он себя за глупость, только уже было поздно о чём-либо жалеть. Денежный долг как петля на шее затягивается всё туже и туже, с каждой минутой перекрывая кислород. Вот-вот настанет момент, когда вздёрнется верёвка, и тогда всё. Уже ничего его не спасёт. Он поднимается по ступеням медленно, ему каждый шаг даётся с огромным трудом и отдаётся болью во всём теле. Хочется просто верить, что ничего не сломано и не разорвано, хоть в данный момент пострадавшему парню так и не кажется. Во рту застоялся солоновато-металлический привкус крови. Отойдя от лёгкого шока, Шастун поднялся и пошёл обратно в квартиру. Он не включал свет. Вывалился на общую кухню, отыскал в колонке аптечку и обессиленно рухнул за стол. Воображение всё ещё слишком ярко рисовало пугающий образ нависшего над ним Попова с тлеющей сигаретой меж пальцев. В квартире было тихо: сволочь удачно подгадал момент, когда все остальные сожители будут отсутствовать, чтобы точно никто не смог помешать. «Или отдавай долг по кусочкам, или себя самого по кусочкам собирать будешь». В горле встал твёрдый комок нервов, по спине прошла холодная дрожь. Антон ощущал подступающее к нему отчаяние, постепенно осознавая всю безвыходность ситуации. А ведь когда Шастун, полный надежд и амбиций, переезжал в Москву, он не думал, что всё обернётся именно так. Мечты разбились в пух и прах о шипы суровой реальности, и всё оказалось куда хуже, чем Шастун вообще мог себе представить. Намного хуже. И что теперь ему оставалось делать?