Она смеялась, а он даже и не думал...

Игра с традициями.

Он проснулся… слава богу, что он проснулся. Вчера с нервов и отчаяния залпом выпил бутылку перцовки. Его несли три здоровых мужика. Дрался, ругался матом, реально кого-то избил. Пытался уйти к проституткам. Заходил в лестницу… останавливался, кидал деньги к порогу и нервно возвращался домой. Ничего не хотел. И никого не хотел. Разделся. Упал на кровать. И просто лежал. В пьяном бреду постоянно повторял её имя. Гладил свое тело, представляя её ласки. Снова кричал, ронял вещи в спальне, рвал кители, разбивал флаконы. Швырял книги. Снова ложился, рыдал, смеялся. В конце концов заснул. Сегодня осталось только привести себя в порядок. Уже неделю его не было в доме Сталина. Неделю он не видел Тинано. 7 дней. 168 часов. 10 080 минут. Встреча назначена на 8 часов вечера. Придут самые близкие, самые значимые и статусные. И Она. И Он. Они. Он смотрится в зеркало. Морщится. Отекшие щеки, седеющие виски, появляются первые морщины. В 40 он так же хорош, но разве он может быть достоин Нино? Достаточно юное лицо, красивые мягкие волосы темного цвета, крепкие руки. Невысокий, но ладно сложенный. Красивая улыбка, лучистые глаза. Карие. Красивые ресницы. — старый и никчёмный Он кидает полотенце в отражение зеркала, наскоро умывается, укладывает волосы. Идёт по делам. Но мыслями уже за столом. Ловит руками её руки, рассматривает её тело, слышит её запах, говорит с ней ни о чем. Уходит за ней на кухню, чтобы помочь ей вынести блюда. Он готов делать все, чтобы быть рядом с ней. Она ужасно спала. Каждая ночь сопровождается её грязными, как она это понимает, мыслями. Она представляла его тело, как она обнимает его, его крепкую спину, грудь, руки. Примеряла роль жены, любовницы, подруги, и всего ей было мало. Хотелось больше. Хотелось реально это ощущать. Она разыгрывала различные сценарии в голове. Смеялась. Плакала. Злилась. Но так любила его. Так хотела его. И не выдержала. Она выла. Она рыдала, била руками по подушке. Кусала пальцы, ударяла себя. Тело ломило. Выворачивало суставы, болела грудь. Внутри все разрывало. Она хотела его. И даже себе боялась признаться в этом. — Тинуша — повторяла она в голове. Так он её называл. Она повторяла его фразы, улавливала его жесты. Она постоянно проговаривала его имя. Климент. Клим. Клим. Климушка. И такое сладкое, такое новое и знакомое. Такое любимое. — Мой Клим — примеряла она Искала во всем его запах. Искала во всех разговорах упоминание о нем. Во всех отцовских фотографиях искала его лицо. И нашла. И держала эту карточку под подушкой. Так наивно и нежно. Так правильно. Так искренне. Рассматривала его лицо. Выражение. Его глаза. Нос. Рот. Пыталась запомнить каждую мелочь. Его шрам на лбу. Его руки залитые венами. Такие крепкие. Представляла, как он держит её за талию. Властно, требовательно. Нежно. Юная. Бедная девочка. Пыталась справиться с нахлынувшим возбуждением. Пугалась. Закрывала глаза. Убирала фотокарточку. И плакала. И надеялась, что когда-то он увидит её слезы и все поймёт. Утром, как обычно, они уже готовились к вечернему мероприятию. Она выполняла школьное задание в перерывах и заходила в комнату, чтобы взглянуть на его фотографию. Она ждала его. Он торопился к ней. Пришёл раньше. Она его проводила в зал. Угостила чаем. Смущалась, краснела. Он это замечал. Сам краснел. Сам смущался. Она пугалась, стыдилась, винила себя, извинялась, что доставляет неудобства. Он схватил её за руку, притянул к себе, когда она попыталась уйти: — Все хорошо, Тинуша, я хотел сказать… А она и слышать ничего не хотела. Она боялась. А если что-то плохое? А если что-то хорошее? Ещё хуже. Она сослалась на приезд других гостей и ушла встречать их. Он злился. Она страдала. Он мучился. Она боялась. Он свёл брови, выдохнул и присоединился к своим коллегам. Пытался взглянуть на неё, когда она пробегала с тарелками. Напрасно. Она лишь отводила глаза. Его это бесило ещё больше. Теперь он ещё больше хотел её заполучить. Он игрался. Она не азартная. Он добивался, а она трусила. Вечер разгорался, подходили все новые и новые люди. Девушки заигрывали с мужьями, любовниками. Мужчины изрядно выпивали и недвусмысленно намекали своим пассиям. Ей разрешили провести время с отцом. Она сидела рядом с папой. И с Ним. Она боялась поднять глаза. Теребила пальчиками платочек, который был с ней с самого детства. Пропитанный её запахом. Вышитый её рукой. Дрожь пробегала по её телу. Отец все понимал. Смиренно наблюдал за ней. Но кто? Кто тот, о котором она мечтает? Даже подумать не мог, что его лучший друг мог засесть в голове его любимой дочери. Она томилась и он томился вместе с ней. И искал глазами этого кретина, из-за которого она страдает. А он сидел напротив. Улыбался. Выпивал. Звон бокала — Дорогие товарищи… раз уж пошла такая пьянка… а любви хочется всегда. Давайте устроим незабываемый вечер… Сталин напрягся — Кто ещё не признался… в своих чувствах. У каждой национальности, как мы знаем, есть традиция, когда девушка отдаёт какую-либо вещь своему возлюбленному. Пьяный голос сам не верил в то, что говорил. — Украшение, платки, можно даже взгляд. Все, что угодно. Видимо, сам ждал «ту самую» Игра началась… Пьяные дамы ходили по залу. Кто-то был верен мужьям, кто-то искал себе новый роман. А она сидела. И он сидел. Он уже увидел несколько взглядов, зазывающих его уединиться. Ловил, лукаво улыбался, обманывал, оставлял надежды. Ждал. Она внутренне рыдала. Дрожала. То бледнела, то краснела. Разваленной походкой подошла к нему. Он, по привычке, начал собирать тарелки, пока в его руке не оказался белый накрахмаленный платок. Сразу запахло духами, импортными, теплом, специями. Он поднял глаза. И увидел такие же. Карие. Блестящие от слез. Она сорвалась. Ушла. Ещё несколько секунд он сидел. А через мгновение сам не понял, как оказался на улице и держал её за руку. — Извините… Извините меня, Климент Ефремович, я не должна была Вас ставить в такое положение. Забудьте, пожалуйста, я никогда Вас больше не побеспокою… Извините… Я не буду больше так… Пожалуйста, отпустите меня… Каждое слово прерывалось всхлипами. Слезы текли по румяным щекам. А он смотрел. Боялся, умилялся, нервничал. Оторопел. Она вырывалась из его руки. У него в одной руке её маленькая нежная ручка, в другой — её платок. — Тинано… я люблю тебя… Она затихла. Не поняла. Отвернулась. — Я люблю тебя, родная… Она ощутила пустоту. Она без сопротивления освободилась и ушла в другую сторону от дома. Жуткая тишина. Страшная до рвоты. Он молчал. Она молчала. Он смотрел ей вслед. Сам в слезах. Сам переживал. — Дай мне ответ, Тинано! И тут в её груди загорелось. Ещё больше, ещё теплее. Она повернулась. Слезы текли ручьём. Волновалась. Выламывала пальцы. — Я буду Вас ждать… всегда… Скрылась. Он заулыбался, почувствовал невероятное облегчение. Выдохнул. Прижал к груди её платок и вернулся в дом. Это была его самая лучшая ночь с женщиной. Самая незабываемая, самая дорогая и страстная. Он этого ждал. Он любил. Он жаждал. Он хотел. Бредил этим. Он сел на то же место. Спрятал платок в карман рубашки, теперь это будет его традицией. И улыбался. — Клим, неужели какая-то девушка одарила тебя своим вниманием? — лукаво спросил Коба Клим засмеялся, самым чистым смехом. Глаза его искрились. Руки сжимались и разжимались. Он чувствовал блаженство. — Самая лучшая… Они оба засмеялись, а она разносила со своими няньками подносы с закусками. Бог знает, что она чувствовала. Это то, что даже описать невозможно. Она просто была счастлива. А счастье ощущается у всех разным способом. И только один раз она встретилась с ним взглядом. И уже не так боялась. Она ждала его…