Она смеялась, а он даже и не думал...

Волны разбивались о скалы.

И тут ему это развязало руки. Приходил к ней раньше, помогал раскладывать тарелки, обязательно забирал тарелки из её рук, чтобы почувствовать нежные прикосновения. Улыбался, искрился, заглядывал в глаза, так нежно, так заботливо. А она смущалась, таяла, пугалась, боялась мужчину. Краснела, а он проводил ладонью по щекам и смеялся. Она его боялась, боялась близости с ним, но так хотела. Боялась показаться неопытной, маленькой, несовершенной. Боялась быть неидеальной. Боялась целовать, боялась трогать. Боялась смотреть на него. А он все понимал. Видел, как она шарахалась, когда он брал её за руку. Как отводила взгляд. Но любил её. Ждал, когда она будет готова даже к тому, чтобы к ней можно было просто прикоснуться. Они старались быть вместе. Она его всегда ждала, всегда встречала. Помогала снять френч. Он поправлял волосы и следовал за ней в гостиную. Она усаживала, просила подождать. Он сначала слушался, потом ходил с ней на кухню, наблюдал, как она готовит, сам себе носил тарелки, приборы. Обязательно вместе с ней. Как хвостик. Потом помогал разносить приборы гостям, носил тяжёлые кувшины с напитками. Помогал приносить овощи. И просто сидел рядом на табуретке, смотрел, как она управляется с едой. Она смущалась, но так ей это льстило. Она была счастлива даже от присутствия его. Больше ей и не нужно было. Пока он отвлекался, она его рассматривала, его губы, его волосы, его руки. Как только он ловил её взгляд, она сразу отворачивалась и продолжала готовить. Он смеялся. Искренне и открыто. — Люблю… Он это повторял постоянно. И удивлялся сам себе. Как он хотел её, как старался её получить и затащить в постель. И как теперь он наслаждается просто её присутствием рядом с ним. — Я тебя не трону, пока ты не будешь к этому готова. — это были самые важные для неё слова. И ей стало легче, и бояться его она стала меньше. Она очень боялась мужчин, очень боялась их предательства. Боялась их внимания, не понимала, как общаться с ними. Не понимала, что значит, быть девушкой, любимой девушкой. Тем более он. Уже женатый, уже дети. Любил красивых женщин. Сам был желанным для женщин. Статусный, важный. Народный. Любимый всеми. — Почему он со мной? Почему он выбрал меня? Посмеяться? Я же хуже, чем другие… Почему он выбрал меня? Эти вопросы были у неё постоянно в голове. Она с этим жила несколько месяцев, он это чувствовал, но не мог об этом спросить. Точнее, мог, но она молчала. Убегала, плакала в подушку. А он ждал её около двери. Сидел на полу спиной к стене и слушал её всхлипы. И сам плакал. А потом делал все, чтобы она считала себя особенной, самой желанной, самой любимой. — Ты такая красивая, Тинуша. Она слышала это, напрягалась, не понимала, как реагировать на комплименты. Он не обращал внимания, одаривал её и дальше. Долго он помнил день, когда впервые она позволила взять её за руку… и обнять… 1923 год. Май. Число 17. Спустя два года их общения. Это был самый интимный вечер в его жизни. После очередного застолья он вытащил её на улицу. Шутил, а она никогда ещё так не смеялась. Не смущалась его. Начала к нему привыкать. Был тёплый вечер. Звезды видны. Прохладный ветер. Они вышли к воде, луна отражалась. Они ценили природу. Восхищались ей. Она смотрела вдаль, дрожала, он накинул на неё свой китель. — Вы же замёрзнете… — ещё по привычке она говорила на «Вы» — Если, хочешь, то можешь меня согреть… Дикая пошлость, которой бы она испугалась ещё два года назад. Она почувствовала его руки на своей талии. Требовательные. Он прижал её к себе. Несколько секунд она стояла в ступоре. Тяжело дышала. И он тяжело дышал. Расслабилась. Откинула голову на его грудь, и закрыла глаза. Сильнее прижалась и накрыла его руки своими. И тишина… Несколько минут они стояли обнявшись. Они помнили это всю жизнь. Потом он уже шутил, когда рассказывал детям: — Святой в наших отношениях — я. Мы обнялись 17 мая 1923 года. Обнялись! И это спустя два года наших отношений! Меня должны причислить к лику святых… И после этого дня. Он обнимал её постоянно. Постоянно гладил её руки. Целовал их. Накрывал ими свои щеки. Наслаждался. Она изучала его тело. Проводила пальчиками по шее, рукам, спине, пытаясь почувствовать каждый миллиметр, и как он реагирует на её прикосновения. Он закрывал глаза от удовольствия, увлекал её к себе где-то в поле, падали на землю и просто обнимались. Она вскакивала, играючись, и пробегала по полю, пряталась от него. Тут он и узнал, что у неё проблемы с сердцем. Когда он догнал её, она уже нехорошо себя чувствовала. Он усадил её к себе на колени, умыл речной водой. — Из-за этих проблем мне запретили танцевать. Сначала все было хорошо, но лет в 13 проблемы стали расти. А я очень любила грузинские танцы. Хотела танцевать. Запретили врачи. Любую активность. И няньки всегда следили за мной, чтобы я не начала валять дурака… мне не раз становилось плохо. Именно поэтому я начала учиться рисовать, пошла на реставратора документов, картин. Это мне хотя бы нравится. Он проникся. Ему стало её жалко. Прижался к ней. Гладил по спине и целовал руки. Он был счастлив, что няньки были рядом. Но он так их ненавидел. Они мешали ему. Настраивали её против него. Говорили, что он только ради «одного» с ней, рассказывали всякие сплетни, в общем, делали все, чтобы она от него отказалась. Они не доверяли ему, он им не доверял. Запрещали ей с ним общаться. Она прибегала к нему, рыдала: — Они говорят, что ты меня не любишь? Это правда? Ты не любишь меня? Он её успокаивал. Бежал к нянькам, выяснял с ними отношения. Она ещё больше рыдала, боялась, когда он злился. Боялась нянек. После таких разговоров они её наказывали. Но ему она об этом не говорила. Били страшно. Обещали рассказать отцу о ней. Она плакала. Да в тот период она рыдала постоянно. Было даже, что она врали, как он гулял с другими женщинами, чтобы она от него отвязалась. Он приходил за ней, а она даже не открывала дверь своей комнаты. Он стучал. Ругался. Орал на нянек. В конце концов залез к ней через окно. Она кричала, била его в грудь. Вырывалась из его рук. — Я ненавижу тебя! Ненавижу! А он молчал. Не выяснял ничего. Ждал, когда она успокоится, но не отпускал её. Сильнее прижимал к себе. Обнимал. Она таяла, рыдала ему в грудь, изредка хлестала ему ладонями по спине. И после того, как она полностью успокоится, он спрашивал, что случилось. — Они сказали, что у тебя другая… ты врал мне… ты пользовался мной. Тогда он читал тираду, что они мешают им, что не нужно их слушать, доказывал, объяснял, злился, когда она стояла на своём. Сжимал её запястья, когда она снова начинала истерить. Еле как успокаивал. Оставшуюся ночь она сидела у него на коленях, уткнувшись носом в плечо, спала. А он все это время думал. Взрывался, хотел уничтожить этих женщин, которые ему мешают. Но понимал их… Он бы реагировал так же, если бы его дочь встречалась с мужиком вдвое старше её. Непонятно откуда, непонятно кто такой и что у него на уме. Его отпускало. И он засыпал. В один вечер она вышли на балкон, погода прекрасная, настроение — полное романтики. Тогда она вынесла все подушки, одеяла и они просто легли. Она положила голову на его грудь, пальчиками дотрагивалась до его тела, а он рассказывал воспоминания из своего прошлого. Она замирала, когда он рассказывал что-то трагическое, смеялась, когда слушала о его выходках, когда он был ребёнком. Резко замолчал. Приподнялся. Она встрепенулась, повернулась к нему и застыла. Его губы были близко к её губам. Он продолжил что-то ей говорить, но Нино уже ничего не слышала. Тут он взял её за плечи, прислонил к себе и коснулся её губ. Клим кожей почувствовал, как она покраснела. Не торопился. Бог знает, что она чувствовала. А целоваться-то не умела. Замешкалась. Задрожала. Схватилась руками за его шею и неумело уткнулась в него, и сразу отстранилась. Замерла. Клим взял её руку и весь вечер просто смотрел на неё. Нино переживала. А вдруг ему не понравилось? Вдруг он уйдёт от неё? А он даже и не собирался уходить. Он уже все решил.