Она смеялась, а он даже и не думал...

Он уже договорился.

Климент с самого утра сидел и разбирал документы. Он часто, по мере возможности, заезжал к Тинано в Грузию, пока был командующим северо-кавказского округа. Приезжал на несколько дней. Нано уезжала туда на несколько месяцев раз в год, после того, как окончательно переехала в Москву. Она обожала это место. Его энергетику, людей, природу, кухню, культуру, традиции. Вечерами собиралась с подругами, пели песни. Вместе с бабушкой Кеке готовили национальные блюда. Именно Като научила её замечательно готовить. Бабушка, в общем, многое решала в её жизни. Выбрала ей имя, чем она будет заниматься, полностью воспитывала. Даже нянек в Москву она отправляла сама, потому что только она знает, с кем Тинаночке будет лучше. И относилась она иначе, чем к своему сыну… Тяжело им было расставаться. Это ещё был период, когда общение их только зарождалось. Прощание было сухим, очень скомканным. Тинано пряталась от отца. Боялась, что запретит быть с Климом из-за разницы в возрасте. Шкерились, как могли. Клим оправдался тем, что сам провожает своего дальнего родственника. Он не боится, что Сталин узнает об их отношениях, ему абсолютно безразлично, что думают остальные. Он не берет в расчёт то, что кто-то будет против. Но ради неё, он прячется, оправдывается, скрывает и не договаривает. — Вы же будете приезжать, хотя бы иногда? Они стояли у вагона, пока отец заносил её вещи. Она постоянно озиралась, нервничала. Клим только заливисто смеялся и умилялся ею. — Конечно, я буду приезжать, не часто, потому что дорога не близкая, но я буду стараться. Буду писать тебе письма, отвечать будешь? — он провел большим пальцем по румяным и горячим щекам Тино. — Буду, — её глаза заблестели, — Вы только почаще пишите… Я буду Вас ждать… Послышался голос Сталина. Звал Нано. Она скромно улыбнулась Ворошилову и зашла в вагон. Он стоял на перроне, пока поезд не пропал на горизонте. Стоял рядом с Кобой. Он внимательно наблюдал за удаляющимся поездом. Замёрз. Было раннее утро, дул прохладный ветер, солнце ещё не пригревало, казалось, что от него становилось только холоднее. На траве блестела роса. Вокруг тишина. Даже все провожающие затихли, чтобы услышать птичье чириканье. Многие разбрелись. Перрон был почти пустой. Иосиф долго наблюдал за ним, как тот стоял, руки в карманах, и о чём-то думал. Покашлял, почесал затылок. — Странная она стала в последнее время… — Почему это? — не глядя на него спросил Ворошилов — Не знаю. Что-то все прячется куда-то, пропадает, ведёт себя… Как влюблённая! И правда, пропадать она стала чаще. Утром он всегда приходил к ней, обязательно срывал цветы сирени или черемухи, приносил, и комната её заполнялась сладким запахом. Она его обнимала, целовала, он увлекал её на кровать, но заканчивалось все тем, что они просто дурачились. Вечерами они уходили куда-то, если в Москве, то просто гуляли по улицам, если в Грузии, то всегда ходили к воде. Он хватал её, требовательно целовал, а она вырывалась и убегала от него. Хватал её за руки, пел и галантно приглашал на медленный танец. Тинано заглядывала ему в глаза, смеялась. Зимой они уходили гулять в лес. Даже в самую морозную погоду. Он заставлял её тепло одеваться, давал свои свитера. Её было очень тяжело одеть, няньки всегда её ругали, потому что она любила одеваться красиво, а не по погоде. Тут же, она сама одевалась так, чтобы можно было подольше побыть с ним. Сталина это изменение, можно сказать, шокировало. На его вопросы о том, что случилось, няньки пожимали плечами и уходили по своим делам. А Тинано возвращалась только к полуночи. Ворошилов искоса взглянул на Кобу. — И что думаешь? — нарочито спокойно и холодно спросил Клим. — Думаю, что влюбилась в какого-то нахала. — он улыбнулся Клим несколько секунд молчал. «Понял, он все понял» — пронеслось у него в голове. — Это ж, знаешь как бывает, — продолжил — живёшь вот так, воспитываешь их, а потом они приводят домой какого-то… кретина, и говорят: — папа, это… допустим, ну… Клим… Ворошилов сжал кулаки в карманах брюк и повел бровью. Ему было и стыдно, и смешно. Его разрывало, что его чуть ли не как школьника в чем-то уличают. Но решил не подавать виду, держаться до конца. — …вот, это мой друг, знакомься, теперь он будет жить с нами!» А мне, как отцу, оно надо? Я её воспитывал, все делал для нее, чтобы она потом привела какого-то сосунка, которого я должен принять в нашу семью! Чем громче Сталин говорил, чем эмоциональнее, тем более слышался его грузинский акцент. Тут бы, напрягся любой здоровый амбал. Клим молчал. Молчал долго. А Иосиф ожидал от него ответа. Климент засмеялся, похлопал Сталина по плечу. Хохотал гомерическим смехом. Задыхался, краснел, пытался отшутиться, но смеялся ещё громче. В итоге, махнул рукой, начал кашлять и пошёл в сторону машин, на которых они приехали. Смех не останавливался, только становился тише по мере удаления Ворошилова. — Охуеть… — подытожил Коба. Так и в этот раз. Клим приезжал к ней тогда, когда Сталина не было точно. Бабушка Кеке знала об их отношениях, но с Тинано никогда о них не говорила. Она и так все понимала, не противилась и позволяла видеться им. Возможно, Ворошилов ей даже нравился. Ну из тех соображений, что не бедный, не юный, да этого и достаточно. Зрелый, значит, не будет гулять, и копейка лишняя в семье всегда будет. — Охуеть… — послышалось из-за спины, — Ворошилов, а каким ты тут боком, пёс старый? Климент отхлебнул чай из кружки, подавился и закашлялся. Несколько секунд он пытался успокоить кашель и одновременно думал, что сейчас он будет говорить. Краем глаза увидел Тинано, у которой было лицо лица, Кеке, которая уже давно ждала, когда этот момент наступит, и со стыдом смотрела в его сторону. — Что ты тут делаешь? — ещё более настойчиво процедил Иосиф. — Так тебя ждал. — без капли сомнения в своих словах ответил Ворошилов. — Ты где, мать твою еби, был? Я тут уже несколько дней торчу, выблядок ты конченый. Сколько писем, блять, я тебе писал, писал, что скоро приеду, нужно обговорить некоторые рабочие моменты. Ты где, проститутка, был? Ты вообще знаешь, что я на работе не хуи пинаю?! Что мне все эти вылазки в копеечку обходятся! И все для того, чтобы тебя, скотину, ждать тут по несколько дней?! Неплохую услугу оказало то, что Ворошилов в молодости устраивал драматические выступления у себя на заводе. И настолько сам себе поверил, что начал краснеть, злиться, вспоминать то, что его не устраивало в Сталине. Сталин его, можно, сказать, в такие моменты побаивался. Ворошилов, единственный, без обиняков мог сказать, что он на самом деле думает. Может, партиец он был и прилежный, в сторону партии и тов.Сталина он бы и ничего не сказал, но как человек очень вспыльчивый, и молчать не привык. — Ладно, Клим, не горячись. — сморщился Коба. — Не приходили ко мне твои письма, затерялись, наверное. Рассказывай, что у тебя там происходит… Иосиф ему подмигнул. Ворошилов засмеялся, они оба глянули в проход, где стояли женщины. Те, успокоившись, что правда не вскрылась, пошли накрывать на стол. Коба встал над Ворошиловым, тот ближе наклонился к его лицу, чтобы разговор не было слышно. — Ну, что, Клим, рассказывай. — улыбался Сталин. — Что у вас? Долго скрываться будете? Ворошилов засмеялся, замялся. — Откуда узнал? — с улыбкой спросил Клим. — Так я ж — отец, все вижу… Клим скептически повёл бровью. — Ну… именно про тебя сказали адьютанты, — засмеялся Сталин. Климент собрал все документы, аккуратно сложил их, Иосиф положил руку ему на плечо и дружески, крепко обнял, так они и шли. Смеялись. Клим пытался выяснить, в какой момент Коба начал все подозревать. Сталин уходил от ответа, стыдил друга, в конце концов сказал: — Быть вместе — не позволю. Похлопал Ворошилова по плечу и направился в свою комнату. — А ты за нас решать ничего не посмееешь, забыл, что было после съезда? — он со злостью швырнул документы на стол, достал сигареты и закурил. Курил он очень редко, не любил это делать, если не приходилось курить на съездах, чтобы произвести впечатление, или поддержать иностранных коллег на переговорах. А если и по своей воле, то курил только тогда, когда ситуация была критически стрессовая. На собрании, к слову, Сталин обвинил Буденного и Ворошилова в неудачах на фронте в Царицыне, хотя про себя не сказал ничего. Климент молчал. Изредка кивал, принял свою вину, и забыл до окончания выступлений. После они вместе поехали на квартиру. И как только, их оставили вдвоём, Ворошилов взял Сталина за грудки, тряхнул… В общем, воротник остался у него в руках, а Коба запомнил это до конца жизни. Сталин повернул голову. Промолчал. И скрылся в коридоре. Пока шёл к своей комнате, увидел Нано, зыркнул и злобно процедил: — За мной! Она послушно зашла за ним. И когда дверь закрылась, на неё обрушился шквал негодования. — Он тебе кто? Ты забыла, как он тебя маленькую на руках качал? Ты из ума выжила? Ты знаешь, сколько ему лет? Ему 44 года, тебе недавно исполнилось 19. Ты чем думала, когда спуталась с ним, а?! Она молчала, только слезы предательски текли из глаз. Она настолько оцепенела, что не могла даже коснуться лица, чтобы вытереть их. Она сейчас как никогда, нуждалась в Климе, чтобы он её защитил. — Я тебе последний раз говорю, с ним ты больше видеться не будешь! Хочешь себя папочку найти? Так никто тебя никогда не любил и не будет любить так, как я! Он — тем более! Я не удивлюсь, если он по бабам от тебя ходит! Ты думаешь, взрослый мужик будет терпеть какую-то малолетку поганую? Нужна ты ему триста лет, дура! — Он меня любит… — Наивная идиотка! Не нужна ты никому. Завтра он уедет, ты остаёшься в Грузии навсегда. Его я переведу в Москву! И чтобы никаких встреч! Никаких писулек! Ничего! Тебе ясно?! Сталин помолчал. Взглянул на неё так горько, как она этого не ожидала. — Завтра едешь в Чвабиани. К мужу… — с какой-то дикой безысходностью сказал он. — Что значит… к мужу?.. — Ты не понимаешь? Мы давно уже договорились с моим давним другом, что наши дети будут жить вместе. Выгодная ты невестка, и он — жених неплохой. Уходи… — Папа, так нельзя, — она сорвалась на крик, — так нельзя! Она рыдала, выла, хваталась руками за рот, чтобы заглушить крик. — Выйди, видеть тебя больше не хочу! Он вытолкал её из кабинета и закрылся. Схватился за голову и начал рыдать. Горько ему было отдавать свою дочь непонятно кому. Но раз договорённость была — нужно выполнять. Слова мужчины — закон. Он упал на диван, снял сапоги, лёг и заснул. Тинано выбежала в зал, где её схватил Клим. Она даже сказать ничего не могла, но он сразу все понял.