Любимый Наш Музей

              Карета потихоньку остановилась. Папа, выбравшись, как истинный джентльмен подал маме руку; когда спустилась и она, папа помог затем и мне. Я вдохнула – с каким наслаждением, знали бы вы! – лондонский, относительно чистый воздух, и замерла в наслажденном предвкушении.        Не знаю, была ли радость родителей такой же, как и моя; во всяком случае, по их задумчивым физиономиям я мало что могла прочесть. Увидев, что я рассматриваю их, мама и папа многообещающе улыбнулись мне; я ответила им тем же.        Потом наш извозчик и родители принялись думать, как поступить с багажом, а я стала жадно глазеть на величественно возвышавшееся над нами здание с великолепными шпилями; и будто только сейчас поняла всю его прелестность и красоту. Куда там Британскому музею? Я блаженно прикрыла глаза. Затем снова распахнула. Ладно, разве что наш скромненький читальный зал уступает их огромной, уставленной книгами громадине.        Только потом я заприметила у входа двух человек, – мужчин, один из них был заметно массивнее приятеля – которые смиренно стояли там, явно чем-то очень довольные.        Присмотревшись, я узнала в них наших наёмных рабочих; как раз к тому моменту родители тоже заметили и поспешили махнуть им рукой.        После громких приветствий, обмена дежурными фразами и поздравлений по поводу нашего возвращения со стороны Дольджа и Суинни, они наконец соизволили обратить внимание и на меня. Мы без лишних слов приветливо поулыбались друг другу, – улыбка Суинни была довольно вялой, если честно – а потом Дольдж вдобавок ещё лихо кивнул мне и провозгласил:              – Мисс Трокмортон, и вас тоже с прибытием!              – Спасибо, – поблагодарила я, а сердце в груди подпрыгнуло, затем замерло и пустились бешеным галопом. Я же дочь Главного Хранителя музея и женщины, главной тут по археологическим раскопкам. Так почему я так нервничаю, словно меня ведут на голосование насчёт собственной казни? Нет, это уже ни в какие рамки, знаете ли!        Дольдж и Суинни ещё раз отсалютовали нам всем и стали мастерски аккуратно вносить наш багаж в помещение музея.        Мы с родителями тоже направились туда, и с каждым шагом я чувствовала нарастающее волнение столь сильного уровня, что, казалось, моё сердце прямо здесь и сейчас лопнет или разорвётся.        Родители, должно быть, почувствовали это каким-то образом, и скоро я ощутила у себя на плечах прикосновение рук; если они полагали, что так им удастся приободрить и успокоить меня, то это они были правы.        Я нахмурилась, увидев, что родители следуют по направлению к боковому входу, и слегка потянула папу за рукав.              – А давайте пройдём через главный вход?        Он удивлённо посмотрел на меня, затем медленно кивнул.       Мы открыли двери, вместе переступили порог. Я в предвосхищении вдохнула, и...        О, Боже! Как же воняет! Типичный впрочем запах, я ведь столько отсутствовала. Неужели родители не чувствуют этот жуткий смрад? Ну ладно, пусть. А что я ожидала, когда входила в музей? Что тут всё осталось так же, как было до моего отъезда? Или, может быть, думала, что неупокоившиеся духи и недобрые проклятия, которыми так и кишит музей, сами себя изгонят? Но до чего же воняет! Злые испарения тёмной энергии здесь будто можно было потрогать руками.        Я почувствовала, как папина хватка чуть сильнее сжалась на моём плече, и подняла голову. Его лицо выражало немой вопрос, а глаза смотрели довольно строго. Поглядев на маму, можно было сказать, пожалуй, примерно то же самое. Я вздохнула. Точно, ведь теперь родители вкурсе большинства из моих дел, и у них вполне достаточно основания так на меня посматривать. Судя по всему, лицо отца вопрошало: "Ну, ты и тут чувствуешь свою магию?" Или что-то в этом духе. Я кинула на него чуть виноватый взгляд, как бы отвечая этим: "Ну, я же не виновата, что появилась на свет в храме египетской богини Исиды". Во внешнем же виде мамы явно значилось слово "необычная".        На меня вдруг накатила такая отчаянная, всепоглащающая тоска, что ноги сделались ватными; я бы так и присела сейчас куда-нибудь, да нельзя: скоро, должно быть, папины помощники явятся. Даже странно, что до сих пор не явились.               Хотя глупо было ожидать, что к нашему приезду холл будет в разноцветных шарикахи и гирляндах, а на стене висеть плакат с яркими, красиво выведенными буковками: «Ура! Добро пожаловать домой, наша отважная Теодосия!». Очень глупо. На что я надеялась, в самом деле? Никому тут нет особого дела до моего возвращения. И что, что я снова оказалась втянута в рискованное приключение; и что, что я вот опять бесчисленное количество раз висела буквально на волоске от смерти; и что, что я нестерпимо скучала по этому музею и его сотрудникам, так скучала, не могла спокойно сидеть всю дорогу сюда. И что? Никому тут нет никакого дела. Ну, или почти никому.               Пока мы осматривались на пороге и переобувались, откуда-то из-за угла вынырнул никто иной, как Эдгар Стилтон; – с каким-то ящиком в руках – он был до того задумчив и безучастен, что решительно не замечал нас(понятия не имею, как он умудряется) ровно до того момента, пока папа, уже успевший снять обувь, задорно не воскликнул, двинувшись ему навстречу:              – Стилтон! Здравствуйте, ну как у вас тут?        Бедный парень передернулся всем телом и испуганно повернул свое побелевшее, как полотно, лицо на звук его голоса.        Я осуждающе взглянула на папу. Но он либо не заметил этого, либо предпочёл оставить без внимания мой взгляд. Черт подери! Стилтон ведь у нас не первый год работает, папа должен знать его пугливую, мягкую личность не хуже, чем я.        Создается впечатление, что весь наш музей считает своим долгом то и дело появляться из ниоткуда и другими всеразличными способами доводить его до полусмерти; папа, по-моему, мог учесть всё это и сообразить, что не стоит так резко, без предупреждения появляться перед ним; любой бы на месте Стилтона изрядно испугался, а с неустойчивой психикой, как у него...        Папа мог бы додуматьая и не возникать перед ним так неожиданно, а лучше бы было вообще не обращать на себя его внимание, когда Эдгар находился в таком отстраненном состоянии; дать ему спокойно дойти туда, куда он там там направлялся, и подождать всех оставшихся сотрудников в холле для проведения массового разговора.        Я с сожалением посмотрела на Стилтона.               Он несколько раз удивлённо моргнул, а потом, наконец, понял, кто перед ним и что от него требуется. Я тихонько порадовалась, что он не уронил коробку, которую держал в руках; одному богу известно, что с ним тогда стало бы. Как минимум он получил бы нагоняй от Вимса и грустное расположение духа на последующие несколько часов. Он поставил коробку рядом с собой.              – Мистер Трокмортон, мадам Трокмортон, – благоговейно пробормотал Эдгар, когда более менее пришёл в себя. Левая щека у него по обычаю подергивалась, а пальцы рук, скорее всего непроизвольно, выделывали какие-то странные движения, будто пытались что-то найти. Нормальный цвет(насколько это возможно в данной ситуации: не будем забывать, что речь идёт о вечно бледном, даже неестественно бледном Стилтоне) постепенно возвращался к его лицу. Но тут взгляд нашего третьего помощника вперился в меня.        Он снова побледнел, потом покраснел и улыбнулся уголком рта, который, кстати говоря, тоже начал подергиваться; зачем-то принялся теребить рукава своей рубашки.              – М-мисс Теодосия, – проговорил Стилтон и зачем-то отвёл глаза.        «Ну, хорошо, – елейно подумала я. – Он всё такой же. Поглядим, что там с остальными»        – Здравствуйте, Стилтон, – в свою очередь поздоровалась я. Мама, похоже, была сейчас слишком занята переодеванием и успела лишь только мельком улыбнуться нашему третьему помощнику.        – Так, дружок. Ну, ладно. Пойдите что-ли найдите остальных сотрудников, надо кое-что обсудить, – сказал папа Эдгару.        Я улыбнулась, проходя мимо Стилтона дальше в холл. Ну вот, жизнь возвращается в прежнее русло! Как же хорошо. И неужели после всех тех волнительных событий в Египте я не имею права хоть немного порадоваться повседневности, забыть, что одному из слух Хаоса удалость удрать? Хотелось бы рассчитывать, что фон Браггеншнотт не объявится по крайней мере ещё полмесяца, потому что я собираюсь сполна насладиться своим воссоединением с музеем.        Стилтон что-то буркнул и покорно скрылся из поля нашего зрения за углом, – противопролржнвм тому, из-за которого появился. Тут же раздался глухой удар и брань.        – Смотрите, куда идёте, недоумок, – проворчал Викери Вимс, представая перед нами и отряхивая свой как всегда яркий до боли в глазах костюм. – Это черти что! Болван, а где коробка с..        Тут он увидел нас и позеленел, а Стилтон за его спиной дрожащими руками зачем-то поправил свой галстук и внимательно взглянул на родителей – знал, что сейчас что-то будет.        – Так-так, – начала мама, нехорошо прищурившись и смерив Вимса стальным взглядом, под которым он тут же сжался. – Вимс, мне кажется, у нас уже был особый разговор на эту тему. Или, может быть, вам напомнить...        – Н-нет, я...        – А Стилтон, между прочим, как раз шёл за вами, сообщить о нашем приезде, поскольку явился, пока что, только он...        – С возвращением вас, – сказал наш первый помощник, тщетно пытаясь придать своему гнусавому голосу хоть чуточку радостного тона. Н-да, актёр из него никудышный.        – Благодарю. – миролюбиво ответила мама, потихоньку остывая, и посмотрела через его плечо на Стилтона. – Сходите за Клайвом, – напомнила она.        После ухода Стилтона, а за ним и Вимса – они разделились, чтобы скорее отыскать Фагенбуша – повисло неловкое молчание: мы втроём вопросительно разглядывали друг друга. И в этом молчании вдруг отчётливо раздалось приглушенное недовольное мяуканье. Папа с мамой закатили глаза, а я досадливо хлопнула себя по лбу.        – Исида! Точно. Какая же я растяпа. Я вытащила кошку подмышки из корзинки и осторожно посадила себе на колени. Она позволила немного себя погладить, но потом, впрочем, спрыгнула и умчалась, как чёрный миниатюрный ураганчик, куда-то вглубь музея. Мы решили сделать то же самое, но на полпути я вдруг резко становилась.        – Что такое, Теодосия? – чуть раздражённо спросил папа, обернувшись.        – Я думаю, что надо бы сходить в лавку, купить что-нибудь поесть, как вы считаете? Из того, что мы найдём в гостиной, врядли можно соорудить полноценную трапезу.        – Ты права, дорогая, – согласилась со мной мама. – Мы тебя отпускаем. Нам действительно нужно что-нибудь к обеду        Я посмотрела на папу.        – О, черт, – пробормотал он, роясь в кармане в поисках своего кошеля. – Сейчас, Тео.               Я шла по улице, уставившись себе под ноги и думая о своём. Нет, мне не было грустно, наоборот – даже противная шляпка, которую меня заставили надеть родители, до сих пор не испортила моего праздничного настроения.        А с помощью моей задумчивости я пришла к месту, казалось, даже раньше, чем могла бы. Впереди я с особым удовольствием увидела вывеску, гласившую «Пироги и булки миссис Пилкингтон», и направилась туда.        – Здравствуй, душечка! узнала меня женщина, как только я показалась на пороге и принялась счастливо осматриваться.        – Здравствуйте, миссис Пилкингтон.        – С возвращением, я полагаю? И родителям своим тоже передай, от меня лично.       Я не попыталась сдержать улыбку.               Обратный пусть был такого же рода, что и по направлению к лавке. Я почему-то пыталась думать, думать обо всем, о чем только можно. Как там майор Гриндл? Гаджи? Набир? Где скрывается фон Браггеншнотт? Мне казалось, что больше у меня не будет времени на подобные раздумия, когда я вернусь в музей, и я старалась уместить всё эти вопросы в голове, вспомнить каждого, с кем мне приходилось иметь дело в Египте, будто если я этого не сделаю, то они навсегда исчезнут из моей памяти. А ещё хотелось знать, что там с Уиллом.        Тотчас же кто-то тронул меня рукой за плечо, и я вздрогнула, стремительно оборачиваясь и готовить, если что, заорать.        Передо мной стоял мальчишка со вздернутым носом. Лицо было совершенно перепачкано грязью, зато синие глаза сияли непомерно ярко.               – Уилл! – воскликнула я, еле сдерживаясь, чтобы сейчас же не кинуться на него и не заключить в крепкие объятия; я знала, что Стики не любил таких нежностей.        – Лёгок на помине. – сказала я, всматриваясь в него и тут же продолжила тараторить, не давая ему и слова вставить: – Как дела? Как работа у Вигмера? Как...        – Ага, ага, и вам приветик, мисс, – мягко оборвал меня он. – Мне, правда, казалось, что это я должен засыпать тебя вопросами. – он бегло, но жадно глянул на пакетик в моей руке. Потом уже настала его очередь рассматривать меня. Уилл присвистнул. – Ну, рассказывай что-нибудь то.        Мы радостно проболтали почти весь путь до музея. Я, конечно, щебетала больше и живее, чем он, хотя о его делах я бы тоже с удовольствием послушала; однако Стики отзывался весьма туманно и, как мне показалось, неохотно. Остаётся только надеяться, что с его работой в Сомерсет-Хаус всё в порядке.        Когда мы уже почти подходили к зданию музея, я сунула руку в пакетик и потянула Уиллу один из слоеных пирожков. Он посмотрел на меня как-то странно, отвёл в сторону мою руку и начал:        – Мисс...        – Да не бойся ты, это просто угощение, – и, так как во взгляде Стики Уилла подозрения не убавилось, я поспешила заверить: – Подарок. В честь нашей с тобой встречи. Тем более у меня ещё много. Возьми, – я снова протянула ему слойку, и на этот раз Уилл её принял.        – В таком случае, спасибо, – я видела, как ему хотелось прямо сейчас впиться зубами в пирожок, но он этого не сделал; возможно, его смущало моё присутствие.        Входя в помещение музея, я была уверена, что слойка Уилла уже прикончена.               После прекрасного семейного обеда я направилась в библиотеку – просто так, без особой на то причины – и предварительно прихватила с собой булочку с сыром.        Я понимала, что есть и читать одновременно – не очень хорошо по отношению к книге; старалась не заляпать страницы и не накрошить. Тем не менее, книга увлекла меня настолько, что я погрузилась в чтение почти целиком и даже забывала откусывать от своего пирожка; делала это как-то отчужденно, меланхолично.        Я прочитала страниц сорок и как раз поднесла ко рту свою булку, когда за дверью скрипнули половицы и в проёме возник Клайв Фагенбуш.        – Приятного аппетита, – произнёс он, проходя чуть дальше и осматриваясь с таким видом, будто находился в нашей библиотеке впервые и старался запомнить картину этого чуда на всю оставшуюся жизнь.        – Благодарю, – тут же отозвалась я, откусывая от пирожка и смотря, как тянется плавленый сыр.        Прежде я, наверное, сказала бы Фагенбушу что-нибудь язвительное и закрыла книгу, не желая читать в его присутствии и не хотя, чтобы он знал, что же это я там такое читаю.        Раньше у меня пропал бы всякий аппетит с его приходом, теперь же мне без разницы, пришёл он или нет. Ну, разве что чуть-чуть неловко.        Когда-то мы терпеть один другого не могли, делали по возможности всё, чтобы лишний раз не пересекаться друг с другом, строили различного рода козни(в основном я, признаюсь и каюсь) и намеренно создавали хлопоты. Так было, и так, надеюсь, больше не будет.        Как уже говорила, я устала ненавидеть Фагенбуша. Он, вероятно, тоже.        Наш второй помощник тем временем степенно двигался вдоль шкафов и книжных полок, уделяя внимание почти каждой книге, изящно проводя пальцами почти по каждому старинному переплету. Я с удивлением наблюдала за ним. Зачем пришёл, интересно? Почему молчит? Чего хочет?        Внимательно посмотрев ещё несколько минут за его странными, лишёнными смысла действиями, я решила наплевать и снова уставилась в книжку, сосредоточенно вычитывая предложение за предложением.        Ну и ладно. Фагенбуш мне ни чем не досаждает, не воспроизводит шума, хоть и странно всё это. Так что мне-то какое дело? Пусть рассматривает себе полки, раз это такое занятное дело по его понятиям.        Опять взявшись за булку с сыром и собираясь отправить кусочек в рот, я удивлённо застыла, когда Фагенбуш вновь подал голос:        – Что читаете?        Я нахмурила брови. А вот это уже серьёзно.        – Да там книжонку одна про...        – Ладно-ладно, – насмешливо тормознул он меня, и я воззарилась на него. – Шуткую же я. Мне без разницы, что вы читаете.        Тут я подавилась булкой и звучно закашлялась. Что ещё за...        Клайв тем временем подошёл к столу, за которым я сидела, и до меня тут же долетел такой знакомый запашок варёной капусты и маринованного лука. Мне, кстати, показалось, что он стал слабее, чем прежде, до моего отъезда. Или у меня нос заложен?        Итак, Фагенбуш присел на стул с другой стороны стола – прямо напротив меня – и сложил руки на коленях.        Я окончательно сбилась с толку и отложила булку на краешек стола. Ну вот, опять этот человек умудрился испортить мне аппетит.        – Ну? – сглотнув, нетерпеливо спросила я, маясь от непонимания. – Вам приказанл что-то мне передать? Рассказывайте.        – Нет, это вы расказывайте. – сказал второй помощник, сверля меня глазами.        – Чего?! – если бы я сейчас ела, то подавилась бы и второй раз, отвечаю.        – Ну, знаете, – усмехнулся он, – я рассчитывал на более подробный отчет о ваших странствиях в Египте.        – С чего бы вам стало это интересно? – осведомилась я, с подозрением косясь на Фагенбуша. Аппетит снова ко мне возвращался, но взять булочку я не решалась: вдруг он выкинет что-то ещё более ненормальное. – К тому же, основное вам уже известно, как я думаю. От лорда Вигмера или ещё от кого-нибудь там... Короче, вы же в курсе?        – Но, Тео, в том-то и дело, что мне известно лишь основное, – разочарованно заметил Фагенбуш. – Понимаете, мне хотелось бы услышать что-нибудь и от вас самой, а не только через... другие... источники информации. – он выжидательно уставился на меня.        Вот уж не знаю, чудеса это или мне стоит плакать. Что-то определённо переменилось в наших с ним взаимоотношениях. И переменилось вроде в лучшую сторону.        – Знаете, это довольно странно, – медленно выговорила я, закрывая книгу; но увидела выражение лица Фагенбуша и быстро добавила: – Хорошо, я расскажу вам. Что именно вы хотели бы узнать?        Глаза Клайва сразу же вспыхнули живым интересом.        – Значит, фон Браггеншнотт сбежал, так? – спросил он с неуместным тут энтузиазмом. Впрочем, я его наверное понимала.        – Верно, – подтвердила я, слегка расслабляясь, – но я абсолютно уверена, что он не отказался от своих злодейских планов, и покажется нам, возможно, а течение нескольких следующих месяцев, не знаю. Мы ещё услышим об этом немце, но пока ему, похоже, суждено сидеть в каком-нибудь подземелье с ему подобными крысами и зализывать раны, – начала я, заметно осмелев, а Фагенбуш насмешливо хохотнул и с этого момента целиком превратился в слух.        Мы ещё долго разговаривали и обсуждали всё подряд.               Когда я вышла из библиотеки, оказалось, что уже почти семь часов вечера, но это меня не пугало.        В музее сейчас царила почти абсолютная тишина, и я надумывала воспользоваться этим на полную. Я хочу пройтись по всему зданию.        И что, что я уже знаю весь музей как свои пять пальцев, вплоть до каждого уголка? Сегодня я тверно намерилась не делать ничего, связанного с магией и тому подобное. Как бы глупо это не звучало, но да, я снова собираюсь пройти музей по всему периметру, хоть и делала так бесчисленное множество раз. Но я хочу отныне уделять внимание каждому экспонату, каждой мелочи и самым маленьким деталюшечкам.        Завтра я непременно возьмусь за дело и не допущу больше, чтобы тут так воняло серой, хотя и чувствую её только я. Ну, может ещё Эдгар Стилтон с его способностью к подобным вещам.        Моё это похождение по музею напомнило папу, осматриваюшено теми бессоными ночами свои владения; я даже будто услышала, как он весело присвистывает при этом.        Я как могла медленно, шаг за шагом, двигалась по мраморному полу, рассматривая как в первый раз чудеса музея. Я думала. Я вспоминала. Я грустила и радовалась от печальных и весёлых воспоминаний. К печальным также относились предательство Найджела Боллингсворта и адмирала Сопкоута. К весёлым я могу, наверное, отнести сегодняшнюю спонтанную встречу со Стики Уиллом, да и вообще знакомство с ним.        Интересно, а куда же мне пристроить волнительное воспоминание о том вечере, когда человеком в капюшоне оказался нашим третьим помощником хранителя? К какой бы из сторон причислить? Я бы выбрала нейтральную, пожалуй... Стилтон был, конечно, очень мил, когда спас меня от слуг Хаоса тогда, в экипаже, но... Чёрное Солнце...        Хватит, Тео! Забудь о чокнутом Троули и том странном тайном ордене. Он распался, его "присвоил" себе Хаос. Прямо как в...               «Чëрное солнце взойдёт на красном небе перед тем, как упасть на землю, где его поглотит огромная змея.»               Я резко остановилась. Потом тряхнула головой и снова побрела куда-то – без цели, просто чтобы идти.        О-хо-хо... Голова сейчас треснет.        Эти нахлынувшие воспоминания... Я снова и снова прокручивала в голове эпизоды из уже пережитого, известного прошлого. Я вспоминала, тут же забывала и снова возвращалась к каким-то бессмысленным раздумьям. Я припоминала и думала о многих, ох, как о многих.        Об Ови Бу-Бу, старом египетском маге, изгнанном с родины; о Стики Уилле, честном, благородном мальчишке, который живёт в многодетной семье в бедном районе; о Клайве Фагенбуше, чья судьба оказалась тоже не слишком милосердной; даже о бабушке Трокмортон, которая не такая уж и... не такая, какой я её всегда себе представляла; но больше всего я думала о несчастной участи нашего вечнозашуганного третьего помощника.        Маленький, худенький, робкий и порой заикающийся мальчик лет десяти – образ, который однажды возник в моём сознании после рассказа Стилтона о его детстве; образ, который всё никак не уйдет. Слишком печальная доля.        И в этот миг я вдруг поняла, что мне очень хочется его увидеть.               Рабочий день помощников хранителя скоро должен был подойти к концу, и я это знала.        Вот и Стилтон.        Он стоял, прислонившись к стенке, подвернув руки за спину и всё с тем же отсутствующе-подавленным видом, с каким я увидела его сегодня утром с ящичком в руках.        Я подбежала к нему, думая, что бесшумно; но Стилтон тут же пугливо распахнул глаза и внимательно взглянул на меня, будто выискивая что-то в моём общем виде.        – Мисс Теодосия. – сказал он, а потом словно что-то вспомнил и встревоженно спросил: – Что-то случилось?        Я заметила под его глазами синие круги, способствующие о нескольких подряд бессонных ночах.        "Да, – подумала я сочувственно. – Орден Чёрного Солнца больше не существует. Я не могу понять полностью чувств Стилиона в эту минуту, но видно, что до сих пор тоскует по ним."        Как он там говорил? Когда ты объединен с другими людьми общей целью, это и есть настоящее братство. Первое место, где он почувствовал себя человеком, был Орден. Общие интересы, а остальное неважно. Я покачала головой.        А вслед за этим пришла другая, показавшаяся мне странной мысль:                    «Хочу сделать его счастливее.»        Я и правда хотела, но не знала, как; только вот желание это было столь велико, что ни о чем другом думать сейчас я будто не могла, не смела.        Глупые и непонятные идеи и домыслы вихрем кружили в моей голове, пока я всматривалась в изнеможденное унынием лицо этого человека.        Я подошла и тоже встала к стене подобно ему. Каждый из нас молчал, и у обоих в голове вертелись буквальные ураганы мыслей и чувств, но оба оставались безмолвными.        Я обратила внимание также на то, как мне спокойно в компании Стилтона; будто слепое доверие разливается по всему телу. Плечи Эдгара, до этого напряжённые, теперь слегка опустились. Он смотрел в пустоту.        Какое же немыслимое сострадание я вдруг испытала к этому человеку! Перед взором снова встал образ беззащитного, сконфуженного под чьими-то враждебными взглядами мальчика, но теперь я почему-то не пыталась отогнать видение; напротив, со всей внимательностью всматривалась в его белое грустное личико, в его черты, в хрупкое тельце, на котором то тут, то там видны были ссадины и пластыри.        Непроизвольное, словно из ниоткуда взявшееся желание помочь чем-то, утешить или хотя бы приподнять настроение этому загнанному, удрученному созданию из собственных грез росло с каждой секундой. Я отлепилась спиной от стены и встала напротив Стилтона, пытаясь заглянуть в его бледные глаза.       Он слегка наклонился ко мне, вероятно ожидая какого-то вопроса или просьбы. Ну, таковая у меня действительно имелась.        – Стилтон.        – Да, мисс?        Я помолчала.        – Улыбнитесь, пожалуйста.        На лице Эдгара отразилось непонимание. Затем озадаченность и удивление.        – Улыбнуться? – переспросил он.        – Да.        Он вскинул брови.        – Зачем вам это?        Я внезапно приподнялась, протянула руки и обвила ими шею Стилтона, заставив его вдрогнуть. Однако отцеплять меня от себя он не стал.        – Да какая разница, зачем? – сказала я. – Это, между прочим, обыденный процесс, но уж если вам так интересно, то я шаталась сейчас по музею целый час и вдруг поняла, что очень хочу увидеть вашу улыбку, – пояснила я. И не соврала.        Я оставила в покое шею третьего помощника и миленько добавила:        – А ещё это, возможно, немного осчастливило бы меня. – «И вас, надеюсь, тоже, хоть немножко».              Я в надежде поглядела на него. Он неуверенным движением почесал в затылке и ответил:        – Не думаю, что это хорошая идея, мисс Тео. Ну, если только для вас... – и он робко улыбнулся.        Хотя и нельзя сказать, что по собственной воле, но улыбнулся же! Не знаю, почему, но это было мне как мёд на душу, и тогда я осознала, что в самом деле тащилась сегодня по всему музею ради этого зрелища.        – Ну, вот видите. Ничего ведь сложного, правда? И улыбайтесь почаще, прошу вас, – сказала я и напоследок прибавила: – Вам очень идёт ваша улыбка, Стилтон.              Он покраснел.               Попращавшись с Эдгаром, я снова побрела куда-то, да с таким радостным чувством, как если бы сделала что-то очень важное и значительное; казалось, из спины сейчас прорастут крылья, и я полечу прямо над мраморным блестящим полом.               Засыпала я примерно с тем же, но немного успокоившись чувством. Почему так хорошо? Будто несмелая, на отвали улыбка Стилтона что-то разом переменила в моей жизни; заставила забыть все неприятности и отпустить грустные мысли о плохих людях, предателях, всех, сделавших мне какую-либо будь то физическую или моральную боль. И снова я вспоминала друзей, родственников, союзников. Это чувство безудержной весёлости так и окрыляло, но я всё равно уснула.        Уснула с приятными мыслями, и долго ещё в моей голове эхом звенел мамин голос: «У Генри начались каникулы, он прибудет завтра утром.»        Уснула, а перед взором в ту минуту ещё стоял Стилтон с неуверенной улыбкой на бледном лице; по крайней мере, мне перестал видется тот десятилетний измученный жизнью мальчик с разодранными коленками.