Утерянная запись

Сказать по правде, я не совсем помню, как мы с Франсуа тем вечером добирались до кампуса. В смысле, конечно, я находился в добром здравии, когда мы распивали бренди из изящных снифтеров под сопрано Эллы Фицджеральд, что из-за уровня антиквариатности нашего радио больше походило на белый шум, и, разумеется, в моей памяти отлично отпечаталось, с каким усердием я тогда рассматривал Камиллу с этим её белым платьем и рукавами-фонариками на нём. На этом, наверное, мои воспоминания и перестают быть такими четкими, ибо то, что происходило со мной часом позже с высоты прошедших лет воспринимается как нечто сюрреалистичное. Пожалуй, я благодарен Фрэнсису за то, что он больше не вспоминал об этом вечере, хотя мне одновременно с тем немного обидно – будто бы меня одного потрясло случившееся. Фрэнсис тоже был пьян, это легко можно было определить по отсутствию на его голове какого-либо подобия на порядок. Рыжие волосы в свете моего грязно-желтого светильника выглядели неопрятно. Он вроде предпринял несколько попыток распутать падавшую на лоб челку, но толку от его заплетающихся длинных пальцев было никакого, так что вскоре потуги были прекращены. Фрэнсис снял с себя лакированные туфли, подчеркивающие его длинные ступни, и бесцеремонно поставил ноги на стопку томов, что я одолжил у Генри на днях для своего домашнего задания. Я, уже порядком находящийся не в себе от количества выпитого мною алкоголя, счел это личным оскорблением, о чем не упустил случая сообщить. Фрэнсис посмеялся и решил, что будет к месту перейти на неудобный для меня язык: – Sit nunc tempus dolor rerum? – Чего? Он промолчал, ехидно сверкнув своими лисьими глазами. Мне порядком надоели его вызывающие выходки, но я был не в силах говорить серьезно. Фрэнсис так и не сказал, зачем потащился со мной, но с другой стороны, сидеть в одиночестве не было резона. Я так и так не стал бы сейчас ложиться спать. Мы еще пару минут посидели молча - сидели до тех пор, пока он не произнес фразу, от которой меня бросает в пот до сих пор: – Может, переспим наконец? Ума ни приложу, каким чувством я руководствовался в тот момент, потому что уже спустя мгновение он переволок одно бедро над моими ногами, оседлав меня, а вторым придавил мою руку, которой я пытался его от себя оттолкнуть. Секунда - и его губы накрывают мои; вторая - и я отвечаю на его мокрый поцелуй нечтом схожим, но более неуклюжим. И вот уже тело Фрэнсиса перестает казаться мне таким уж нескладным, а его тощие углы коленей и локтей такими безобразными, какими я видел их раньше. Потому как своими громкими причмокиваниями и умелыми ласками всех составляющих моего рта он заставляет моё и без того поплывшее набок сознание потерять точку опоры бесповоротно. – Ричард, quaeso, расслабь руку, мне больно. Только сейчас я замечаю, с какой неистовой силой моя ладонь впилась в его шею, и с каким рвением я сминал кудри на его вспотевшем затылке. Приходится подчиниться - мои пальцы скользят вниз, по гладкой ткани его дорогого пиджака, от которого он спешит избавиться, как только чувствует моё касание. На Фрэнсисе остается темно-красного цвета рубашка из какого-то невесомого материала. Позже вместе с запахом табака и застоявшегося винограда, которым пропитался Фрэнсис в тот вечер, я буду вспоминать еще и оттенок этой самой рубашки: кровавый или винный, как вам больше нравится. Пока я размышляю на тему богатого гардероба моего друга, каким-то чудом сам остаюсь без брюк. Фрэнсис уже сидит на коленях перед моей кроватью и собирается стянуть последнее, что ограждает меня от неминуемого действа. Я перехватываю его длинную руку, стоит ему коснуться резинки моих трусов. – Фрэнсис, я серьезно, прекрати, – проговариваю с расстановкой, или, скорее, с пьяной заторможенностью, но он продолжает молча на меня смотреть, будто я ни слова не сказал. После делает попытку вырвать запястье из моей хватки, и на этом моменте я думаю: «Чёрт с ним. Будь что будет». Я отдаю себе отчет в том, что стоило мне проявить хоть каплю всамделишного сопротивления - и Фрэнсис убрал бы от меня свои руки. Он надел бы пальто, замотался шарфом и как ни в чем не бывало ушел. И после этого мы никогда бы не вспоминали того, что в перспективе могло с нами произойти, но от чего я вовремя отказался. И всё же он понимал, что я ломался зазря. У меня давно не было секса, а в пьяном угаре, как известно, за партнера сойдет и кусок фанеры. Хотя по отношению к Фрэнсису такое сравнение было безумно несправедливым - то, с каким старанием он вбирал в рот мой член, я просто не мог не оценить. Всё таки есть некое преимущество в мужском минете, как бы мне не хотелось этого отрицать. Он знал, как сделать это хорошо, и делал так, как хотел, чтобы сделали ему. Насаживался так глубоко, как мог, помогал себе рукой. Его теплые губы блестели от слюны, что стекала и по моему стволу тоже. Фрэнсис искусно уделял внимание моей покрасневшей головке, хотя я не помню, чтобы в процессе говорил, что мне это нравится. В конце концов я понял, что вот-вот кончу, и он, конечно, тоже это понял. Но оторвался от действа в самый неподходящий момент. Сопротивляться не было смысла, Фрэнсис всё равно не обращал на меня никакого внимания, пока расстегивал молнию брюк и выкидывал их на пол к чертям собачьим. Его член, стоящий колом под пропитанной предъэякулятом тканью, выглядел несоразмерно внушающе на контрасте с остальными частями его костлявого тела. Когда я увидел его: слегка изогнутый ствол, обтянутый почти прозрачной кожей, - меня схватил тремор. Не знаю, на что я надеялся, но отступать после минета Фрэнсис явно не собирался. Незнание заставило меня поволноваться, но его это только рассмешило. – Не паникуй. Будешь сверху, договорились? Я сказал мол, договорились, и он нервно рассмеялся еще раз. В следующие несколько секунд мне представилась возможность разглядеть Фрэнсиса получше. И я помню эту картину в мельчайших подробностях до сих пор (надо думать, в тот момент я уже протрезвел, хотя не уверен, что такое возможно). У него светлая розоватая кожа, сплошь и рядом обсыпанная созвездиями веснушек. У него нет ничего даже близко похожего на пресс или мускулы - он тонок как щепка, или, как тогда мне отчего-то показалось, как цветочный стебель. Если провести взглядом дорожку вниз по впалому животу, можно разглядеть редкую полоску рыжих волос, чуть темнее, чем у него на голове. Еще ниже - член, который я вообще-то уже описывал. Забыл только сказать про вены, испещряющие ствол, как грозовые раскаты. Они поднимались до самой головки, сочившейся его смазкой и резко контрастирующей по цвету с остальным телом. Меня немного смутило то, что я рассматриваю мужчину, но на Фрэнсиса это, кажется, произвело феерический эффект, потому как он, недолго думая, полез обратно за своим пиджаком и какое-то время копался в его карманах. – Я не буду… тебя ублажать, - решаюсь сообщить. Кто знает, может, он рассчитывал, что я планирую его отблагодарить. Но Фрэнсис только пожимает плечами а-ля, твоё дело, и кидает на скомканную простынь тюбик кей-уай геля. Было бы странно удивляться, учитывая его панический страх перед любого вида травмами. Теперь мне стало его как-то жаль: не слишком ли эгоистично оставлять человека, который так старался во благо моего удовольствия, без взаимных ласк? Потом додумываю: нет, конечно, не эгоистично. Он сам это сынициировал, вот пускай и не рассчитывает, что я стану давать что-то взамен. Фрэнсису по барабану: я перед ним голый, или кто-то другой. Он ведь делает это не для меня. Никто не обязывал его полагаться на то, что у меня появится желание обхаживать и его тоже. Пока я об этом думал, Фрэнсис уже устроился животом на моей подушке, и у меня в голове на мгновение проскользнула мысль о том, что, пожалуй, надо бы после перестелить постельное (если вам интересно, я сделал это только спустя три дня. И не потому, что меня устраивало лежать на простынях, пропитанных моими и чужими семянными выделениями. Просто последующие трое суток мы провели у Камиллы и Чарльза, как ни в чем не бывало распивая вино). Но мысль быстро пропала, стоило мне увидеть, что делал мой друг. Его глаза были подернуты пеленой чего-то похожего на транс, таз был приподнят. Он медленно вводил в себя пальцы, с каждым новым толчком увеличивая амплитуду. Я невольно засмотрелся, за что захотел дать себе по лицу после того, как Фрэнсис воззрился на меня своим еще более лукавым взглядом, чем обычно. Это выражение его острого лица спрашивало, нравится ли мне зрелище. Цензурными выражениями свои чувства у меня описать, право, не получится, посему я обойдусь без конкретики. Никогда я не думал, что добровольно стану зрителем подобного. И ни разу не думал о том, что стану заниматься сексом с Фрэнсисом, который, хотя и часто на это намекал, ни разу не приставал ко мне по-серьезному. Сейчас же я чувствовал, как наливается кровью мой и без того твердый член, как сильно я хочу прикоснуться к себе и, наконец, подрочить рукой. Но Фрэнсис, видя моё стремление, качает головой и отводит мою правую руку в сторону. Я чувствую холод смазки на внутренней стороне его ладони, когда он касается моего запястья, и не знаю, как реагировать на происходящее. Чувствую себя неоструганным девственником, потому что понятия не имею, что нужно делать. К счастью, Фрэнсис оказывается много инициативнее меня и говорит что-то, на что я не сразу реагирую. Он устраивается на подушке удобнее, на этот раз лежа ко мне лицом. Я не был рад перспективе в процессе не отрывать от Франсуа взгляда, но его порыв, судя по всему, был поболе моего неудовлетворения, поэтому я ничего не сказал. Он приподнял ноги, согнутые в коленях, чтобы мне было легче пристроиться, но я не торопился входить, потому что это всё пугало меня больше, чем привлекало. – Давай живее, - торопит меня Фрэнсис, убирая со лба длинные огненно-красные волосы. Мне хотелось разозлиться, но вместо этого я почувствовал прилив эмоций. Почти такой же, какой был, когда я переспал с девушкой в первый раз. Конечно, не настолько же вдохновляющий, но тем не менее никакого отвращения я не чувствовал. Наконец мне удалось взять себя в руки, но Франсуа перебил мой настрой, потому как опять потрогал мой член своей холодной от геля рукой и направил его к своей худощавой заднице. Я тут же начал жалеть о своих скверных мыслях по поводу его избыточной худобы, когда вошел в до приятной боли узкий проход. Фрэнсис подо мной кусал губу и откидывал голову назад. Потом мычал, когда я толкался, и брал меня за руку. Для человека, пытающегося затащить в постель всё, что имеет хрен и дышит, он показался мне слишком уж нежным, но, может, это всё лишь проделки моего затуманенного алкоголем и потрясением сознания. Фрэнсис подался бедрами на встречу моим движениям, и начал грубо водить ладонью по своему стволу. Его член истекал смазкой и блестел в тусклом свете. Я честно не хотел рассматривать моего друга ниже пояса, но смотреть в его закатывающиеся от удовольствия глаза было невыносимо. Поэтому я сделал то, что сделал - подался к Фрэнсису ближе и впечатался в его губы своими. Он оказался порядком шокирован, но быстро оклемался, чтобы ответить на мой дикий поцелуй. Как бы мне ни хотелось забыть, я всё равно помню, как целовался Фрэнсис. Он не прекращая улыбался, постоянно цеплял мою нижнюю губу острыми зубами, а еще то и дело высовывал свой язык, чтобы облизать мой. Фрэнсис подавался бедрами всё выше, пока я толкался всё сильнее, и в конце концов, когда я уже был готов кончить, твёрдо уперся в мой живот руками. Я тогда очень громко простонал и, наверное, затрясся от напряжения. – Ложись на спину, - сказал он, будто не видел моих злых глаз. Пришлось ложиться, потому что иначе я рисковал остаться ни с чем. Фрэнсис раздвинул бедра и медленно воссел на меня сверху. Теперь мне не оставалось ничего, кроме как смотреть на его подпрыгивающий белый торс, розовые соски, которые он то и дело тёр пальцами, и постоянно открывающийся и издающий непотребные возгласы рот. В конце концов, поняв, что близок к кульминации, Франсуа оперся руками о постель по обе стороны от моей головы и, нагнувшись, продолжил брать мой член в себя с еще большим усердием, чем раньше. Его стоны перестали звучать в унисон с толчками, дыхание сбилось, лицо покраснело, а орган несколько раз дернулся. Когда я почувствовал, как Фрэнсис сжал меня в себе, едва сдержался, чтобы не завыть. Последние несколько секунд перед экстазом текли часами, мне надоело ожидать с моря погоды, и я вцепился в его задницу руками, поднимая бедра и с силой проталкиваясь внутрь. Фрэнсис заскулил и, схватившись за моё плечо одной рукой, второй несколько раз грубо помог кончить и себе тоже. Я тер раскаленные щеки и пытался отдышаться, пока он окроплял низ моего живота своим семенем. Никогда прежде я не спал с мужчиной. И после этого, к слову, тоже.