***
Что-то его разбудило. Что-то, чего он не мог распознать. Это точно был не сон, ибо пробуждение выдалось спокойным и никаких картинок в голове не мелькало. Вокруг темно и тихо, значит, ничего внешнего… Или всё-таки что-то есть? Ощущение, будто по коже что-то скребло. Рука потянулась смахнуть с лица мешающий объект, но пальцы уткнулись в что-то лохматое… И довольно крупное. Подскочив на кровати, Валентино предпринял ещё одну попытку, стряхивая нечто со своей щеки на пол. Чуть привыкшие к темноте глаза уловили шустрое шевеление под кровать, а это в свою очередь подтолкнуло вскочить на пол и щёлкнуть переключатель, заполняя просторную комнату светом. На немного ватных спросонья ногах приближается к постели, затем заглядывая под низ. Яркий свет потолочной лампы заходит даже в тёмные уголки, которые становятся недостаточно мрачными, чтобы что-то в себе спрятать. Пустота. Неужели показалось? Нет, быть такого не может. Он точно касался чего-то живого, чего-то, что ползало по его лицу и вцепилось в него такими… Крохотными коготочками. Что бы это ни было, Валентино был слишком сонным, чтобы разбираться с этим дерьмом и просто лёг спать обратно. Если оно ушло — замечательно, а если рискнёт вернуться — живым больше не убежит. Ещё несколько сладких минут дрёмы прервала очередная щекотка, но теперь вне лица. Холодок пробежался по спине, когда Валентино понял, что чувствует это по всему телу… Буквально повсюду. Будто этих лохматых тварей стало раз в сто больше. В этот раз он решил, что для осмотра хватит стоящей на прикроватной тумбочке лампы, в тусклом свете которой, под одеялом, он обнаружил на себе сотни маленьких пятнышек, двигающихся туда-сюда. Валентино никогда не боялся арахнидов, но подобное дерьмо выбьет из колеи кого угодно. Чуть ли не в приступе истерики Вал вскочил снова, в попытках стряхнуть с себя всех незваных гостей, ударял по кровати подушкой и одеялом, будто желая убить тех, кто там ещё остался, затем, как кипятком ошпаренный, рванул в ванную комнату, по внезапному велению какой-то части своего воспалённого мозга. Какого дьявола сейчас только что произошло? Откуда это всё взялось? От соседей занесло, что ли? Какая-то мразь развела себе паучатник и решила выпустить их всех погулять? Казалось, что мерзкая щекотка от их когтистых лапок так и не сходила с кожи, как бы Валентино не пытался втереть туда мочалку. Помаленьку она даже стала отслаиваться, а это послевкусие так и оставалось. Шикнув от того, что царапнул сам себя до крови, Валентино наконец выдохнул и встал под душем ровно. Должно быть, это нервное. Но лучше в этой квартире сегодня не ночевать.***
Сколько дней прошло с тех пор, как Энтони не стало? Валентино не то, чтобы считал… Пять. Пять дней, ровно. А вот случаи подобной дряни, когда в уголках комнаты шевелились тени, заползали под его ванную и кровать или выползали за ним следом из квартиры, когда он её покидал… Их считать смысла и не было. Валентино чуть ли не волосы на себе рвал, настолько хотелось прекратить эту чертовщину и зажить, наконец, нормальной жизнью снова! И не держать свет включённым всю ночь. Чёртов Энтони, чёртовы тени, чёртовы пауки… Да чтоб это всё сгинуло. Он — всего лишь период, он прошёл и он закончился, тогда почему его никак не получается выкинуть из головы? Иногда казалось, что из тени глядит именно он. Только глаза у него какие-то… Не такие. Откуда Валентино знать, какие у него в тот момент были глаза? В тот момент Валентино думал о чём угодно, но не о нём. Не о его глазах и не о проплешинах на голове, чью нежную кожу разъела сырая земля, и точно не об отпечатавшихся навечно тёмных следах на бледной шее, не о худых запястьях… Не об изменившихся глазах. Просто пересчитывал чек, оперевшись на стену. Буквы на бумаге были чёткими и краска на них совсем не смазалась в нечитабельное чернильное месиво, он отчётливо их видел и совсем не ощущал на себе посторонний взгляд. Снова шевеление множества лапок. Валентино как-то лениво опустил глаза к своим рукам, но ничего не увидел… А лапки скреблись и двигались, щекотали плоть и в поисках выхода зарывались глубже, к самым костям. Только их не видно. Он уверен, что они где-то здесь, но где? — Тино. Голос со стороны до жути знакомый, но другой. Изменившийся, как глаза и отслаивающаяся кожа. Звучал так, будто плёнку на проигрывателе зажевало и исказило запись. В нос ударил запах жжёного пластика, до ушей донеслись влажные шлепки. У этой стены резко стало темно. Два ближайших фонаря погасли, оставляя тусклые язычки света где-то вдалеке. До сюда они практически не доставали. Голова дёрнулась, поворачиваясь на звук. Пустота. Боковое зрение улавливает злой красный блеск с другой стороны лица и чьи-то пальцы резко проходятся под рукавом, глубоко расцарапывая и освобождая тысячи маленьких паучков, покрытых чем-то ярко-красным. Валентино всё же не смог сдержать голоса и дёрнулся, резко стряхивая мерзких тварей со своей кожи. Они расползались по ней дальше, по предплечью, а какие-то падали на землю и там, будто в припадке, дёргали в воздухе лапками в попытках перевернуться. Шевеление во второй руке стало невыносимо щекочущим, практически до боли, и, не в силах больше терпеть внутри этих мелких тварей, Валентино самостоятельно полоснул себя по второй руке острыми ногтями, расцарапывая глубже и освобождаясь от восьмилапых. На крики снаружи выбежал кто-то из персонала.***
Раздражённый выдох и он отклоняется назад, намеренно ударяясь затылком о стену за собой. Он сидел на кухне, в единственной пока комнате, где эта дрянь до него не добралась. Порванная кожа засаднила под бинтами, в которые предплечья были обёрнуты целиком. Зато под кожей больше ничего не двигалось, и он даже смог пережить освобождение от них… Хотя они, кажется, никуда не делись. Ползали где-то в шланге душа, ожидая, когда хозяин включит воду и поселит их на себе обратно, а потому он этого не делал. Два дня — много, но терпимо. К тому же жилплощадь он с того дня так и не покидал. Ублюдок Энтони поджидал снаружи, смотрел откуда-то внизу с внутреннего двора. Откуда Валентино знал, что он там? У него нет окон во внутренний двор. Снова влажный звук отрывающихся друг от друга кожных покровов. Откуда-то со стороны. В этот раз фигура не исчезла, когда Валентино повернул к ней голову. Сидела в такой же позе, что и он, и от этого кожа на спине и порвалась. Комнату напомнил какой-то противный грибной запах. — Чего ты хочешь? Энтони молчит. — Как ты… Выбрался? Всё ещё молчал. Снова его игнорирует. Как же Валентино это ненавидел. От гнева поднял руку и ударил в стену за собой. — Энджел, сука, отвечай, когда я говорю с тобой. Фигура в углу не двигается, будто его запас сил всё-таки иссяк и он умер на этой кухне. — Я знаю, чего ты хочешь. Я тебя, ублюдка, как облупленного знаю. Ты не получишь, слышишь меня? Хер я тебе так просто дамся, профурсетка. Я тебе голову оторву, ясно? Резко подскочил, хватая фигуру за отваливающиеся от головы волосы и распахнул балконную дверь. Энджел под его рукой брыкался и что-то выкрикивал, но послушно тащился, он всё-таки так за своими волосами ухаживал, не хотелось, чтобы босс все его старания одним движением оторвал. Тот и не собирался как-то причинять ему лишнюю боль. Сделает всё быстро, как и в прошлый раз. Только иначе. Двумя руками перекинув парня через балкон и отправляя по ломанной траектории вниз. Не глядя, куда тот упадёт, Валентино бросился в прихожую, быстро натягивая одежду на себя. И вот хватило у него ума не покупать себе никакой обуви, каблук на которой был бы меньше десяти сантиметров. На таких по лестнице не побегаешь, если не хочешь свернуть себе шею. Валентино не хотел. Он хотел свернуть шею этому строптивому Энтони, который даже сдохнуть без выебонов не мог. Свернуть и прокрутить, а потом резко дёрнуть и вырвать. Сжечь останки, чтобы больше за ним по пятам не бегал. Валентино вышел на открытое пространство, ища взглядом свой балкон. Конечно, тела на земле нигде не было. Он снова сбежал. Почему он всё ещё здесь?.. Валентино ведь точно убил его. Придушил, а потом зарыл. Энтони точно был мёртв. Он никак не реагировал, никакая вода, искусственное дыхание или массаж сердца его не реанимировали, и когда Валентино вёз его тело в лес — тот не дышал, и когда засыпал его землёй — тоже. — Это идиотские игры, детка. Ты действуешь папочке на нервы… Сжимая в пальцах руль, Валентино мямлил сам себе. Энджел точно мёртв. Он не может ходить по земле и пробираться в его квартиру, и уж точно не он заселил к нему в дом и в организм этих паразитов. И он в этом обязан убедиться. Как же дальновидно Валентино всё-таки решил пометить тот участок. Вырезал паука и бабочку на смотрящих друг на друга деревьях, как мило. Он припадает к земле и впивается пальцами в чёрную выпуклость, будто железными вилами, затем с остервенелой скоростью вырывая куски уже успевшей утромбоваться почвы. Грязь летела в разные стороны, даже прилипая к его лицу, пока тот пытался дорыть до бледного пласта, белёсой кожи, наверняка за это время посиневшей и разложившейся до неприглядных лоскутов, если он, конечно, всё ещё был там. Эта сука играет с ним, испытывает его терпение, он как будто всегда любил повыносить Валентино мозг и напрашивался на то, чтобы его смазливое личико украсили парой гематом и добавили акцент в виде раздробленного носика, обычно такого идеально ровного и тонкого. Как же Валентино по нему соскучился! По его настоящему лицу, не перекошенному этой посмертной гримасой, без этого неестественного блеска, его, то самое, знакомое. Надеялся увидеть его под слоем сырой земли, пусть даже перекошенное гноем и разъеденное личинками, даже если глаза уже побелели и размылись, пусть эти губы никогда не сойдутся в улыбке, но он обязан быть там! Грязь всё забивалась под ногти, образуя массивные корочки, он обрыл уже все два метра, хотя копал только полтора, но добраться до него так и не получалось. Пальцы не ткнулись ни в одну из частей его тела, кажется, будто туда даже ничего и не закапывали. Просто… Яма. Просто дыра. Под собственный хохот Валентино высовывается из этой чёртовой могилы, держась ладонями за края, затем ощущая, как за спиной возвышается тень, а потом по затылку с металлическим звоном приложили чем-то тяжёлым. Он потряс головой, снимая наваждение. Он всё ещё здесь. Всё ещё покрыт по локти землёй, которая налипла на взмокшие от крови бинты. Так резво махал руками, что порвал свежие царапины. Он всё ещё здесь, но по какой-то причине это не приносило Валентино облегчения. Только разозлило ещё больше. Схватил бы полуразложившееся тело и подтянул к себе, да хватать не за что. Грязная рука вдарила кулаком по щеке, и ещё, и ещё-ещё-ещё, выбивая из вялых челюстей почти все зубы и зарывая голову вниз, в землю. А этому больному мазохисту наверняка нравилось, иначе бы он так не улыбался. Иначе бы не открыл глаза, смотря на Валентино тем самым «не таким» взглядом. Земля впечаталась в левый глаз, делая его склеру идеально чёрной, как раз под цвет грязи. Он хотел подняться и вытянуть к Валу руки, встать, наконец, пойти с ним домой, ведь он уже устал лежать здесь. Под плотным и сырым слоем, пока в его внутренностях хозяйничают червячки. Пусть он его вымоет и вычистит от этой дряни, а он сам в ответ будет самым послушным и покладистым питомцем в мире… Но Валентино только отпнул его от себя, врезав каблуком в лоб, после чего выскочил из ямы обратно, наверх, на траву, к нормальному и чистому воздуху, хотя тот как будто тоже пропитался этим земляным смрадом плесени. — Нет, блять… О-о, нет-нет-нет… Ты не заберёшь… Шлюха, ТЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕШЬ! Но он ведь на самом деле не отстанет. Энтони всегда приползал к нему, с чем бы не сталкивался и куда бы жизнь на самом деле не приводила. Даже если она закончилась — он не отстанет. Но как же он ему уже осточертел! Его нужно от себя отвадить. Он хочет забрать Валентино? Пусть катится ко всем чертям, не отрастил он зубов для того, чтобы лезть на кого-то крупнее себя. Единственный, кто может одолеть Валентино — это он сам. Грязные руки шарятся по внутренним карманам пиджака, затем вовсе скидывая его с плеч и теперь вытряхивая на землю всё, что было. Отрезвляюще холодный металлический ствол прислоняется к виску, Валентино успевает едва нажать на спусковой крючок (предохранитель он никогда не ставил) и в ту же секунду встретиться вплотную лицом к ярко-розовым, мертвенно-стеклянным глазам. Но ничего предпринять не успевает. Шумный выстрел сгоняет до поры до времени сидящих на веточках и терпящих эти крики птиц. Не так это всё должно было закончиться.