Вина

Роджерс двигался прямо навстречу человеку, которого ему было приказано убить. Наташа дёрнулась вперёд, вытянув руки, будто хотела телепортироваться в Башню силой воли и остановить неминуемое. Гельмут Земо стиснул углы спинки кресла так, что прочная кожа пронзительно заскрипела. Плечо Роджерса разминулось с грудью Старка на сотую долю дюйма, Тони пришлось отшатнуться, чтобы Стив не сбил его с ног. — Эй! — в сердцах крикнул он вслед Роджерсу. — Полегче нельзя было?! А, Сосулька?! Не слышу извинений! Удаляясь по коридору, Стив не подумал даже оглянуться. Гельмут Земо неверяще глядел на экран. Потом рванулся вперёд и кулаком смёл голопроектор со стола. — Нет!! Не может быть! Нет!! Наташа стряхнула перчатку брони и прицелилась в Земо из своего браслета-шокера: вместе с проектором Земо сбросил со стола и свою «беретту», и теперь, припав на колено, он как будто... Но стрелять Романовой не пришлось. Земо выронил вдруг оружие и согнулся пополам, со стонами стискивая ладонями голову, будто иначе она могла разлететься на куски. — Похоже, у него совсем крышу снесло! — почти с удивлением заметил Уилсон. Клинт отшвырнул ногой пистолет, откинул забрало шлема и смахнул ладонью холодный пот со лба. — И что всё это было? — вопросил он. — Доберёмся до Башни — выясним, — отрезала Наташа. И нетерпеливо повернулась ко всеми позабытому было Эрлиху. — М-м, доктор, — пропела она голосом, от которого у биохимика затряслись коленки, — напомните-ка мне, что вы там говорили про своё чудодейственное средство? Где вы его готовили, есть ли запасы, кто ещё, кроме вас, знает о нём? *** Стив едва ли даже заметил Тони Старка или задумался, кто это, — на полном ходу от лифта к квартире Баки он просто миновал очередное препятствие. «Прощения не будет», сказали ему. Разве же это новость. Весь проклятый февраль сорок пятого и два года в двадцать первом веке Роджерс не мог забыть тех нескольких дюймов, что остались между его рукой и пальцами висящего на стенке вагона Баки. Что стоило забыть осторожность, потянуться сильнее, сделать всего один рывок?! А встреча на мосту и жуткое «Кто такой, к чёрту, Баки?!» А сведения из переданного Наташей досье о Зимнем Солдате?! Даже когда Баки вернулся и стало ясно, что он неким чудом сознаёт себя, помнит Стива и их давнее прошлое, — Роджерс ведь не мог не видеть, с каким трудом тот преодолевает последствия страшного плена! Всё, что довелось перетерпеть другу, считал Стив, было на его совести. Что бы иное ни говорил ему Баки, сам Роджерс ничего из этого не мог себе простить. Потому воздействовать на него словами о надежде и искуплении было самой глупой на свете затеей. Ничто совершённое в настоящем не сделает прошлого — небывшим. Тем более никакого отношения к прошлому не имеют другие люди. Ни Тони Старк, живой или мёртвый, ни прочие Мстители, ни тот тип с родинками, что заставлял Стива вспоминать свои грехи. Стивен Грант Роджерс за свою жизнь натворил много разного, хорошего и плохого. Но обо всём почти готов был сказать: он мог ошибаться в силу неосведомлённости, неопытности, недостатка силы, и ошибки эти приводили порой к скверным последствиям, — но, что бы он ни делал, его решение поступить именно так выглядело наилучшим, наиболее правильным на тот момент. Вину он признавал только перед одним человеком. Перед Баки Барнсом. И единственное, на что оказался способен впрыснутый Стиву препарат, — это сбить замки с дверей темницы, в которую он накрепко запер искушение сказать другу об этой вине. Роджерс рывком распахнул входную дверь, пересёк коридор, наружный холл, шагнул в гостиную... Барнс раскинулся с ногами на диване и, склонив голову набок, увлечённо чертил стилусом в электронном блокноте какую-то сложную схему. Он поднял глаза на Стива, и за секунду-другую по его чертам промелькнуло множество выражений. Ну, ещё бы: друг, одетый в мундир, уходит на скучнейшее штабное собрание, где должен проторчать часа четыре-пять, а возвращается намного раньше запланированного, в рваной кожаной куртке поверх пуленепробиваемого поддоспешника, и выглядит так, будто только что совершил государственную измену. Экс-Зимний Солдат обрёл жёсткую сосредоточенность, отбросил планшет на диван и рывком поднялся навстречу Роджерсу. Стив всем телом качнулся к нему и смял в кулаках ткань футболки на широких твёрдых плечах. — Я... виноват перед тобой... Баки... — выдохнул он тому в лицо. Барнс сжал руки Роджерса над локтями, мешая придвинуться ближе, оглядывая пристально и быстро: не ранен ли он. От яда в крови сознание Стива переполняла горечь, в груди болело так, будто между рёбер с размаху всадили толстый гвоздь-двухсотку. — Я... виноват... — каждое слово вставало в горле комом. Но воля Стива Роджерса всегда ломала и собственную немощь, и внешние обстоятельства. — Только... хотел сказать... хотел, чтоб ты помнил: я знаю всё... за что перед тобой виноват. За то, что не дал тебе вернуться домой после Аццано. Что не дотянулся на поезде. Не нашёл потом. За всю ту жуть, что тебе пришлось оттого вытерпеть. За «ГИДРУ». За твои ночные кошмары. — Стив прокусил губы до крови который уже раз за этот день и выдохнул: — За жизнь после войны, которой у тебя не случилось. За всё... что ты мог бы иметь, но из-за меня потерял. — Так, — отрывисто-деловито произнёс Барнс. — Чем тебя накачали? Название, состав, дозу препарата можешь сказать? — Неважно, — Стив вскинул голову, сглатывая спазм. — Я виноват. Тебе надо было это знать. В висках шумело, он крепче уцепился за плечи Баки. — Я не прошу прощения... это всё невозможно ни забыть, ни простить. — Ага, — сказал Барнс. — Ну-ка, убери от меня руки. — Баки!.. — выдохнул Стив. Но требование выполнил. Не мог не выполнить, хотя отчаяние захлестнуло его так, что он зашатался. Реакция Баки означала, что всё кончено. Надежды в самом деле больше не оста... Сгибы металлических пальцев Барнса коротко и точно ударили Стива под ухо, и мир вокруг него погас. *** — Я говорил с Колсоном, — сообщил Сэму Клинт Бартон, оглядывая опустевший уровень бункера. — Наёмников заберут спецслужбы. Троих на шоссе уже увозят, за остальными прибудут с минуты на минуту. — Как всегда, — состроил гримасу Уилсон. — С делом о покушении на Кэпа разобрались мы, а плюшки достанутся федералам. — А нам достанется Земо, — Соколиный Глаз, хмыкнув, кивнул на барона, упакованного в один из дистанционно управляемых «костюмов». Ему пришлось ввести противошоковое, и сейчас Гельмут Земо покоился внутри летающей брони, полуприкрыв глаза, равнодушные ко всему вокруг. — На то время, пока не доставим его к врачам. — Очень похоже, от них он уже не выйдет... А где Нат и этот изобретатель хренов? Клинт всем лицом изобразил преувеличенное недоумение. — Понятия не имею. Велела «Маркам» вытащить всех наёмников из бункера и рассадить где-нибудь подальше под охраной, а сама дёрнула доктора вниз, смотреть его оборудование и записи, что ли. — Вот же дерьмо он придумал, — в сердцах сплюнул Сэм. — И она тоже хороша: любую информацию подбирает. На кой? Кому можно позволить снова этим воспользоваться? — Она знает, что делает!.. — не очень уверенно, но всё же вступился за Наташу Бартон. — Мальчики! — раздался в наушнике голос Романовой. — Ну-ка, хватайте нашего барона и к выходу, да пошустрей! — Ладно. А что, собственно, случилось? — В воздух, я сказала! Быстро! — О-о-кей! — Сэм разбежался и, раскинув крылья, боком вписался в громадную дыру в потолке. Клинт и «Марк» с бароном внутри стартовали сразу вслед. Последней через пролом, как пробка из бутылки с шампанским, вылетела Наташа... а вслед за ней в воздух ударило и само «игристое»: длинная рыжая струя огня, подкрашенная по краю чёрным жирным дымом. Фермерский дом, под которым был вырыт бункер, будто подпрыгнул и, рассыпаясь на куски, сложился внутрь рукотворного вулкана, внезапно разверзшегося в земле. — Что... случилось?.. — прокашлял в коммуникатор Сэм, от неожиданности подавившийся слюной. — Прямо не знаю, что и сказать, — невинным тоном откликнулась Чёрная Вдова. — Если для официального отчёта, то так: доктор вдруг вытолкнул меня из лаборатории и заперся там изнутри. Я подумала — взломать дверь мы, если что, сумеем, но вдруг он задумал что-нибудь нехорошее? Ну, и предупредила вас, чтоб вы на всякий случай убирались подальше. — Это называется... — Это называется — «Упс»! — вися в воздухе над пламенем, с полным спокойствием сказала Наташа. *** Стив проснулся, понимая по внутренним часам, что давно уже настало утро следующего дня. Он повёл глазами вокруг. Место было знакомо — море пространства и холодноватого белого света, чуть знобкая прохлада, запах озона: медицинский этаж Башни, VIP-палата для суперсолдат. На стуле рядом с кроватью, скрестив руки на груди и покачивая носком одной ноги, закинутой на колено другой, сидел Баки. Но сказать друг другу хоть слово не вышло. Пробуждение Капитана оказалось замечено персоналом, и в палате сперва появилась строгая медсестра, взять пробы для исследований, затем, сразу за нею, пришёл врач с осмотром и пояснениями... По его словам, сложносоставной токсин, введённый Роджерсу, воздействовал на психику, одновременно повышая частоту пульса и давление до пороговых величин, и чем сильнее становилось эмоциональное напряжение, которое испытывал Роджерс, тем вероятнее было, что оно разрядится остановкой сердца или кровоизлиянием в мозг. Барнс поступил наиболее правильным образом, когда вырубил Стива, а затем оттащил его к медикам на диализ. На планшет доктора Симмонса пришли результаты анализов, врач просмотрел их и ободряюще улыбнулся. — Ну что ж, мистер Роджерс, токсина в вашем организме не фиксируется, все показатели в норме. Подержать бы вас до вечера под наблюдением, но я вас знаю: вы ведь не захотите оставаться, верно? Отдохните день дома. Только обязательно свяжитесь со мной сразу же, если почувствуете хоть малейшее недомогание! Стиву принесли пакет с вещами, Баки, прислонившись плечом к стене, молча пережидал, пока Стив примет душ, приведёт себя в порядок и оденется. Когда Роджерс появился из ванной, Барнс мотнул головой в сторону выхода. — Пошли. — М-м... — Команда там не ждёт, объясняться не придётся. Я передал всем, что дуба врезать тебе уже не грозит, но пусть приходят попозже, когда ты оклемаешься достаточно, чтоб их видеть. Стив почувствовал, как у него начинают гореть щёки. — Спасибо, Бак. — Да не за что, — без выражения на лице и в голосе бросил тот. В молчании они поднялись на лифте в квартиру Роджерса. Так же не говоря ни слова, Барнс принялся готовить завтрак. Стив ощутил вдруг, что и впрямь готов слона сожрать, он последний раз перекусывал накануне днём, перед тем, как всё вот так завертелось. Он сидел на длинном диване у журнального стола, упершись локтями в колени, и наблюдал за перемещениями Баки между холодильником, плитой и рабочей поверхностью, за чёткими, точными движениями, которыми он управлялся с кухонной утварью. Тот, бруклинский Баки, стряпать вообще не умел и не любил, в прежние времена готовил всегда Стив, Баки только соглашался помыть потом посуду. А теперь вот, пожалуйста... И опять он заботится о Стиве, опять, как всегда. Еда, ограждение от ненужного внимания, вчера вот очередной раз жизнь спас. Стив забыл, правда, напомнить самому себе о тех недавних неделях и месяцах, когда он сам вытаскивал, выхаживал, удерживал на плаву Барнса, перемолотого в труху после «ГИДРЫ». Разве Роджерс мог иначе, разве то, что он делал, было чем-то особенным? Они поели, глядя каждый в свою тарелку, лишь изредка и как бы случайно поднимая друг на друга глаза. Потом Баки сложил посуду в посудомойку, заварил себе кофе — сладкий до невозможности, без меры сдобренный пряностями — а Стиву слабенький травяной чай: медицина предписала Роджерсу сегодня поберечься. Вернулся к дивану, поставил обе кружки на журнальный столик, опустился на велюровые подушки рядом со Стивом. И развернулся всем телом, резко, — так, чтоб смотреть на Роджерса не сбоку, а прямо, глаза в глаза. — Вот, значит, что у тебя в голове. Что ж, Стив и не ждал, что ему посчастливится избежать разговора. Вот только... Хоть вчера Стив и был одурманен, он отлично помнил всё, что говорил, чувствовал и делал, он помнил, какой вулканической лавой жгла его поднявшаяся на поверхность, полностью осознанная наконец-то вина. В сердце и теперь саднило, но по-другому: не остро, не разъедающе-мучительно, как все два с лишком предыдущих года, а лишь с привкусом приглушённого сожаления и лёгкой, светлой печали. Кажется, токсин подействовал на рассудок или на душу Роджерса сильнее, чем доступно было заметить врачам. Не могло же, в самом деле, его ощущение, как много он должен Баки, измениться так сильно только из-за нескольких слов-признаний, пусть и вырвавшихся из самого нутра?.. Он поднял взгляд на Баки. Тот смотрел на него пристально, оценивающе, прищурившись, как сквозь прицел. — Нельзя, значит, всё это ни забыть, ни простить, да? А потом издал глубокий-преглубокий вздох, знакомо, по-бруклински, закатил глаза и бросил ладонь Роджерсу на затылок. Взъерошил волосы и легонько притянул голову Стива к своей, так, что они ткнулись друг в друга лбами. — Придурок ты, мелкий, — сказал он с усмешкой. И Стива будто накрыла, перевернула изнутри и промыла сверху донизу всего неудержимая горячая волна. Прощение, непрощение... Да разве об этом идёт речь, разве это, господибожемой, вообще имеет смысл и суть? Когда кто-то дорог, на его ошибки и недостатки не закрывают глаза, нет, — но его принимают полностью, со всем, что в нём есть. И с открытой душой несут последствия этого принятия. Тому, кто дорожит кем-то, нет нужды прощать, потому что для него никакой вины в этом ком-то и не существует с самого начала. Баки тихонько засмеялся, ещё раз взъерошил волосы Стиву и отодвинулся от него, потянулся к столику за кружкой с кофе. Роджерс издал индейский боевой клич и обеими руками вцепился в Барнса со спины. Они с хохотом катались по дивану, борясь и тузя друг друга, как будто им снова было девять и десять лет. Кто-то из двоих ненароком придавил валявшийся среди подушек пульт, включив аудиосистему... Сквозь огромные панорамные окна в гостиную потоком лились ясные, золотые солнечные лучи, и нежный, звучный голос Веры Линн заполнял пространство гимном о возвращении домой.