Удача и плут

      Этот день был омерзительным с самого начала. Ранним утром накрапывал дождь, и Астарион не пошел на охоту. У его любимого кинжала отвалилось лезвие, и он потратил пару часов, чтобы его привинтить обратно. Поздним утром, когда все встали и собрались на завтрак, ему досталась порция слегка — очень! — подгоревшая: «ты же, — видите ли, — все равно не чувствуешь вкуса!» (Ретт хотел было поделиться с ним своей, но Астарион гордо отказался… о чем быстро пожалел и почти сразу после завтрака поплелся к палатке атамана вымаливать «капельку красного»).       Чем выше поднималось солнце, тем мерзотнее становился день. Ну естественно, шляясь по лесам в авангарде, он первым попал в лужу, спрятавшуюся под густыми кустами. Ну разумеется, шныряя по выжженной деревне, он единственный, кто вляпался в пускай и слегка подсохшую, но еще мягкую кучу гоблинского дерьма. И само собой, скользнув в один из не до конца сгоревших амбаров, он единственный схлопотал в лоб клубок летучих мышей. Одна, самая крохотная и слабенькая, запуталась у него в волосах, и ее под истошный визг и вопли — неважно чьи! — пришлось выпутывать так удачно ошивавшемуся неподалеку атаману.       Что удивительно, в его руках малявка тут же притихла. Раскинула крылышки на обе ладони и уставилась на него глазами-бусинками.       «Ух, какая мордаха умильная, — с улыбкой бухнул Ретт, вертя ее перед лицом то так, то этак. — Прямо как у тебя».       «Правда? — приподнял бровь Астарион. — Как по мне, вылитая Лаэзель».       «Не, — заявил на это Ретт. — Лази дикарка, уже бы все пальцы мне искусала. А этот мальчик, да совсем ручной».       И, чмокнув малявку промеж ушек, спрятал себе за пазуху. «Ручной я, значит. Кхм-кхм!» Астарион открыл было рот, чтобы… возмутиться?.. огрызнуться?.. отшутиться?.. Но тут по нему мазнули потемневшим синим взглядом, и рот закрылся сам собой. Из амбара они вышли, слегка соприкасаясь руками, в весьма… двусмысленной тишине. Как раз вновь показалось солнце, и его самочувствие как будто бы стало лучше.       А потом на них налетел отряд гоблинов. Вонючие желтокожие засранцы ошивались по всему побережью, они их встречали едва ли не чаще, чем гнолльи стаи. Как правило, Ретт находил к ним подход — ласковым словом, угрозой или золотом. Этот раз в правило не входил — причем, во многих смыслах. В этот раз в их слаженный воинский балет — Ретт атакует, Лаэзель направляет, Шэдоухарт прикрывает, Астарион бьет исподтишка — вмешалась парочка луков и копий, а заодно громадный бурый медведь. Разбросав одну половину гоблинов и запугав до поноса вторую, так что они пустились наутек, новоприбывшие — естественно! — обратили свои грозные зубочистки против их очаровательной компании.       Правда, тут чудеса дипломатии все-таки сыграли свою роль. Слегка оттолкнув его с Лаэзель и Шедоуэхарт простым заклинанием и закрыв широкой спиной, Ретт поднял вверх секиру и громко произнес… почему-то глядя на медведя:       «Да пребудет с тобой Отец Леса, воин!»       Тот выждал мгновение, вывалив язык и тяжело дыша, взревел — и вспыхнул облаком золотистых искр. Через мгновение перед ними стоял высокий крепкий мужчина в потасканном белом балахоне, идиотской шапке с рогами и с разукрашенным зеленой краской лицом.       «О, так это человек! — воскликнул Астарион, поигрывая кинжалом, и возвысил голос: — А я думал, это ваш боевой питомец!»       «Чк. Замолчи», — рыкнула Лаэзель, пронзив его ледяным взглядом.       «Еще гитьянки», — выпалил охотник-тифлинг и вскинул арбалет.       «Мастер Магран, — произнесла его подружка с паникой в голосе, — ее сородичи перебили половину нашего отряда!»       «Каньйак», — процедила Лаэзель.       «Мастер Магран» смотрел на них тяжелым многозначительным взглядом. Ух, как хотелось показать ему язык. Но…       «Ретт, мы с ними не справимся», — напряженно шепнула Шэдоухарт.       «Соглашусь, — быстренько кивнул Астарион, чуть ли не цепляясь за атаманский рукав. — Я плох в охоте на медведей, моя радость».       «Слова жалких букашек…» — начала Лаэзель зло.       «Тихо», — бросил Ретт.       Низко, резко, через плечо — и они втроем притихли. Друид тоже рыкнул что-то своим охотником — и вышел вперед. Ретт шагнул ему навстречу. «Пошли обнюхиваться», — подумал Астарион с нервной ухмылкой. Два главаря постояли, посмотрели, походили кругами, покрутили головами, повыпячивали мускулы, обменялись парой фраз — и, выдержав паузу, пожали друг другу руки. «Обнюхались», — подумал Астарион на этот раз с облегчением. Ретт махнул им и, когда они подошли, сказал:       «Идемте. Нас пригласили».       «Куда?» — с наигранной невинностью спросил Астарион.       «В гости, — хмыкнул Ретт и словно бы от нечего делать принялся поправлять завязки на его куртке. — На ужин».       «Надеюсь, не в качестве основного блюда?» — фыркнул Астарион, ненавязчиво подлаживаясь под его прикосновение.       «Не бойся, — хмыкнул Ретт, стряхнул с его плеча невидимую пыль и снова взялся за секиру. — Для основного ты слишком сладкий».       «Койнча», — буркнула Лаэзель, а Шэдоухарт тонко заулыбалась.       Словом, в середине дня выдалась полоса на редкость хорошего настроения. Астарион почти напевал, пока пружинисто шествовал по правую руку от атамана, подумывая на досуге — а, может, сегодня? Проскользнуть к нему в палатку, подлечь к нему в спальник, обернуться в его объятия, как в одеяло, ткнуться в доверчиво подставленную шею и шепнуть тихо-тихо: «Мой драгоценный атаман…» Ретт сегодня еще и пахнет так сладко: с утра он выпил немного вина, съел немного диких ягод и выкурил немного табака. И все это под обычными для него запахами меха, стали, смазки, мускуса, крови, м-м-м…       А потом солнце зашло, они до Рощи дошли — и вышли из этой прекрасной полосы прямо в слякотную и зыбкую полосу нового места и новых лиц. Впрочем, слякотно и зыбко было, похоже, только Астариону. Шаритка казалась самой безмятежностью, гитьянки была непрошибаема и мрачна, как глубинный ротэ, а Ретт… ну… он и есть Ретт.       У подвесных ворот один из стражей в друидском одеянии приветствовал их ласковым: «А это что за шваль?» Им, видите ли, хватает своего «бесполезного отребья», больше уже не надо. За них вступилась розовокожая тифлингша в шутовского наряде — защитница прямо под стать их бродячему цирку, мда — заявив, что «верховный друид приказал принимать всех, кто нуждается в помощи!». За что тут же получила достойную награду: «Что ты там блеешь, чертова коза?..»       Страж был стройным светлокожим эльфом с длинным смазливым лицом. Чересчур уж смазливым на вкус Астариона… и на вкус атамана, видимо, тоже.       «Извинись», — спокойно произнес Ретт под прицелом нескольких луков.       «Ой, добрый господин, не надо», — пролепетала тифлингша, прикрывая лицо ладошками.       «Извинись», — повторил Ретт, нависнув над распластавшимся на земле эльфом.       «П-простите», — пробормотал эльф, охая и держась за нос.       «Что здесь происходит?..»       Ао-о-о-ха-ха-хА! Не-ет! Еще кто-то!..       Астарион был готов выть. Ему уже не нравилось это место. Слишком ярко, слишком мило, слишком… солнечно. Да, кхм, да. Он любил солнце — обожал, упивался им, готов был часами купаться в его лучах. Но здесь оно просто резало глаз и обволакивало неприятным густым теплом, бр-р-р. Друидское капище, чтоб его. Новоприбывший представился как Зевлор, командир адских всадников… и, разумеется, Ретт «знавал одного из вас. Как поживает сержант Кентер?» Капитан Кентер поживает отлично, сейчас в Элтуреле, борется против угнетения невинно оскорбленных рогатых…       Брхе-е-е. Сколько можно болтать?! Мы сюда зачем пришли?.. Стоп. А ведь, правда…       «Радость моя, что мы тут делаем?» — поинтересовался Астарион, стоило им отбиться от очередного рогатого.       «Зря тратим время», — процедила Лаэзель.       «Поужинать мы можем и в лагере!..»       Тогда-то Ретт и шепнул им про здешнего целителя. «Мастер Магран отзывался о нем весьма лестно». А если он не поможет? «В любом случае, круг, судя по всему, немалый, — заметил Ретт, оглядываясь по сторонам. — Скорее всего, здешняя библиотека тоже довольно приличная. Может, и по нашей скользкой проблеме в ней чего есть». Размер круга как-то коррелирует с количеством хранящихся знаний? «Коррелирует? — ухмыльнулся Ретт. — Ты опять Гейла покусал, почему ты говоришь, как он?.. Да, как правило. Чем больше круг, тем больше людей — и тем больше нужно ресурсов, чтобы поддерживать в нем порядок. В том числе ресурсов умственных». И кто теперь говорит, как Гейл?..       Они обменялись тычками, сцепились, получили по шеям от Лаэзель и Шэдоухарт, расцепились и пошли дальше.       Пересекли известняковые пещеры, спустились по широким каменным ступеням, покрытым густой зеленой травой, и почти добрались до каменной арки, ведущей к кругу, как Ретт вдруг остановился — из-за чего они втроем чуть не впечатались ему в спину. «Что?» — выпалила гитьянки, тут же схватившись за меч. Атаман ее проигнорировал. Он стоял, глядя строго вперед и слегка склонив голову набок, точно к чему-то прислушиваясь. Астарион тоже навострил уши и услышал… пение. Монотонный хор голосов, поток мерных односложных слов, чем-то похожий на… молитву?       «Они там что-то празднуют?» — невинно осведомился он.       «Тише», — кратко бросил Ретт.       Прозрачно-голубые глаза странно посверкивали. Постояв на месте с пару мгновений, атаман вдруг провел рукой по ближайшему камню, собрав пыль (бр-р), коснулся этой рукой середины груди (бр-р-р), а после приложил палец к губам, точно пробуя эту самую пыль на вкус (бр-р-р!).       Постоял еще мгновение — и начал разуваться.       «Моя радость, что ты делаешь?» — медленно и ласково, как чрезмерно впечатлительного ребенка, спросил его Астарион.       «Снимаю оковы с тела», — ответил Ретт, не пойми, то ли в шутку, то ли всерьез.       «Ботинки жмут?» — Астарион приподнял бровь.       «Пленит трава», — Ретт озорно улыбнулся.       «Как мило, — ему в тон улыбнулась Шэдоухарт. — Только не прибегай ко мне после с занозами и царапинами».       «Миледи, как же я к вам прибегу? — озадаченно поинтересовался Ретт. — С занозами-то и царапинами».       Поставив сапоги к ближайшему камню, бравый атаман двинулся дальше. Астарион через плечо глянул на группку чертят, снующих близ пещерного водопада. Потом на Ретта и снова на чертят. Подумал немного, потом еще — и пожал плечами. Утянут и утянут, атаману судя по всему все равно. Ему даже как будто в радость подразнить их алчность, заодно походив босым по траве. Ему в принципе как будто стало… немного радостнее. Он притих, расслабился, словно бы отпустил себя. А еще присматривался и прислушивался ко всему и вся: к звонким трелям птиц в кронах, к шороху мелких грызунов в траве, к гудению волшебных фонарей, подвешенных близ каменной арки, ведущей к центру капища. Прозрачно-голубые сверкающие глаза медленно переходили от одного каменного идола к другому, неторопливо рассматривали друидское убранство и надолго задерживались на жреческих символах, пока их обладатель явно витал где-то далеко не здесь. «Слышите? — время от времени шептал он запальчиво. — Это…» Какая-нибудь бабочка, птичка, белочка, а то и вовсе кабанчик. Словом, хорошая питательная закуска, которой теперь совершенно не хотелось закусывать из-за чьих-то влажных восторженных глаз! Вот ведь дите друидское… Хм. Погодите…       Пение становилось все громче. Уже на входе Ретт случайно налетел на сидящего в тени полурослика, сложившего руки в молитвенном жесте, тут же упал рядом с ним на колени, рассыпаясь в извинениях — да так на них и остался. А-а… А им что теперь делать? Астарион обернулся и с облегчением увидел, что не он один в растерянности: и шаритка, и гитьянки явно чувствовали себя не в своей тарелке и, как и он, подспудно ждали, когда же уже этот природолюбитель поднимется с колен.       Ретт не поднялся, а наоборот, пригласил сесть рядом. «Служба скоро кончится», — произнес одними губами. Ну и что им оставалось? Только послушаться.       Надо признать, что это было… ну… кхм… по-своему завораживающе. После двух столетий созерцания гулкого жестокого мрака, томных душных балов и кисло пахнущих подземелий вид свежего, сочного, яркого и абсолютно живого пейзажа не мог не откликнуться в… Астарион сказал бы «сердце», если бы оно у него могло откликаться. Словом, где-то внутри что-то зашевелилось. Теплый закат окрасил густую зелень нежным персиковым оттенком. Мягкий полумрак обласкал людские фигуры собравшихся подле идола Сильвануса. Легкий ветерок играл волосами, шуршал одеждами, сдувал каменную крошку, ерошил траву, листву, кроны и носил по всему капищу тысячи запахов: влажная земля, терпкая смола, сухое дерево, сладкие приправы, растительное масло, топленый воск, морская соль, речная тина, звериный мускус, пыльца цветов, благовония и множество, множество других. А еще это пение… Не разберешь слов, но по тону, по голосам, по жестам поймешь, что это часть ритуала, древней симфонии. Весьма… атмосферно.       И довольно романтично. Выгадав, как ему казалось, удачный момент, Астарион слегка оперся на руку дражайшего атамана, ожидая, как минимум, ответного рукопожатия, а как максимум…       Э-э-х, неважно, что там «как максимум», он даже минимума не получил. Ретт сидел, поджав под себя ноги и неотрывно глядя в сторону круга. Крылья носа трепещут, губы безмолвно шепчут, зрачки мелко дрожат. Идол стоял на возвышении, облитый какой-то жидкостью, обмазанный каким-то маслом и убранный какими-то украшениями — дьявол их знает, этих друидов. Чем ближе к идолу, тем меньше круг молящихся, и, видимо, тем выше их статус в здешней иерархии. У самого же идола стоял… сидел?.. лежал?.. Силы небесные, что это такое?! «Это, скорее всего, игра света. Или часть тени от камней. Не может же он взаправду быть таким здоро…!»       Может. Да еще как!       Когда молитва стала наращивать темп, а голоса собравшихся становиться все громче и громче, это… непонятное нечто встало с колен, напрочь закрыв своей громадной тушей идола и заставив Астариона вновь прижаться к Ретту — уже без всяких двусмысленных мыслей! Боги! Кто это?!       «Иерофант, — прошептал Ретт, пока блики угасающего дня играли в его золотистых волосах, а прозрачно-голубые глаза наливались синевой. — Верховный друид».       Вот тут-то Астарион и почувствовал… это. Ощущение, словно он, скользя в бурном речном потоке, налетел животом на подводный камень. «А он… он… красивый». Еще бы! Тоже мне новость — красивый! Молодой, сильный, высокий, загорелый, с копной золотых волос и голубыми глазами! Конечно, красивый, что тут удивительного?.. Однако он… кхм… удивился. Быть может, из-за того, что раньше красота Ретта была, как у статуи, совершенной и застывшей. В какой-то степени неживой. Он словно носил маску, даже когда улыбался или смеялся, или злился, или грустил, но сейчас… Сейчас его лицо словно бы… светилось. Его кожа, она… она не просто отливала бронзой или блестела в свете свечей, нет. Она… Э-это было внутреннее свечение, тихое и естественное. Завораживающее. Настолько, что Астарион и не заметил даже, что сидит и пялится прямо вот так, не скрываясь.       Благо, успел сообразить и отпрянуть до того, как Ретт очнулся. Впрочем, можно было не торопиться. Тогда Астарион списал все на легкий фанатизм — видно, их дражайших атаман каким-то образом связан с лесовиками. Тогда Астарион отмахнулся, сказал себе, что это просто временное помешательство — он сам, в конце концов, поддался силе этого места, этих слов, этих… чувств. Сказал про себя, сцепив зубы: «Уйдем отсюда, и он снова мой. Этим вечером надо обязательно заглянуть к нему в палатку…»       «Мое глупое бедное дитя…» Закрой пасть!       Э-э-эх. Позор. Ему. Весь этот самообман… Конечно, это было просто тупое отрицание. Конечно, все стало понятно сразу. Астарион уже видел этот взгляд. Видел, как люди смотрели так на других людей. Как на него самого так смотрели.       Когда верховный друид встал во весь рост, расправив плечи, когда затянул нараспев молитву зычным густым баритоном, когда обернулся к пастве в пышном, по меркам друидов, одеянии, раскрыв руки, точно желая обнять их всех, Ретт смотрел на него именно… так. Только на него.       И ни на кого больше.