peccatum mortale

             С самого первого дня она смотрит на него, как на бога.       На личного идола, достаточно близкого, чтобы можно было равняться и рассматривать, но столь же и отдалённого — дальше, чем можно дотянуться и прикоснуться, оставить отпечаток широкой ладони и заглянуть в хмурое, из дерева вытесанное, лицо.       Тигрица с самого начала учится прятать свою сущность — она медитациям уделяет больше времени, чем остальным тренировкам; она по вечерам убегает в тёмную рощу, где вековые деревья затянуты в сталь; она безупречно старательная и понимающая, она не обижается, не грубит, не жалуется, вспыхивающий гнев гасит быстрым движением и пепел прячет на самое дно естества.       И каждый раз — недостаточно, потому что Шифу легко замечает даже самую мимолётную тень в её глазах: досада, злость, тоска, восхищение, зачарованность, влюбленность, — он видит всё, читает её открытой книгой вот уже столько лет, намерено возводит самые плотные и высокие стены, ограждается бетонным панцирем, сквозь который изредка бросает скупую похвалу — он ведь не хочет повторения истории, верно? — и стоит рядом с ней на вытянутую руку.       Это их безупречные маски: строгий учитель и его холодный ученик — тем лучше.       Но старый-старый Угвэй не просто так топит тонкую улыбку в травяном чае — Тигрица и Шифу такие непохожие, друг другу чуждые: девчонка растрёпанная, коротко остриженная, огненной-рыжая, в рост пошедшая, недоверчивая и всё ещё испуганная; мастер же уже как лунь седой, прямоволосый, спокойный, каменисто-непоколебимый и временами коварно-хитрый, — но прячут они одинаковое пламя: Угвэй-то знает.       Оно вырывается наружу хищным прищуром Тигрицы, хмурыми бровями Шифу, его стиснутыми зубами и её дрогнувшими пальцами — и здесь никогда не помогут даже самые длительные медитации.       Гнев — вот их общий порок.       И поэтому они одинаковые.       И когда Шифу, — нетерпимый к повторяющимся ошибкам, — неласковыми пальцами обхватит её предплечье и с силой встряхнёт Тигрицу, снова выравнивая хлипкую стойку — девчонка ответит ему тем же: в ней достаточно уважения к своему учителю, но против сущности сложно идти, и потому она рванется, зло ощетинившись, отражая его гнев и натянутой струной пропуская свой собственный.       Тогда несколько минут они сражаются по-настоящему, — пляшут на пепелище выжженных эмоций, её невысказанных слов, его строгости и их общего недопонимания: Тигрица чаще нападает, в ней тоски и обиды больше, она отвергнутая и против воли отдаленная, это её единственная возможность прикоснуться к идолу, если умений и навыков хватит; Шифу же отражает её удары с жёсткой сосредоточенностью, на его стороне рациональность, правила и совсем немного сожаления, поэтому бой их длится сто двадцать секунд, хотя для победы ему хватило бы шести — но характером они друг другу равные.       Учитель мудрее, ученик отходчивее — и останавливаются они одновременно, так и замирают друг напротив друга, опять на расстоянии вытянутой руки, — чуть позже им с одинаковой силой будет досадно за эту вспышку, но пока что Шифу снова найдёт в глазах Тигрицы всё то, что находил до этого.       И понимающе протянет к ней ладонь.