***
Ганнибал носит костюм дома, когда ему не нужно никуда идти. Он не хочет его снимать, и вовсе не из желания просто надеть новую вещь. В течение нескольких дней он пытался по привычке носить свою обычную одежду, но после того, как он наконец решился на покупку костюма, прежние вещи стали напоминать ему о прошлом. Зудящая, некачественная одежда детского дома. Казённая. Неудобная. Неподходящая. Ощущение нового костюма на коже возвращает его во Францию, когда госпожа Мурасаки через месяц после его приезда из Литвы водила его по магазинам, покупая ему вещи, приличные и хорошего качества. Он помнит, как на ощупь они казались ему шелковыми. Вещи, купленные именно для него, а не для кого-то другого. Это воспоминание заставляет Ганнибала помрачнеть и задуматься, как много уже знает Уилл. Но нет. Он ведь не умеет читать мысли. Он не мог узнать об этом.***
Ганнибал идет в оперу, как и сказал ему Уилл. Просто не может не пойти. Он одет в новый костюм, и мир вокруг него внезапно тоже обретает новые краски. Музыка ощущается возвышенней, запахи – насыщенней, цвета – ярче. Это восхитительно. Не приемлемо. Не прилично. Не достаточно. Это потрясающе и удивительно. Ганнибалу предлагают бокал шампанского, и он не думает дважды, прежде чем согласиться. Каждый раз, приходя в оперу, он надевал приличный костюм и отказывался от алкоголя. Теперь же он подумывает снова написать Уиллу, просто чтобы побаловать себя, зная, что доктор лишь его поощрит. Это опасно. Это черта, которую ему не следует пересекать. Похвала хороша, но вызывает привыкание, и было бы глупо давать понять Уиллу, как глубоко он уже проник к нему под кожу. И все же это прекрасный вечер. Алкоголь сладок, музыка чудесна, а жизнь наполнена ощущениями. Поэтому когда в середине спектакля у кого-то в зале внезапно начинает звонить телефон, Ганнибал лишь закрывает глаза, откидывается в кресле и, слушая восхитительную музыку, предается фантазиям, вместо того, чтобы подавлять их. Таково предписание доктора.***
Он резко просыпается среди ночи, потому что таков его привычный кошмарный распорядок. Дыхание с хрипом вырывается из его легких, а сердце болезненно колотится в груди. В ушах еще стоит надрывный сухой кашель и свист ледяного ветра, грохот шагов над головой и пронзительный скрип половиц под чужими ногами. С них неустанно сыпалась пыль на его грязные волосы. Ганнибал заставляет себя открыть глаза и осмотреться. Темно-синие стены его дома в Балтиморе, теплые простыни, которые еще до прошлой недели казались ему уютными, а теперь царапают кожу словно наждачная бумага. Толстое одеяло, сбившееся в ногах. На улице еще темно, часы на прикроватной тумбочке показывают, что уже далеко за два часа ночи. Не Литва. Не 21:37. Не зима. – Меня зовут Ганнибал Лектер, — бормочет он, заставляя свой язык работать вопреки страху. Голос, который доносится до его ушей, — это хриплый голос сонного мужчины, а не шепот ребенка в темноте. Он сглатывает комок в горле и через силу осматривается. – Сейчас 2:47 ночи, я в Балтиморе, штат Мэриленд, и сейчас осень, а не зима. Он возвращается из холодного литовского замка в настоящее постепенно, пока идет на кухню в теплых тапочках и толстом халате. Мирное постукивание батарей наполняет тишину, когда он включает отопление. В привычной рутине он устраивается на кухне с горячим ромашковым чаем и крекерами. Это всегда помогает ему прогнать проникший в сердце холод и успокоиться, чтобы снова заснуть. Соприкосновение воздуха с липкой кожей вызывает мурашки по коже, но быстрый взгляд на телефон, чтобы проверить погоду напоминает ему, что он больше не в Литве, и зима не держит его в своих крючковатых безжалостных пальцах. Экран также демонстрирует ему новое сообщение от Уилла, и это заставляет сердце снова сбиться с ритма. "Как прошел поход в оперу?" Сообщение было отправлено поздно ночью, уже после полуночи, когда Ганнибал давно спал. Впрочем, учитывая образ жизни Уилла, неудивительно, что у него необычный график сна. Однако сейчас уже скорее рано, чем поздно. Вежливо было бы подождать с ответом до утра, но Ганнибал чувствует, как что-то в нем противится этому. Пусть даже это не слишком вежливо. «Мне очень понравилось. Больше, чем обычно. Еще раз спасибо." Его палец зависает над кнопкой отправки. Даже если Уилл уже спит, он увидит время сообщения, и это, несомненно, спровоцирует его на вопросы завтра. Или, если Ганнибалу не повезет, прямо сейчас. Чай и крекеры всегда помогали прогнать кошмары, но идея найти компанию все же заманчива. Даже если это означает, что Уилл по косточкам разберёт режим его сна. Ганнибал отправляет сообщение и быстро убирает телефон, понимая, что это действие заставило его задержать дыхание. Глупо было думать, что Уилл ответит ему посреди ночи или что он вообще захочет поговорить с ним. Однако ящик Пандоры уже открыт, и телефон Ганнибала через секунду отзывается ответным сообщением. Уилл даже не пытается скрыть свои намерения: "Проблемы со сном?" Ганнибал невольно фыркает. Единственное, что не является неожиданным в Уилле –это то, что он не упускает ни единой возможности психоанализировать его разум, и Ганнибал решает уступить. В конце концов, все и так очевидно, а опера была действительно хороша. "Мне приснился кошмар." Для него, без сомнения, опасно открываться Уиллу, но слова психиатра все еще эхом отзываются в голове : «Вам нечасто предоставляется возможность честно поговорить о себе». Он признавал их правдивость и раньше, но теперь он чувствует правоту Уилла, и понимает, что ему это действительно необходимо. Заманчиво иметь компанию для честности. "Часто ли такое происходит?" Ганнибал может представить себе даже самодовольный тон голоса Уилла, произносящего эти слова, его лукавые обертоны и знающие интонации, и уже набирает было в ответ «Стоит постараться лучше», но отрицание и уход от ответа ничуть не лучше правды, и, кто знает, не сможет ли Уилл уловить ложь и через сообщения. К тому же, ему любопытно, как отреагирует доктор на его честность. "Всего лишь каждую ночь" Уилл не торопится с ответом. Часы Ганнибала отсчитывают две минуты, пока он наблюдает за точками набираемого в ответ сообщения. От Уилла можно ожидать чего угодно, и эта перспектива заставляет Ганнибала возбужденно тарабанить пальцами по столу. Азарт разговора смывает последние отстатки ледяного литовского тумана, пропитавшего разум. Пришедшее сообщение короче, чем он предполагал, и гораздо добрее. Ганнибал ожидал, что Уилл воспользуется шансом потыкать в его открытую рану и начнет расспрашивать его о кошмарах, но вместо этого на экране появляется: «Я могу как-то помочь?» Это то, что сказал бы хороший психиатр. Или... хороший друг. Ганнибал ловит в себе эту мысль, точно редкую бабочку, и внимательно рассматривает ее при уютном кухонном свете. Это что-то совсем новое для него. Прежде он никогда не предполагал, что сможет даже задуматься о том, чтобы назвать другого человека своим другом, но сейчас его больше волнует вопрос, захочет ли сам Уилл его дружбы. "Разговор с тобой уже сделал мою ночь лучше. Почему не спишь?" "Льстец. Я читаю. Привык поздно ложится" "Что ты читаешь?" Наступает пауза, во время которой точки набираемого ответа не появляются, и Ганнибал разочаровано сдвигает брови. Он откладывает телефон и, вздохнув, возвращается к чаю и крекерам. Но аппарат снова вибрирует, и, вопреки всем ожиданиям Ганнибала, на экране высвечивается: "Могу я тебе позвонить?" Ганнибал пишет односложное "пожалуйста" подрагивающими от волнения пальцами, затем солидное "ничто не доставило бы мне большего удовольствия", а затем стирает и это тоже, и вместо сообщения нажимает на номер Уилла и звонит ему сам. – Я читаю "Фенисс" Сенеки, если тебе еще интересно. А ты чем занят? – приветствует его голос Уилла. – Я на кухне. Полночный перекус. Уилл тепло фыркает в ответ. В трубке слышится эхо треска поленьев в огне, характерное цоканье собачьих когтей, а затем скрип дерева и шорох ткани. Похоже, Уилл читает в постели. – Я хочу сделать тебе предложение, — внезапно говорит он, прерывая возникшую паузу. Он полон сюрпризов, и Ганнибалу интересно, что последует дальше. Быть столь заинтересованным опасно. Он уклончиво хмыкает в ответ, ожидая от Уилла очередного кокетливого комментария. На это намекают и поздний час, и ситуация, и то, как недвусмысленно они хотят друг друга. Очевидно, что это неверное предположение. Уилл не столь предсказуем. – Джек спрашивал у меня, не смогу ли я порекомендовать тебе какого-нибудь терапевта. – Он считает меня непригодным к работе? — уязвленно спрашивает Ганнибал. Даже ожидая сюрпризов, он все равно не может не удивиться. – Я думаю, он хочет знать, что происходит у тебя в голове и следить за тобой. — Ты думаешь или знаешь? Судя по тому, что человек, который говорит это, — Уилл, подозрение и знание — это, по сути, одно и то же. Уилл знает это и знает, что Ганнибал это знает, поэтому даже не думает отвечать на его вопрос. Вместо этого он сразу переходит к сути. – Я готов возобновить свою практику только для тебя и отвечать за твою терапию. – Тебе придется докладывать Джеку, — возражает Ганнибал, и из трубки раздается короткий резкий смешок. – Я единственный человек, который точно не сдаст тебя Джеку. – Я полагал, ты не хочешь возобновлять практику. Хотя для меня было бы честью стать исключением. – О, дорогой, это для меня стало бы честью, если бы ты позволил мне проникнуть в твою голову, — голос Уилла понижается до жаркой хрипотцы. Кровать скрипит, когда он шевелится, и Ганнибалу не нужно даже видеть его, чтобы представить, как он должен сейчас выглядеть – тень желания в его всевидящих глазах, похотливый излом губ, томный изгиб спины. — Обещаю, что буду нежен с твоим разумом. Наступает очередь Ганнибала коротко фыркнуть. – Я не верю тебе ни на йоту. Ты уже хозяйничаешь в моем разуме так, будто он твой собственный, – со стороны Уилла раздается вздох, и Ганнибал почти видит в этом звуке его улыбку. – И я не понимаю, зачем тебе это. Ведь не из-за денег же. – Разумеется, нет. Я бы делал это даже бесплатно, если бы ты попросил меня о настоящей терапии. Подумай только – у тебя будет по-настоящему безопасное место для разговоров о себе, Джек получит то, чего хочет, а я получу возможность проводить больше времени с тобой. Мы все выигрываем. – Вас интересует мой разум, доктор Грэм, или все же моя кровать? – Ганнибал уходит от ответа, надеясь, что Уилл отвлечется на флирт. Он почти слышит пропитанные тягучими южными нотками слова "почему бы и не то, и не другое?", но глупо ожидать от Уилла предсказуемости. – Или я могу порекомендовать Джеку обратиться к Фредерику Чилтону. Выбор за тобой, Ганнибал. – Ты не посмеешь, — Ганнибал чувствует, как губы сами собой расползаются в улыбке. Не в той отрепетированной гримасе, которую он научился демонстрировать окружающим, а в настоящей, искренней и реальной, которая появляется против его воли и только для Уилла. – Смотри, – тут же следует ответ, — я прямо сейчас встану с постели и напишу письмо доктору Чилтону. – Ваши способности к шантажу поражают меня в самое сердце. – Спасибо, — очень гордо отвечает Уилл, следом делая паузу в несколько секунд. — Ну так что? Ты обдумал мое предложение? – Думаю, твоя кровать слишком удобна, чтобы я осмелился заставить тебя ее покинуть. – Как мило с твоей стороны. И да, здесь уютно и полно собак, которые весьма признательны, что ты не заставил меня вставать, – Уилл снова позволяет тишине повиснуть на мгновение, чтобы следом нарушить ее. — Скажите мне, агент Лектер, вас беспокоит перспектива терапии? Хотите ли вы поговорить об этом? В его голосе безошибочно сквозит пародия на всех типичных психиатров разом. – Похоже, я всё-таки слишком очевиден. – Нет, дорогой, это просто я невероятно хорош. Продолжай. – Я действительно не понимаю твоей выгоды в этой ситуации. Уилл хмыкает. Снова слышится скрип кровати и тихий звук от одной из потревоженных собак, на которую он тихо шикает, прежде чем лукаво прошептать: – Насколько честен ты хочешь, чтобы я был? Его голос теперь звучит в самом ухе, даже когда он шепчет. Ганнибал представляет, как он лежит на боку на кровати, среди теплых собачьих тел, пристроив телефон прямо на подушке под ухом. Ему интересно, есть ли на нём что-то еще, кроме тех памятных ему боксеров, или же его нагота в Миннесоте была только для того, чтобы поддразнить Ганнибала. – Если ты ожидаешь от меня честности на наших сеансах, я считаю справедливым ожидать от тебя того же. – Я смогу проводить с тобой больше времени, – просто отвечает Уилл. – И смогу уберечь твой прекрасный разум от неуклюжих пальцев недостойных титулованных идиотов от психиатрии. Если бы речь шла о ком-то еще, Ганнибал бы отметил, что в Балтиморе должен найтись еще хотя бы один хороший психиатр, но проблема в том, что он разговаривает с Уиллом, а по сравнению с ним все остальные действительно лишь идиоты с титулом. – Думаешь, ты заслуживаешь изучения моего разума? – спрашивает Ганнибал, звуча слишком кокетливо даже для собственных ушей. – Меня не беспокоит, заслуживаю ли я этого, Ганнибал. Я просто этого хочу. Горло Ганнибала громко щелкает, когда он сглатывает. Он делает паузу, нервно постукивая пальцами по остывшей чашке чая. Уилл Грэм слишком хорош. Он видит слишком много. Слишком ясно. Слишком глубоко. Это опасно. Это пугает и захватывает, и Ганнибал хочет этого с яростью, которой не ощущал уже очень много лет. Он не должен потакать ему. Он не должен впускать Уилла в свою голову, куда он и так проник уже слишком глубоко. – Тогда ты это получишь, — произносит он наконец, отбрасывая последние капли здравого смысла. Та часть его разума, к которой взывает Уилл, удовлетворённо урчит. – Когда мы начнем? – Как насчет прямо сейчас? — отвечает Уилл, тут же с кровожадной улыбкой тыча прямо в свежую рану. (Просто потому что может, не ожидая ответа, но наслаждаясь удовольствием совать пальцы туда, куда не следует). — О чем тебе снятся кошмары? – Тебе придется постараться лучше, Уилл. Спокойной ночи, — ухмыляется Ганнибал и прерывает звонок. В любом другом случае это было бы грубо, но он настолько ясно слышит сейчас смех Уилла в своей голове, что на секунду ему кажется, что он все же не повесил трубку.