Всё, что важно

Тайлер — нормальный. Нет, правда — по крайней мере, он очень старается таким быть. Его серая одежда гладко выглажена, а кровать аккуратно заправлена, он не ходит слишком быстро, не задаёт лишних вопросов и делает то, что должен. Тайлер знает, что с ним что-то не так; может быть, дело в книгах, которые он иногда встречает в библиотеке и которые ни с кем не обсуждает — там написано, что за стенами что-то есть, и что Дема делает что-то с ними. Может быть, дело в его проклятом, непонятно откуда взявшемся любопытстве, или в том, что он недостаточно старается. Тайлеру это не нравится, и он вытесняет неправильные, неподходящие мысли на самые границы своего сознания, планируя никогда больше с ними не сталкиваться. Ещё Тайлеру снится один и тот же сон. Раз за разом, ночь за ночью он едет в машине — по кругу, по которому уже ездил сотни и тысячи раз — и у водителя впереди нет лица. Он уже видел этот рассвет, и этот закат, и эти кусты вдоль дороги, и эту конкретную трещину на асфальте. Но ничего не меняется, круг за кругом и сон за сном, и он не может пошевелиться, не может открыть рот, не может остановить эту машину, и он едет, и едет, и едет, пока круг не начнётся заново. Когда Тайлер просыпается, ничего не меняется тоже — серый потолок нависает над ним, словно крышка гроба, и он делает пару глубоких вдохов, прежде чем может различить, где асфальт, а где стены. Почему ему снятся сны? Это неважно. Пока никто не знает — это неважно. Тайлер даже посещает врача — он не говорит про сны и не говорит про свои странные мысли, и врач заключает, что Тайлер — нормальный. Нормальный Тайлер здоровается с соседями и соблюдает дежурство по уборке жилого блока, посещает Церковь и ходит на учёбу. А то, что учёба кажется ему бесконечным повторением одних и тех же прописных истин, растянутых на несколько лет одинаковой программы — это ничего, потому что Тайлер нормальный. Ещё Тайлер ходит на Всеобщие Собрания — все ходят. В сумерках амфитеатр, разграниченный белыми полосами неоновой подсветки, смотрится зловеще; структура, призванная сохранять спокойствие и порядок, по какой-то иррациональной, неизвестной причине начинает его пугать. Граждане сидят, почти не двигаясь, и в толпе лишь изредка проносится шёпот каких-то разговоров. Когда выходят Бишопы, их взгляды преисполняются благоговением, а головы склоняются. Тогда Бишопы начинают говорить — один за другим подходят к краю сцены, обращаясь к своему Округу. У них низкий, шелестящий голос и никаких эмоций; звук расходится волнами по всему периметру города и эхом отражается от башен. Тайлеру интересно их слушать, но только потому, что его привлекают голоса. Не только Бишопов, вообще все; он пытается их как-то классифицировать. Он знает — здесь, на площади, звук не такой же, как в Церкви, и тем более не такой же, как в его комнате. Тайлеру интересно — если взять пианино, поставить на эту сцену и начать играть, как это будет звучать? Наверное, непривычно. Не то чтобы он мог узнать наверняка — он играл раньше, и у него даже было своё укулеле, и ему правда нравилось. Потом Нико ему запретил — он не объяснял, почему, а Тайлер не задавал вопросов, потому что Тайлер — нормальный. — В этом месяце Девятый Округ преуспел во многом, — говорит Кеонс, — Было привлечено около ста человек нового населения, и около тридцати человек стали Славно Ушедшими. Кроме того, граждане добросовестно выполняли свои обязанности, поддерживая чистоту и порядок в жилье и на улицах. Да здравствует Дема! «Да здравствует Дема», — вторит ему несколько тысяч ровных голосов. Голос Тайлера заходится дрожью, когда он пересохшими губами повторяет это вместе со всеми. Но Кеонс — это ничего. Девятый Округ живёт спокойно и размеренно; Тайлер, конечно, точно не знает, но слухи расходятся быстро. Хотел бы он быть у Кеонса — может, тогда он смог бы… Это бред. Тайлер же нормальный? — В этом месяце Восьмой Округ преуспел во многом, — говорит Сакарвер, — Было привлечено… — В этом месяце Седьмой Округ преуспел во многом, — говорит Листо. — Да здравствует Дема! — говорят Лисден, Реисдро, Ветомо. Честно говоря, Тайлер как-то устал — и ему не до торжественных речей о том, как хороша Дема, он уже слышал это, он уже слышал это, он уже, блять, слышал это; они все слышали это бесчисленное количество раз, но почему-то никто и бровью не ведёт. Андре начинает свою речь, и Тайлер, обернувшись, вытягивает шею и находит взглядом своих соседей; у них в глазах стоят белые блики и восхищение. Тайлер морщится и ведёт головой, чтобы сбросить с себя непонятный, мерзкий зуд дискомфорта в пальцах и солнечном сплетении, но Андре говорит про Славно Ушедших и своих добросовестных граждан, а его преподавательница «Основ Городской Безопасности» чуть ли не открывает рот в немом восторге, и чувство никуда не уходит. Тайлер медленно выдыхает через нос, упираясь пятками в пол, а потом одним бесшумным движением поднимается с сидения. Его место почти с краю, так что приходится пробраться через пару человек, но они на него даже не смотрят. Пустующее место Тайлера среди полностью заполненной площади выглядит, как выбитый пиксель — всего один, но в итоге страдает вся картинка. Уходя в тень, он видит — Нико вышел, чтобы выступить с речью, но Бишоп молчит. Вместе с ним молчит вся площадь, и его тяжёлый, холодный взгляд буравит этот чёртов стул в его чёртовом секторе. Спустя несколько секунд Нико переводит глаза прямо на Тайлера. Тот замирает, встречая его взгляд, боясь даже выдохнуть; волосы на затылке встают дыбом, и по коже струится холод. Может быть, мне стоит вернуться и сесть, думает Тайлер, или, может быть, мне развернуться и убежать, думает Тайлер, зачем я вообще куда-то попёрся, думает Тайлер. Его собственное тело оказывается быстрее — развернувшись на пятках, он стремительно уходит с площади, вперив взгляд в пол. Наверное, Тайлер всё-таки не совсем нормальный. — В этом месяце Первый Округ преуспел во многом, — низко начинает Нико за его спиной. Тайлер срезает через узкие переулки — сейчас, когда город пустует, никто не будет смотреть на него странно, если он пойдёт не по широкой общественной дороге. Он петляет, может быть, немного дольше, чем надо, и его сознание в полном беспорядке; он начинает задаваться вопросами, которые ему не нравятся, и они не заталкиваются подальше, туда, где он их не достанет, даже если представлять, что пинаешь их ногами. Его накрывает чувство, будто бы он очень сильно хочет чихнуть, но никак не может. Он не знает, куда идёт — заныкаться под одеяло в своей комнате кажется единственным решением. Потом Тайлер начинает слышать голоса. Сначала он думает, что ему чудится, потому что Тайлер, похоже, совсем не нормальный, но по гладкой стене тянется трясущийся отблеск странного оранжевого света — такого в Деме почти не встретишь. Абсолютно все сейчас должны быть на Собрании — но он видит три силуэта прямо перед собой, только руку протяни. Сегодня Тайлер обнаруживает себя довольно любопытным парнем и поэтому суётся в проход, не подумав дважды. Дальше происходит то, чего он никак не ожидает — один из трёх силуэтов реагирует стремительно, и Тайлер оказывается вжат в стену с рукой, зажимающей ему рот. Парень перед ним — будто бы его ровесник, может, чуть старше; у него тоннели в ушах, а лицо хмурое и напряжённое. Ещё у него жёлтый скотч крестом через грудь, а в другой руке горящий факел, так что Тайлер сразу понимает, кто они такие — сказочные люди на грани мифологии, о которых в Деме не говорят. Парень передаёт факел своему товарищу — тот нервно бегает глазами между ними — и возвращает напряжённый взгляд на Тайлера. — Ты кто такой? Тебя подослали? — шипит он вполголоса, впиваясь Тайлеру в плечо. Тайлер вскидывает брови, и парень нехотя, так, будто Тайлер сейчас откроет рот и взорвётся, убирает ладонь с его лица. — Не трогай меня, — шипит Тайлер, передёргивая плечами. Парень не впечатляется, — Я просто, эм, шёл домой? — Шёл домой? — ещё сильнее хмурится парень. — Во время Всеобщего Собрания шёл домой? — Ну, я с него ушёл, — неуверенно говорит Тайлер — конечно, тупость какая-то. — Ушёл с Собрания? — парень в шапке удивлённо поворачивается на товарищей, и они перешёптываются. — Зачем? — Потому что мне надоело слушать одно и то же, — раздражается Тайлер. — В конце-то концов, ты Бандит, и ты спрашиваешь меня, почему я ушёл? — Кто твой Бишоп? — вопросом на вопрос отвечает парень в шапке. — Нико, — непонимающе тянет Тайлер и только потом думает, что, может, такой информацией ему и не стоит разбрасываться — вдруг подослали совсем не его, а их? — Нико? — изумлённо выдыхает парень в шапке. Он начинает сканировать Тайлера взглядом, словно тот на экспертизе — заглядывает в глаза, спускается к шее, осматривает его одежду и руки, даже обувь, и, в конце концов, со вздохом отпускает его. В этот момент Тайлеру стоит резво развернуться и уйти, забыв события сегодняшнего дня, как странный психоделический сон: и законов он не нарушал, и Нико не злил, и Бандитов не видел, завтра проснётся и будет примерным гражданином до самого конца своих дней. Но по какой-то причине Тайлер остаётся стоять, прямо там, где трое Бандитов вполголоса вполне себе разборчиво обсуждают его. — Я думаю, он должен пойти с нами, — говорит парень в шапке, и у Тайлера внутри всё переворачивается. — Что? — восклицает другой, в капюшоне. — Мы так не договаривались! — Мы знаем его от силы несколько минут, — соглашается третий. — Нет никаких гарантий, что ему можно доверять, и… — Он сказал «одно и то же». Он начал понимать, без нашей вербовки, без всего, — гнёт свою линию парень в шапке, и Тайлеру становится даже немножко приятно. — Он у Нико. Ты помнишь хоть одного от Нико среди наших? Бандиты не отвечают, и он продолжает: — Я не верю в совпадения — он нужен нам, а мы ему. — Мы не можем так рисковать, — не соглашается парень в капюшоне, — Боже, мы и так потратили больше времени, чем планировали, давай в другой… — Нет, — мотает головой парень в шапке и оборачивается на Тайлера. — Как тебя зовут? — Тайлер. — Круто, — кивает парень в шапке. — Меня зовут Джош, и я лидер Бандитов. Слушай, я понимаю, это резко и странно, но решать нужно быстро. Ты пойдёшь с нами? Тайлер застывает, как парализованный — сердце разгоняется до запредельной скорости и стучит в висках, солнечном сплетении и желудке. Тайлер — ненормальный. Он смотрит на Джоша, смотрит на пылающие факелы, смотрит на свой город, на пустующую серую улицу. Смотрит на небо. — Быстро, Тайлер, — повторяет Джош, и Тайлер не имеет никакого понятия, что он творит, когда кивает. Джош кажется довольным, а вот другие два парня — не очень, но Джош даёт отмашку «собираем всё и уходим», и они в мгновение запихивают по рюкзакам какие-то бумаги, книги и цветы. Мир перед глазами Тайлера немного плывёт, и он захлебывается в адреналиновом приходе, когда они практически выбегают из переулка. — Держись рядом и не оглядывайся, — бросает ему Джош, и Тайлер кивает, сжав челюсти. Он слышит — Собрание кончается, и люди начинают расходиться, а значит, счёт теперь идёт на минуты. Джош ведёт их аккуратно, между домами и в тени редких полуголых деревьев; в конце концов, они ныряют в арку, спускаются по лестнице, и Джош рывком открывает металлическую дверь, пропуская их вперёд. Перед собой Тайлер видит тоннель метров сто в длину — впереди маячит темнота, и их сбившееся дыхание эхом отлетает от стен. Тайлер оглядывается на Джоша — тот мягко кивает ему, подталкивая вперёд. Они идут медленно и тихо, прислушиваясь, нет ли погони, и Тайлер пытается успокоить колотящийся пульс. Веет холодом и сыростью, и горло сдавливает; но ещё он будто бы впервые вдыхает по-настоящему, и Джошу, кажется, можно доверять. Тайлер не знает, почему он так думает, но он так близок к тому, чтобы увидеть другую сторону жизни, что сейчас ни за что бы не остановился; он осознаёт это удивительно чётко. — Джош, чип, — говорит сзади него парень в капюшоне, и они останавливаются. — Чёрт, — выдыхает Джош, прикрывая глаза. — Вылетело из головы. Джош всовывает факел Тайлеру, и он стоит с ним, как несчастный сирота, боясь пошевелиться. Сам он свешивает рюкзак и копается в нём какое-то время, а потом аккуратно достаёт прямоугольный блестящий предмет. Тайлеру не очень хорошо видно, и он смотрит на Джоша, вопросительно приподняв брови. — Идите, мы догоним, — кивает Бандитам Джош, а потом спрашивает уже его: — Ты знаешь о лезвиях? — Что? — хмурится Тайлер. — Всё дело в лезвиях, — будничным тоном повторяет Джош, мельком оглядываясь на дверь, оставшуюся позади них, — Знаешь, почему в Деме не найти лезвий? Ножи есть в столовых, ножницы — у парикмахеров, скальпели — у врачей. Нет только таких — самых обычных лезвий. — Чтобы граждане не вредили себе? — спрашивает Тайлер, неуверенно хмуря брови. По правде говоря, он не знает. По правде говоря, он вообще никогда об этом не думал, и только сейчас, после слов Джоша это вдруг начинает казаться странным. — Да ты что? А Виализм отменили? — горько усмехается Джош, смотрит на него секунду, две, три, мол, «скажешь ещё что-нибудь?», а потом берёт правую ладонь Тайлера в свою и кладёт ему чуть выше локтя левой руки — ровно туда, где чернеют на коже единицы и нули его порядкового номера. Тайлер ведёт по собственной коже кончиками пальцев, смотрит непонимающе — и тогда Джош вздыхает и говорит устало: — У тебя под номером чип. Не только у тебя — у всех. Мало кто в курсе, но те, кто знает, пытались избавиться. После пары инцидентов лезвия запретили. Тайлер чувствует, как внутри него что-то обрывается, и давит, давит, давит на кожу в попытке почувствовать присутствие чипа в теле. — Значит… они смогут найти меня? — спрашивает он, так и не отрывая пальцев от собственного плеча. — У меня тоже был, — вздыхает Джош вместо ответа, — вот тут. Он небрежно закатывает рукав худи, вновь мягко берёт ладонь Тайлера и кладёт его на своё плечо — туда, где на коже красуются разноцветные размазанные рисунки. Между галактиками и деревьями Тайлер чувствует самыми кончиками пальцев — шрам. Небольшой в длину, но гладкий и выпуклый. Тогда становится понятно, к чему всё идёт. — Его нужно вырезать? То есть, его можно вырезать? — спрашивает Тайлер чересчур быстро, забывая вдохнуть. — Вот за этим тебе и нужно лезвие, — кивает Джош, — Минутное дело — рассечь кожу и вытащить его. Потом мы уйдём. — Конечно, — горячо кивает Тайлер, забывая убрать руку с плеча Джоша, вцепляясь в него так, будто он еле стоит на ногах. — Конечно, не вопрос. Джош смотрит на него секунду, другую; он ничего не говорит, но Тайлер чувствует его пульс под пальцами и видит глубокую, тёмную печаль на самом дне его зрачков. Они знакомы полчаса, но Тайлер почему-то хочет спросить: «Ты в порядке, Джош? Как мне помочь тебе?» В конечном итоге он не говорит ничего, просто смотрит в ответ и тяжело сглатывает, стараясь смочить пересохшее горло. Пару мгновений спустя Джош мягко убирает его руку и вкладывает в неё холодное лезвие. — Оно острое, проблем не будет. Только давай быстрее. Тайлер закатывает рукав рубашки — руки дрожат настолько, что ухватиться за ткань получается не сразу. Он медленно выдыхает и подносит острый край к коже, но пальцы как будто не его — они ходят ходуном и вообще не слушаются, а лезвие скользит между ними; по вискам стекает пот, и Тайлер очень сильно пытается собраться. Джош смотрит на его потуги выжидающе, нервно покусывая губы, и, когда Тайлер в очередной раз перехватывает лезвие, вздыхает: — Так, ладно, давай я сам. Тайлер кивает и опускает взгляд в пол. Джош забирает из его рук лезвие, и его пальцы сухие и очень тёплые; он перехватывает его за локоть быстро и уверенно. — Прости, что без антисептика, — говорит он и делает надрез. Тайлер всхлипывает и запрокидывает голову; кожа вспыхивает огнём и расходится онемением по мышце, но по-настоящему больно становится тогда, когда Джош залезает пальцами в рану и достаёт маленький чёрный шарик. Он летит на землю, и Джош давит его подошвой ботинка. У Тайлера темнеет в глазах, и он пятится назад, заваливаясь; Джош подхватывает его под лопатки и прижимает к себе. — Чш-ш-ш, — успокаивает он, легко поглаживая Тайлера по спине, пока он приходит в себя, — Вот и всё. Когда Тайлер может нормально стоять на ногах, Джош достаёт из рюкзака куртку цвета хаки и аккуратно надевает на него. После этого он крепит жёлтый скотч ему на плечи и плотно перематывает место надреза поверх куртки; рукав пропитывается кровью, но это уже становится не так важно. Потому что из тоннеля Тайлер выходит Бандитом. Они быстро нагоняют двух других парней — свои имена они так и не называют, и Тайлер вполне себе понимает, почему ему не доверяют. Его мысли заняты не тем. Он впервые оказывается за стенами — и по крайней мере позволяет себе смотреть. Он опускает взгляд себе под ноги — под подошвами перекатываются мелкие камни и пружинит мягкая почва; наверх — далеко-далеко в глубоко синем небе сияют звёзды; смотрит вокруг — на сотни километров вперёд простираются горы, и линия горизонта уже чуть светлеет, хотя до рассвета ещё несколько часов. Он бы замер на месте, широко раскрыв рот и впитывая этот новый, удивительный мир, пытаясь хотя бы уложить в голову факт того, что это — правда, но он не один, так что Дема медленно остаётся позади, и они, кошмарно маленькие среди огромных скал, идут вперёд несколько часов. Джош вышагивает впереди, и в руке у него — компас. В Деме Тайлер таких не видел. Даже самые проторенные горные тропы тяжело освоить без подготовки и в темноте. Тайлер не привык ни жаловаться, ни лишний раз проявлять слабость — Нико это не нравилось, но огромные валуны так и норовят укатиться у него из-под ног, и когда адреналиновый приход сходит на нет, Тайлер быстро устаёт — он ничего не говорит, но Джош понимает и так. Несколько раз они останавливаются на привал, и Тайлеру дают хлеба и несколько глотков воды. Со временем плечо начинает ныть сильнее вместе с коленями и шеей, тонкая тканевая обувь, видавшая максимум пыльный асфальт, жутко пачкается и местами рвётся, и когда Тайлер доходит до своего предела с единственным желанием упасть прямо на мох и отрубиться на сутки, начинает светать, и они наконец-то приближаются к лагерю. Рассветные блики смазываются в глазах от усталости; Тайлер замечает — воздух тут влажный, и на траве выпала роса, от которой у него мгновенно промокают ноги. Если он и предполагал торжественную встречу их группы в лагере с песнями и объятиями, то её не происходит — их встречает одна девушка, поставив на землю вёдра со свежей водой и обняв Джоша. — Добро пожаловать, — дружелюбно говорит она Тайлеру и уходит, и он может только вымученно кивнуть. Парни Джоша расходятся, пожелав друг другу добрых снов; оставаясь с Джошем вдвоём посреди спящего лагеря, Тайлер чувствует себя… странно. — Вам тут снятся сны? — спрашивает он. — Ага. Пойдём со мной, — пожимает плечами он, проводя Тайлера между десятков палаток. Жилище Джоша ничем не отличается от других, кроме его имени, размашисто написанного на ткани тёмно-коричневого цвета. Тайлер залезает в палатку первый, точнее, неловко вваливается — она оказывается довольно просторной, с мягким, устеленным одеялами дном. Тайлеру, честно, всё равно, где сейчас лечь, он бы нормально устроился и на каком-нибудь пне, но он оборачивается на Джоша из чувства банальной неловкости. — Сюда, — кивает Джош, залезая следом. — Прости, я не был готов к гостям… Мы обычно живем по двое, но я всегда был тут один. Так завелось, да и мне было комфортно, а теперь я вроде как взял тебя под свою ответственность, так что… Чувствуй себя как дома, наверное. Тайлер кивает, поведя плечами, и, когда они ложатся спать, он ещё долго слушает ровное дыхание Джоша в полудрёме. Чуда не происходит — Тайлеру снова снится дорога и водитель без лица, но в этот раз что-то по-другому; сначала Тайлер не понимает, что, но потом видит, как у машины отрывается заднее колесо и с громким треском проезжается по асфальту. Потом Тайлер почему-то видит Джоша — тот сидит за барабанами и проносится мимо него в боковом окне. Он просыпается, подскочив — поперёк рёбер лежит чья-то рука. — Прости, — хрипло говорит сонный Джош ему в ухо, убирая руку, — Я не привык спать рядом с кем-то. — Ничего, — мотает головой Тайлер, укладываясь назад. — Всё нормально. Джош снова обнимает его — может быть, он и не понимает этого в полудрёме — но Тайлеру тепло и безопасно. Больше в ту ночь ему ничего не снится. В следующий раз он просыпается один; палатку заливает солнце, а вот тело ноет, будто на него уронили кусок бетона, и ещё один — на голову. Какое-то время Тайлер просто лежит, пялясь в потолок — привычный ритуал, и ему хочется остановить время и навсегда остаться в этой палатке: здесь безопасно и тепло, и пахнет Джошем, и ему никуда не надо, и у него не стоят над душой ни смотрители, ни охранники, ни безмолвное присутствие Нико… — Проснулся? — спрашивает Джош, просовывая голову в тканевое подобие двери. — Тебя ждут. В полдень лагерь выглядит не так, как на рассвете — тут очень много людей, понимает Тайлер, и они все на него смотрят; не просто смотрят, они все абсолютно точно чего-то ждут. Что Тайлер может сделать? Он не знает. Он молча идёт за Джошем, и они оборачиваются ему вслед — они не выглядят враждебно, но у Тайлера всё равно мурашки по позвоночнику. — Посмотри, — говорит ему Джош, и Тайлер чувствует себя школьником в первый учебный день. Второе, что понимает Тайлер, внимательно оглядываясь — абсолютно все тут чем-то заняты. Перед глазами мельтешат десятки жёлтых пятен скотча, бандан и шапок: вот несколько парней колют дрова топором, вот девушка несёт охапку каких-то местных фруктов, вот ребята развешивают влажную ткань на натянутых верёвках, когда другие приносят им ещё корзины. Они очень громкие, хаотичные, чересчур живые; Тайлер смотрит на них, как будто от прикосновения к ним его убьёт электрическим разрядом. — Не туда, Тайлер, — говорит Джош. — Выше. Тайлер приоткрывает рот — не в его привычках поднимать голову, и Нико всегда говорил, что это недостойное поведение, но Нико тут нет, так что… Лагерь укутан горами со всех сторон, и вершины палаток ласкает тёплое солнце. По левую руку от Тайлера вдалеке раскидывается густой зелёный лес, и деревьев там навскидку больше, чем он мог бы представить и удержать у себя в голове. Где-то справа будто бы шумит вода — точно, оттуда возвращалась девушка с ведром с утра. Громко щебечут птицы, и небо ярко-голубое и ясное — Тайлер никогда не видел таких цветов вживую и наяву. Это всё для него — слегка чересчур. Он высоко-высоко задирает голову, и лучи падают ему на лоб и щекочут нос. — Ну что? — смеётся Джош. — Это странно, — честно отвечает Тайлер. Джош проводит его через несколько точек, параллельно объясняя планировку лагеря (он рассказывает о ней так, что становится понятно — это его творение): сначала на крытую полевую кухню, где Тайлеру вручают горячий кофе в жестяной покоцанной кружке и какую-то кашу с фруктами. Только прикасаясь к еде, он понимает, что не ел сутки; Джош смотрит на него с доброй усмешкой, пока он выскребает из тарелки последние ложки. Местная еда сильно отличается от демовской педантичной сервировки точно по граммам, и посуда не начищена до блеска — но Тайлеру удивительно всё равно. После завтрака Джош ведёт Тайлера к местному подобию администрации — там ему выдают новую одежду, снова лепят скотч, куда он просит (Тайлер выбирает плечи и место пореза на память) и щедро поливают спиртом свежую рану. Наконец, Тайлеру сбривают волосы; он не совсем доволен таким раскладом. Джош, запуская руку в его отросшие волосы напоследок, обьясняет, зачем и пускает по его шее табун мурашек. Тайлер не перечит — не привык. Что оказывается для Тайлера удивительным и в то же время абсолютно очевидным — так это то, что, даже сбежав, он вдруг ловит себя на том, что продолжает думать о Деме. О каких-то простейших вещах: как там его учеба, наверное, на подоконнике скопилась пыль, и что Нико, конечно, злится; прямо во время того, как сбритые пряди его собственных волос падают ему за спину, Тайлер начинает сомневаться. Слегка. Он изучает неоднородную почву под ногами, пока по его голове ходит машинка. Не то чтобы она очень интересная, но внимания стоит — ровно до тех пор, пока его не отвлекает звук. Оглушительно захлопав крыльями и подняв облако пыли, перед ним опускается птица. Стервятник, конечно, какая же ещё — это просто смешно. Тайлер замирает, впившись пальцами в колени; стервятник смотрит прямо на него, неотрывно и долго. У Тайлера дежавю, и он не может пошевелиться. — Ты чего? — усмехается парень, который его бреет — кажется, Марк. — Это Клиффорд, наша любимая птица, — стервятник как будто бы теряет к нему интерес и запрыгивает Марку на руку. Тайлер отшатывается. — Да в чём дело? Не бойся его, он хороший парень, — заверяет Марк непонятно кого из них двоих. — Впервые стервятника увидел, что ли? — Нет, не впервые, — цедит Тайлер, смотря перед собой. — Ну вот! Возьми, поиграй с птичкой! — добродушно напутствует Марк — он не знает, это нормально, что он не знает. — Нет, спасибо, — выдыхает Тайлер, не двигаясь с места. Прежде, чем Марк успевает предпринять следующую попытку убедить Тайлера в том, что Клиффорд — крутейшая птица в мире, чему он, конечно, ни за что не поверил бы, Джош, нахмурившись, подзывает стервятника к себе. Тот цепляется когтями выше его запястья; Джош предельно серьёзно оглядывает сначала его, а потом Тайлера, напряжённо переводя взгляд и ничего не объясняя. Он озадаченно застывает, может, на пару секунд, и Клиффорд, гаркнув, взмывает в небо. У Тайлера на этот счёт плохое предчувствие. Джош выглядит растерянно, провожая взглядом Клиффорда; Марк, кажется, так ничего и не понял, а сам Тайлер чувствует себя так, будто поел тёртого стекла. Ему кажется, что Джош понимает. — Собрание, — вздыхает Джош, — в Шатре. Вы оба мне нужны. Шатёр оказывается одной из немногих реальных (а не тканевых) построек в лагере с крышей, окнами и деревянным каркасом; но интересным в нём, конечно, оказывается не это. Когда Тайлер заходит вслед за Джошем, у него чуть ли не отваливается челюсть. Стены тут увешаны схемами и чертежами самых разных вещей: от измерений демовских комнат всех типов до расписания программы каких-то давно прошедших общественных собраний. Ещё Тайлер замечает бесконечное количество карт — Тренча, Округов в Деме, конкретных горных областей. В Шатре оказывается сильно меньше людей, и они, конечно, явно менее беззаботные, чем те, кто носил фрукты и вешал бельё — Тайлер почти физически чувствует, как ответственность давит им на плечи. — Я тебе объясню, — говорит Джош, и это уже не тот Джош, с которым они обнимались ночью и пялились на солнечный свет; этот Джош — напряжённый и собранный, как вчера. — Это наш штаб. Бандитов много, но в реальное сопротивление входят далеко не все, поэтому я сразу тебя предупрежу — это тяжело, опасно и может вообще не стоить того. Ты понимаешь? — Я не понимаю, я впервые в Тренче, — серьёзно говорит Тайлер. — Это неважно. Я здесь твоими усилиями, Джош. Ты и так достаточно обо мне позаботился, теперь давай к тому, чего ты хочешь взамен. Джош прикрывает глаза, опираясь спиной об дверной косяк. — Я хочу помощи. Мы, вроде как, готовим план… диверсии, скажем так. Ты по какой-то причине стал сомневаться в Деме без всякого плана — мне нужен твой мозг, рефлексия и честность. Тайлер готов рассмеяться, сам не понимая, почему — но у него на кончиках пальцев вдруг ощущается цель, и это интересное, щекотное чувство. Он бы пошёл за Джошем хоть биться головой об скалы, если бы он его попросил, понимает Тайлер. Есть в нём что-то… достаточно надёжное, чтобы за ним следовать. — Я понял, — вместо этого говорит он. — Давай работать. Джош проводит его в центр помещения — Бандиты сидят там и на полу, и на жестяных бочках, и на каких-то пнях, вокруг них — снова бумага, цветы, чернила, скотч, карты, схемы, папки и личные дела. Свет пробивается через щели между досками, и в лучах солнца кружится пыль. У Тайлера разбегаются глаза, и, когда Бандиты переводят взгляд на него, он больше не боится. — Меня зовут Тайлер, — говорит он. — Но вы, наверное, это и так знаете. Я знаю, что вы не доверяете мне, и понимаю, почему — но я уже тут, а в Деме подлежу разве что мгновенной казни. Я неплохо думаю и обращаюсь со словами; пишу стихи, раньше музыку… писал, пока не запретили. И, что самое главное, я понимаю, что вы делаете и зачем — сам только что оттуда. При этом, в случае опасности вам не будет меня жалко, и… — Тайлер, — перебивает его черноволосая девушка с забавной стрижкой — в Деме Тайлер таких не видел, — нет никаких причин, чтобы мы тебе не доверяли. Всё нормально. Тайлер удивлённо замолкает, видя, как другие Бандиты согласно кивают. — Это правда, — соглашается парень в углу — вроде, Эндрю. — Мы все однажды сбежали. Теперь ты с нами — это всё, что имеет значение. — Джош, ты зачем так запугал бедного парня? — усмехается черноволосая. — Никого я не пугал, Челси, — вздыхает Джош. — Я рад, что мы быстро прошли стадию знакомства. Теперь перейдём к сути дела. — Мы собираем информацию несколько лет: всё, что может оказаться полезным, — бормочет рыжеволосая девушка, прочесывая взглядом новые бумаги перед собой. — Что нам нужно — так это понять, как нам спасти максимальное количество людей. — Спасибо, Мелисса, но я мог бы сам, — вздыхает Джош. — У нас тут даже на Бишопов досье есть, — добавляет… Челси? — И мы ведём счёт, сколько людей в каждом Округе… — Убило себя, — грубо заканчивает за неё Джош, с резким кликом переворачивая цифры возле каждого Округа. — Принесло жертву во имя Виализма, — бормочет Челси, пожимая плечами. — Откуда вы получаете информацию? — прищуривается Тайлер. — А зачем, ты думаешь, Джош, Ник и Крис были в Деме вчера? Во время Всеобщих собраний удобнее всего — весь народ вместе с Бишопами в одном и том же месте, и воровать государственную информацию тебе никто не помешает, потому что никто в здравом уме с Собрания не уйдёт… — Мелисса запинается, взглянув на Тайлера. — Ну, кроме тебя, конечно. Но я серьёзно тебе говорю, ты — уникум. — Конечно, и раньше были люди, которые сами доходили до какой-то формы противостояния Им… Но я просто не могу понять, — размышляет Джош, склонив голову набок, — неужели ты не был, ну, под контролем? — Я не знаю, просто… в какой-то момент происходящее показалось мне абсурдным, — бормочет Тайлер, сведя брови. — Я и раньше задавался вопросами — Ему это не нравилось, и он меня ограничивал. Просто… Как будто я вдруг пересёк точку невозврата. — Тогда наш вопрос в том, как заставить других её пересечь, — говорит Джош. — Мы пришли к двум вариантам развития событий: Эндрю предлагает действовать последовательно и медленно — внедрять мысль о том, что Дема врёт, через знаки и письма. Марк настаивает на том, что нам нужно сделать что-то громкое в один заход. — Почему не совместить? — спрашивает Тайлер, нахмурившись. — Это чересчур рискованно, — качает головой Джош, — и очень ресурсозатратно. — Если мы хотим спасти как можно больше людей, мы должны положить на это всё, что можем, — возражает Тайлер. — Мы предупредим и подготовим жителей, постепенно сея в них сомнения, внедрим своих людей прямо в ряды служащих, а завершим всё финальной точкой, которая позволит сбежать всем. Звучит, как план? — Как план — нет, но как концепция — вполне, — кивает Марк. — Допустим, — Джош уставше качает головой. — Давайте посмотрим, что может из этого выйти. Как нам обеспечить связь между лагерем и людьми под прикрытием? — Стервятники, — предлагает Мелисса. — Единственные существа, которые могут беспрепятственно перемещаться туда-обратно. — Нет, — резко говорит Тайлер. — У тебя какие-то ещё идеи есть? — вскидывает брови Ник. — По-моему, это удобно. — За мной придут, — выдыхает Тайлер, будто признаваясь в самом страшном секрете, и по его телу проходит мелкая дрожь. — Скоро. Если за мной придут, то вы не будете использовать стервятников. В комнате повисает тишина. — Какой придут, ты нам ещё нужен, — тихо говорит Крис. — Сейчас это не имеет значения. У нас мало времени — покажите мне всё, что у вас есть, — отрезает Тайлер. Бумаги перед ним наслаиваются друг на друга, и Тайлер выцепляет всё, что может. Тоннель. Восток. Бишопы не видят жёлтый. Верх и низ. Сало Фолина. Факелы. Лезвия. Горы и пустошь. Неоновые надгробия. Контроль. Краска. Свобода. — Вы сказали, что собираете информацию несколько лет? — открывает голову от бумаг Тайлер. — Да, — кивает Джош. — Так почему до сих пор ничего не предприняли? — задаёт закономерный вопрос Тайлер, и Бандиты отвечают ему растерянным молчанием. — Ну… — тянет Челси. — Так а что тут сделаешь? — спрашивает Джош. Тайлер вздыхает. — Так вы же… ладно. Я попробую кое-что, — обещает он; в конечном итоге оказывается, что у них нет абсолютно ничего реального полезного, кроме общих представлений и чересчур специфичных деталей. Тайлеру этого достаточно. — Есть бумага и ручка? К вечеру весь лагерь собирается у костра — такая традиция, объясняет Джош. Это отличный шанс, и Тайлер подходит к делу решительно; у него есть текст, есть мелодия и даже есть укулеле — последний раз он держал такое в руках пару лет назад, но для первой попытки сойдёт. Вокруг высоко пылающего пламени уже собралось около сотни людей — после тяжёлого дня они могут позволить себе расслабленно поговорить и заливисто посмеяться, стукаясь кружками и разламывая на тарелках запечённую картошку. Тайлеру не до еды; он даже не ждёт, когда Джош что-то скажет или когда люди умолкнут — просто стремительно пересекает круг, присаживается на бревно и, не раздумывая, начинает играть. Он пару раз мажет мимо аккордов и тянет вступление дольше, чем нужно, дожидаясь, когда сидящие рядом Бандиты обернутся на него, запуская цепную реакцию; в конце концов, разговоры затихают, и остаются слышны только укулеле и треск огня — только тогда Тайлер начинает петь. Он поёт про всё, что смог собрать в текст: про восток наверху, про то, что Дема их не контролирует, про верх и про низ; спустя столько времени перерыва от музыки, у него получается удивительно легко. Сначала люди, вероятно, не совсем его понимают; Тайлер знает, со стороны это выглядит более, чем странно. Но Тайлер — Тайлер странный, и у него напрочь отшибает чувство стыда, потому что у него есть цель, и он знает, о чём поёт. Даже если где-то он съезжает с нот или чересчур резко бьёт по струнам, то это становится неважно, потому что на втором припеве происходит то, о чём Тайлер и не мечтал — люди начинают подпевать. Сначала нерешительно и тихо, медленно приобретая уверенность в строчках, которые произносят. Потом он понимает — ему подыгрывают. Прямо на жестяных кружках, из которых только что пили, и бочках, на которых сидят; Джош задаёт ритм, с удивлением понимает Тайлер, и они ему вторят. Даже если криво-косо, он объединяет всю поляну перед собой, и песня медленно становится уже не его, а их. Мы победим, но не все выберутся, читает Тайлер, а люди слушают его завороженно и внимательно. К концу песня наконец обретает целостность — импровизированный оркестр расширяется, и «Восток наверху» вся поляна скандирует уверенным хором. Доигрывая последние аккорды, Тайлер оборачивается на Джоша, и тот смотрит на него по меньшей мере восхищённо; у Тайлера от такого взгляда в желудке сворачивается что-то тёплое и пушистое. По его телу бежит магма, и его чуть ли не трясёт от восторга; это работает, думает Тайлер, и впервые за какое-то страшное количество времени широко улыбается. Люди подходят к нему в огромном количестве — хвалят и благодарят, кто-то даже плачет; «твои стихи заставили меня желать борьбы», говорят ему, и Тайлер даже слегка недоумевает, что такого он сделал. Но это заставляет его трепетать, и он благодарно вглядывается в их лица, будто в последний раз. Ему отдают огромную запечённую картофелину прямо из костра — если это высший жест благодарности по местным обычаям, то Тайлер готов принять его без лишних вопросов. Джош не сводит с него взгляда всё время, пока он жуёт; Тайлер чувствует, как он смотрит, и смущённо улыбается в ответ. Время переваливает за полночь, и Джош разгоняет всех спать — ежедневные обязанности вынуждают Бандитов вставать рано, и Тайлер как-то слишком легко свыкается с мыслью, что и его теперь тоже. Однако, когда поляна пустеет, он не двигается с места; Джош пододвигается к нему вплотную, и они молча сидят бок о бок, и их руки почти касаются. Трещит догорающий костёр, от дыма — или чего-то другого? — у Тайлера слезятся глаза, в волосах мягко шелестит ветер, и над ними простираются миллиарды звёзд. Джош смотрит на спящий лагерь — своё детище и свою гордость. Тайлер довольно смотрит на Джоша. — Ты думаешь, — говорит он, долго подбирая слова, — Виализм — это плохо? Джош округляет глаза. — Ты… Видел всех этих людей, Тайлер? Тайлер кивает, прищурив глаза. — У каждого из них есть мечты и цели, любимые занятия, цвета и еда, у них есть друзья и семьи. — Да, они… очень, — говорит Тайлер, задумчиво склоняя голову набок, — живые. — Да, — кивает Джош, — теперь представь, что они все умирают от собственных рук, потому что им так сказали, и они за этим последовали. Тайлер представляет, как Бандиты выстраиваются в длиннющую живую очередь и невозмутимо шагают со скалы; у них на лице — блаженная улыбка, и они не думают о том, что делают, и их мысли, мечты и любовь прерываются, как только тело разбивается об камни. Тайлера передёргивает; Джош ловит это взглядом. — Мы рождаемся, чтобы жить, — ровно говорит Джош. — Какой смысл в твоём рождении, если ты собираешься спустить всё, чем жил, в унитаз, по первому слову Нико? — Но это… во благо Демы, — говорит Тайлер. — Город должен существовать ради жителей, а не наоборот, — говорит Джош. — Дема — это одна сплошная ошибка. Тайлер закусывает внутреннюю сторону щеки, и она начинает кровоточить. — Ну а ты, — поворачивается к нему Джош, — ты хочешь убить себя? — Я? — вскидывает брови Тайлер, — Я имею в виду, я должен… — Не там, — говорит Джош, мотая головой, — На свободе. Прямо здесь и сейчас. Ты бы расстался с жизнью? Тайлер смотрит на Джоша долго-долго. — Нет, — выдыхает он, сжимая пальцы в кулаки. — Запомни это, — говорит Джош. — Пусть это будет твоей целью. Выжить. — Хорошо, — кивает Тайлер. — Ты интересный, Тайлер. Я рад, что ты появился, — говорит Джош. — Я рад, что пошёл с тобой, — улыбается Тайлер, и у него в глазах застывают слёзы; он так быстро становится важен этим людям, что его изголодавшемуся по человеческому теплу сердцу становится сложно это выносить. — Пойдём, — берёт его за плечо Джош, поднимаясь. Но, вопреки ожиданиям Тайлера, они идут не в их палатку; сначала туда, но Джош только берёт тканевый мешок, поджигает факел и ведёт его дальше. Они идут по узкой тропинке куда-то вниз и выходят за пределы лагеря; Тайлер удивлённо озирается вокруг — тихо шуршат деревья и шумит вода, и в темноте больше ничего не видно. Они выходят к широкому горному ручью; вода непрерывно бежит по камням, и отражение луны в ней постоянно колеблется — как душа Тайлера, оно бегает туда-обратно, но в конце концов всё равно остаётся на месте. Джош крепит факел в земле и достаёт из мешка полотенца, раскладывая их на камнях. Тайлер настолько заворожен открывающимся видом, что не сразу понимает, что происходит. — Ну что ты замер? — оглядывается на него Джош. — Привёл тебя помыться. Обычно все ходят по расписанию, но у тебя… скажем так, привилегии. — Привилегии? — усмехается Тайлер и вскидывает брови. — Это какие? Джош мягко, тепло смеётся. — Ты не стесняйся только, — вместо ответа говорит он, стягивая толстовку. — Для нас это обычное дело, но я отвернусь. Мыло возьмёшь вон там, — он показывает на камни и действительно отворачивается. Тайлер украдкой смотрит на его спину — под кожей перекатываются мышцы, и у него краснеют уши. Тайлер чувствует себя лёгким, будто вот-вот оторвётся от земли и взлетит. Он аккуратно стягивает с себя одежду; от ветра кожа покрывается мурашками, и, когда он заходит в воду, у него перехватывает дыхание от холода. Зачерпывая воду руками, он почему-то начинает хохотать — она кристально прозрачная и почти ледяная, и под ногами у него — скользкие мокрые камни, но вокруг него — бесконечное тёмное небо и гигантские спящие горы, и это уже не так, как вчера; ему в лицо дует ветер, и он, голый, по рёбра в холодной воде, с зарубцевавшимся разрезом на правом предплечье, вдруг осознаёт себя свободным и полным надежд. Он больше не думает о своей комнате, об учёбе и о Нико; он думает о новых стихах, о жёлтом, о востоке и о звёздах. Он думает о Джоше — тот за его спиной смеётся вместе с ним, и Тайлер не замолкает, даже окунаясь с головой. Вода стекает по его лицу, когда он выныривает, и он медленно, неуверенно оборачивается на Джоша. По его спине стекают капли, и Тайлер аккуратно притрагивается к его коже — она гладкая, хотя под определённым углом можно разглядеть тонкие белые шрамы. У Тайлера тоже такие есть — но у Джоша они, наверное, другого происхождения, потому что Джош целеустремлённый и самоотверженный, а он… Может быть, теперь и он тоже. Джош холодный и смешной, и Тайлер располагает ладонь увереннее, потягивая его на себя. Джош оборачивается, вскинув брови — у него мокрые ресницы, и в зрачках отражается дрожащее пламя факела, у него растянутые в улыбке губы и спокойное ровное дыхание. У Тайлера дыхание сбивается к чертям, когда он целует его — горячо и отчаянно, как будто в последний раз. Его начинает трясти, от холода, от эмоций и от удовольствия, когда Джош кладёт одну ладонь ему на затылок, а вторую — на спину, поглаживая мягко и бережно. У Тайлера по лицу начинают катиться слёзы; Джош отстраняется, выдыхая ему в подбородок, и стирает их большими пальцами. — Я не хочу назад, — шепчет Тайлер, прижимая Джоша к себе, и это самое честное, что он когда-либо говорил в своей жизни. — Ты и не вернёшься, — серьёзно говорит Джош, устраивая голову у него на плече. — Ты не знаешь, — качает головой Тайлер. — Важно то, где ты сейчас, — отвечает ему Джош, легко водя пальцами вокруг пореза. Тайлер думает, что ему стоит это запомнить. Когда они ложатся спать, Джош снова обнимает Тайлера со спины — намеренно. Тайлеру снова снится дорога, водитель и Джош, но теперь машина разваливается быстрее, чем он успевает это осознать. Её охватывает огонь, и Тайлер ступает на асфальт, пока остатки его тюрьмы на колёсах откатываются и взрываются всполохами огня; Джош за барабанами не оглядывается. На следующее утро Тайлер встаёт вместе со всеми. Небо затягивает тучами, и по склонам гор стелется туман; в сером небе летают птицы, трава пригибается от ветра, и Тайлер отчаянно убеждает себя — это не то же самое. Тайлера никто не просил, но он включается в рутину: набирает воды в ручье, помогает на кухне и монотонно моет посуду. Его мозг не перестаёт работать, и, пока он трёт тарелки жесткой потрёпанной губкой, он думает: о сопротивлении, о Деме, о песнях. Потом его забирают ребята из узкого кружка Джоша и проводят быстрые уроки выживания на местности: так Тайлер упрямо учится разводить огонь, точить ножи и лазить по камням — они радуются его успехам больше его самого, и Тайлера наполняет тепло. Они наперебой рассказывают ему про лечебные мази, про съедобные и несъедобные растения, про разные виды узлов и про то, как подстреливать птиц — так, как будто точно уверены, что он с ними останется. — Попробуешь поохотиться, когда погода наладится, — улыбается Челси, — скажем, завтра. Тайлер машинально кивает. Отмыв влажную грязь с лица и кровь с ободранных ладоней, он возвращается в лагерь, и весь оставшийся день они торчат в Шатре. Тучи совсем сгущаются, заходится ливень, и крупные капли часто-часто стучат по крыше; лагерь пустеет, и это, конечно, совсем не вписывается в планы Тайлера, но он понимает со страшной ясностью — лишнего дня у него нет, и всё, что он может сделать, нужно делать сейчас. Прочувствовав под ногами почву, Тайлер быстро входит во вкус, и теперь Джош мягко уступает командование ему — они сортируют документы по категориям и набрасывают схемы по его памяти. Прожив всю жизнь в Деме, теперь он вынужден смотреть на город как бы сверху, с позиции отстранённого наблюдателя; это даётся ему тяжело, но он только вздыхает, меняя тридцать пятое положение ладоней на лице, и сводит брови посильнее. На самом деле, он вообще не уверен, что это то, что им нужно — отложив документацию, он снова берётся за укулеле и набрасывает новые стихи. В этот раз, на свой страх и риск, он добавляет больше личного. Он повышает ставки, и из-под его осмелевших пальцев вылетают сложные обороты и метафоры. Он вспоминает то, что уже писал раньше, вспоминает себя до побега, компилирует эти два состояния, и тексты рождаются непрерывно, быстрее, чем он успевает писать. — Я играю на барабанах, — невзначай бросает Джош, проходя мимо него, — их кто-то нашёл и притащил в лагерь, и они почти разваливаются, но на первое время пойдёт. — Мне это снилось, — замирает Тайлер над бумагами. — Я подыгрывал тебе вчера, помнишь? — пожимает плечами Джош. — Может, поэтому. — А сегодня? Ты подыграешь мне сегодня? — переводит на него взгляд Тайлер. — Я подыграю тебе когда угодно, — серьёзно говорит Джош. У Тайлера снова заходится сердце, прямо как вчера, и он молча двигает к Джошу свои черновики. К вечеру дождь, к счастью, кончается — теперь к вечернему костру они идут бок о бок с Джошем, и Тайлер видит, что поляна трансформировалась. Круг расширяется, и в окружении сотни бандитов стоит барабанная установка, вся перемотанная скотчем. Когда Джош садится за барабаны, Тайлер выходит в центр. Все взгляды обращены на него — теперь они ждут от него чего-то вполне конкретного, и Тайлер на секунду прикрывает глаза, запечатляя этот момент в памяти. Он так и не узнал большинство их имён, но все они знают его, и они начинают хлопать просто потому, что он сейчас стоит среди них — чудо, о котором он и мечтать не мог до этого момента. У Тайлера мерзко скручивает желудок ещё до начала, но он упрямо поёт им старое и новое: про то, что не хочет исчезать и про них самих, про Бандитов, про остров бескрылых птиц и про свою куртку. Это, конечно, не полноценные песни, а какие-то обрывки и куски, не слишком целостно сходящиеся вместе — но это его финальное высказывание, поэтому это неважно. Джош играет, как в последний раз, и Тайлеру приходится очень постараться, чтобы его было слышно поверх барабанов — он поёт надрывно и отчаянно, даже кричит, крепко зажмуриваясь. У него немного свербит в связках, и Бандиты заходятся восторженными аплодисментами, «спасибо», говорит им Тайлер, «оставайтесь в живых», напутствует он, сам не зная, зачем — они-то точно останутся. Снова начинает лить дождь, и Джош кидает ему в спину настороженные взгляды — Тайлер не знает, чувствует ли он то же самое или просто волнуется, но оборачивается на него решительно и поспешно, когда они доигрывают. — Спасибо, — болезненно улыбается Тайлер Джошу, — что подыграл мне. Что вытащил меня. Что показал мне совершенно другой мир, — у Тайлера дрожит голос, в ушах заходится писк, спину обдаёт острым парализующим холодом, и это — не дождевые капли, — Я никогда тебя не забуду. — Тайлер, — обеспокоенно вскакивает Джош, но почему-то медлит, словно боясь спугнуть, — Что происходит? — Дело не в чипах, — просто говорит Тайлер. Он бережно опускает укулеле на землю, сам выходит из круга и отходит к краю поляны, обречённо прикрывая глаза, и каждый его шаг полон ужаса. Последнее, что он видит — Бандиты замолкают, поворачиваясь, как по команде, и Джош бросается к нему. Но, ожидаемо, не успевает — холод пронизывает Тайлера до самых костей, проходя иглами через позвоночник и пригвождая к земле. По шее проходятся чужие скользкие пальцы, и ему не нужно долго думать, чтобы понять, кто это. — Стой на месте, — шелестит Нико. — Иначе они пострадают. Джош что-то кричит ему, но его голос звучит, будто из-под воды, пока звуки вокруг не стихают вовсе, оставляя только звон в ушах. Он знал, что так и будет, с самого начала, но ему всё равно отчаянно хочется вырваться и убежать; он знает, что это невозможно, и поэтому только горько улыбается. Выходит криво — шею под краской начинает жечь, и он почти молитвенно благодарит вселенную за те два дня, что у него были. Он не знает, забудет их или нет, он не знает, вернётся ли в Дему живым; он надеется, что всё, что он оставит после себя, поможет Бандитам и поможет Джошу. Мир перед глазами делает кувырок; он на лошади, понимает Тайлер, и оранжевые огни на периферии зрения отдаляются, пока не исчезают совсем. Перед ним замирает безразличное небо, и, пока Тайлер распахнутыми глазами пялится в него, пытаясь запомнить каждую звездочку, по его виску скатывается слеза. В конце концов, он понимает, что больше не может это выносить — тогда единственным возможным вариантом остаётся закрыть глаза покрепче и ждать. Когда он открывает глаза в следующий раз, над ним снова нависает бетонный потолок. Тайлеру кажется, что он продрог до костей, и он уже готов прощаться с жизнью; церковь залита ровным белым светом, и Нико нависает над ним гигантским силуэтом, взглядом заставляя опуститься на колени. Тайлер очень старается держать взгляд, но его буквально колотит изнутри; на виски и солнечное сплетение словно давит тонна свинца, и он сглатывает, пытаясь смочить пересохшее горло — в церковной тишине этот звук расходится оглушительным эхом. Он слышит своё собственное сбившееся дыхание и старается думать, что он не тут — Тайлер остаётся там, на пересечении огромных гор и бескрайнего неба, и перед Нико стоит его обезличенная, бесцветная копия. — Уход с Собрания и выход за периметр, — качает головой Нико. — Очень плохо, Тайлер. Тайлер ему не отвечает, вперяя взгляд в границу между плащом Нико и полом — слов не находится, да он и не уверен, что нужно. У него проблема — то ли на нём не работает чёрная краска, то ли Нико чего-то не сделал, но он знает очень много, он знает всё: про Бандитов, про сопротивление, про план; он знает их иерархию, знает, что они собираются делать, знает свои собственные стихи. Когда об этом узнает и Нико теперь становится вопросом времени со счётом, идущим на минуты. Тайлер бы предпочёл быструю смерть, только бы не говорить — но, по правде говоря, он не уверен, что Он не сможет вытянуть из него информацию и так. — Я очень волновался и безмерно рад, что нашёл тебя, — вместо угроз произносит Нико, и Тайлер аж дёргается от удивления. — Не забывай, как там опасно. Здесь твой дом — не подводи нас, и мы не подведём тебя. Тайлер не уверен, что может это обещать, но всё равно медленно кивает, расслабляя лицо для убедительности. — Так чипы… — тихо говорит он, — они ни на что не влияют? — Чипы? — склоняет голову Нико и берёт Тайлера за руки чуть выше локтей — он еле сжимает ладонь вокруг пореза, пока недостаточно, чтобы стало больно, но предупреждающе. Тайлер сглатывает. — Дополнительный протокол безопасности, только и всего. И, конечно, не единственный. — Понятно, — шепчет Тайлер пересохшими губами. — Да здравствует Дема, — и это звучит так глупо, так абсурдно в эту секунду и в этой Церкви, что Тайлеру становится тошно. Нико довольно кивает. — Ты, должно быть, сильно устал? — Да, — Тайлер ведёт плечами. — Для меня это большое потрясение. — Жаль это слышать, — качает головой Нико. — Ведь я не могу отпустить тебя просто так, верно? Тайлер молчит, вскинув брови — ему плевать на взгляды Нико на его ситуацию. — Тайлер, — назидательно, с расстановкой тянет Нико, — согласись, это было бы неправильно. Как же я могу держать наш город под должным контролем, если не могу контролировать даже одного тебя? — Да, я понимаю, — сипит Тайлер, готовясь к худшему. — Вот и славно, — удовлетворённо кивает Нико, ласково беря его лицо в свои руки; Тайлеру ужасающе холодно, и он сжимает челюсти, чтобы не взвыть в голос, — я думаю, тебе стоит поменьше спать. Он фиксирует ему голову и кладёт пальцы на виски, заглядывая в глаза; от пальцев по черепу проходится долгая вибрация, и у Тайлера закатываются глаза — это длится несколько секунд, потом Нико отпускает его. Тайлера немного мутит, но в целом ничего не меняется — его тело под контролем, и воспоминания на месте, а значит, он действительно легко отделался. Этого Тайлер не понимает, как бы не силился. — Мне очень жаль, — склоняет голову Нико. — Но это необходимо. Теперь можешь идти. Тайлер выметается из Церкви со скоростью ветра, только на ходу обдумывая, что это, наверное, не лучшая стратегия поведения в его ситуации. Перебирая ногами, он успокаивает своё бешено колотящееся в горле сердце и с каким-то иррациональным разочарованием оглядывает город — он всё так же разверзается всюду вокруг него, непоколебимый и неизменный. Всё так же над ним зловеще нависают гигантские центральные башни, и всё так же от них тянутся ровные, идеально симметричные и совершенно пустые улицы. Жилые блоки тоже остаются на своём вечном месте — комендантский час давно наступил, и ни в одном прямоугольном окне уже не горит свет. Тайлер задирает голову — плохая привычка, которую ему придётся бросить. Над ним кружат стервятники. Тайлер выжигает взглядом каждого. Этой ночью он почти не спит — Нико ему не соврал; измотанный, Тайлер ворочается на матрасе несколько часов, пока под ним не сбиваются простыни, и, не в силах остановить мысли и наконец провалиться в сон, Тайлер впервые чувствует себя таким одиноким. Ему оглушающе тихо: здесь нет ни шелеста деревьев, ни шума воды вдалеке, ни разговоров на грани слышимости, ни дыхания Джоша рядом. Есть только его собственный пульс, бьющийся в ухе об подушку, и ровная, безразличная, всепоглощающая тишина. Тайлер готов биться головой об стену, когда его всё-таки отрубает. Всё начинается сначала — ему снится дорога и водитель, и там нет ни оторванных колёс, ни огня, ни Джоша. С утра Тайлер не понимает, зачем ему вставать; дни в Тренче ощущаются, словно прекрасный тёплый сон, которого никогда не происходило, потому что ничего, вообще ничего не меняется — Тайлер становится заложником своего секрета. Ему остаётся одно только смирение — и это отвратительная, тошнотворная ноша, потому что ему некому об этом рассказать. В очереди за завтраком, за партой на учёбе, на Церковной службе он один, и люди, обычные люди вокруг него не способны даже осмыслить то, что знает он. По-настоящему Тайлер понимает весь ужас своей ситуации через несколько дней. Он ходит на учёбу и в Церковь, посещает общественные собрания и выполняет все свои задания, кивает согражданам, убирается в комнате и даже не заикается о том, что по ту сторону; но он почти не спит и начинает терять какую-либо связь с реальностью. Он начинает забывать, кто он такой, не говоря уже о Бандитах и о плане; он хотел бы писать стихи или вычислять слабые места в городе, но его всё время шатает и тошнит, пока дело не доходит до оглушающей мигрени, и Тайлер с ужасом понимает, как деликатно Нико вывел его из игры — более того, ещё и убедился в том, что такой способ контроля на нём работает. Сжав зубы, Тайлер продолжает противопоставлять Деме всё, что может — даже если в его случае это крутить в голове воспоминания и напоминать себе о своих собственных идеалах. Он одинокий и бессильный, и это просто смешно, но что ещё хуже — Тайлер видит самоубийства. Сильно больше, чем ему раньше казалось; они происходят каждый день, везде — люди прыгают с крыш, залазят в петли, принимают яд и вскрывают себе горло кухонным ножом. Идеально вычищенная Дема оказывается тонущей в крови, и Тайлер не может так реагировать, не может, не может; но людям плевать на жалкое «оставайтесь в живых», если люди во что-то верят. Тайлер тенью таскается по городу вплоть до комендантского часа, остекленевшими, покрасневшими глазами уставившись вникуда — он надеется, что это, по крайней мере, отложится в его подсознании; в нём всё ещё теплится иллюзорная надежда на то, что однажды Бандиты снова придут. Изо дня в день Бандиты не приходят, и всё начинается сначала. На выходных он просто лежит, закрыв голову руками и пялясь в стену — периодически в глазах темнеет, и Тайлер надеется выспаться, хотя бы потеряв сознание; но что-то удерживает его от того, чтобы отключиться, и от разочарования он готов разрыдаться — терпеть это становится невыносимым. Джош появляется в его комнате прямо в один из таких выходных, и, конечно, ночью. По началу Тайлер думает, что это галлюцинация его воспалённого сознания — довольно долго думает, пока кровать под Джошем не прогибается, когда он присаживается рядом с ним. — Не спишь? — из всех вариантов начать диалог он выбирает самый странный, и это вызывает у Тайлера дрожащую улыбку. — Я вообще почти не сплю, — выдыхает он, смотря в стену, прямым взглядом боясь спугнуть призрачное присутствие Джоша рядом с ним. — Это моё наказание. — Я так боялся, что ты в тюрьме или уже мёртв, — голос Джоша ломается, — по крайней мере, ты жив. И ты меня помнишь. — Я бы не забыл тебя, даже если бы мне снесли голову, — шепчет Тайлер. Тогда ему наконец приходится взглянуть на Джоша — тот мягко касается его челюсти, заставляя повернуть голову. Он выглядит уставшим (но Тайлер предполагает, что сам он, конечно, выглядит куда хуже): у него под глазами тени, лоб прорезают морщины, а подбородке щетина, но он смотрит на него вот этим своим взглядом, полным одновременно жалости и восхищения, и Тайлеру наконец-то становится немного теплее. Джош думает пару секунд, и Тайлер подаётся к нему навстречу. Джош останавливает Тайлера ладонью поперёк груди. — Я не могу, — жалостливо говорит он, и у Тайлера болезненно сжимается сердце. — Я… Ладно, — говорит Тайлер, надеясь, что не звучит слишком несчастно; он звучит. Тайлер не задаёт вопросов, почему он не может. Тут всё понятно и так. Джош прижимает его к себе — видимо, так он может. Он сидит спиной к двери, и Тайлер прикрывает ему спину ладонями, как будто это что-то изменит. Каждую секунду этих объятий Тайлеру до безумия страшно, но он позволяет миру вокруг него исчезнуть на какое-то время и снова оказывается там, где был костёр, ручей, песни и трава. Джош пахнет влажной землёй и горючим, и обессиленный Тайлер повисает на нём, устраивая голову у него на плече. Он благодарен, что Джош ничего не говорит про то, когда за ним пришёл Нико — он бы этого не вынес. — Откуда ты знаешь, где моя комната? — шепчет он с закрытыми глазами. — Я думаю, сейчас не стоит, — бормочет Джош, — ты слишком измотан. — Ты пришёл не просто так, я знаю, — вздыхает Тайлер. — И, вероятно, не один. — Ребята пришли со мной, но остались на той стороне тоннеля, — шепчет Джош. — Они жутко за тебя переживали, но идти всем вместе было бы слишком опасно. В Деме я один. — Они тебе ничего не сделают, — говорит Тайлер. — Даже если увидят. — Мне — может и нет, но тебе — да, — качает головой Джош. Тайлер не находится с ответом. — Мы успешно внедрили информаторов, — сообщает Джош. — Мы начали работу сразу, как тебя… забрали. План перешёл в исполнение. Твой план. Мы не использовали стервятников, как ты и сказал. Использовали письма — я забрал их в указанном месте, а потом пришёл к тебе. Я узнал, что ты жив, час назад. И где ты живёшь — тоже. У Тайлера по позвоночнику бегут мурашки. Теперь, когда он узнаёт, что всё было не зря, ему вдруг становится легче — ради такой цели он бы не спал ещё годы и столетия. — Твои песни теперь звучат у нас отовсюду; фактически, та, что что про восток наверху, стала нашим гимном, — продолжает Джош. — Ты нам очень нужен. Но даже со своими людьми в городе, мы никак не сможем тебе помочь. Пока что. Тайлеру это и так понятно — против Бишопов не попрёшь, но ему всё равно становится ужасно горько и ещё больше — одиноко. — Мне очень тяжело, — признаётся он, и его голос сбивается на выдохе. — Я не знаю, сколько ещё протяну так, и я здесь совершенно один. Я хочу участвовать в диверсии, но никому здесь не могу доверять и трачу время на совершенно бесполезные вещи. Нико следит за мной каждую секунду — даже сейчас мне страшно, что он стоит за дверью. Я не могу писать, не могу играть, и я очень, очень боюсь забыть. Джош не сразу отвечает, поглаживая его между лопаток. — Тайлер, — наконец говорит он. — Если бы я мог, я бы поменял нас местами прямо сейчас. Но я не могу… — Джош, — перебивает Тайлер, — никогда даже не думай о том, чтобы меняться со мной местами. Ты не представляешь, что это такое. Джош закусывает внутреннюю сторону губы, оглядывая его лицо. — Скоро всё изменится, я обещаю. Мы работаем над этим так быстро, как только можем. Скоро город слегка преобразится — мы начнём оставлять послания, как и договаривались. Мне нужна и твоя помощь тоже, поэтому я приду ещё, и ещё, и ещё, столько раз, сколько потребуется. До тех пор мне нужно, чтобы ты оставался в живых и соблюдал правила — чего бы тебе это не стоило. Веди себя прилежно, и Нико смилостивится, в конце-то концов. Слышать такие советы от Джоша — это как вместо торта на день рождения получить пожёванный картон. — Можно я просто уйду с тобой, — замученно выдыхает Тайлер в его плечо, отлично зная, что нет. — Нельзя, — мотает головой Джош. — За тобой снова придут, и мы оба это понимаем. Нам пришлось сменить локацию лагеря — мера предосторожности, так как предыдущее местоположение обнаружили, хотя никого кроме тебя и не тронули. Переезжать снова будет стоить нам кучи ресурсов и времени, план встанет на неопределённое количество времени, да и второй побег так просто тебе не простят. Все исходы ведут к тому, что тебе же будет хуже. Залечь на дно и ждать факелов. Помнишь? — Я помню, — Тайлер утыкается ему в плечо, и от недосыпа у него ноют лоб и виски. — А пока Нико не отстал, — говорит Джош и отстраняет его, залезая в свой рюкзак, — я принёс пару вещей. Он достаёт блистер обезболивающего, сразу протягивая Тайлеру — тот глотает таблетку, не запивая, в надежде притупить постоянную, тянущую головную боль. Жёлтый цветок — на память, как символ. Какие-то засушенные фрукты и сухари — на случай, если его лишат еды. Бумагу и ручку. В конце концов, Джош достаёт лезвие и ещё мнётся, оценивая его взглядом. — Я тебе доверяю и хочу, чтобы ты использовал это только в самом крайнем случае из всех возможных, — наконец говорит Джош, вкладывая лезвие ему в руку. — В самом крайнем. — Спасибо, — говорит Тайлер, не зная, за что — за помощь или за доверие. Это не Виализм предлагает ему свести счёты с жизнью, это Джош — и это другое. Он опускает лезвие в нагрудный карман. — У меня осталось мало времени, — выдыхает Джош. — Ты скажи, ты же можешь спать хотя бы какое-то количество времени? — Могу, — кивает Тайлер. — Но мне вечно снится одно и то же. — Хотя бы так, — говорит Джош. — Ложись. Когда ты проснёшься, меня уже тут не будет. Но ты ни в коем случае не забывай. Осталось немного потерпеть. Тайлер ложится на бок, отворачиваясь к стене и подтягивая колени к груди — так можно представить, что Джош никуда не уходил, потому что его комнаты просто нет у него перед глазами. Джош ложится сзади, обнимая поперёк живота, и вот они снова в его палатке, и Джош снова дышит ровно, и Тайлер позволяет себе расслабиться, будто вытаскивая себя из цементного блока. Он не понимает, сколько они так лежат, и каждую секунду боится, что сейчас Джош встанет и уйдёт — но, в конце концов, он мучительно проваливается в сон, и ему ничего не снится. Нико заявляется прямо к нему в комнату — это его и будит. Конечно, Джоша больше нет, но это и к счастью: будь он до сих пор тут, Тайлер бы мгновенно умер от сердечного приступа. Он и так к этому опасно близок; когда он слышит гулкие шаги Бишопа по коридору, у него ещё есть секунд пятнадцать, и он пихает ногой свой скромный набор выживания от Джоша прямо под кровать, прежде чем Нико входит. Тайлер медленно выпрямляется на кровати. Под его ботинком валяются оторвавшиеся жёлтые лепестки. Нико шагает к нему, и он усилием воли заставляет себя оторвать взгляд и дышать ровно — Тайлеру кажется, что его пульс слышно всему жилому блоку. Нико оглядывается, не так уж и угрожающе, скорее обыденно, но у Тайлера вместо позвоночника — железный штифт, и он начинает совсем сходить с ума в этом молчании. К счастью, Нико начинает говорить: — Тебя не было на завтраке и утренней службе, — Тайлер понимает, что проспал дольше обычного, — я серьёзно обеспокоился этим. — Я себя плохо чувствую, — выдыхает Тайлер, и не то чтобы он врёт, — Мне очень жаль. Он снова рефлекторно смотрит себе под ноги — тупая ошибка. Нико прослеживает движение его глаз взглядом, и Тайлер совсем перестаёт дышать. — Предельно грустно это слышать. Я переживал за твоё здоровье и за пропуск службы — ты ведь понимаешь, как это важно. Тайлер пропускает слова мимо ушей — Нико никак не реагирует на лепестки на полу, и от увиденного брови у него чуть ли не врезаются в линию роста волос. Тайлера захлёстывает какая-то странная смелость, и он двигает один лепесток подошвой ближе к Нико. — Тайлер? Ты странно себя ведёшь, — склоняет голову Нико, — Не стоит пропускать приёмы пищи и духовные мероприятия в твоём состоянии, не то совсем загнёшься. Тайлера обдаёт мурашками — он действительно не видит жёлтый. От такого он аж забывает соблюсти должную субординацию: — Да, было бы действительно грустно, если бы из-за этого я бы не смог убить себя сам, — выплёвывает он и сам пугается своего ответа, распахивая глаза. Нико, конечно, остаётся очень недоволен. Какой же я дурак, думает Тайлер, но ещё немножечко гордится собой — странные ощущения. — Я спишу оскорбление Виализма на помутнение твоего сознания, и поэтому ты не окажешься в тюрьме, — низко произносит Нико, и в его тоне нет ничего хорошего. — Я собирался закончить твоё наказание, но, полагаю, тебе не помешает ещё неделя или две. Тайлер ожидал этого, в конце концов, он и сам виноват — Джош предупреждал его, но ему тяжело свыкнуться с мыслью, что каждый его проступок напрямую отразится на нём в кратчайшие сроки. — Мне жаль, — коротко произносит он сквозь сжатые зубы. — Я не совсем в себе. Нико бросает на него долгий взгляд от самой двери. — Ешь и молись, Тайлер, — говорит он. — Если хочешь выжить. Следующая неделя становится для Тайлера настоящим кошмаром: не столько из-за постоянного, опустошающего недосыпа, сколько из-за того, сколько сил ему приходится прилагать, чтобы с такой самоотдачей играть в прилежного ученика, самоотверженного верующего и ответственного гражданина, когда на горизонте маячит первая фаза их плана, а Нико показательно перестаёт обращать на него внимание — теперь Тайлер даже не знает, есть ли какой-то смысл в его стараниях. Залечь на дно и ждать факелов становится его вполне буквальным желанием (лечь на бетон и ждать Джоша, если точнее), но Тайлер — упрямый парень. Он вручную драит всю центральную площадь, раздаёт новоприбывшим согражданам одежду и рассказывает о величии Демы (это ненадолго, успокаивает он себя, скоро они смогут сбежать), а на службе даже читает стихи о том, как чудесна их вера, надеясь, что в его глазах не видно сопротивления своим же словам. В четверг, возвращаясь домой с учёбы, на стене своего жилого блока он видит простую жёлтую надпись — Восток Наверху. Тайлер врезается пятками в брусчатку, и у него голова идёт кругом. Он боится задерживаться рядом с ней слишком долго — Бишопы не видят жёлтый, но вот охранники — да, и ему нельзя, чтобы его тут увидели, но он ясно фиксирует в памяти этот момент — момент, когда всё началось. Он взлетает по длинной лестнице, не чувствуя под ногами ступеней — в щели под его дверью короткая записка, снова жёлтым. «Время пришло», написано в ней. Всё вокруг Тайлера вдруг обретает смысл, и он улыбается во весь рот, прижавшись спиной к двери. Он рассуждает: пока он не спит, он может писать и может делать. Это тяжело. Паранойя у Тайлера бьет за все допустимые пороги шкалы, а внимательность проседает почти до нуля. Когда он пишет, он позволяет потоку сознания просто выливаться на бумагу — он не особо уверен, что там есть ритм, рифма и смысл, но обещает себе разобраться с этим, когда поспит. В это время Дема расцветает надписями тут и там — их, конечно, снимают и смывают сами граждане, но кто-то их видит, и это уже вселяет надежду. Он и сам оставляет парочку — маленькие и аккуратные, они красуются под партами в университете. Тайлер решает начать с людей, которые, по крайней мере, умеют думать. «Ломай рамки», «Думай», «Создавай», так и пишет он — ему никто не давал команды, но он не может удержаться. «Сил твоему внутреннему мечтателю», оставляет он сообщение между страниц в библиотечной книге. Спустя пару часов Тайлер видит, как какой-то студент читает записку, и, нервно оглянувшись, запихивает её себе в карман. Это его первая личная победа в этом противостоянии, и, возвращаясь домой, измученный и с запавшими глазами, Тайлер весь светится. Джош появляется в его комнате в ночь с субботы на воскресенье. Тайлер не ждал его так рано — он поднимает на него взгляд, сидя за столом, обложенным исписанными бумагами, и растерянно перестаёт грызть карандаш. — Ты пишешь? — завороженно, будто грубо помешал чему-то почти свящённому, спрашивает Джош с порога. — Ага, — пожимает плечами Тайлер, разворачиваясь к нему, — но не то, что ты думаешь. У него на листках — про раскаяние и веру, про сожаления и извинения. Тайлер протягивает их Джошу с ровным лицом. — Тайлер? — осторожно спрашивает Джош, поднимая на него взгляд. — Я не совсем понимаю… — А, — ведёт головой Тайлер. — Нет-нет, это не то, что ты подумал. Джош смотрит на него по меньшей мере сконфуженно. — Я втираюсь в доверие, — улыбается Тайлер. — Используя то, в чем я хорош. И мне верят. — Боже, — облегчённо усмехается Джош, возвращая ему листки, — на секунду я испугался, что тебя совсем задавили. Это, конечно, звучит совсем не весело, но Тайлер ловит себя на том, что втупую улыбается ему и не отводит взгляда. Джош ни капли не изменился, только стал ещё более уставшим — но опять же, не Тайлеру судить — и на его лице сияет улыбка. Хороший знак. — Видел надписи? — спрашивает Джош. — Видел, — кивает Тайлер. — Сам даже оставил несколько. — Тайлер, — к его сожалению, это не приводит Джоша в восторг, — я же сказал тебе сидеть тихо. — Ой, да брось, — хмурится Тайлер. — Я не идиот. Парочка небольших в университете, — он прикрывает глаза. — Ничего радикального во всю стену. Мне очень хотелось вложиться, — признаётся он тише. — Ладно, — смягчается Джош, — но я всё равно прошу тебя быть осторожным. — Я не только осторожен, но ещё и умён, — заявляет Тайлер, поднимаясь со стула. — Пока в обществе сеются сомнения, а люди постепенно отдаляются от веры, я выступаю образцово-показательным примером, активистом и гражданином, о котором можно только мечтать. Пою о вере, смотрю в пол и всё такое — короче говоря, медленно приближаюсь к Нико, пока остальные от него отдаляются. Джош задумчиво чешет лоб. — Если я становлюсь приближённым Нико в этом хаосе, то мне можно доверять, — продолжает Тайлер, демонстрируя на пальцах, — разве доверенный человек в кругах Бишопов — не джекпот для всей операции? — Доверенный Нико, которого он насильно вернул в Дему после побега меньше месяца назад, — хмыкает Джош. — Да, никаких несостыковок. — Я думаю, я ему нужен, — щурится Тайлер. — Иначе был бы уже в тюрьме. — Это что ещё значит? — вскидывает руки Джош. — Ляпнул лишнего, — чешет затылок Тайлер. — Про Виализм. Зато убедился, что они реально не видят жёлтый. Собственноручно. — Боже, Тайлер, — цокает Джош, драматично отворачиваясь и складывая руки на груди. — Что тебе непонятно в словосочетании «быть осторожным»? — Такие вещи требуют не только осторожности, но и смелости, — чеканит Тайлер. — Я своё уже получил. Не хочу, чтобы и ты меня осуждал. Всё ещё не сплю нормально, — поясняет он в ответ на вопросительный взгляд Джоша. Они молча садятся на кровать, думая каждый о своём. Тайлеру интересно, о чём думает Джош — наверное, у них кипит жизнь, тем более после переезда. Может, он обдумывает, сколько мяса им нужно в день, или как утеплиться к холодам, или где нужен ремонт… За Тайлера уже всё придумали и посчитали — ему просто не за что хвататься. Кроме плана. — Я хочу спасти всех. Хочу подарить им надежду, открыть глаза на правду, освободить их из этой нелепой тюрьмы, — тихо говорит Тайлер, смотря в стену. — Неужели ты не хочешь? Неужели это не толкает тебя на необдуманные, но смелые вещи? — Я не романтический герой, Тайлер, — устало вздыхает Джош, прикрывая глаза. — Я понимаю, для тебя побег — это что-то сверхнеобычное, будто бы очень крутое, но для меня это рутина — я потратил на помощь таким, как ты, последние шесть лет своей жизни. Мне нравится помогать вам, и я рад, что могу кого-то спасти, но ещё я очень устал, и у меня нет своей жизни, и я вечно боюсь, что кто-то погибнет — так что не надо ждать от меня вдохновляющих речей. Стихи про взошедшее солнце и восток наверху — это теперь твоя работа, а не моя. Моя — вывести тебя отсюда. И других — кого смогу. Это понятно? Тайлер обиженно выдыхает через нос — они из разных миров, и это понятно. Но если его драматизация поможет ему бороться, то он от неё не откажется. — Я не прошу тебя о вдохновляющих речах, — ровно говорит он. — Я прошу тебя доверять мне. — Я доверяю, — выдыхает Джош, и Тайлер не уверен, что это — не ложь. — Я просто боюсь за тебя. И я ничего не могу с этим поделать. Все мои люди там, в Тренче, а местные информаторы хорошо подготовлены и держат со мной связь. Один ты в эпицентре бури, и даже не по своей воле, ещё и под началом Нико. Всё было бы проще, был бы у тебя, скажем, Кеонс. Ты ходишь по краю — можешь делать, что хочешь, но я всё равно каждый раз буду говорить тебе попридержать коней. — Я разберусь, — кивает Тайлер. — В любом случае, ты сам говорил, что сейчас не можешь мне помочь. Зато я могу помочь тебе. Дай мне согласие на мой план с Нико. — Дослужись до возвращения нормального сна, а там посмотрим, — усмехается Джош, но Тайлер видит — если он и не в восторге от его идеи, то, по крайней мере, не считает её такой уж плохой. Потом они перестают говорить об операции и обнимаются на его кровати — Джош чешет ему слегка отросшие волосы и мягко массирует плечи. Тайлер в край путается в их взаимоотношениях, но это и неважно — его наполняет тепло, и он растекается по кровати, позволяя себе расслабиться впервые за весь этот бешеный месяц. Как показывает практика, расслабляться Тайлеру нельзя. Джош тоже молодец, конечно, но суть вот в чём — когда Тайлер просыпается, за окном уже светло, а Джош всё ещё валяется на кровати слева от него. От такого Тайлер аж пропускает свой ежедневный ритуал посмотреть в потолок полчаса. — Джош, — нервно шепчет Тайлер, тряся его за плечи. У него даже нет времени рассмотреть его лицо, умиротворённое и без складок между бровей. — Джош, ты проспал. Джош подскакивает на кровати, дёргано озираясь по сторонам. — Блять, — протяжно выдыхает он, садясь и утыкаясь лицом в ладони. — Это катастрофа. Тайлер впервые видит его таким растерянным, и от этого пульс у него заходится ещё сильнее. — Я дам тебе одежду, и ты денёк попритворяешься жителем, — заявляет он, уже на полпути к шкафу. — Ничего страшного не случится. — Ты с ума сошёл? — недоумевает Джош. — Ни в коем случае. — Да что такого-то? Сходишь со мной на лекции, потом в церковь, отмоешь пару надписей — а после заката уйдёшь, — бормочет Тайлер, копаясь в своём не самом разнообразном гардеробе. — Нет, — упрямо возражает Джош. — Нет, это невозможно. — Я не могу оставить тебя тут, — восклицает Тайлер, разворачиваясь и взмахивая руками. — Дверь не запирается, и что, если сегодня придут с проверкой? Что, если Нико опять заявится прямо сюда? Под кровать залезешь? — Тайлер, — поднимает взгляд Джош, — мне кажется, ты не понимаешь. Я тоже однажды отсюда сбежал. Тайлер замирает — глупо, но он даже не задумывался об этом с самого их знакомства. Действительно, Джош не мог быть лидером Бандитов всегда, и Бандитом вообще — это требовало побега. — Сакарвер — мой Бишоп. Был, — продолжает Джош. — Ты думаешь, они не ведут учёт населения? Мне никак нельзя появляться в городе, как жителю. Меня тут же возьмут под контроль, и я больше отсюда не выйду. Предлагаешь мне добровольно сдаться в их руки? План Тайлера по укрытию Джоша в толпе разбивается и осыпается ему под ноги. Он подходит к окну и аккуратно выглядывает наружу — там уже ходят люди. — Уходить сейчас — не вариант. Здесь тебе оставаться нельзя. Притворяться жителем — тоже. Что будем делать? — У меня есть идея, — хмурится Джош. — Но она тебе не очень понравится. — Да плевать, — закатывает глаза Тайлер. — Я уже и так недавно сбегал, лишён сна, оскорбил религию, а теперь сплю с Бандитом в одной комнате и к тому же всюду опаздываю. Если сегодня тоннель подорвут, всех прикуют цепями к центральным башням, а Нико лично вложит петлю мне в руки, я особо не удивлюсь. — Проверь, есть ли кто в коридоре, — просит Джош, и Тайлер, раздражённо поджав губы и шумно выдохнув через нос, приоткрывает дверь. — Нет, никого, — оборачивается он. — Думаю, все уже ушли. Джош одним движением поднимается с кровати. — Тогда пошли, — говорит он и обходит его. Тайлер послушно плетётся за Джошем, параноидально оглядываясь; они минуют коридоры и этажи, и на лестнице ниже первого Тайлер понимает, к чему всё идёт. Тогда Тайлер обнаруживает, что в его доме есть подвал; у Джоша это, почему-то, не вызывает вопросов — но его эмоции и обычно сложновато считать. Он уверенно толкает железную дверь. Та, хоть и покрытая внушительным слоем пыли, оказывается не заперта. Если Тайлер и ожидал увидеть тут все секреты города или разложившиеся трупы, то этого не происходит — в подвале нет буквально ничего, даже света. Через остатки освещения, попадающие через приоткрытую дверь, он видит просто пустое серое помещение — и темноту в его глубине. Джош проходит вперёд, прямо в неё. — Ого, — выдыхает он. Тайлер подходит ближе и щурится, пытаясь разглядеть, что там такое. В конце подвала бетонные стены кончаются, и на месте предполагаемой четвёртой начинается небольшое углубление на пару метров видимости — в землю с кусками камня. — Кто-то рыл тут тоннель? — шепчет Тайлер, и он и думать забывает о своих гражданских обязанностях. — Давай посмотрим. — Ты, кажется, говорил, что опаздываешь, — разумно рассуждает Джош, но в его тон просачивается опасная нервозность. — Давай, иди, пока у тебя не отняли ещё больше сна. Тайлер остаётся на месте, пропуская его слова мимо ушей — всё его нутро тянет туда, в темноту, к влажной земле, и если есть хоть какой-то способ выбраться наружу, то он непременно… — Тайлер, — повторяет Джош. — Мы изучим этот вопрос позже. Иди. Тайлер нехотя, словно через силу разворачивается и шагает к двери, но оборачивается, чтобы попрощаться (и украдкой посмотреть на углубление снова). Джош странно, часто дышит и заламывает пальцы. — Джош, — хмурится Тайлер. — Всё нормально? — Да, да, — сипит он, устраиваясь на полу. — Я просто… Не очень хорошо отношусь к темноте. Ох, ну конечно. Джоша всегда окружали костры и факелы, солнечный свет и звёзды. Когда Тайлер закроет дверь, он останется в абсолютно непроглядной тьме на неопределённое количество часов. — Это было моё наказание, — неожиданно откровенничает Джош. — Сакарвер считал, что только темнота способна очистить разум. У Тайлера болезненно сжимается сердце. — Я бы остался тут с тобой, но это плохо кончится для нас обоих, — говорит он, как будто его утешения способны что-то поменять. — Не надо, — мотает головой Джош. — Правда, иди. — Я вернусь вечером, — обещает Тайлер. — На этот раз тебе придётся ждать меня, но всего часов десять. Не так уж и плохо. — Ещё кое-что, Тайлер, — добавляет Джош ему вслед. — Я знаю, я просил быть осторожным, но если вдруг кто-то из информаторов спросит у тебя, где я, объясни им ситуацию. Не хватало, чтобы меня пришли спасать, когда я сижу тут, не вернулся в лагерь вчера и в городе меня не видно. Тайлер кивает, осторожно закрывая дверь.

***

Тогда Джош и остаётся один. Он давно не испытывал такого — последние годы вокруг него всегда были люди, иногда слишком много, и жизнь смазывалась в единое хаотичное пятно без начала и конца, которое он старался разбивать и умещать в структуру. Ему на постоянной основе, без продыху, приходилось рулить какими-то процессами: от того, есть ли еда в лагере и не смоет ли их палатки ливнем, до составления новых маршрутов вдоль гор и планов отхода из города. Он вечно мотался туда-обратно, забирал людей, приводил людей, управлял людьми — Джош оставался один только по ночам. Теперь кромешная темнота окружает его со всех сторон — никаких признаков помещения вокруг него, кроме холодного бетона под лопатками. Темнота делает его своим заложником, не позволяя вести счёт времени; но есть в этом и что-то странно успокаивающее, как алкоголь в крови или сильный удар по виску. Джош откидывается головой на стену, прикрытыми глазами пялясь вникуда. Может, ему и можно отдохнуть, даже если в таких специфичных условиях — можно не думать ни о плане, ни о рисках, ни о распределении задач; потому что вокруг него всё равно темнота, и он совершенно ничего не может сделать. Тогда, находясь почти в сердце Демы, вжимаясь в бетон и окружённый мраком, совершенно один, не имея никого понятия, когда за ним вернутся, Джош вдруг понимает, как тяжело, должно быть, Тайлеру, и от этой простой мысли у него бегут мурашки по затылку. Если Джошу надоедает это терпеть минут через пятнадцать приблизительно посчитанного им времени, то как Тайлер остаётся в городе и держит лицо, увидев, что там, по другую сторону, ему и вовсе непонятно. Через приблизительный час Джош уверен, что Тайлеру нужно поставить памятник — в такой безнадёге тот умудряется ещё писать вдохновенные стихи и хранить какие-то надежды. Джошу кажется, что чувство надежды ускользает из него просто с каждой секундой и каждым его выдохом в этом подвале. Ему очень хочется ощутить в руке факел и осветить тут всё, разогнать густую тьму до дрожащих теней в углах — тогда он был бы сильнее мрака, он был бы впереди. Вместо этого он скатывается на пол, и тьма загоняет в угол его — кажется, я совсем не в порядке, думает Джош, раз не могу вынести здесь пару часов. Между тем, чтобы держать глаза открытыми или закрытыми, нет никакой разницы, так что Джош в конце концов закрывает их и проваливается в сон. Он спал в условиях и похуже, так что голый цемент его не смущает. Ему ничего не снится — первое, что пугает Джоша. Он знает, что в Деме не видят снов, он и сам познакомился с тем, что это такое, только став Бандитом. У него яркие, увлекательные сны — иногда они нравятся ему больше реальности. В этот раз их нет. У Джоша опасно ускоряется сердце. Хотя он и не знает, сколько проспал, и, может, быстрая фаза была недостаточно длинная, может, он просто не запомнил, но что, если это Дема возвращает над ним контроль? Ему нельзя проводить в городе столько времени, и где-то там ходит Сакарвер, может, он его чувствует, может он прямо сейчас направляется прямо к нему, чтобы окрасить ему шею и залезть ему в голову, и тогда абсолютно всё пойдёт крахом, его надежды, мечты и цели… Джош в красках воображает, как красный плащ Бишопа перегораживает ему зрение, как его переодевают во всё серое, и как в нём медленно и неотвратимо угасает жизнь, которую он взращивал и берёг в себе столько времени, столько попыток. Джош зажмуривается и, усилием воли, отключается снова. Мозг не воспроизводит ни единого сна, и, просыпаясь в следующий раз, Джош вдумчиво проверяет, не под контролем ли он уже — помнит ли он всё, что помнил раньше? Что он думает о Деме? Что он думает о Тайлере? Последнее имеет мало отношения к делу, но воспоминания Джоша не изменились, и это его слегка успокаивает. Невольно возвращаясь мыслями к Тайлеру, Джош выдыхает с небольшим чувством вины и дискомфорта — как бы его не пугали воспоминания о Сакарвере, как бы он не боялся их повторения… Джош — не дурак, а Сакарвер — не Нико. Именно поэтому ему нужно как можно скорее вытащить Тайлера из-под его влияния, даже если ради этого ему придётся сидеть тут месяц. Джош не только не дурак, но ещё и обладает хорошей памятью — и, конечно, он вспомнил Тайлера, не сразу, может, спустя день после его побега. Он помнит, как в свои лет четырнадцать он вечно выступал от Округа Нико то на службах, то на собраниях — у того мальчика всегда были несчастные глаза, чёрная шея и дрожащие руки. Он говорил проникновенно и остро, и ему хлопали всем городом — но он не улыбался. Он вечно боялся, вечно смотрел в пол и дрожал, как осиновый лист, рядом с Нико. Джош не знает, что тот с ним делал — Тайлер не рассказывал, и вряд ли стал бы, но даже самые преданные жители беспокоились и шептались: «Нико слишком жесток», «ребёнок выглядит замученным». Может, теперь он и пересмотрел свои способы правления, но недавно Тайлер сказал, что думает, что он нужен Нико — и, если это правда так, то, по представлениям Джоша, Тайлер не совсем понимает, каким кошмаром это может для него обернуться. Сейчас Тайлер другой. Тайлер много улыбается — по крайней мере, ему, — и ещё больше задаётся вопросами. Тайлер разговаривает нараспев — тянет гласные, покачивает головой, руками добавляет выразительности, и сквозь его затравленные, усталые глаза Джош видит это. Тягу к жизни. Джошу понадобились годы за пределами города, чтобы ощутить себя живым — Тайлер удивительным образом взращивает это в себе, заключённый в сплошном бетоне. В любом случае, помогать другим Джошу проще, чем себе; может, среди Бандитов это общая тенденция. Поэтому Джош поможет Тайлеру, и с ним ничего не случится — как только они оба перестанут допускать ошибки. Так Джош успокаивает себя и проваливается в сон снова, однако каждый раз, когда он просыпается, Тайлера нет. Снов тоже нет, и в конце концов Джош уже не может больше спать. Он отчаянно хочет на воздух, есть и убраться отсюда подальше; а Тайлер всё не возвращается. Пытаясь подсчитать прошедшее время, Джош уверяется — прошло часов двенадцать, и вот тогда вся запиханная в угол сознания тревога обрушивается на него цунами. Они знают. Они точно знают, и Он тоже.

***

Весь этот бесконечно долгий день Тайлеру не по себе — мысль о Джоше в его подвале сидит у него в голове, как заноза в ладони. Он ударяется об неё при каждом своём действии, и, когда солнце заходит за горизонт, он готов бежать туда вприпрыжку — но его планам всё время что-то мешает, и этот раз — не исключение. Плохая тенденция, думает Тайлер. Нико приглашает его в Церковь вечером — технически, это не совсем приглашение, так как от приглашения обычно можно отказаться. Это не обычная служба, понимает Тайлер, заходя в Церковь — на длинной скамье сидит человек пятнадцать, и он осторожно присаживается на край, оглядываясь. Нико нигде не видно, а вот люди даже по меркам Демы выглядят несчастно. Белые блики в глазах и серые своды над головами не добавляют им жизнерадостности — они выглядят обречёнными, и вот это Тайлеру совсем не нравится. — Восток наверху, — шепчет молодая девушка через пару человек от него, но у Тайлера острый слух. — Я так и не доберусь до него. У Тайлера немеют внутренности. — Мы попробуем ещё раз, — отвечает ей мужчина. — Нельзя сдаваться. Они нас не контролируют. — Нам сотрут память, и всё это перестанет иметь всякий смысл, — сокрушённо шепчет девушка. — Я мечтаю увидеть Бандитов, — говорит другой парень. — Увидеть, что там за стенами. — Они сказали залечь на дно и ждать факелов. Мы будем ждать, — добавляет женщина средних лет, и ряд заходится беспокойным шёпотом. Тайлер перестаёт разбирать, что они говорят, и просто делает вид, что его не существует. Его разум врубает орущую сигнализацию — Нико знает? Он добрался до Джоша? Ему стоит смотаться, пока не поздно, и убираться из города с концами? — Они нам врут, ты знаешь? — вдруг обращается к нему рядом сидящая девушка, и Тайлер чуть не подпрыгивает на скамье от неожиданности. — Ты тоже усомнился, верно? Он не уверен, стоит ли ей отвечать. Он не дурак и понимает, что с ними произойдёт, а вот что с ним — не совсем; то, что краска не сработала в прошлый раз не значит, что не сработает сейчас. Раньше — всегда работала. Может, он ещё может что-то сделать, пока он помнит, пока он может это описать; может, если он скажет что-то достаточно убедительное, они не забудут. — Я был там, — наконец выдыхает он, используя оставшиеся секунды. — Я был с Бандитами. Был в Тренче. Девушка так и застывает с разинутым ртом — в церковь заходит Нико, и из помещения будто разом высасывают все остатки какой-то жизненной энергии. Становится ужасно холодно. Тайлер замирает, сложив руки на коленях. Нико выносит чашу на длинных ножках — хорошо знакомый ему предмет. — Во славу Демы и во имя Виализма, — шелестит он, останавливаясь посередине. — Во благо граждан. Вы нарушили запрет, и безопасность города пострадала. Я не могу этого допустить. Тайлер пытается провалиться сквозь лавку и пол, желательно сразу к ядру земли. Нико переводит взгляд прямо на него и еле-еле ведёт головой — Тайлер довольно однозначно считывает это движение. Но, вопреки его ожиданиям, Нико подзывает не его. Он начинает с другого конца лавки — и это ещё хуже. Молодой парень примерно его возраста, тот, что говорил про Бандитов, подходит к Нико на дрожащих ногах и опускается на колени. Нико окунает руки в чашу — когда он поднимает ладони, чёрная краска ярко блестит в свете неоновых ламп. Он медленно размазывает его по шее парня, и он весь сгибается, опуская плечи. Тайлер не знает, что конкретно сделал этот парень, но это и неважно. Вся первая часть плана с подготовкой людей и сеянием сомнений летит к чертям прямо на его глазах — когда парень разворачивается, у него ровное лицо и пустые глаза. Он шагает к выходу прямо мимо Тайлера, и он едва сдерживает желание встряхнуть его за плечи и напомнить обо всём по новой. В конце концов, это по вине Тайлера он оказался в таком положении — ему от этого физически плохо. Нико подзывает людей одного за другим, и всё, над чем Тайлер так старался, все перемены и надежды на лучшее давятся ботинком Нико и исчезают под слоями краски. Это на грани невыносимого; Тайлера начинает мелко трясти, когда кто-то особенно отчаянный отказывается подойти, и Нико приходится надавить с помощью контроля сознания. Воздух как будто становится разряженным, и у Тайлера прошибает болью виски. Он старался быть осторожным — но в этом городе никогда нельзя быть достаточно осторожным, особенно если речь идёт о Нико. Когда кроме Тайлера на скамье никого не остаётся, он близок к истерике. Может, краска и подарит ему облегчение, размышляет он. Он не хотел бы забывать Бандитов и Джоша, не хотел бы забывать Тренч, но вот это хотел бы стереть из памяти подчистую. Нико медленно отставляет чашу и берёт красный шёлковый платок — Тайлер видит это боковым зрением, опасаясь поднимать глаза. Он стирает краску с пальцев, сминая ткань, и молчит. Тайлер делает пару шагов и опускается на колени даже без особого внутреннего сопротивления. — Я допустил тебя к священному процессу, и буду ждать соответствующей благодарности в будущем. — Разумеется, — бормочет ничего не понимающий Тайлер, опасаясь раскидываться такими обещаниями. — Теперь дестабилизирующий их сознания элемент устранён, и город снова в безопасности, — продолжает Нико. — Очень успокаивает это слышать, — врёт Тайлер, и у него во рту привкус желчи, — Мудро с вашей стороны. Нико кивает. — Я вижу, что ты снова ведёшь себя порядочно и осознал свои прегрешения. Я благодарен тебе за выраженную тобой преданность в такие сложные времена и намерен закончить твоё наказание. Тайлер окончательно перестаёт что-либо понимать. Нико касается его висков — по черепу снова проходит мерзкая вибрация. Потом он мягко кладёт руку ему на голову, и Тайлер еле удерживается от того, чтобы не вжать шею в плечи. — И ещё, Тайлер, — говорит Нико. — Мне нравятся твои стихи. Пиши больше и не забывай читать на службах.

***

Тайлер возвращается как раз к тому моменту, как Джош заканчивает придумывать сорок шестой план того, как спасти его от неминуемой гибели — даже тусклый свет сквозь щель в двери заставляет глаза Джоша болеть и слезиться. Пока Джош осторожно разминает затёкшие конечности и привыкает к свету, Тайлер просто стоит в дверном проёме и молчит — у Джоша от этого не самое хорошее предчувствие. — Всё нормально? — медленно спрашивает он, покидая подвал. Момент, которого он ждал весь день, перестаёт его волновать — у Тайлера красные глаза и сжатая челюсть, и он смотрит в пол, не отрываясь. — Нет. Не знаю, — задушенно отвечает Тайлер, не поднимая головы. — В чём дело? — тихо уточняет Джош, подходя ближе. — Нико заставил меня смотреть, как стирает память шестнадцати людям, — вскидывается Тайлер, и у него чересчур ровный тон для его выражения лица. — А я просто сидел там, смотрел на них и ничего не мог сделать. Джош мельком поглядывает на его шею, замирая в ужасе, но на ней нет ни следа краски — хорошая новость. — Это не твоя вина, — осторожно говорит Джош, выбирая выражения. — Нет, это как раз моя вина, — мотает головой Тайлер. — Это моя идея и мои строчки. — Если твоим идеям что-то мешает, то это не значит, что ты виноват. — Теперь это всё равно не имеет никакого смысла, — сокрушённо бормочет он. — Они все в краске, и лучше бы я оказался в ней вместе с ними, чем просто смотрел. — У них всё ещё будет шанс всё вспомнить, — твёрдо говорит Джош. — И будет шанс сбежать. Если мы потеряем тебя, то не будет даже шанса. — Да о каких шансах мы тут говорим, если каждый раз, когда мы делаем шаг, Дема оказывается на два шага впереди? — Дема существует долгие годы, а мы только начали. Конечно, они будут давать отпор, и, конечно, успешный. Важно не останавливаться. — Не знаю, — рвано выдыхает Тайлер, почти сгибаясь пополам. — Мы подвергаем людей такому… — Тайлер, они не умерли, а просто забыли. А вот если остановимся, то умрут. От своих же рук. Ты этого хочешь? Тайлер яростно блестит глазами и медленно мотает головой. — Мне жаль, что тебе пришлось это видеть, но Нико умён — не недооценивай его. Тайлер совсем скисает, опираясь на стену и роняя голову на скрещённые руки — он выглядит так несчастно и так разбито, что у Джоша щемит сердце, и он знает — что бы он сейчас не сказал, Тайлер в любом случае останется тут заложником и будет играть по здешним правилам. Это причиняет Джошу такой тревожный дискомфорт, что ему приходится собраться с мыслями и сделать глубокий вдох. — Слушай, — говорит он, не решаясь прикоснуться, словно от прикосновения Тайлер разрушится и обратится пылью, — Сейчас ты поднимешься к себе и попробуешь поспать, а я вернусь в лагерь. Завтра всё повторится заново, надписи снова появятся, их снова смоют, и в конце концов кому-нибудь наверняка сотрут память. Это нормально. В конце концов их сил не хватит на каждого. Тайлер ему не отвечает, даже не кивает. — Через три дня встретимся здесь же и исследуем, что там, — Джош машет рукой в конец подвала. — В полночь. Я буду не один. Приходи, если сможешь. Если нет, то пойдём без тебя. Не рискуй зазря, понял? — Понял, — тихо выдыхает Тайлер. — Из хороших новостей — Нико вернул мне сон. — Значит, в следующий раз надеюсь увидеть тебя не таким измученным, — кивает Джош. — И ещё. Никто не пытался выяснить у тебя, где я? — Неа, — потерянно качает головой Тайлер, переводя мутные глаза на него, — Никто не подходил. Это хорошо, что они избежали лишней паники, думает Джош. Может, когда он вернётся в лагерь, его даже не попытаются сбросить со скалы. Мысль о том, чтобы сейчас уйти из Демы, не вызывает у Джоша соответствующего облегчения; и он не может точно определить, это из-за Тайлера или из-за суток, проведённых в городе. В голове зажигаются тревожные огоньки — он ходит по краю того, что можно пускать себе в сознание, а что — нет. Этим Тайлер и опасен; Джош без должной настороженности пускает его к себе в голову и в сердце, но за ним следует и его неразрывная, намертво приклеенная к нему связь с этим местом, как не отдирай. Они как будто играет в перетягивание каната прямо через стену; только на стороне Джоша — он один, а вместе с Тайлером тянут жители и все девять Бишопов. И пока что выигрывает не Джош; пытаясь вытащить отсюда Тайлера, он только застревает тут сам. Джош оказывается между двух огней. Он долго смотрит на Тайлера — но ничего, кроме сочувствующего взгляда, дать ему он не может. Поникший, уставший, отчаянный Тайлер отвечает ему страдальческим изломом бровей, и Джош думает, что он, несмотря ни на что, всё ещё человек, и он может позволить себе личную привязанность — даже такую опасную для него, а Тайлер, в конце концов, ни в чём не виноват, и он, конечно, не заслужил ничего из того, что с ним происходит. Оставлять такого Тайлера в одиночестве ему совсем не хочется, и всё же… И всё же. — Мне пора, — Джошу приходится прочистить горло, прежде чем выдавить это. — Держись, Тайлер. Тайлер понятия не имеет о его внутренних конфликтах, и поэтому отрывается от стены и обнимает его быстро и решительно. Он весь мелко дрожит и тяжело дышит; Джош словно режет ножом по собственному сердцу, когда коротко проводит ладонью по чужому затылку и отстраняется. Они выходят на лестницу вместе, Тайлер бросает на него последний взгляд и скрывается за поворотом, а Джош осторожно выходит в ночной холод. Когда он, с полчаса пригибаясь и пробираясь вдоль начинающегося ряда надгробий, останавливается на точке, то не обнаруживает ничего — на должном месте никаких писем нет. Он перепроверяет: по памяти, по карте, по описанию. Поблизости не находится ни охранных постов, ни жилых домов — это какой-то склад с провизией, а эту конкретную щель между бетонными блоками вообще невозможно заметить, только если не искать специально — два плюс два Джош складывает моментально. Информаторов у них больше нет. Теперь есть только новые порядочные жители. Теперь остаётся только Тайлер. Джош возвращается в лагерь под утро — он не особенно устал, проспав полдня, но вот собственные мысли за время пути изводят его настолько, что он чувствует себя опасно близким к истерике. Бандиты встречают его с осунувшимися, встревоженными лицами — он не уверен, что кто-то из них сегодня ложился спать, и под хмурым рассветным небом их лагерь выглядит, словно на грани начала военной операции. — Где тебя носило? — шипит Марк, обнимая Джоша. Джош решает сразу — он не будет им врать, и начинает с места в карьер. — Не успел уйти вовремя. Пришлось выждать день. Что важнее — мы потеряли информаторов. Писем не было. Очевидно, их взяли под контроль. Вся поляна замолкает, оборачиваясь на него, как на умалишённого. — Ну, класс, — восклицает Мелисса, поднимаясь с места и ударяя руками по коленям. — Внушает веру в успех. — Почему очевидно? Откуда информация, если писем не было? — Тайлер, — заминается Джош, поджимая губы, — Тайлер видел. — А Тайлер имеет какое-либо отношение к тому, что ты проторчал в городе сутки? — Это была моя ошибка, — отрезает Джош. — Тайлер тут не при чём. — Это не имеет смысла, — Крис встаёт, вскидывая руки, — Мы только теряем своих людей и подвергаем опасности тебя. Давайте свернёмся, пока не поздно. — Да, мы не так далеко зашли, чтобы не иметь возможности прекратить, — тоже вскакивает Эндрю, и люди начинают один за другим подниматься с мест, ожесточённо выкрикивая возражения. — Там наши люди, — горячо возражает Челси, — мы не можем их оставить. — Выведем их по-старинке, так, как всегда делали, и что, заметьте, работало! В отличие от того, что происходит сейчас. — Всё нормально, — устало говорит Джош, ковыряя взглядом устеленную туманом землю, — у нас всё ещё есть Тайлер. План продолжает действовать. — Да в смысле «всё нормально»? — восклицает Крис, — Мы теряем наших, Джош, алё! Ты в себе вообще, нет? — Тайлер — почти что из сердца Демы, — мягко возражает Марк. — Не пойми меня неправильно, все заслуживают свой шанс, но не всем можно помочь. Он у Нико — то, что он был тут, уже феномен, но на этом с него достаточно. — Да, и ты помнишь, что мы говорили тебе о личных привязанностях к жителям? Это всегда кончается плохо. Ваш случай — не исключение. Джош хмуро вздыхает. Ему всегда говорили, что он хороший лидер — сам он так, может, и не думал, но альтернатив как будто бы всё равно не было. Так что он всегда им становился, раз за разом, даже если не хотел: брал ответственность, решал чужие проблемы, отвечал на вопросы и держал лицо. Что он выяснил довольно быстро, так это то, что финальное слово всегда остаётся за ним — иногда это грузило, но в такие моменты, как сейчас, становилось выгодно. Терять доверие не хотелось, но и слушать чужое нытьё часами тоже; по крайней мере, он сам имеет какое-то представление о том, что делает, даже если для них это пока не имеет логики. — Мы нашли тоннель под жилым домом. Предположительно. Через три дня идём исследовать. Мне нужно со мной человека три. — Ты только вернулся, Джош, — говорит Челси с взволнованным изломом бровей, будто он сейчас умрёт на месте, — к чему так спешить-то? Все остальные смеряют его хмурыми взглядами, да и только. — Мне кажется, вы не совсем понимаете, что происходит, — очень спокойно говорит Джош; выходить из себя не в его привычках. — С самого начала. Планировать диверсию — это не только песни у костра петь и жёлтым обматываться. У нас тут фактически война, понимаете? Бандиты молчат, опустив взгляд — Джош не то чтобы их винит, но слегка раздражается где-то в глубине сознания. — Помните, что я говорил вам, когда вы первый раз оказались в Шатре? Когда вступали в сопротивление. Я ведь предупреждал, что это сложный путь, что он не для всех. Вы согласились — каждый из вас. Теперь пришло время действовать, а вы готовы отступить после первой же неудачи. А я не готов, и в этом весь подвох. Джош сам удивляется твёрдости своего голоса — заявлять такое своим людям примерно так же страшно, как пройтись по центру Демы посреди бела дня. Может, дело в том, что он был там, прямо в эпицентре всего, а они — нет, может, дело всё-таки в Тайлере. — И Тайлер, — продолжает он, — торчит там без возможности выбраться, каждый день проживая одно и то же, и у него глаза горят этим планом, и он вечно суётся, куда ему вообще нельзя, по-хорошему, и не боится. А вы, — Джош оглядывает поляну, спокойно и хладнокровно, — сидите на свободе, вокруг вас ни стен, ни Бишопов, ничего — и вы боитесь. И чёрт с ним с Тайлером — их там таких тысячи. Неужели вы готовы так это и оставить? — Пусть сбегают сами, — бурчит Ник, но уже не так уверенно, как раньше, — мы-то тут причём? Джош оборачивается к нему, шумно выдыхая через нос. — Мы-то тут как раз причём больше всех. Не забывай, как ты сам тут оказался. Ник вскидывает ладони в жесте поражения. — Я понимаю, если кому-то хочется спокойной жизни в комфорте, правда. Но сейчас не время. Если хотите уйти — уходите сейчас. В противном случае придётся рисковать, чем-то жертвовать и делать то, что я скажу. Бандиты переглядываются: парочка слушает его чуть ли не с отвисшей челюстью, ещё несколько — просто недовольны, кто-то, судя по лицу, пересматривает все свои жизненные решения, но по прошествию пары минут никто так и не уходит. Вот тебе и не романтический герой, думает Джош. — Отлично, — кивает он, присаживаясь на бревно — тени становятся мягкими, смазываясь под вставшим солнцем. — Так вот, тоннель. Через три дня Бандиты приходят в Дему тем же путём, что и обычно. С Джошем вызывается пойти больше людей, чем он просил, и когда они освещают неприметный подвал в доме Тайлера всемером, он оказывается ещё более неприметным и действительно абсолютно пустым — кроме углубления в конце комнаты. Бетонная дверь, окружённая слегка влажной землёй, без каких-либо надписей или идентификационных отличий, доверия не внушает, но и какого-то жуткого страха — тоже. И, как только за ними закрывается дверь, через которую они зашли, Джош тут же тянет ту, что перед ним, на себя. Перед ними оказывается узкий, вымощенный бетоном тоннель, квадратный какой-то — и только делая в него шаг первым, Джош понимает, что Тайлер не пришёл. С другой стороны, может, и хорошо, и нечего ему таскаться по подобным сомнительным местам — но Джош, против всего рационального, начинает волноваться, и вот это ему совсем не нравится. Они продвигаются вперёд, не оглядываясь; в таком узком пространстве особо не развернёшься, и им приходится держать приличную дистанцию, чтобы не поджечь друг другу спины факелами. Они идут совсем недолго, может, минут пять-семь, когда впереди начинает маячить свет. Факелы так и не тушат, просто на всякий случай, даже когда выходят в ещё один тоннель, шире, с высокими потолками, белыми лампами и проводами, тянущимися по стенам. Что обидно — они не вышли в Тренч прямо к своему лагерю. Что ещё обиднее — тоннель тянется перпендикулярно тому, из которого они вышли, а напротив виднеется еще один квадратный проход, и что тут искать и куда идти не совсем понятно. — Давайте налево, — предлагает Марк за спиной Джоша, и он оборачивается на него. — Там стены. Джош достаёт из кармана свой компас, но под землёй какие-то проблемы с магнитным полем, и стрелка лениво крутится, не останавливаясь. У Марка деловой вид и карта города в руках, так что Джош пожимает плечами — идей лучше он им не предложит. — Думаешь, получится подкопать? — спрашивает Эндрю, пока они вышагивают бодрой трусцой, а Джош увлечённо рассматривает потолок и стены, на которых, сколько бы они не прошли, совершенно ничего не меняется. — По крайней мере, мы знаем, куда идём, а там посмотрим. Не застрять бы тут, — бормочет Марк. — А долго идти? — бодро спрашивает Ник. — Ну как и по верху, минут тридцать пять, наверное, — сводит брови Марк, что-то высматривая в своей карте. Эти полчаса кажутся Джошу бесконечными; устремляясь вперёд, он начинает впадать в странное трансовое состояние. Лампы над головой проносятся одна за другой, пол под ногами не меняется ни по ощущениям, ни на вид, и только мелькающие по бокам перпендикулярные ответвления отличаются по расположению или ширине. То, что у них тут не один какой-то тоннель и не тайная комната, а целая сеть ходов под городом, радует его ровно настолько же, насколько приводит в ужас; ему отлично понятно, чем это может им помочь, но что тут происходит на самом деле, ничерта не ясно, как и то, кто этой чудесной ночью может составить им компанию. Вот это они и выясняют минут через десять — сначала слышат звук, отдалённый и приглушённый акустикой, как будто по земле что-то катится, и тут же ныряют в ближайшие ответвления, кто куда успевает. Держа факел на вытянутой руке, распластавшись по стене и переглянувшись с Марком напротив в такой же позе, Джош вытягивает голову в тоннель, бесшумно и аккуратно. Очень далеко впереди идёт человек — маленькая серая фигурка. Он катит перед собой какую-то тележку — на ней точно что-то лежит, накрытое тканью, но с такого расстояния не рассмотришь. Когда человек подходит чуть ближе, Джош видит — его лицо скрыто маской и капюшоном. Но это не так важно, как то, что лежит у него на каталке. Идёт с окраины к центру, понимает Джош. — Трупы, — шепчет он, поворачиваясь на оставшихся с его стороны Бандитов. Потом одними губами проговаривает то же самое Марку напротив. У него нет времени ни объясняться, ни рассмотреть обескураженное лицо Марка, ни понаблюдать за человеком поближе. — Обойдём его по ответвлениям, — сбивчиво шепчет Джош Нику. Показывает то же самое пантомимой Бандитам напротив. И они ныряют в тоннель, через несколько минут попадая в параллельный. Тут вроде бы чисто, ничего не слышно и никто не возит мёртвых людей, по крайней мере, пока, и они бегом преодолевают расстояние до следующего ответвления, чтобы — боже, что угодно, только не это — не потерять остальных. — Они реально перевозят тут трупы по ночам? — восклицает запыхавшийся Крис, как только они снова встречаются в «своём» тоннеле. — Ясно было, что они на самом деле не хоронят никого, но чтобы настолько… — бормочет Ник, потирая лоб ладонью. — Оказывается, мы с вами рискуем уехать на таких же, — говорит Джош вместо чего-нибудь конструктивного; может, это не очень по-лидерски с его стороны, но у него начинают сдавать нервы, и он чувствует желание истерически рассмеяться. — Разворачиваться не будем, мы уже почти дошли. Просто идём в тишине и внимательно слушаем. Так и идут — Джош пресекает попытки даже перешёптываний и весь обращается в слух; правда, это только увеличивает вероятность сойти с ума, потому что каждый их шаг, шелест одежды, треск огня и его собственный пульс в ушах начинают звучать жутко. Ему начинает казаться, что в воздухе всё время стоит еле слышный гул — то ли это ток в лампах, то ли у него внезапно подскочило давление, так и не скажешь. В конце концов, минуя потолочные люки под предполагаемыми надгробиями, они просто упираются в стену — для верности прощупывая каждый её миллиметр, Бандиты не находят ни мягкой почвы для копания, как в своих мечтах, ни волшебного люка, ни винтика, который можно раскрутить, чтобы всё вдруг обрушилось и всех освободило; голый гладкий камень без полостей, и только. Тогда расстроенные и порядком уставшие Бандиты разворачиваются назад; в центр, говорит Джош. Он не уверен, что предполагает там найти, но знает точно, что по своей воле не сунется сюда ещё раз, и что, пока они тут, нужно прочесать всё, что можно. Заодно они решают сменить тоннель на параллельный; Джош надеется на Марка, который старательно зарисовывает их перемещения, потому что сам он даже от простой ходьбы по прямой начинает терять ориентацию в пространстве. Лучше бы они шли по тому же. Всё идёт не так, когда, рассосредоточившись по новому тоннелю, они уныло обсуждают что-то, мало связанное с темой вечера — потому что таскаться через весь город туда-обратно под землёй мало кому понравится. Тогда Джош слышит шаги — быстрые, гулкие и не их. Оборачиваясь, он видит человек десять с каталками — только каталки остаются где-то позади них, а сами они бегут на них, и не в паре сотен метров, а, может, в десяти. Тогда Джош говорит: «Бежим». И они бегут. Не за ним, врассыпную — это он понимает на своём третьем повороте, когда теряет из вида половину группы. Может, они придумали такой отвлекающий манёвр, а может, не думали головой вообще, но когда Джош отрывается с концами, он не знает, где находится он, и где все остальные — тоже. Звать в голос он не решается — непонятно, сколько тут ещё народу; Джош надеется, что они найдут выход и не останутся тут навсегда, потому что такие спасательные операции в его планы точно не входили. В конце концов, бесцельно походив кругами и пооглядывавшись, Джош устремляется туда, где, в его представлении, находится центр. Ландшафт немного меняется, сильнее устремляясь вниз — в остальном после минут сорока пяти своей одинокой прогулки Джош не находит ни странных надписей на стенах, ни кого-нибудь из потерянных Бандитов, ни труповозов, в общем и целом — ничего интересного. Перемычки между тоннелями становятся короче настолько, что, идя по одному, можно увидеть оба других по бокам, но Джош опасается куда-то сворачивать. И доходит до центра, упираясь в почти что тупик — выпуклая округлая стена, окольцовывающая что-то внутри, и параллельный ей коридор вокруг. В помещение ведут пронумерованные голубые двери — по одной из каждого тоннеля, понимает Джош, от нечего делать следуя по кругу. Хорошая новость оказывается очень радостной: будет легко найти дорогу назад, если номера — это Округа. Плохой новостью оказывается приоткрытая дверь Первого Округа. — Я не совсем понимаю, зачем мне это знать. Джош узнаёт голос раньше, чем успевает посмотреть — и всё равно суёт голову в щель. Натыкаясь взглядом на глаза Тайлера. У него нет краски на шее — привычная проверка взглядом. Зато у него есть Нико, стоящий спиной к Джошу, и нахождение под Демой в ночи хрен знает зачем, в загадочном круглом помещении, прямо тогда, когда Бандиты пришли исследовать тоннель, и много других фактов, не играющих ему на руку. У Тайлера вид, словно его ударили под дых — у него распахиваются глаза, и он едва мотает головой, мол, уходи. У Джоша другие планы; ему очень хочется послушать, что тут происходит. Чего он не учитывает, так это того, что Нико так быстро считает Тайлера и оглянется на него. Сталкиваясь взглядом с Бишопом, Джош замирает в ужасе. Он давно не смотрел им в лицо, но оно всё такое же — ужасающе безжизненное и иррационально снисходительное. Нико не выглядит ни удивлённым, ни злым, и оцепеневший Джош разжимает ладони и роняет факел, не зная, что делать. — Ну чего ты стоишь? — умиротворённо шелестит Нико, оборачиваясь на Тайлера и не двигаясь с места. — За ним. — Ага, — кивает бледный, как смерть, Тайлер, и порывается к двери. Джош бросается с места. Он не думает, что Тайлер реально сделает ему что-то, но инстинкт самосохранения просто не позволяет остановиться. Они чуть не сталкиваются нос к носу с другой стороны окружности, и Джош сворачивает в тоннель неизвестно какого Округа, а Тайлер — Тайлер почему-то продолжает бежать за ним. Убегая от Тайлера, Джош думает, что натурально сошёл с ума — у Тайлера такое лицо, будто он напуган больше него, и Джош перестаёт вообще что-то понимать. Но он упрямо толкается ногами от бетона, пока не спотыкается об собственный ботинок — пробежка пораньше даёт о себе знать, и Джош валится на пол. Тайлеру хватает пары секунд, чтобы нагнать его. Джош остервенело вскакивает на ноги, и Тайлер как-то чересчур бодро припирает его к стене. — Метров двести ещё пробежимся, и хватит, — сбивчиво бормочет Тайлер, не сводя с него глаз, — Первый Округ — четвёртый тоннель по правую руку. Ты же оттуда пришёл? — Что? — выдыхает Джош, пытаясь проморгаться. — Что с тобой? — Я объясню, — кивает Тайлер, бешено оглядываясь, — потом. — Ты знаешь, что они тут трупы возят? — выдаёт Джош непонятно, зачем; конечно, он знает. Тайлер выдыхает через нос, прикрывая глаза. — Вмажь мне по лицу и уходи. — Чего? — таращится на него Джош, забывая закрыть рот. — Ударь меня для прикрытия, — нервно шепчет Тайлер ему в лицо, — я собираюсь упустить преступника. Мне голову открутят, если ты уйдёшь просто так. Давай, посильнее. — Ты же не охранник какой-то, — хмурится Джош, мотая головой. — Джош! — шипит Тайлер, встряхнув его за плечи. — Быстрее, ну! Тогда Джош внушительно проезжается ему кулаком по левой скуле — Тайлер отшатывается, вжимаясь в противоположную стену, а Джош уносит ноги подальше от этого сумасшествия, сквозь проёмы и арки, мимо развилок и часто-часто мигающих ламп. Тайлер ещё немножко бежит за ним, как и обещал, пока не останавливается совсем. Джош не останавливается, пока не оказывается в Тренче — он не помнит, как бежал большую часть пути. Только оставляя за спиной стены, он позволяет себе отдышаться, уперевшись руками в колени; лёгкие горят, его мутит, и он совершенно ничего не понимает. При перекличке они не досчитываются одного. Марк остаётся в Деме.

***

Дни тянутся один за другим, словно вязкая грязь — они снова потеряли человека, и это, конечно, по вине Джоша, чьей же ещё; и больше ничего не происходит. Вход в Дему им сейчас, после того, как их видели, заказан, и прийти за Марком или к Тайлеру не представляется никакой возможности на ближайшие несколько недель. Джош впервые чувствует себя настолько несвободным, заточенный среди скал, лесов и равнин, и ему ужасно не нравится так размениваться временем, словно оно совершенно ничего не стоит, когда ценна каждая секунда — но по земле стелется туман, холодает, и дожди идут с такой частотой, что он начинает опасаться, как бы их не смыло. Приходится заниматься бытом, чтобы не умереть от голода, и простая методичная физическая работа хотя бы чуть-чуть успокаивает его натянутые струной нервы. Пропалывая грядки и натягивая брезент на влажные доски, Джош всё равно раз за разом возвращается мыслями к Тайлеру, как языком на место выпавшего зуба. Произошедшее в тоннелях не даёт ему покоя. У него был план, напоминает себе Джош, и у него всё сложилось согласно ему; он не один из нас, шепчут Бандиты на периферии его создания, и ему ни в коем случае нельзя доверять — не потому, что он плохой, а потому что он один из них. Джош не знает, чему верить. Ему бы помогли хотя бы пять минут наедине с Тайлером, диалог глаза в глаза, может, пара прикосновений — но Тайлер неуловимо исчезает где-то в водовороте секретов Демы, и Джош словно гонится за фигурой из тумана, которая растворяется, как только дотронешься. В итоге получается вот что — от него ждут плана, распоряжений, действий, а он, паршивый лидер и не очень хороший друг, ещё недавно толкающий горячие речи про войну и решимость, всё гоняет по кругу одни и те же мысли и ни к чему не приходит, пока не начинается новый день. Это просто смешно — Джош впервые думает, что, возможно, из Демы попросту невозможно сбежать с концами. По-настоящему страшно становится тогда, когда в конце такого же дня за ужином у него начинается тремор — руки начинают мелко трястись до такой степени, что Джош не может держать вилку. Может, это потому, что он плохо спит и ест дай бог пару раз в день, разумно рассуждает Джош, и удивляться тут нечему. Ужин всё равно в него не лезет — Джош отодвигает от себя миску и медленно встаёт, цепляясь за скамью, вдруг ощущая смертельную нужду в том, чтобы окунуться в ведро ледяной воды. — Ты чего? — спрашивает Ник, жующий спаржу напротив него. Джош очень хочет ответить, что ему, наверное, нужно прилечь часов на двенадцать, но у него не открывается рот, а мысли вдруг тормозятся, ползая со скоростью улитки, забирающейся на скалу. Улитки? Причём тут улитки? Джош не видит никаких улиток — он вообще видит какие-то пятна, расплывающиеся прямо перед ним, да и только. В ушах нарастает странный звон, и пятна кренятся куда-то набок вместе с его телом, что Джош запоздало понимает, стукнувшись локтём об землю. Ему вдруг становится очень плохо, настолько, что хочется взвыть сдавленной грудной клеткой; это длится пару секунд, не больше. Потом всё заканчивается, и он видит Тайлера. — Привет, Джош. Я думаю, у нас не очень много времени, — говорит бледный Тайлер с прикрытыми глазами, плавающий в чёрном нечто. Потом Джош понимает, что шея у него вся перемазана чёрным до самой линии челюсти, а на левой скуле расползается синяк. — Прости, что мне пришлось проникать в твоё сознание, но больше нам никак не связаться. Наверное, это может быть больно. Извини, — продолжает Тайлер таким тоном, будто рассказывает, как менять пододеяльник, — Я вообще не уверен, что ты меня слышишь. В любом случае, я могу только говорить, а ты можешь только слушать. Я тебя не вижу и не смогу услышать, поскольку я в твоём сознании, но тебе не попасть в моё. Тайлер выдыхает и поднимает глаза — и Джош отшатнулся бы на пару метров, если бы мог, потому что у Тайлера алая радужка. Джош думает, что окончательно тронулся умом. Тайлер продолжает говорить. — Нико вдруг разглядел во мне своего идеального протеже, — рассказывает он, расплываясь в улыбке, — и взялся меня обучать. Я целыми днями торчу в Церкви, читаю какие-то проповеди, пишу стихи в честь Демы — мне даже дали доступ к церковному пианино, представляешь? Но Нико не знает, что помогает мне — как бы ещё я связался с тобой, не научи он меня проникать в чужую голову, правда? Джошу хочется дать ему по голове со всей силы — но, не способный сказать и слова, он вынужден слушать это безумие. — Ладно, — вздыхает Тайлер и перестаёт улыбаться, — теперь о важном. Марк будет в порядке. Я за ним присматриваю и объясняю, как себя вести. Может, это не очень мне аукнется, — жмёт плечами Тайлер, — но с ним всё будет хорошо. Не суйтесь в город пока, ты не глупый, я знаю, и сам догадался, но всё равно — не надо. Нико видел тебя в лицо и даже обмалевал меня краской на всякий случай, что, кстати, приносит нам ещё одну хорошую новость — она всё-таки на меня больше не действует. Ни в первый, ни во второй раз после побега — я ничего не забываю. Об этом Нико тоже, конечно, не знает, — усмехается Тайлер и вновь серьёзнеет, — но на всякий случай, чтобы не забыть тебя, я… сделал кое-что. Покажу при встрече. Тайлер чешет лоб чёрной ладонью. — Короче, я никого не предавал, Джош, — очень серьёзно говорит он. — Вряд ли у нас осталось много времени — я не знаю, сколько можно держать тебя без сознания, да и твои ребята наверняка волнуются. За меня не переживай, я справлюсь. Я лишь прошу о твоём доверии — как и всегда. В любом случае, через пару дней я свяжусь с тобой снова. Мне осталось узнать пару вещей, и вот тогда — тогда у нас и будет план. Тайлер уходит в темноту, и Джош просыпается.

***

Снег идёт с самой ночи и не прекращается даже к вечеру следующего дня. Дема выстлана белым, и на город опускается смиренная, почти умиротворяющая тишина — Тайлер привыкает к ней заново, столько времени проведя по правую руку от Нико, но сегодня она успокаивает его и вытесняет из головы всё, кроме самого важного. Всё немного, как раньше, и всё абсолютно по-другому, и в сумерках амфитеатр, разграниченный белыми полосами неоновой подсветки, смотрится печально и даже жалко. Марк из центрального сектора кивает ему. Он знает, что другие близкие люди тоже услышат его, и то, что пока он их не видит, неважно. Тайлер запрокидывает голову и смотрит на снег. Он падает ему на лицо и оставляет влажные пятна на плечах. Потом Тайлер опускает руки на клавиши. — Я долго думал, — говорит Тайлер в пустоту, по другую сторону которой его слушает бессознательный Джош, — как нам повлиять на людей разом и достаточно убедительно. Перебирал варианты. Простые разговоры не работают, а любые наружные послания тут же стирают. И я пришёл вот к чему — музыка. Помнишь тот вечер у костра? Людям достаточно четырёх строчек, чтобы во что-то поверить. Мне просто нужно сделать это достаточно убедительно. И что удобно, — усмехается Тайлер, — у них просто не будет варианта не слушать. Сердце у Тайлера бьётся в горле и в кончиках пальцев — аккорды разносятся по огромной площади и отражаются от бетона. Нико то ли оказался достаточно глуп, либо слишком доверял ему — он не согласовывал эту песню, и всё это рискует закончиться в ту же секунду, когда он откроет рот. Но пути назад уже нет. — В чём моя проблема? Ну, я хочу, чтобы вы проследовали за мной на дно. — Все будут на этом Собрании, и вы зайдёте в город беспрепятственно. Прямо как тогда. Когда я начну, у нас будет около четырёх минут, — рассуждает Тайлер, — но я выступаю уже после Их речей, так что суммарно получается чуть больше получаса. Мне разрешено уделить время подготовке — так что эти полчаса я буду в церкви. Найди меня, Джош. Обязательно найди. — По моему мнению, наша культура относится к потере, как к выигрышу, и прямо перед тем, как отвернуться от них, мы восхваляем их больше всех, — читает Тайлер, полумашинально опуская пальцы на клавиши, и он не смотрит ни на людей, ни на Бишопов, расплывающихся сплошным красным пятном в зоне его бокового зрения; он знает, что от одного взгляда, от одной крупицы страха в его сердце всё тут же обрушится, словно карточный домик. — Мне нужно как можно больше Бандитов. Мне нужны все. Вы все зайдёте через тот же тоннель, что и всегда, конечно. Часть там и останется, и их должно быть достаточно много, чтобы отвлечь самих Бишопов. Они — приманка. Все остальные отправятся в жилые блоки. — В чем моя проблема? Не поймите меня неправильно, — Тайлер закрывает глаза, и снег оседает у него на ресницах; он продолжает, неуверенный в том, что успеет произнести каждое следующее слово, и поэтому каждое слово, которое он выигрывает, он восклицает, будто оно последнее, — это люди, которых мы прославляем, которые с этим помогли… Взгляд Нико пробирается ему под кожу, но Тайлер знает — сейчас он неподконтролен, как никогда. Пока он не открывает глаз, ничего не существует. Он поёт Джошу, выжженному на обратной стороне его век. Если представлять, что поёшь кому-то, кто тебя понимает, то все остальные тоже обязательно поймут. — Пообещай мне, что если я проиграю себе, ты не будешь скорбеть и дня и переключишься на кого-то другого, — чеканит Тайлер, покачиваясь в такт, и вот это — вот это правда Джошу, и больше никому, — Неоновые надгробия зовут мои кости… — Наша цель — посеять сомнения, так? И ничего не заставляет сомневаться больше, чем хаос. Песня… Песня — это будет только начало. Как только я доиграю, или, если доиграть не успею, то как только они меня схватят. В ту же самую секунду. Так вот, мне нужно, чтобы вы сделали вот что… — Отплатите им уважением за проделанный путь, — выдыхает Тайлер, всем своим нутром обращаясь в толпу, — Они были преданы своей жизни, и это то, что должно быть восхвалено. Здесь и заканчивается последняя отсрочка перед основным действием, и, открывая глаза, Тайлер может позволить себе пару секунд неописуемого, животного ужаса. Он мажет взглядом по Нико, по Марку, по жителям, и первые мгновения его оглушает тишиной. Конечно, ему не хлопают, и он не двигается с места, прирастая ногами к бетону. Потом по рядам проходится неуверенный шёпот, и этого достаточно, чтобы Тайлер отмер. Бишопы в замешательстве, в каком он не видел их, наверное, никогда, и они не успевают даже подняться, когда пронзительно звучит сирена. Хлопья снега над головой Тайлера окрашиваются в красный, и от силуэтов Бишопов остаются только чёрно-белые лица, все как один поворачивающиеся на восток. Там, из-за ровных кусков бетона, выныривает толпа, и у них над головами ярко-ярко разгорается оранжевое пламя. — Тогда зазвучит сигнализация, и все подумают, что это охранная служба. На самом деле это ты её включишь. Бандиты зайдут в город — и мне нужно, чтобы это было очень зрелищно, бросайте горящие палки, кричите, хоть на голове стойте, — начнётся эвакуация, и люди побегут в жилые блоки даже без команды — они боятся чего-то иного сильнее огня и сильнее смерти. Но команда всё равно будет, и Бишопы обязательно отправятся за ними. Задача группы из тоннеля — водить их кругами как можно дольше. Настоящий побег… — Настоящий побег начнётся из жилых блоков, — говорит Джош, склоняясь над картой, и Бандиты вокруг него удивлённо выдыхают. — И мы будем в каждом. Хаос поглощает амфитеатр даже быстрее, чем Тайлер рассчитывал — люди по-настоящему кричат, и это такая яркая, такая чёткая эмоция, что у Тайлера невольно растягиваются губы в какой-то безумной улыбке. Он ступает со сцены с непоколебимой уверенностью; вокруг него — взрыв эмоций, звуков и цветов, и в его глазах отражается пламя. Он шагает прямо к Бишопам в руки — бери и лови на месте — но они мотают головами то на него, то на толпу Бандитов, теряя секунды. Конечно, в конечном итоге они выбирают не его. — Я прошу жителей Демы немедленно эвакуироваться в свои жилые блоки и запереть двери до дальнейших указаний, — громогласно произносит Ниллс, и он так забавно волнуется, что Тайлеру хочется потыкать в него пальцем, — Ситуация будет взята под контроль в ближайшее время. Попробуй, думает Тайлер, находя глазами Джоша, вышагивающего впереди процессии — и в этот момент он понимает, что влюблён. По его кровеносной системе проносится раскалённая магма, и сердце подскакивает и тянется прямо к нему навстречу. Джош хмурый и решительный, спину ему подсвечивают десятки факелов, и Тайлер дарит ему долгий-долгий взгляд, полный эмоций, которые он сам бы не смог распознать. Джош кивает ему и уверенно ступает на ряды амфитеатра. Их гораздо, гораздо меньше, но жители Демы остервенело сталкиваются друг с другом и отступают назад, будто на них несётся цунами, выше и выше по рядам. Бандиты просто не оставляют им выбора, рассредотачиваясь из центра и оттесняя их к краям амфитеатра. В церкви пусто и тихо. Аккорды Неоновых Надгробий выжжены у Тайлера на коре головного мозга, и репетировать ещё просто нет смысла, и он наворачивает круги по помещению, сминая в пальцах край рубашки. Когда дверь со скрипом открывается, Тайлер боится оборачиваться. — Это я, — говорит Джош, и Тайлер чуть ли не подскакивает под потолок. — Ты пришёл, — сипит он, не оборачиваясь. — Пришёл, — соглашается Джош. — Мы всё сделали, как ты сказал. Когда всё начнётся, — говорит он, — ты уже никак не сможешь повлиять на происходящее. Просто смотри. Конечно, это оказывается неправдой. Тайлер поднимается по ступеням, высоко запрокинув голову; там, наверху, замирает Джош, и в эту секунду он становится его путеводной звездой, его маяком, его стрелкой на компасе, и этот компас не врёт. Тайлер минует Бандитов, минует творящийся вокруг беспорядок, завывает сирена, и повсюду раскидываются огни, и снег белый, и красный, и оранжевый, и на него падают пепел, снежинки и ответственность — теперь по-настоящему. Джош вручает ему факел. Тайлер оборачивается и смотрит на амфитеатр, раскинувшийся прямо под ним. Демовцы жмутся к краям, как кучка безногих муравьев, и между ними и Бандитами почти не остаётся места. Бишопы снова предпринимают попытку что-то им донести, но их возгласы тонут во всеобщей какофонии. Тайлер смотрит на Джоша — у него снежинки на ресницах, и отросшие мокрые кудри выбиваются из-под шапки и липнут ко лбу, и это самое красивое, что Тайлер видел в своей недолгой и не очень счастливой жизни. Тайлер берёт Джоша за свободную тёплую руку и набирает в лёгкие воздуха. И орёт, что есть мочи. — Эвакуация! Быстро! За мной! Он не знает, почему Демовцы слушают его — это он тут виновник торжества, но, похоже, они обладают тенденцией слушаться того, кто приказал поубедительнее. Тайлер предпочитает не думать об этом слишком много. Вместо этого он разворачивается и бежит. За ним бегут и Демовцы, и Бандиты, и Бишопы; это просто смешно. Но он неуловим и быстр, как никогда, и у него не сбивается дыхание, и он готов выжигать взглядом бетон. Замирая на развилке, он остервенело размахивает руками. — Третий Округ — напротив! — кричит он, — Седьмой — за моей спиной! Первый — туда! Четвёртый — за ним! Быстрее! Бандиты разбегаются по разные стороны, и Демовцы — вот умора-то — следуют за ними, потому что так сказал Тайлер. Группа из тоннеля остаётся у Бишопов и уводит их куда-то вбок. Люди проносятся мимо него, как будто бегут ради своей жизни. Тайлер чувствует себя на вершине мира, выше солнца и луны, и порывается вперёд колонны своего Первого Округа, оказываясь в её главе. Он распахивает дверь и запускает людей в жилой блок, отсчитывая секунды и кусая губы. Он знает каждого из своих соседей — здесь есть и церковные служащие, и учителя, и врачи, и уборщики территории, и теперь в них есть жизнь, и лица у них покрываются румянцем и потом. — Мы сбегаем, — объявляет Тайлер перепуганной толпе, запирая дверь, — сейчас мы спустимся в тоннели, и я выведу вас из города. Он специально не даёт им никакого выбора — людям, привыкшим делать, что им говорят, проще просто сказать, что произойдёт, и объясняться позже. Тем не менее, Тайлер не намерен оставлять тут ни одного из них — в данную секунду он любит их, как родную кровь, и у него болит сердце за тот шанс, который они могут упустить. Что забавно, так это то, что они всё равно продолжают бояться: в данную секунду не кары Бишопов и не нарушить правила, а его. Иногда страх — это хорошо, думает Тайлер. Надо только направить его в правильное русло. Тайлер взлетает на лестничный пролёт и оборачивается к перепуганным жителям. — У вас один шанс, — пронзительно декламирует он, вскидывая факел, — сейчас или никогда. — И добавляет тише: — Поверьте, если вам не понравится, вы всегда сможете вернуться. Но свобода — свобода не сравнима ни с чем. Не позволяйте им лишить себя даже права выбора. Спускаясь в подвал, он видит, что за ним идут не все — часть замирает, как парализованные, и Тайлеру хочется со всей силы надавать им по голове. — Вы все умрёте тут, — вскидывается он, почти срывая связки, — Умрёте, так и не увидев, что мир не кончается на Деме! У него на глазах выступают слёзы, и он смотрит им в лица отчаянно и зло — Демовцы прячут глаза, и Тайлер отворачивается, не имея возможности больше тратить время. — У вас есть ещё минут пятнадцать, если решите догнать, — цедит он в темноту подвала и снова срывается с места. Он ведёт свою группу через тоннели, которые изучил вдоль и поперёк — Марк гонял его по своим картам, пока Тайлер не научился с закрытыми глазами показывать на нужную точку. Они устремляются по кругу, к Третьему Округу, и довольно скоро впереди начинают маячить спины другой группы. Через несколько минут их догоняют сзади, и они замыкают полукольцо прямо под городом — где-то по верху носится группа из тоннеля, отвлекая Бишопов, и мир сливается в бесконечный топот, дыхание и шелест одежды. — В центре Демы — морг! — задорно заявляет Тайлер прямо на бегу, — Бишопы продлевают себе жизнь с помощью мёртвых тел! И вы все бы там однажды оказались, — смеётся он, и никто не смеётся с ним. Они сворачивают к жилому блоку Третьего Округа, когда в тоннелях гаснет свет — Дема не так глупа, но и Бандиты тоже. Их процессия длиной в несколько сотен метров замирает разом, чуть не посбивав друг друга с ног, и спереди начинают передавать факелы — Тайлер поджигает их и судорожно передаёт каждому четвёртому. Это тратит несколько минут их времени, но потом они продолжают двигаться. — За мной! — кричит Тайлер, чтобы жители не потеряли ориентацию в темноте, — Ещё немного! Они выныривают на поверхность, не сильно разошедшись с таймингом; в лёгкие врывается ледяной воздух, и Тайлер чуть ли не задыхается — впереди маячит тоннель в Тренч, и он чист. У них остаётся один-единственный последний рывок. Тайлер ищет глазами Джоша, и толпа начинает выплывать в тоннель нестройным потоком. Джош подбегает к нему сам, и он… О, он воодушевлён. Ну и кто тут не романтической герой, думает Тайлер, широко улыбаясь. — Быстрее! — орёт Джош, оборачиваясь к тоннелю, — у нас время уходит! — Всё получилось, — выдыхает Тайлер, сжимая факел в подрагивающей руке. — Ещё нет, — качает головой Джош, но и он не может сдержать улыбки, — дождёмся первой группы и замкнём колонну — тогда получится. — Есть ещё достаточно времени, на самом-то деле, — закатывает глаза Тайлер, не переставая улыбаться. — Выдыхай. — Быстрее! — кричат за его спиной, и они с Джошем оборачиваются синхронно. Первая группа остервенело перебирает ногами метров за сто от них, и за ними маячат охранники. По бокам от Тайлера словно бы материализуются Бишопы, и они не бегут, с ужасом понимает он — они скачут на чёртовых лошадях. — Они сейчас перекроют тоннель! — раздаётся из толпы бегущих, и у Тайлера падает сердце. — Чёрт, — выдыхает Джош. — Чёрт, чёрт, чёрт. Тайлер смотрит на него, как в замедленной съемке — Джош бегает глазами туда-сюда, и у него на лице замирает печать отчаяния. — Мы не выведем всех, — постанавливает Джош, и у Тайлера подкашиваются ноги. — Нет, нет, нет, в смысле, как это? — сипит Тайлер, и у него начинают дрожать руки. — Надо просто… Надо просто ускориться, да. Ну быстрее, пожалуйста! — кричит он, и у него ломается голос. Бишопы приближаются к ним, и первая группа — тоже, и люди сзади убывают гораздо медленнее, чем нужно, и Тайлер мечтает остановить время, и он падает с неба и плашмя разбивается об бетон. — Нет, — отрезает Джош, не смотря на него, — это нереально. Не уводим Четвёртый и Восьмой. Надо отрезать их от остальных и дать дорогу первой группе, — решительно говорит он и порывается к толпе. — Джош, нет! — вскрикивает Тайлер и остервенело хватает его за руку, останавливая. У него в глазах встают слёзы, и он не находится со словами. — Тайлер, да, — говорит Джош. — Иначе мы отсюда не уйдём. Джош вырывает руку, но Тайлер оббегает его и хватает за плечи, заглядывая в лицо. — Они не могут тут остаться. Иначе это всё — это всё — абсолютно зря. Ты понимаешь? — Да послушай же ты меня хоть один чёртов раз! — вскрикивает Джош ему в лицо и тоже хватается за его плечи, ощутимо встряхивая. — Ты не понимаешь! Ты вообще ничего не понимаешь! — А ты понимаешь, Джош? — изламывает брови Тайлер, — Понимаешь, что у них не будет другого шанса? — У всех, — мотает головой Джош, — не будет ни единого шанса, если мы отсюда не выберемся! Они как-то тут жили и будут жить дальше, в конце-то концов! — Нельзя давать людям надежду и потом тут же её растаптывать, — цедит Тайлер. — Ты можешь идти. Но я останусь тут, пока каждый не уйдёт впереди меня. Потому что это то, за что я борюсь. Видимо, ты борешься за что-то другое. — Твою мать, Тайлер! — рычит Джош, но договорить он не успевает. Тайлера прижимает к земле с силой бетонной плиты, и он очень медленно поворачивает голову. Перед ним возникает Нико, и он так сильно воздействует на него, что от него ощутимо исходят волны холодной тёмной энергии — у Тайлера начинают трястись кости и мышцы, и он цепляется за Джоша, чтобы не свалиться на землю; факел выпадает из ослабевших пальцев и гаснет в сугробе. Бишопы останавливаются позади Нико и замирают, склонив головы и сложив руки перед собой. Тайлер не знает, вошли ли они в какую-то синергию или просто ждут приказа, но готов поклясться, что ему никогда ещё не было так плохо. Он же не подконтролен, думает Тайлер, на нём же больше не работает ни краска, ни подавление воли…. Почему? Почему? Почему? — Иди, — сипит Тайлер, — по крайней мере, я выигрываю нам время, — он так сильно сопротивляется Нико, просто проговаривая пару фраз, что заходится крупной дрожью, и из носа у него течёт кровь, капая на снег. — Какое, блять, время ты нам выигрываешь? — сломанно восклицает Джош, — Ну почему ты… Почему ты никогда меня не слушаешь, твою же мать! — Сматывайся отсюда, Джош, — бормочет Тайлер, не отрывая взгляда от Нико, и кровь стекает ему в рот, а в ушах звенит. — Ну всё, хватит уже твоих чёртовых жертв, — непреклонно отвечает Джош и пытается заглянуть ему в лицо. — Давай, Тайлер, двигайся. Сопротивляйся, в конце-то концов! Ну что за ебаный город! Тайлер очень хочет, очень, но у него уходят какие-то нечеловеческие усилия просто на то, чтобы управлять своими голосовыми связками, так что он понимает удивительно чётко. Для него — это всё. Конец. Джош не двигается с места, дурак, дурак, дурак, и по правую руку от Нико возникает Сакарвер — его Бишоп. Тайлеру хочется взвыть в голос — зачем ты остаёшься со мной — и у Джоша замирает дыхание. Больше с ним ничего не происходит. Сакарвер не так силён, и сознание Джоша гораздо более свободное, и у него есть все шансы уйти в эту секунду. — Джош! Все зашли! Уходим! — кричат сзади, и Тайлер вымученно улыбается. Может, дело в том, что он действительно спас всех, или в том, что его никто не зовёт, или в том, что невыносимая боль скручивает его внутренние органы, но в этот момент Тайлер сдаётся и оседает коленями на снег. Кровь заливает ему рубашку. Сакарвер что-то говорит Нико — у Тайлера не остаётся сил разобрать, и он перестаёт думать о своей дальнейшей судьбе и старается перестать думать о Джоше — он сделал свой выбор, даже если он самый, самый тупой на свете и абсолютно не стоит того. — Пусть уходят, всё равно привезут новых, — спокойно, будто в солнечный субботний день за чашечкой чая, отвечает Нико, — останутся только самые преданные, — он переводит взгляд на Тайлера. Джош тормошит его за плечо, но это как будто остаётся где-то за пределами его тела. — И вы. — Что? — шепчет Тайлер онемевшими губами. — Ну как же, — склоняет голову Нико. — Показать достойный пример становления на путь истинный. Или показательную казнь. Зависит от того, что ты выберешь. — Пошёл к чёрту, — хрипло выплёвывает Тайлер. — Так, ну ладно, — умиротворённо произносит Нико, — Мне это надоело. В следующую секунду Тайлера прошибает оглушительной болью через весь позвоночник, и он заваливается спиной в снег. Последнее, что он видит, это закрывающаяся дверь тоннеля. Потом Тайлер теряет сознание.

***

Тайлер приходит в себя — что не совсем правда, потому что приходит он не в себя, а в какую-то безвольную, выжатую свою версию, — закованный в наручники за спиной и прикованный к стене, и вот это, конечно, уже совсем не смешно. Он оглядывается одним приоткрытым глазом, и свет как будто выжигает ему роговицу; в уголках глаз собираются слёзы, и, только оглядев мутную камеру на предмет отсутствия людей, Тайлер позволяет себе протяжно и вымученно застонать. Потом он слышит всего один короткий выдох по правую руку — поворачивая гудящую голову, через вырубленное окно в стене, закрытое железными прутьями, он видит Джоша. Джош не прикован, и на первый взгляд с ним всё нормально — ни крови на лице, ни краски; всё, что в Джоше меняется — это взгляд. Он смотрит на Тайлера испуганно и жалостливо. Тайлер даже не может понять, каким выражением лица отвечает ему из-под полуприкрытых глаз. — Только давай без обвинений и всего такого, — тянет Тайлер, роняя голову обратно на плитку, и он прекрасно знает, что это он виноват, он виноват, он виноват, — я не удивлён. Для меня всё и должно было так закончиться. Но не для тебя. — Ну, мы теперь в одной лодке, — спокойно отвечает Джош и вскидывает ладони. Костяшки у него сбиты в кровь, — Решётка титановая, а дверь, похоже, бронированная. Без ключа не выйти. — О, — тянет Тайлер, — это просто отлично. — Тайлер? — хмурит брови Джош, двигаясь ближе к решётке. — Это точно ты? — Ну конечно, это я, — качает головой Тайлер, — Просто теперь-то меня точно убьют. Что толку тратить силы на сопротивление тому, чему бесполезно сопротивляться? — Не бесполезно, конечно, — не соглашается Джош, весь из себя такой спокойный и рассудительный, но Тайлер слышит. Его голос ходит ходуном. — Сбежать можно откуда угодно. Может, они за нами вернутся, и тогда… — Нет, нельзя, — кривится Тайлер. — Ты не знаешь. Джош скрещивает руки на груди. — И что, будем просто сидеть? Ничего не попробуем? — Я, вроде как, прикован к стене. Но ты можешь пробовать. Если вдруг получится отпереть двери, обязательно сообщи. Джош обиженно выдыхает, и Тайлер честно не знает, почему ведёт себя так — но он знает, что если хоть на толику продемонстрирует, насколько ему страшно, Джош в соседней камере сойдёт с ума. — Я думаю, они тебя отпустят, — говорит он после нескольких минут молчания, — ты им ни к чему. Ты их даже не предавал. Чуть подержат и отпустят. — Я тебя тут не оставлю, — отвечает Джош. — Тебя били по голове? — закатывает глаза Тайлер. — Если тебя отпустят, твоего следа тут больше не будет. Можете потом организовать спасательную операцию в мою честь. Правда, вряд ли успеете. Где-то в глубине коридора капает вода. Тайлер незаинтересованно слушает, как капли ударяются об пол, и считает разы где-то до сотни; потом ему надоедает. Руки за спиной затекают, веки тяжелеют, и он закрывает глаза. Замок проворачиваются, и железная дверь в камеру открывается медленно и со скрипом. Тайлер вжимается лопатками в стену, когда заходит Нико. Тот сокращает дистанцию между ними почти мгновенно и делает то, чего Тайлер никак не ожидает — отвешивает ему пощёчину. Это настолько неожиданно, что Тайлер аж вскрикивает — не от боли, а от удивления; физическое насилие со стороны Бишопа — это что-то новое. Нико ощутимо тянет его за волосы и разворачивает его лицо на себя. Тайлер смотрит в его лицо безразлично и стреляет глазами в сторону Джоша — тот смотрит так, будто ему оторвали голову, и Тайлер очень хочет попросить его отвернуться; он не должен этого видеть, он не должен смотреть на уязвимого Тайлера, и тем более он не должен за него бояться. — В тебе есть огромный потенциал, — говорит Нико, натягивая пряди сильнее, — но ты запутался, и твоё сознание заполонили ложные идеалы. Мы над этим поработаем, и всё будет в порядке, — он треплет его по волосам, и Тайлер вжимает голову в плечи, — мне лишь нужно сделать тебя немного более податливым. — Вперёд, — заявляет Тайлер исподлобья, — только отпустите его. — Его? — вскидывает брови Нико, кивая на Джоша. — Мы же с тобой теперь честны друг с другом, правда, Тайлер? Он всего лишь рычаг давления на тебя. Джошу не очень нравится озвученное, и Тайлер задерживает дыхание. — Просто убей меня, — говорит он, мотая головой, — просто убей, отпусти его, и дело с концом. — Убить? Зачем? — Нико выглядит взаправду удивлённым, — Я не могу и не хочу тебя убивать. Но, конечно, ты можешь сделать это сам — тогда тебя запомнят, как Славно Ушедшего, ты очистишься, и всё закончится быстро и удовлетворит обе стороны. Джош через решётку прикрывает глаза. — Но есть проблема, — продолжает Нико, убирая от него руку, — ты хочешь умереть, Тайлер? Тайлер равнодушно молчит, уставившись на стык плитки. — Отвечай, — понижает тон Нико, поднимая голову Тайлера за подбородок — по шее мажет чёрный, — ты хочешь умереть? — Нет, — капитулирует Тайлер дрогнувшим голосом. — Нет, — кивает Нико. — Именно поэтому ты поможешь мне и получишь жизнь взамен. Но всему своё время, и у нас оно есть. В твоих интересах верить мне и слушать то, что я говорю. Ты понимаешь? — Понимаю, — кивает Тайлер. — Хорошо, — говорит Нико. — Не надо мне сопротивляться. Он обхватывает ладонями голову Тайлера и заглядывает ему в глаза — Тайлеру некуда деться, и он зажмуривается. В черепе начинает гудеть, и от рук Нико расходятся волны боли, ударяясь об череп и возвращаясь назад, множась и усиливаясь. Тайлер сжимает зубы и тяжело, часто дышит — Нико не отпускает его ни через пять, ни через десять секунд. Из носа опять течёт кровь; Тайлера начинает трясти в истерическом припадке, и он бешено мотает головой, силясь сбросить с себя чужие ладони. Но, даже когда Нико отпускает его, ничего не прекращается — у Тайлера мигрень, и это страшно. — Боль не прекратится, — говорит Нико, — Она поможет тебе. Он расстёгивает наручники, и Тайлер освобождает занемевшие конечности. Дверь закрывается, и этот звук ударяет по ушам, словно взрыв в трёх метрах. Джош бросается к прутьям, обхватывая их ладонями, и спрашивает наивное и никак не подходящее для их ситуации: — Ты в порядке? — Нет, — улыбается Тайлер, вращая кистями перед собой, — мне пиздец. Но знаешь что? В конечном итоге, — он задушенно смеётся, и кровь стекает ему на зубы, — остаёмся только мы с тобой. Разве это не всё, что важно? — Нет, — отвечает Джош, и это уже начинает раздражать, — Важно, чтобы ты не тронулся умом. Глубоко дыши и попробуй отвлечься. Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь? — Подумай о себе, — устало отвечает Тайлер, запрокидывая глаза к потолку. — Если ты рычаг, то нужно сделать так, чтобы они не видели резона манипулировать мной через тебя. Тебе не понравится, если с тобой начнут вытворять то же самое. Лучше злись на меня, игнорируй, презрительно смотри из своего угла, — перечисляет он, качая головой, — но только не сочувствуй. На самом деле, у Тайлера не остаётся ничего, кроме разговоров с Джошем, и это он выясняет довольно быстро. В тишине он начинает по-настоящему сходить с ума, и это ужасает до спазмов в солнечном сплетении: ему начинают чудиться вещи. По камере ездит горящая машина. Его клюёт в висок стервятник с жёлтыми глазами. В углу напротив сидит он же, но у него кровавые глаза и угольные руки и шея. Вокруг него скалы, вокруг него прутья клетки, вокруг него кружат птицы, вокруг него падает снег, и льёт дождь, и палит солнце, и вокруг него — ничего. Тайлер забивается в угол и прячет голову в согнутых руках. В ушах у него стучит собственный пульс, и ему кажется, что голова у него раскалилась и сейчас расплавит кафель. Он пытается концентрироваться на дыхании, но сбивается на третьем вдохе. Он вообще не понимает, сколько прошло времени — минуты, часы или дни; неоновые лампы никогда не гаснут, Нико не приходит, Джош молчит, и вокруг него зажигаются и гаснут факелы, льётся кровь и стелется туман. — Мне раньше снился сон, — говорит Тайлер, лёжа на спине и пялясь в потолок, — каждую ночь, сколько я себя помнил. Я ездил в машине, на заднем сидении, и у водителя не было лица. Мы просто ездили по кругу. — А потом? — спрашивает Джош. — А потом появился ты. И мне приснилось, что ты играешь на барабанах, прямо посреди дороги, и машина начинает разрушаться, и она загорается. — Звучит… красиво, — говорит Джош. — Я думал, это что-то значит, — усмехается Тайлер. — Думал, я сломал цикл, потому что появился ты. — Ну, ты ведь и правда… сломал, — отвечает Джош. — Такого тут ещё не было. — А потом меня вернули, и всё началось сначала, — ровно выдыхает Тайлер, и потолок не отвечает ему ничем. Джош тоже не отвечает. — Знаешь, чем сильнее я пытаюсь сбежать, тем ближе подбираюсь к центру, — говорит Тайлер. — Я просто не понимаю. Правда не понимаю, сколько бы не думал. Почему именно я? — Мне постоянно снятся сны. Разные. Хочешь, расскажу? — отвечает Джош, и Тайлер прикрывает глаза. Джош рассказывает ему о мирах, которые Тайлер даже не мог себе представить, и камера превращается в корабль, качающийся на бушующих волнах, и Джош крутит штурвал, и Тайлер смеётся, и волны брызжут ему на лицо. Ещё они летят в далёкий космос, и Тайлер трогает звёзды, и они растворяются в нём, и Джош соткан из звёзд, и в груди у него — солнце. Они пересекают гигантскую пустыню, и их настигает песчаная буря, и Тайлер с Джошем валятся в песок и склоняют головы под потоками ветра. Тайлер узнаёт, что они умеют летать, и печь большие-большие торты, и ездить на лошадях, и разводить рыб, и сны Джоша не кончаются часами. Потом приходит Нико. Он ничего не говорит и прикасается к Тайлеру. Боль проходит в ту же секунду, и на Тайлера накатывает облегчение, сравнимое разве что с глотком воды в пустыне или доступом к кислороду в открытом космосе — Тайлер не знает, но Джош так об этом рассказывал. — Сколько времени прошло? — говорит Тайлер в спину Нико. — Это неважно, — отвечает он. — И что дальше? Даже ничего у меня не спросишь? Нико едва качает головой и уходит. Тайлер переглядывается с Джошем — но у него не находится никаких версий, как объяснить происходящее, и они возвращаются к разговорам. Камера становится не такой уж и плохим местом для пребывания; без боли в черепе её спокойствие и тишина даже умиротворяют, и Тайлера пугает, как быстро он привыкает к чему угодно, что с ним происходит. Он позволяет себе поспать — по другую сторону решётки на него смотрит Джош, засыпая, и в эту секунду Тайлеру если не хорошо, то, по крайней мере, спокойно. В первый раз за вечность им приносят еду — «а что ты хотел», говорит охранник, «кто, по-твоему, будет её готовить, если большинство из-за тебя сбежали из города?», но Тайлер не в настроении для споров, и он ест это пресное, безвкусное нечто без лишних возражений. — Я бы сейчас заточил картошки на костре, — говорит Тайлер, пережёвывая, — или, может, какую-нибудь свежепойманную птицу. Джош смеётся. — Спорим, ты бы в жизни не поймал птицу, для начала? — Твои ребята меня учили, — обиженно фыркает Тайлер и тоже смеётся. — Но я бы, конечно, предоставил это тебе. Я бы потом её приготовил. — Ну хорошо, — качает головой Джош. — Я думаю, тут все такие злые, потому что такого не ели. Тайлер кивает, и они заканчивают свой приём пищи в тишине. — Джош, — говорит Тайлер, придвигаясь ближе к решётке. Джош обеспокоенно поднимает на него голову. — Я думаю, я влюблён в тебя. — Из-за птицы? — вскидывает брови Джош. — Да, так классно ты бы её поймал. Но вообще, конечно, не из-за этого. Из-за всего. Просто так. — Я в тебя тоже, — пожимает плечами Джош. — С того самого дня, как ты ушёл с Собрания, наверное. Тайлер широко улыбается. — Я рад, — говорит он, — что мы с тобой на этом сошлись. Потом приходит Нико, и отдохнувшего Тайлера снова спускает с небес на землю приступом мигрени. Наверное, ситуацию делает хуже то, что он этого не ждал — но теперь становится понятно, что происходит. Он снова погружается в галлюцинации, и тот, другой Тайлер из угла начинает с ним разговаривать. Тайлер его не слушает, но ему никуда от него не деться, и он вдруг становится Нико, он вдруг замурован в стене, он вдруг тонет в вязкой чёрной краске, и она заполняет его глаза, рот и лёгкие, пока он не начинает задыхаться. — Тайлер, — говорит кто-то, и Тайлер цепляется за голос, как за соломинку. — Тайлер, поговори со мной. Он разлепляет глаза, и из-за решётки на него смотрит Джош — да, точно, Джош, он никуда отсюда не девался. — Джош, — говорит Тайлер, припадая лбом к ледяной решётке. — А ты точно не моя галлюцинация? — Я? Точно, — говорит Джош и зарывается ладонью в его волосы. — Я правда имел в виду то, что сказал, — говорит Тайлер. — Обидно, если тебя тут на самом деле нет. — Это я, — просто говорит Джош, и Тайлер ему почему-то верит. — Помнишь, ты дал мне лезвие? Я вырезал у себя на бедре твоё имя. Так сильно боялся тебя забыть. Думаешь, это глупо? — Это… отчаянно. В твоём духе. — Как ты думаешь, — продолжает Тайлер. — Мы бы могли отсюда сбежать? Совсем? — Я тебе уже говорил, что да, — отвечает Джош. — Но ты мне не верил. — Да нет, — трясёт головой Тайлер. — Совсем сбежать. Есть ли что-то за пределами Тренча, как думаешь? — Если мне такое снилось, то вполне возможно, что есть, — говорит Джош, обхватывая его руку. — Мы отсюда обязательно выберемся и посмотрим вместе. Да? — Да, — кивает Тайлер и сползает на пол. Он не слишком в это верит. Нико приходит и уходит, приходит и уходит, каждый раз в разные временные периоды, и Тайлер либо подвергается его блестяще продуманным, сводящим с ума пыткам, либо спит, когда ему выпадает возможность сделать это без стучащего по вискам молота. Он не понимает, сколько проходит времени и теряет какую-либо связь с реальностью — всё, что постоянно, это Джош, и Джош становится его единственным маяком — снова. — Может, мне просто стоит убить себя, — сокрушённо бормочет Тайлер в очередном приступе головной боли. — Тогда это всё закончится. — Нет, — качает головой Джош. — Я говорил тебе про самый крайний случай. Сейчас не он — мы тут вдвоём. И всё продолжается. — Восток наверху, — напевает Тайлер Джошу, когда Нико приходит в бесчисленный раз, — я бесстрашен, когда… Нико смотрит на него без единой эмоции на лице, и Тайлер начинает хрипло, задушенно хохотать, разъезжаясь ладонями по плитке. Нико поднимает его за плечи, и Тайлер смеётся, смеётся, смеётся, и Нико опять кладёт ему руки на виски. — Хватит, — вдруг говорит Джош, и Нико удивлённо оборачивается на него, а Тайлер аж перестаёт хохотать, как умалишённый, — он больше не вынесет. Пусть придёт Сакарвер и хотя бы, ну, для галочки, или как это у вас тут работает, сделает что-нибудь со мной. — Интересная мысль, — кивает Нико, — правда, абсолютно бесполезная. Сакарвер больше не может на тебя воздействовать, потому что ты в него больше не веришь. С тобой, — он обращается к Тайлеру, — случай совсе-е-ем другой. Ты же веришь в меня, Тайлер, правда? Ты же веришь, что ты обречён, всеми брошен, и что душа у тебя тяжёлая и грязная, и что я — единственный, кто может тебя понять. Смотри, как забавно — а Джошуа верит в тебя. Тайлер смотрит на него растерянно и часто-часто моргает. — Ещё тебе нравится контроль, — продолжает Нико, — ты убедителен, и тебе верят. Поверь, я видел тебя на площади в тот день — это природный талант, не иначе. Хотелось бы мне верить, что и моя заслуга в этом есть, — вздыхает он, — потому что у нас с тобой особая связь, даже если ты её отрицаешь. Ты знаешь наш город, ты умеешь управлять чужим сознанием, ты провёл много времени, обучаясь лично у меня, и ты прекрасно видишь, что могут сделать с человеком неправильные убеждения. Словом, ты — идеальный кандидат. — Идеальный кандидат для чего? — вымученно отвечает Тайлер, проезжаясь затылком по стене. — Скажи, — отвечает Нико, — какой из Бишопов считается самым добродушным и прощающим? — Кеонс, — вздыхает Тайлер. — Кеонс, — кивает Нико. — Все Бишопы недостаточно хорошо работали, раз их граждане допустили даже мысль о побеге. Даже я. Но Кеонс слишком слаб и бесхребетен. Я хочу, чтобы ты заменил его. Тайлер перестаёт дышать. — В смысле? — бормочет он пересохшим ртом. — Не беспокойся — тебе не будет сложно на такой должности. В конце концов, тебе нравится лидерство, Тайлер. Нет никакой разницы, поднимать восстания или не давать им случиться. Это всего лишь две стороны одной медали. — Это безумие, — говорит Тайлер. — Конечно, я не согласен. Нико с безразличным лицом кладёт два пальца на заднюю сторону его шеи, туда, где выступает позвоночник — Тайлеру в нервы словно заливают раскалённого железа, и он запрокидывает подбородок к потолку, пытаясь ухватить воздуха дрожащими губами. — Ладно, — еле слышно выдыхает он, — ладно, что надо будет делать? — Мне не нравится, что ты прислушиваешься ко мне, только если я причиняю тебе боль, — сетует Нико, сбавляя нажим — острая боль отпускает, но тело продолжает предупреждающе ломить, — Но я вынужден этим пользоваться, потому что иначе ты становишься упрямым глупцом. — Если я упрямый глупец, зачем менять Кеонса на меня? — цедит Тайлер сквозь сжатые зубы. — Как я уже говорил, тебя всего лишь нужно направить в правильное русло, и это даст хорошие результаты. Конечно, у тебя есть недостатки, — он вдруг поворачивается к Джошу. — Вы, Бандиты, сильные ребята. В каком-то смысле. Ты не такой, как они, Тайлер, и никогда не был, и никогда не будешь. Ты уязвимый. Тебе нужна моя защита, и я тебе её дам. У Тайлера в глазах против его воли встают слёзы, и он обескураженно выдыхает. — Защита от чего? Нико опечаленно улыбается. — От твоих мыслей, конечно. Тайлер не понимает, что ему ответить. — Впрочем, вряд ли у тебя останется на них время, когда ты возьмёшься за Девятый Округ. — И что, — опускает взгляд Тайлер, — я получу взамен? — Если места подле меня тебе недостаточно, то могу пообещать, что не буду возвращать никого из беглецов, только если они не придут сами, — ровно говорит Нико. — А другой вариант? — шепчет Тайлер. — А другого варианта нет, — качает головой Нико. — В противном случае ты рано или поздно совершишь акт Виализма и станешь моим новым сосудом — поверь, обязательно совершишь. Я тебя направлю. — Я не хочу, — сокрушённо мотает головой Тайлер, и в горле у него застревает ужас. — Мне жаль, что ты пока не понимаешь, — говорит Нико и оглаживает его по голове, — но ты должен отдавать себе отчёт в том, что каждая твоя реакция известна мне заранее, и я знаю, как с ней работать. Пальцы возвращаются к позвоночнику. У Тайлера внутри всё сжимается. Он думает о Тренче, о том, что за стенами, и о том, что он больше никогда, никогда, никогда этого не увидит, и останется навсегда заперт в этом гигантском бетонном гробу — так или иначе. Тайлер не хочет запирать в нём других, но ещё Тайлер отчаянно не хочет умирать, не сейчас и не так. — Это буду всё ещё я? — спрашивает он. — Ну, когда я стану одним из вас? Со мной останется моё сознание? Воспоминания? — Это будешь ты, конечно, — говорит Нико, и Тайлер не знает, может ли ему верить, но выбора у него не остаётся, — но над твоими воспоминаниями нам придётся поработать. — Поработать? — выдавливает Тайлер. — Ну, не могу же я допустить повторения истории, — разводит руками Нико. — Моя сила не ограничивается одной только краской, Тайлер. Жаль, что ты этого ещё не понял. — Так и что? Что мне нужно будет сделать? — бесцветным голосом спрашивает Тайлер. — Подписать бумаги, переехать в свою башню, пройти небольшой ритуал инициации, надеть плащ, — перечисляет Нико и приставляет рукав к щеке Тайлера. — Красный тебе к лицу. И, конечно, разобраться с Джошуа. — Разобраться? — Тайлер бледнеет. — В каком смысле? Вы его не отпустите? — Нет, конечно, — вскидывает брови Нико. — Не после того, что он видел и слышал — мне жаль, но это представляет угрозу безопасности города, и тебе пора начать об этом думать. Джошуа перейдёт в твой Округ, но, боюсь, не добровольно. Придётся взять его под контроль. — Краска? — резко выдыхает Тайлер, не чувствуя своего лица. — Да, — кивает Нико и поворачивается к Джошу, — это быстро, тебе не о чем беспокоиться. Потом Тайлер сможет сделать тебя приближенным, если захочет, и… — А в случае, — сглатывает Тайлер, и у него ломается голос, — в случае… второго варианта? Вы его отпустите? Нико медленно мотает головой. — Как я уже говорил, это невозможно. Выбирай первый вариант, Тайлер, и для вас обоих всё кончится хорошо. В контроле нет ничего сложного — мы просто начнём с того, кого ты любишь. Ведь контроль — это любовь, разве нет? — Нет, — сжимает челюсть Тайлер, — нет, нет, нет, это всё какой-то бред… — Ну, тогда по нашей новой традиции, — говорит Нико, опуская пальцы ему на шею, и Тайлера скручивает судорогой. — Пожалуйста, — шепчет Тайлер и падает на колени, и слёзы вырываются из глаз и катятся у него по щекам, — пожалуйста, отпусти его. Я сделаю что угодно, стану кем угодно, я умру, если нужно, но он вообще не должен тут быть. Тайлер опускает взгляд на своё левое плечо — выше локтя проходит заживший побелевший разрез, но цифры, уродливые и искривлённые, остаются там. Они никогда не исчезали. — Я принадлежу Деме, это правда, — хрипит Тайлер, — Он — нет. — Условия остаются теми же, — холодно отвечает Нико, — я приду за твоим решением утром. Ты не заметишь, как быстро оно настанет. Железная дверь с грохотом ударяется об стену, и Тайлер, оставаясь на полу один, боится даже взглянуть на Джоша. — А теперь, — спрашивает он, едва шевеля губами, — теперь это крайний случай? — Я не знаю, — говорит Джош пустым голосом, — Но мы выйдем отсюда только мёртвыми.

***

Это хорошо, что Тайлера не обыскивали, прежде чем сюда засунуть — лезвие в его нагрудном кармане становится единственным решением. Тайлер достаёт его уверенным движением; оно холодное и тускло блестит в этом безжизненном свете, но всё ещё острое — Тайлер проверяет пальцем края. — Ну, поехали, — говорит он Джошу, вытягивая руку перед собой; он сделал всё, что мог, и отсрачивать этот момент больше нет смысла. Он режет коротко и быстро, и рука заходится пульсирующей болью; Тайлер старается контролировать своё дыхание, но перед глазами начинают плясать белые точки. — Только не отключайся, — просит Джош, прилипая лицом к решётке; у Тайлера мало времени, и он концентрируется на крови — она бежит тонкими ручейками, и с левой рукой оказывается достаточно. Он перебрасывает лезвие в неё, и вот это уже, конечно, сложнее — пальцы не слушаются, и Тайлер отчаянно полосует себе руки, оседая на пол, и кровь заливает запястья и ладони. Потом он всовывает лезвие в пальцы Джошу и кивает ему. — Давай, — говорит он, — только аккуратно. Крови должно быть много. Со стороны это выглядит ещё более жутко, чем ощущается, и Тайлер отворачивается, фокусируясь на лампах — только бы не потерять сознание. Он шевелит руками на пробу — боль прошивает от кончиков пальцев до локтя; это ничего, успокаивает себя Тайлер, скоро всё закончится. Джош, покрытый кровью — это не, что он хотел бы видеть; но он заканчивает, и Тайлер, протягивая руку через решётку, переплетает их окровавленные пальцы напоследок. — Давай на пол, — говорит он, нежно и решительно оглядывая его лицо, — ладонями вниз. Тайлер ложится, и сердце у него разгоняется до космической скорости — это хорошо, потому что вытечет больше крови, но плохо, потому что помешает ему сконцентрироваться. — Всё, — шепчет в потолок Тайлер, — теперь молчи и жди. Когда будет нужно, ты отключишься. Ничего не происходит с полчаса или около того — у Тайлера не очень хорошо получается определять время изнутри этой камеры, а в таком состоянии — и подавно, но он ни на секунду не перестаёт дышать и слушать. Когда в коридоре еле слышным эхом раздаются шаги, он закрывает глаза и концентрируется изо всех сил. И проваливается в темноту. — Всё нормально, — мысленно говорит он в неё, и надеется, что Джош его слышит, что он не перестарался и не потерял сознание раньше времени, — Нико пришёл. Он не будет нас проверять — он хочет меня, как сосуд, а мы оба валяемся в крови и без сознания. Удобно, что на пальцах так много сосудов — иначе я понятия не имею, откуда бы мы взяли столько крови. Главное — не открывать глаза. Пол пропадает из-под Тайлера и через пару секунд пустоты меняется на другую опору — под коленями и лопатками. — Я ничего не слышу и не вижу, только чувствую, — говорит Тайлер. — Поэтому прости, но я не смогу с тобой разговаривать. Мне нужно понять, когда мы окажемся снаружи. Он использует силу захвата второй раз за пару часов, и это конкретно рискует не сработать, как нужно. Тайлер не знает, сколько времени им придётся провести в таком состоянии; голову обдаёт холодом, и он чувствует, что температура изменилась. Даже местный промёрзший насквозь воздух кажется ласковым поцелуем в лоб, льдом, приложенным к синяку, пробуждением от кошмара. Не имея даже примерного представления о том, сколько времени они провели под землёй, Тайлер напоминает себе: не дышать слишком глубоко. Не моргать. Контролировать пульс. Может быть, Джош тоже это слышит. Тайлер начинает считать минуты, но ни через пять, ни через десять, ни через пятнадцать ничего не меняется — холод пробирается под изношенную рубашку и сводит мышцы. — Не бойся, — мысленно говорит он Джошу, — я всё ещё тут. Нас везут не в Церковь. Нас везут к неоновым надгробиям. Тайлеру хочется сжаться в атом и начать орать матом от того, что всё снова, и снова, и снова идёт не так, как он запланировал — но… — Ладно, — мысленно говорит он, — ладно, всё нормально, это даже лучше. И счёт продолжается. — Я не знаю, смотрит ли кто-то на нас, — мысленно говорит Тайлер, — может, случайные граждане по краям дороги собрались и наблюдают, как мёртвых предателей города везут упокоить, как Славно Ушедших, а может, все заперлись у себя дома и лишний раз боятся выглянуть в окно. Но мы с тобой уже минут сорок валяемся без сознания — это просто опасно для жизни. Это заставляет его всерьёз беспокоиться. — Ладно, — говорит он, — Сейчас я закончу захват. Не издавай звуков. Не двигайся. Приходи в себя. Вставай по моему сигналу. Помни — нам нужно попасть к Восточной Стене. Ну, готов? И Тайлер отпускает — мир окрашивается звуками колёс, тихими перешёптываниями, уплывающими куда-то за него, тусклым светом, пробивающимся сквозь плотно сжатые веки и шагами. Сердце грозит выскочить из горла, и на него накатывает тошнота — Тайлер использует всю свою силу воли, чтобы не двигаться с места. — А он… что… правда? — раздаются тихие голоса по правую сторону от него, пока они продолжают движение. — Великая жертва. Тут образовывается какая-то процессия, понимает Тайлер. И звук колёс — звук колёс не под ним. Он под Джошем. — Большая утрата, — говорит Нико прямо над его головой. Он несёт Тайлера к могиле на собственных руках — и от этого ему становится дурно. Через время они замедляются и останавливаются совсем — что должно произойти дальше, Тайлер не знает и выяснять не намерен. Он аккуратно, медленно приоткрывает один глаз. Над ним раскидывается тёмное облачное небо, и сверху, освещённый тысячами белых неоновых надгробий, прямо на него смотрит Нико. Тайлер выдыхает — не дольше милисекунды. — Прикрой меня! — то ли кричит, то ли сипит он опустевшими лёгкими. Тайлер резко изворачивается и приземляется на землю — на колени и прямо на кровоточащие ладони. Кровь мажет по подолу плаща Нико и по бетону, и он рывком поднимается на ноги, не давая себе времени даже на то, чтобы стук в висках слегка затих, а в глазах прояснилось. Он оглядывается — смазанно, резко, на выдохе; небольшая толпа в сером открывает рты, словно он только что восстал из мёртвых (может, для них это так и выглядит), каталка с грохотом сваливается набок, и Джош, проехавшись спиной по земле, поднимается и бросается к нему. Вокруг них светятся сотни и тысячи надгробий; белый свет такой яркий, что Тайлер задаётся вопросом, точно ли он не умер. Его собственная кожа, покрытая подсыхающей кровью, почти белая, и порезы на ладонях алеют, как фигура Нико в комнате Тайлера, в церкви перед Тайлером, в камере Тайлера, и сейчас, напротив… Джош влетает в него, и их протаскивает назад, ближе к стенам. — Не смотри, — приказывает Джош ему на ухо, вцепляясь в плечи, — не смотри на него и не думай о нём. Думай о том, что за стенами. Я тебя прикрою. — Восточная Стена, — выдыхает Тайлер и смотрит Джошу прямо в глаза, — нам нужно туда. И я не понимаю, где мы. Тайлер никогда не был здесь, на окраине, и вблизи стены кажутся поистине исполинскими, выше неба и выше звёзд. Кругом, куда ни глянь, раскидываются белые пятна, одинаковые, абсолютно идентичные — Тайлер знает, что под ними не остался похоронен никто. — Их компас врёт, — говорит Джош и вкладывает что-то Тайлеру в руку, — но мой остаётся верным. Тайлер раскрывает ладонь — на ней оказывается маленький покоцанный компас. Тайлер крутится на месте, и стрелка замирает на востоке. Они переглядываются и срываются с места; у Тайлера рябит в глазах, словно от часто-часто мигающей лампы. В правом ухе заходится узнаваемый писк; Тайлер ведёт головой, силясь сбросить это ощущение. — Помнишь свою первую ночь в Тренче? — задыхаясь на бегу, громко спрашивает Джош за его спиной, — Помнишь, как мы спали в моей палатке? Тайлер помнит. Вокруг пахло дымом, травой и Джошем; было мягко и тепло. Холодок пробирается по позвоночнику медленно и непоправимо. — Помнишь, как ты пел Бандитам у костра? — продолжает Джош, забывая брать дыхание. — Они всё ещё помнят многое наизусть. Они пели с тобой. Что ты чувствовал, помнишь? Тайлер его даже не видит, он видит бесконечно закругляющуюся впереди стену по левую сторону и надгробия по правую, и они никогда, никогда не закончатся, и Нико — Нико где-то сзади, Тайлер его слышит, Тайлер его чувствует. — Ну же, Тайлер! Что ты чувствовал? — повторяет Джош. — Единение… Свободу. Мне казалось, что меня понимают, — сбивчиво признаётся Тайлер. Писк стихает. — Что ещё ты помнишь, Тайлер? — продолжает Джош позади него. Тайлер смотрит на компас. Тайлер думает о востоке. — Я помню, — рвано вдыхает Тайлер, — я помню звёзды. Я помню скалы. Там было очень красиво и пахло мхом. Судорога сводит Тайлеру правую лопатку тысячей игл. Джош подталкивает его тёплой ладонью прямо туда, не давая остановиться ни на мгновение. — Давай, Тайлер, продолжай двигаться вперёд. Что ещё? Тайлер ведёт правым плечом на бегу и сжимает зубы. — Я помню горный ручей. Было холодно, и ты был очень красивым. Я помню… Ты обещал мне птицу. Ты дал мне лезвие. Ты вырезал мой чип. Ты высоко держал факел. Они перепрыгивают прямо через надгробия, и далеко-далеко по правую руку остаётся Первый Округ Тайлера, который никогда не был его домом — был ловушкой, клеткой, гробом. Дом Тайлера маячит у него за спиной, не сбавляя скорости. — Это всё я. Что ты помнишь о себе? — Я… — втягивает воздух Тайлер, — Я научился разводить настоящий костёр. Я писал песни в вашем Шатре, и по крыше стучал необузданный ливень. Я вёл людей за собой, и они меня слушали. Я боролся. — И всё ещё борешься, и что бы не произошло, они тебя больше не контролируют, — уверенно и ровно говорит Джош, — я прямо за тобой. Существует только восток и я. Ничего другого вокруг тебя просто нет. Ничего другого вокруг него просто нет. Только стрелка — она сбивается, и Тайлер сбавляет скорость, задирая голову. — Пришли, — выдыхает он, и его мелко потряхивает, — они близко? — Это неважно, — говорит Джош. — Ты не оглядываешься. Тайлер не оглядывается, он щурится, высматривая что-нибудь необычное по верхушке стены. — Я не знаю, что дальше, Джош, — перепуганно выдыхает он, — я захватил сознание стервятника и начертил на земле «Восточная Стена. Восход. Сегодня», а не расписал им каждую секунду нашего плана побега. Что, если они не поняли? Что, если они не успели? — Я не спрашивал, почему нам нужно к Восточной Стене. Я просто шёл за тобой, — спокойно говорит Джош и кладёт руки ему на плечи. — Я просто тебе доверился. И они тоже доверятся. Звон расползается из затылка и возвращается в оба уха. — Джош, я не могу, я… — в панике тараторит Тайлер, и Джош кладёт ладони ему на уши. — Всё нормально. Смотри, — успокаивает его Джош и прижимается грудью к его спине. Тайлер не слушает звон и не чувствует холод — грудная клетка Джоша движется часто, но ровно, и он пытается дышать в унисон с ним. Небо уже ощутимо посветлело. Джош подталкивает его в спину. — Сдвинемся чуть-чуть вперёд, — просто говорит он, и Тайлера окатывает ужасом. — Что там? Нико… Вдруг на периферии зрения возникает какое-то движение — Тайлер поворачивает голову, и через всю высоту стены перекидывается верёвочная лестница. Они с Джошем ничего не говорят; Тайлер порывается вперёд, не чувствуя ни ног, ни рук, ни головы — он почти летит над землёй, едва её касаясь, и через пару мгновений уже вцепляется в деревянные перекладины — остервенело, до белеющих костяшек. Тайлер оглядывается на Джоша. — Ты вперёд, — говорит он. Тайлер высоко-высоко задирает голову и ставит ногу на перекладину. Руки скользят от крови, и боль от ладоней разносится до самых плечей; Тайлер сжимает зубы и не смотрит, не смотрит, не смотрит вниз. Конструкция трясётся, когда он совершает новый перехват — Джош подстраивается под его движения, и они взбираются в унисон. Потом Тайлер чувствует, что Джош замирает, и аккуратно смотрит вниз — прямо у лестницы оказывается Нико, и Тайлер чуть не разжимает пальцы; он почти, почти смотрит ему в глаза, но Джош бесстрастно отрывает ногу от лестницы, сгибает колено и со всей силы пинает Нико по голове. Лестница качается в сторону, но Тайлер хватается за неё с новой силой и отводит взгляд; губы растягиваются в усмешке. — Никаких проблем! — кричит Джош. Тайлер подтягивается на руках, и ему в лицо врезается ветер; он перекидывает своё тело на вершину стены и осторожно, неверяще распрямляется. Перед ним раскидывается Тренч: гигантские зелёные скалы тонут в тумане, и далеко впереди заходится алое рассветное солнце — оно раскрашивает Тайлеру лицо и рубашку. Рядом поднимается Джош, и его карие глаза становятся золотыми. — Сейчас ты сделаешь самый важный выбор в своей жизни, — спокойно говорит Джош, и его кудри развеваются на ветру. — Реши, какому миру ты принадлежишь. Тайлер смотрит на Джоша, и у него в желудке взрываются фейерверки. Внизу много-много людей в хаки и жёлтом; они открывают рты, словно случилось какое-то чудо, и показывают на них. Там Марк, там Крис, Ник, Эндрю, там Челси и Мелисса, и кроме них там ещё человек семьдесят, и в этих людях полно надежды, и у них светлые глаза и горящее сердце. Где-то далеко за ними текут широкие горные ручьи и перекатываются скользкие камни, высоко среди облаков летают птицы и прячутся между деревьев лесные звери; где-то там горят костры, звучат песни и шелестят от ветра палатки. Тайлер оборачивается — Дема раскидывается под ним, словно гигантская серая пустошь; идеально круглый, идеально выверенный город молчит, и внизу остаётся его жилой блок, его Церковь, его тюремная камера и его Бишоп. Внизу остаются его слёзы, и чёрная краска, и бордовая кровь, и неоновые лампы, и надгробия. Молчат стены, молчат жилые округа, молчат башни и амфитеатр, молчат даже тоннели и морг. Молчат голоса — «Здесь безопасно», «Это — твой дом», «В тебе есть большой потенциал»; молчат проповеди Виализма, молчит тот, второй Тайлер, молчит звон в ушах. Джош тоже молчит, но он молчит по-другому. Тайлер снова оборачивается. Восток теперь не наверху — восток прямо перед ним. Солнце поднимается выше, и еле слышно начинают петь птицы. Ветер шумит в ушах. Тайлер смотрит на Джоша. Он — спокойный, он уставший и раскрасневшийся, у него синяки под глазами и смазанная кровь на щеке, и он нечеловечески красивый. Тайлер подходит к нему вплотную. — Помнишь, ты приходил ко мне, и я попытался, — сбивается Тайлер, не находя слов, — ты тогда сказал, что не можешь… Джош не даёт ему договорить: он обхватывает его за затылок и притягивает к своему лицу. Тайлер почти касается его носа своим. — Теперь — могу, — смеётся Джош и прижимается к его губам. Тайлер перестаёт дышать и врезается пятками в бетон под собой, чтобы не дай бог не свалиться со стены — Джош сам целует его, целует так, что абсолютно ничего в мире больше не имеет значения. Тайлер не оторвался бы от него даже под лезвием ножа — ему кажется, что он был рождён только ради того, чтобы целовать Джоша, лидера Бандитов, человека, который прошёл через ад по его вине и сам же их оттуда вытащил, на вершине Восточной Стены на рассвете. Тайлер обхватывает его лицо окровавленными ладонями, и кровь мажется по коже, и ему очень больно, но он сжимает пальцы в кудрявых волосах, крепко зажмуриваясь. Джош покусывает ему нижнюю губу, и Тайлер весь горит — от пережитого ужаса, от бега, от боли, от удовольствия, от любви, и этого всего для него — слишком много, чтобы удержать внутри. — Я тебя люблю, — выдыхает Тайлер Джошу в губы. — Я был рождён для этого. — Не только, Тайлер, — смеётся Джош. — Ты был рождён, чтобы пройти через всё это. Теперь все знают. Они — тоже. Джош кивает на Бандитов, столпившихся внизу — они пялятся на них с открытым ртом и восторженно хлопают в ладоши. У Тайлера мгновенно краснеет лицо. Он пытается отстраниться, но Джош удерживает его под лопатками. — Это нормально, что они видели? — спрашивает Тайлер. — Как ты там сказал? — вскидывает брови Джош. — В конечном итоге остаёмся только мы вдвоём. Это всё, что важно. Тайлер кивает ему, широко распахивая глаза. Джош кивает ему в ответ. Тайлер перекидывает ногу на другую сторону и аккуратно начинает спускаться. — Эй, Тайлер, — зовёт Джош, присаживаясь на краю стены. Тайлер запрокидывает голову. — Чего? — спрашивает он; и если Джош сейчас скажет что-нибудь плохое, то он… — Я тебя тоже люблю, — улыбается Джош и начинает спускаться за ним, — Нас ждут. К полудню мы будем в лагере.