Рубиновый сон

321 г. до н.э., поселение под Фивами, Египет.

Небольшая хижина теперь не казалась Эвтиде такой противной. Она медленно тянется к ручке, открывает скрипучую дверь и проходит внутрь. Вокруг темнота и лишь одинокий свет луны, проникающий через окно, освещает пустую комнату. Дии снова нет, но Эва уже не удивляется. Она снимает плетеные сандалии, аккуратно очищает их от песка и убирает сразу же в шкаф. Свечу зажигать не хочется, поэтому она на ощупь в темноте доходит до кровати, ориентируясь на мягкий свет из окна. Шорох из темноты застал врасплох. Шезму медленно оглядывается по сторонам и замечает легкое свечение во мраке. Медленно начинают вырисовываться размытые очертания. Сердце отчаянно стучит, намереваясь выпрыгнуть из груди. В неизвестном начинают проглядываться знакомые черты лица, словно она его уже где-то видела. — Яхмос?.. — Ну, здравствуй, Эвтида… Холод пробежал мурашками по телу Эвы. Она сжалась от страха, а когда Яхмос подошел ближе и хотел прикоснуться к её лицу, она инстинктивно попыталась сделать шаг назад, отстраниться, избежать контакта с ним, но оступилась и упала на пол, расшибая и без того больные руки, покрывшиеся тонкой корочкой после… после «инцидента» с колесницей. Нет, нет, нет, нет… Почему он здесь? В гробнице была не более чем случайность, но здесь, в её хижине… Как это вообще возможно? Эва пытается отдышаться, пока мужчина смотрит на нее сверху вниз, неодобрительно кивает и поджимает губы, но стоит на месте, видимо, не желая пугать её вновь. — Я бы протянул тебе руку и помог бы встать, как настоящий мужчина, да только ж боишься меня, как прокаженного. Да и касаться тебя не могу. — К-ка-а-а-ак т-ты вообще з-з-здесь очутился? — незаметно для самой себя, заикаясь, пробормотала дрожащая от страха Эвтида. — Хм, — мужчина лишь хмыкнул и, развернувшись, направился к окну. Яхмос молча смотрел на луну, давая возможность девушке совладать с эмоциями и прийти в себя. «Успокойся, Эвтида, сейчас не время паниковать» Шезму быстро поднялась с пола, отряхивая руки и тело, поглядывая, насколько сильно замарала калазирис, а после сделала глубокий вдох и выдох и подошла к окну, поравнявшись с бывшим эпистатом. — Ты, видать, запамятовала. Талисман-то мой у тебя. — Не вижу логики. Отвечай прямо, чего пугать меня пришел? — Ты же некромант… ах да, еще учишься. Тогда все ясно. – Яхмос ехидно улыбнулся и отвернулся, а после с совершенно спокойным лицом продолжил, – а ну-ка передай моего скарабея старшему, от тебя проку нет! — Тут и старшим быть не нужно, чтобы понять, что ненормально видеть Ка мертвых без маски. А уж тем более после суда Осириса. Сколько ты уже мертв? Раз Амена знаешь, лет 10, не меньше? — В моё время тебя бы давно высекли или крокодилам отдали на съедение за твой длинный нос. Только Амен что-то возится с тобой слишком долго. Как знать, может еще более извращенную смерть тебе готовит. Тяжелый вдох и выдох. Эва отходит от окна и начинает готовить постель ко сну, совсем не обращая внимания на бывшего эпистата. Он лишь хмыкает, но молчит, продолжая любоваться полной луной. Девушка устало садится на кровать и смотрит на Яхмоса, решив заговорить первой. — Достаточно близко знакомы вы с Аменом, ведь так? Поправь меня, если не права. — Смышленая, — Яхмос потирает грубый подбородок в легкой усмешке, а после присаживается рядом с Эвой, оставляя приличное расстояние между ними, и продолжает, — взял его под крыло в свое время, отмыл, взрастил и научил всему, что знаю сам. — Удачно устроился Амен, Верховный эпистат в наставники, — Эвтида недовольно поморщила нос от несправедливости жизни, — вот это подарок судьбы. Мужчина залился таким тяжелым бархатистым искренним смехом, можно поспорить, это было самое смешное, что он слышал за последние несколько лет. — Спроси у него это как-нибудь, думаю, он с тобой не сильно-таки согласится. Но будь осторожнее! Этого монстра создал Я, Эвтида. Берегись его… — Я ничего не делаю, чтобы бояться, так что пусть катится в Аменти, туда ему дорога. — Ты слишком молода и слишком наивна, — Яхмос делает паузу, прислушиваясь к почти неслышному разговору на улице, — повторюсь, скарабей мой у тебя. Амен заметил его пропажу, но ты и сама это знаешь. Эвтида молчит. Не хочет ни спорить, ни подтверждать слова мужчины. Поведение и манера общения Яхмоса на удивление была неоднозначной и до жути похожей на Амена. Интересно, кто кому подражает? Или это результат симбиоза их длительного совместного опыта? — Чего тебе нужно? Зачем пришел? Зачем подставил меня с внутренностями и талисманом? — А что с тебя можно взять? — бывший эпистат усмехнулся, — Знаешь ли, не каждый день ко мне приходят в гробницу, а тут за один день столько всего. И внутренности, и старый друг, и некромант. Удивительно, не правда ли? — Кто внутренности твои забрал? И что Амен искал? Что смотрел после моего ухода? — Яхмос показался, словно несвойственно ему, разговорчивым, а потому Эва попыталась вытащить из него как можно больше информации. — Да кто ж его поймет? Крышку гроба изучал. А про внутренности если бы знал, то без вас справился, – он вновь усмехнулся, но в этот раз более надменно, словно бесполезнее человека он ещё не встречал, а после замер на секунду и отстранённо продолжил, – Не вздумай ни с кем болтать о том, что мы сейчас обсуждали. — К чему ты это, Яхмос? — девушка недовольно сложила руки на груди, но, заметив странные изменения в бывшем эпистате, слегка расслабилась и пыталась подойти к нему. — Замолчи! Слушай и молчи, глупая Неферут. Талисман припрячь, никому о нем не говори. Заруби себе на носу – никому нельзя верить. – мужчина был строг, и за его настроением Эвтида едва ли поспевала. Он внимательно осматривался, не упуская из внимания злополучное окно. Громкий звук открывающейся двери заставил Эвтиду подпрыгнуть на месте от неожиданности. Она переводит растерянный взгляд, пытаясь привыкнуть к свету, проникающему в хижину, а после осматривается по сторонам в попытке найти Яхмоса, но его уже и след простыл. — Эва… Ты чего в темноте на полу сидишь? — тонкий обеспокоенный голос подруги вытаскивает девушку, словно из транса. «На полу?..» Эвтида и сама не понимала почему, ведь она точно помнила, что готовилась ко сну и была на кровати. Неприятное скользкое ощущение неопределенности отдавалось тянущей болью, заставляя усомниться в происходящем. «Всё же было нормально… Мы говорили с Яхмосом и ничего такого не было» В голове всё перемешалось. Последние дни изрядно измотали Эву. Первый заказ, встреча с охотниками, Феоноя и её глупая влюбленность, переворот в храме, пытки Холдуна, – выдуманные эпистатом пытки, если быть точнее, – поездка в Фивы, колесница, нападение на Тизиана, гробница, внутренности, Яхмос в ночи… Пресвятые Боги, как же много всего свалилось на хрупкую девушку. Почему? Почему это все происходит с ней? Еще неделю назад она сладко спала в своей комнате при храме Тота, усердно училась, тренировалась и проводила много времени с друзьями, а теперь… А теперь она сидит на холодном полу вся в царапинах и ссадинах в кромешной темноте и не может ничего рассказать подруге. — Эва! — Дия прикрикнула, щелкая пальцами перед глазами подруги, приводя её в чувства, — Ты меня слышишь? — Слышу, не кричи, — в горле пересохло, а потому слова Эвы больше походили на легкий хрип, чем на внятный ответ, — позови Исмана, прошу. — Хорошо. В какой он хижине? — Бросай эти игры, Дия. Я всё знаю. Я не против… — Дия тяжело выдохнула и с благодарностью посмотрела на подругу, взяв её за руку, — Исмандес, ты долго будешь стоять подслушивать? — в ответ лишь тишина, — Побойся Сета, Исман, я знаю, что ты за дверью, через щель виднеется твое схенти. Скрипучая дверь аккуратно пошатывается и из-за нее выходит юный лекарь, опустив виновато голову, словно извиняясь перед Эвой. Он без слов подходит ближе и обнимает сначала Эвтиду, тут же положившую голову к нему на плечо, а после притягивает и Дию, поглаживая обеих по волосам. Этот момент казался Эве слишком интимным, чтобы нарушать его глупыми разговорами, поэтому приятная тишина укрывала их еще несколько минут. — Останься с нами, Исман… — Ну уж нет, Эме, спать на полу я не буду. Да и завтра нужно пораньше зайти к Ливию, помочь ему с инструментами и травами перед первыми приемами. — Мы сдвинем две кровати, поместимся все вместе… Если Дия не против, конечно, — Эва мельком бросила взгляд на Дию, чтобы убедиться, что не переходит грань в только зарождающихся теплых отношениях подруги и брата. Дия уверенно кивнула в знак согласия. Эти две девушки были единственными, кто мог бы переубедить его в чем угодно, что не касается медицины, поэтому он сдался и помог совместить постели. Места и вправду хватило на всех. Исман лёг посередине, принимая весь удар неудобств на себя. Слева свернулась в калачик Эвтида, а справа расположилась Дия, слегка закидывая на парня ногу и крепко обнимая его. Друзья смеялись, шутили и рассказывали забавные истории друг другу до глубокой ночи. Уставшие веки медленно опускаются, а после лишь пустота. Она мягко встречает Эвтиду, протягивая невидимыми нитями руку, словно пытаясь что-то показать. Девушка не сопротивляется и следует за ней, как ведомая. Понемногу начинают вырисовываться мягкие контуры предметов и солнечный свет, проникающий отовсюду и наполняющий всё пространство, ласково щекочет Эвтиду по щекам. Вокруг красивые колонны с четко высеченными иероглифами, а вдоль стены – большущие амфоры с натуральными каменными и глиняными узорами. Проходя глубже, Эва оказывается в огромной уютной гостиной. Если бы её спросили, как выглядит «дом», она бы без раздумий ответила – именно так. Каждый уголок наполнен любовью и заботой, что чувствовалось почти на физическом уровне. Вдруг из соседней комнаты слышится ласковый голос женщины. — Милый, идем есть, уже все готово. Эвтида медленно подходила, чтобы рассмотреть женщину поближе, но у самой двери её чуть не сбил беловолосый мальчик, бегущий изо всех сил на зов матери. «Амен?..» В этом озорном мальчишке узнать Амена было трудно. Мягкие черты лица, звонкий, льющийся рекой голос и заманчивый легкий смех так сильно отличались от привычных холодности и отстраненности мужчины, державшего в страхе весь Египет. Он весело уплетал свежую лепешку, запивая молоком, пока мать накрывала на стол. — Мам, а папа сегодня поужинает с нами? — Не знаю, мой мау, — она обошла мальчика и ласково провела рукой по его длинным волосам, — мы можем подождать его, если ты хочешь. — Да, давай. Не накрывай тогда, мне пока хватит лепешки, а через час он точно придет. Он обещал! Может сегодня Фараон отпустит его пораньше? Женщина по-доброму смеялась и передавала медленно мальчишке дополнительный набор посуды для еще одного члена семьи. Работали они слаженно, а потому управились быстро. — Почитаем про дальние страны, пока ждем папу? — Конечно, милый, про кого бы ты хотел узнать сегодня? — Про злобных персов, что отравляют жизнь нашему Египту столько лет! Я вырасту, буду сильным и справедливым, как папа. Нет! Я стану Фараоном и вот тогда Египет вновь станет великой державой, покорившей весь мир! — Ох, Амен, — женщина аккуратно опустилась на колени, поравнявшись с сыном, и с любовью гладила по голове, внимательно вглядываясь в его голубые глаза, сверкающие, словно оазис в пустыне, — чтобы это осуществить, необязательно становиться Фараоном. Да и что будет делать тогда Менес? Он же твой друг, так? — Да, друг… Тогда мы вместе всех одолеем! — Я в этом не сомневаюсь. Помни, милый, наша семья всегда защищала Египет. — она мягко улыбнулась, а после крепко прижала к себе сына, продолжая полушепотом, — Тебя ждет большое будущее!   Мальчишка вихрем направился в гостиную. Эвтида резко прижалась спиной к стене, пытаясь спрятаться за листьями рядом стоящего кипариса, чтобы не нарушать эту идиллию. Он много смеялся и игриво прыгал вокруг мягких диванов, пока его мама несла большую книгу со множеством исписанных папирусов-вкладок. Оказавшись ближе, Эва смогла детальнее разглядеть девушку. Они с Аменом были удивительно похожи друг на друга, разве что цвет кожи и волос отличался. В детстве его кожа казалась менее бледной, а легкий румянец придавал ему больше жизни. Амен аккуратно лег на колени матери, а она одной рукой перелистывала прочитанные страницы, а другой поглаживала сынишку по голове и лицу. Амен был намного рассудительнее своих сверстников, а потому было интересно наблюдать, как их беседа плавно переливалась, захватывая все больше и больше тем. — Мам, а папа правда побывал во всех этих странах? — Правда. И ты много где побываешь, я уверена. Привезешь мне много воспоминаний оттуда, а я соберу такую же книгу и буду хранить у себя частичку тебя. — Мы побываем там вместе. И у тебя будет своя книга, а у меня своя. Ещё пару мгновений, и все вокруг медленно заполняется легкими серыми дымками, заставляющими Эву немного встревожиться. Она оглядывается по сторонам, но всё остается совершенно по-прежнему. «Что такое происходит?.. Мой ли это сон?» – Эвтида пытается опрокинуть вазу, бросить статуэтку или снять со стены картину, сделать хоть что-нибудь, чтобы привлечь внимание, но всё тщетно, – «Похоже, не мой. Но как...» Шезму не успела мысленно задать вопрос, как тут же услышала громкий грубый крик, доносящийся с улицы. Через окно виднеется грозная фигура приближающегося мужчины. — Афири! Афири, выходи быстро! Амен и Афири, видимо так звали девушку, переглянулись в немом вопросе, но услышав второй раз свирепый голос, резко подскочили. — Амен, послушай меня, — девушка притянула сына за руки, заставляя смотреть на неё, и нервно водила трясущимися пальцами по воротнику мальчика, — похоже, сегодня папа… папа не в духе. Спрячься куда-нибудь, а я с ним поговорю. — Но папа никогда не злится! Что-то случилось? — Я не знаю, милый, не знаю… Но я обязательно тебе всё-всё расскажу! И мы вместе над всем посмеемся. Я тебе обещаю… Тяжелый вязкий дым обволакивал тело. Эва подбежала ближе, кричала, пыталась выволочь обоих силой, предвещая что-то ужасное, что-то плохое, но её здесь словно не существовало. Минутную тишину разрывает стук в закрытую дверь. От громких ударов она трясется настолько сильно, что вот-вот слетит с петель. Оглушительный звук волнами запускает мурашки по телу.  — Афири! Где ты? — мужчина срывается на крик, гневно открывая дверь. Афири бегло осматривалась по сторонам. Старалась унять дрожь, медленно ползущую по хрупким рукам. Она задержала взгляд на сыне, поцеловала его в лоб и слегка подтолкнула в сторону соседней комнаты. Зал заполнили грозные тени, отбрасываемые мерцающими огнями масляных ламп. Амен прячется за колонну, присаживаясь на корточки, и старается не дышать. Его маленькое сердце бешено колотится в груди. Он видит мать: Афири поправляет одежду, подушки на диване, книгу, нервно теребит волосы и прикусывает губу. Тяжелая поступь и суровый взгляд мужчины, вошедшего в гостиную, не сулят ничего хорошего, от чего Эва сжимается так же сильно, как и сама Афири. — Вот ты где… — он проходит к шкафу и снимает тяжелые браслеты с рук. — Здесь, дорогой, здесь. Ты сегодня поздно, мы ждали тебя к ужину. Что-то случилось? — Ты и сама знаешь, — мужчина подходит ближе и смотрит на жену сверху вниз. — Я-я… Я не понимаю, о чем ты, Аменхотеп… Едва она успевает сказать это, как мужчина хватает рукой Афири за щеки, грубо сжимая их. Девушка скулит от боли. Он внимательно всматривается ей в глаза, а после толкает с такой силой, что она падает назад, приземляясь на руки. Амен отворачивается. Пытается закрыться, не видеть и не слышать ничего, что происходит между его родителями, но стены, что он мысленно возводил, рушились тут же, услышав тихий женский всхлип. Он поднимает взгляд, полный решимости вступиться, защитить беззащитную маму, его единственную и самую любимую. Аменхотеп жестко хватает девушку за лямки калазириса, протаскивая несколько метров за собой по полу. — Милый, мне больно, остановись… — сквозь пелену слез просит Афири, — давай поговорим, молю. — Поговорить?.. — он останавливается и отпускает тонкую ткань, отчего девушка вновь ударяется об пол, — Говори. — Давай успокоимся, и ты мне всё расскажешь… я не понимаю, о чём ты… — Не прикидывайся дурой, тебе не идет. Вставай, живо! Я знаю, что ты… Внезапно их прерывает звон разбитой вазы из соседней комнаты. Амен пытался отвлечь отца, заставить посмотреть на себя. Уж пусть отец всю злость выместит на нём, а не на маме. Он выдержит, он сильный. Трюк срабатывает. Аменхотеп на пару секунд ведется на эту уловку и направляется к источнику звука. Афири, испугавшись за сына, резко вскакивает и хватает мужа за рукав. — Я… Я люблю тебя! Мужчина останавливается. Он разворачивается и медленно подходит к любимой жене. Аккуратными движениями больших пальцев вытирает слезы, заводя кудрявый влажный локон за ухо. — Любишь, говоришь… — Афири быстро-быстро кивает, ласково кладет свои руки на его, и ластится щекой к его ладони, — ни единому твоему слову не верю, тварь! — он рычит ей прямо в лицо, не переходя на крик. И вновь резкий оглушающий звук ранит. Мужчина замахивается и даёт хлёсткую пощечину Афири. Она потирает горящую щеку,  закрывает глаза и плачет сильнее, еле держась на ногах. Солёные подступающие слёзы бессилья душат Эвтиду. Она не может ничего сделать, никак помочь. И выбраться из этого чертового кошмара тоже не может. Закрывая глаза, перед ней всё та же картина, словно замкнутый круг. — Ты безумец!.. — она кричит навзрыд, видя, как он теряет к ней интерес и осматривается по сторонам, — Я… Я не жалею ни о чем. Ты готов погубить стольких людей ради своей «сверхценной» идеи… Но это не более чем зверство! — Заткнись! Ты знаешь, чего мне это стоило, и для чего всё это.  — О, не-е-ет, я уже ничего не знаю. Посмотри на себя, в кого ты превратился? Поднимаешь руку на жену. Кричишь. Обвиняешь без права слова… Где твоя человечность? Где мой муж, мой Аменхотеп? Мужчина снова хватает Афири за щеки, сдавливая сильнее и заставляя её говорить ему прямо в лицо. Она вскрикнула, попыталась оттолкнуть его, освободиться.  — Довольно, Афири! Замолчи. Я пытаюсь защитить нашу семью и весь Египет! Афири смотрела в его голубые глаза в поисках последней капли надежды, что он передумает, что он поймет, насколько ужасны его поступки и идеи, но… не находит. В бездонных омутах нет ничего, кроме пустоты. — Это я защищаю нашу семью! Я! — она кричит навзрыд, — Одно я знаю точно: ты уже давно не тот, кем я тебя полюбила… Обезумевший, кровожадный убийц… Долгий, протяжный хрип не дал закончить фразу, проносясь гулким эхом по стенам. Тяжелый клинок прошелся лезвием по тонкой шее хрупкой Афири и со звоном упал на пол. Кровавые брызги были повсюду.  «Нет, нет, нет, нет, нет, нет…» Казалось, что весь мир остановился разом. Оглушительный крик Эвтиды, упавшей на колени, никто не слышал. Она, словно чувствовала всю боль, сжалась, прижимая руки к саднящей шее. Каждый звук, каждый визг, каждый стон Афири оставался в её сознании, заставляя сердце сжиматься от безмолвной тишины, повисшей вокруг. Прячась за колонной, маленький Амен сжимал кулачки, закрывал уши, пытаясь заглушить звуки материнской агонии. В его глазах, наполненных ужасом, застыли слезы. Он смотрел, как с кровью утекают последние мгновения жизни бедной Афири, как отец прижимает её к себе и тихо плачет, медленно опускаясь на пол. Амен выбегает из своего укрытия. Он бежит к телу девушки, отталкивает отца и аккуратно приобнимает хватающуюся за жизнь Афири. — Нет, мамочка, нет, — Амен отрывает кусок своего схенти и прикладывает к шее, пытаясь остановить кровь, — мама, мама, очнись!.. Ты обещала! Обещала, что будешь рядом! Мама… — Что я наделал?.. — отец отстраняется и смотрит на свои кровавые руки, на почти бездыханное тело любимой, на кинжал в стороне и на маленького сына, пытающегося помочь матери. Его голос ломается от собственных слов. Неужели, раскаивается? — Мама… Мамочка, очнись! — Амен рыдает. Он кричит, бьёт себя кулаками и отчаянно пытается пробудить Афири, — Очнись и мы поедем в любую страну, мы еще так мало посмотрели. Ты будешь готовить вкусные лепешки, а я буду послушным всегда-всегда… только не уходи, прошу, мамочка… не уходи… не оставляй меня, мама!.. Кровь не останавливается. Она заполняет собой всё вокруг, оставляя подтеки на белом полу. Афири больше не дышит. Она перестала дергаться и хрипеть.  — Амен, уходи отсюда… — еле слышно говорит отец, но Амен не слушает. Он продолжает умолять Афири проснуться.  — Нет, это ты убирайся!.. Ты… Ты убил её! Лучше бы умер ты! Ненавижу, ненавижу тебя! Амен укачивает в объятиях мать и смотрит в её открытые стеклянные глаза, где только что была жизнь, но так быстро угасла. Он зарывается в её волнистые волосы лицом, тихо выпуская последние слезы. — Прости меня, — прошептал он, скорее себе, чем кому-либо другому. Очередной хрип снова выводит мальчика из равновесия. Аменхотеп с тяжелым вздохом взял кинжал, поднёс его к шее и, в последний раз взглянув на семью, резким ударом вонзил его в себя. Амен поднял взгляд и замер, не в силах поверить в происходящее. Перед ним лежал захлебывающийся в собственной крови отец. Мальчик пристально смотрел на его долгие муки, прижимая уже остывающее тело Афири к себе; смотрел, как тот нервно дергался, хрипел, держался за воткнутый кинжал, пытаясь остановить кровь. Жуткий, до больного страшный день подходит к концу. Последнее счастливое утро и самый страшный день оставляют озорного беловолосого мальчишку один на один с кошмарами жизни. Холодный ветерок с легкостью проникает в дом. Он обдувает волосы и разносит по полу страницы открытой книги, пропитанной любовью и вместе с тем кровью Афири. Казалось, время остановилось. Разбитая на куски Эвтида уже не кричит. Она тихо следит за мальчиком. Слез плакать больше нет. Безмолвная тишина нарушается тяжелым, едва слышным холодным дыханием за её спиной. Эва не успевает среагировать; она оборачивается и замирает.  Голубые глаза в темноте чудятся красными. Платиновые волосы переливаются в лунном свете и ниспадают на бледное, вечно уставшее лицо, что сейчас скривилось в зверином оскале. — Ты это хотела увидеть, моя Неферут?.. — А-А-А-А… — Эме, проснись! Что такое? Ты чего кричишь? — брат обнимал Эву, пока Дия ласково гладила по голове в попытке успокоить. Эвтида открывает глаза, а над ней нависают обеспокоенные Исман и Дия. Ещё не раньше рассвета, солнце еле-еле выглядывает из-за горизонта. — Я… Я не знаю, кошмар приснился, — быстро выпалила Эва, а потом остановилась. «Чёрт, чёрт, чёрт! Ну зачем я это сказала?!» — Что? — Дия начала быстро задавать вопросы, словно это допрос, — Нам не снятся сны с момента… — Да знаю я. Мне приснился. — Ибогу пьешь? — Побойся Сета, Дия, какая ибога. У меня от неё голова болит, стала бы я её просто так пить? — Может, кто подмешал тебе… А если это охотники? Ты слишком много внимания привлекаешь. Исфет, Эва, ты вообще понимаешь… — Не неси ерунды, Дия. Я вчера ни куска в рот не брала, да и ничего не пила, некуда было подмешивать. — А в колеснице? — вмешался Исман, серьёзно заключая всё сказанное, — В колеснице что-то ела, пока с эпистатом ехала? — Ела… Тизиан поднял тревогу о продовольствии, а эпистат разделил свой паёк на нас двоих… Но ты же не думаешь?.. — Эвтида немного призадумалась, — Исфет… — Плохи дела… — Ну что вы начали? — Исман попытался успокоить всех, — Паника – последнее, что нам сейчас нужно. Доказательства на тебя есть? — Эва отрицательно покачала головой, — Ну вот и все! — Да она сама одно сплошное доказательство! — буркнула себе под нос Дия. Эвтида хотела сказать что-то колкое в ответ, но в дверь постучали. Девушки быстро переглянулись в немом вопросе: “И кого это в такую рань принесло?”, а после быстро спрятали Исмана за дверь. — Кто там? — первой подала голос Эвтида. — Не заставляй меня кричать, открывай. Или разбужу всех охотников. Эва медленно открывает дверь и видит перед собой невыспавшуюся Феоною. Девушка раздраженно осматривалась по сторонам. — Исман, мне нужен Исман. Ливий хочет начать пораньше, а твоего брата дома нет. — Его здесь нет… — Нет, я здесь, — Исман, прокашлявшись, перебивает сестру, — Эме, это важно, да и незачем лгать. Феоноя оценивающе осматривает всех с ног до головы, а после закатывает глаза. — Не хочу даже спрашивать, что вы делали втроём всю ночь. Все растрёпанные… Ты так пойдешь? — она обращается к Исману, но Дия инстинктивно поправляет ночную сорочку, прикрывая слегка открытые плечи, — Ради Ра, приведи себя в порядок. Ливий не любит пренебрежение внешним видом, не позорь статус лекаря. — Хорошо… Подожди тогда немного. — Исман начал слишком сильно волноваться, отчего хаотично бродил по хижине. — Исман, остановись! Успокойся, я помогу тебе, а Эва соберет твои вещи. — Спасибо… На том и порешили. Феоноя ждала на улице. Дия усадила парня на стул и начала поправлять его волосы и одежду, убирая следы неудачного сна. Эва же собирала все вещи брата по комнате, благо их было немного. В его сумке лежало несколько незнакомых ей папирусов. «Нет, Эва, это не твоё дело. Нельзя смотреть их, это дело Исмана. Но… но у нас никогда не было секретов друг от друга!..» Девушка пыталась оправдаться перед самой собой, но интерес победил. Она вытягивает один свиток, но не успевает ничего рассмотреть, – Феоноя снова стучит в дверь, и Исман быстро вскакивает и направляется к выходу. Эва прячет папирус за спиной, чтобы не попасться. — Мне пора, — Исман протягивает руку за сумкой, а после приобнимает сестру, — Спасибо, Эме. Приходи сегодня днем, после занятий, в общий зал. Ливий будет разбирать Гермопольские записи, думаю, писарь лишним не будет. — он наклоняется и говорит намного тише, — Так я буду уверен, что ты не встрянешь в очередную передрягу с охотниками. — Я буду осторожнее. — Сделаю вид, что поверил тебе. Исман подходит к Дие, крепко обнимает её и нежно целует. Подруга заливается краской, но Эва не обращает внимания, потому что думает, как бы удержать этот свиток, который предательски вот-вот упадет. Исман скрывается за дверью и уходит вслед за Феоноей, а Эва, пользуясь тем, что Дия начала свои утренние процедуры, спрятала злосчастный папирус под одеялом. — Исман идет на верную смерть, ввязываясь в эту гонку с хворью. Ничего не известно о ней всё ещё, а он в числе первых хочет быть. Неужели тебя это устраивает, Дия? — Эва… Это его выбор. Я не могу на него влиять, а если бы и могла, то ничего не меняла. Я верю в него, он станет великим врачом. Нам с тобой, да и всему Египту повезло с таким преданным своему делу лекарем. — Но он!.. — Он умный парень, будет осторожен. Уважай его, его дело и выбор, если не хочешь потерять. Всё, что мы можем сделать, – это быть рядом. Эва с досадой прикусила нижнюю губу, но согласилась. Исман заслужил быть среди лучших и уж тем более сам решать, что ему делать в жизни, но… Но она переживает. Кроме Исмана больше никого не осталось и, наверное, это слишком эгоистично с её стороны, ведь Эва и сама понимала, какой это шанс для него, и как брат горит своим делом. Звук захлопнутой двери вывел девушку из мыслей. «Дия уже ушла? Как я опять провалилась в мысли?» Эвтида медленно достает припрятанный папирус и осматривает его: качество материала лучше, буквы аккуратнее, да и по размеру чуть больше, чем у привычных учебных свитков. «Бальзамирование… Удачно так прихватила. Лишним не будет» До занятий было ещё много времени, а потому Эва сначала изучила свиток Исмана, а после пробежалась по своим записям из гробницы, которые предстояло переписать после занятий. В дверь вновь постучали. — Ну кто там ещё? — Эва закатила глаза, но всё же открыла дверь, — Теперь преследовать меня будешь, господин? — Ты слишком высокого о себе мнения, никудышный писарь. — Извини… — Эва тяжело выдохнула и опустила взгляд, пререкаться совсем не хотелось, — Я не хотела тебя задеть. Тогда, ещё в Гермополе, Тизиан. Я была не права. — Всё нормально, — мужчина был явно рад услышать извинения, но показывать этого не желал, а потому обошелся легкой улыбкой, — я же не девчонка, обижаться по пустякам. — Ты что-то хотел? Не просто же так ты пришел, неужели соскучился? — Безумно. Только и мечтаю обивать твой порог в ожидании, когда ты до меня, простого охотника, снизойдешь и… — Да-да, я поняла. Остановись. — Эва, рассмеявшись, слегка толкнула Тизиана в плечо. — Все разъехались, последняя повозка в Фивы вот-вот уезжает, поэтому если не хочешь идти от поселения пешком, собирайся скорее. — Я быстро. — Эва хватает принадлежности для письма, папирус Исмана, сумку и накидку от солнца и выходит к Тизиану, — Можем идти. Повозка уже была запряжена, но людей больше не было. — Почему никого нет? — Эва осматривается по сторонам, — Или еще ждем? «Неужели сразу на эшафот повезет? Тише, Эва, опять надумываешь себе… у них нет ничего на меня, поэтому вдох – выдох» — Похоже, уехали. Поедем вдвоем, все нормально. — А лошадь? Кто её поведёт? — Тизиан покачивает головой из стороны в сторону и показывает на себя, — Ты же ранен. Думаешь, это хорошая идея? Или погубить меня хочешь, Тизиан? — Я поведу, — позади внезапно появился эпистат, полностью облаченный в белую накидку. Его тяжелый, но при этом бархатистый голос, сегодня был мягче. «Исфет, и как он подкрадывается постоянно?..» — Амен, тебе нужно отдохнуть, восстановиться, я справлюсь – тут недалеко ехать, да и раны неглубокие. Бывало и хуже. — Амен смотрел на подопечного так, что тот сразу понял – это приказ, который обжалованию не подлежит, — Давай хоть лошадей перезапрягу, в крытой повозке поедем?! — Не растаю.  В голове застряли воспоминания о прошлой ночи. «Что это было? Просто дурной сон? Не похоже… Дурман, видение? Неужели его воспоминание? Глупости! Быть такого не может! Мы были далеко, да и не могла я попасть просто так в сон эпистата. Афири, бедная Афири… что же случилось в тот день? О, Сет, и ведь не спросить, — не расскажет же. Или вовсе посчитает дурой!» — Эвтида, язык проглотила? — Амен смотрел пристально на неё усталыми глазами, выводя из мыслей. — А? Что? Извини, господин эпистат, прослушала. — Ничего, — он осматривал её с головы до пят, а после кивнул в сторону ступеней, — полезай. Доехали быстро. Без проблем. Тизиан бы действительно справился и сам. Неужели эпистат не доверяет верному помощнику? Или дело в Эвтиде?.. «Нет времени об этом думать!» Фиванский храм был побольше Гермопольского. Да что уж там, он здесь не один, а целый храмовый комплекс, растянувшийся на весь город. Исходя из небольшого разговора Тизиана и Амена, Эва узнала, что на время пребывания Верховного эпистата, всё северное крыло практически перекрыто. Ни единая душа не потревожит их. Тизиан провел краткий экскурс, прошелся с Эвой до нужного зала, где уже собрались все «писари» и подсказал, как найти позже лекарей, а после нагнал Амена. Небольшой простенький зал выглядел как любой другой. Реммао рассказывал Дие и Реймссу тонкости изготовления папируса, но всем и так было понятно, что это был некий шифр перед охотниками. — Сегодня будем работать с эмоциями. Большая часть урока была теоретической. Реммао рассказывал снова, как проникать в сон, – так начиналось каждое занятие онейромантией, – и что делать со своими эмоциями. — Контроль и игнорирование своих эмоций – самое первое и главное, чему нужно научиться. Без этого никуда. Эвтида совмещала приятное с полезным, и каждое занятие было под запись. Судя по тому, что приставили её к главному отряду охотников, писать ей придется много, поэтому лишняя практика не помешает. Занятие черной магией всегда было волнительно, а сейчас, когда эпистат спит и видит, как перебить всех шезму, тревога усиливалась. — Реммао… А вдруг охотники?.. — Не зайдут. У них и без нас забот много. Наставник раздал всем по маленькому бутыльку ибоги. Этого не хватит, чтобы уснуть и пробыть там долго, но достаточно, чтобы расслабиться и пробудить тепло Ка, пускай и на время. «Ибоги вокруг полно, да только концентрат из неё не каждый может вытащить. Интересно, почему её производителей изначально не пытают, чтобы выловить черномагов? И раз Фараон против шезму, почему бы не прикрыть лавку?» Первым, как и всегда, принимал ибогу Реймсс, – хотя бы потому, что он единственный среди них некромант, который с душами живых работать попросту не может. Он легко опускался в полудрёму, открыто предоставляя возможность для путешествий по его сознанию. Эвтиде всегда было интересно, каково это, когда два черномага блуждают в твоей голове одновременно. Она была бы рада даже рассказу Реймсса, но Реммао категорически запрещал пробовать. — Это слишком опасно, и может погубить всех троих! — говорил он. Впрочем, чувствовать опасность, находясь под крылом эпистата, им было не впервой. Восстановление после приёма ибоги ужасно: все тело ломит, а голова трещит по швам от накатывающих вновь и вновь мигреней. Реммао давал ученикам настойку порционно, чтобы избежать привыкания. Эвтида ненавидела эти чувства, а потому зачастую выступала в роли испытуемой в самом конце. Дия во сне проводила меньше всего времени. Подруги так и не поняли, то ли это особенность самой Дии, то ли Эвтида слишком хорошо справляется. Связавшись с Ка, Эва впервые увидела в её видениях Исмана, их первую прогулку вдоль Нила, — «Дия невероятно любит воду», — неловкие разговоры и легкий, робкий поцелуй. Исман так боялся все испортить, что это даже веселило девушку. Что Эва чувствовала, видя счастливых брата и подругу? Ревность? Зависть? Нет же! Она была так рада, что эти двое наконец-то признались друг другу. Право, Сет, еще несколько недель терпеть их тайные взгляды и постоянные побеги по ночам она не в силах. Но что-то вдруг резко прерывается. Вокруг мерещится не дивный солнечный вечер, а тяжелая, грубая тьма. Она зовет, зовет так сильно, что Эва почти идет за ней, но спотыкается и падает. Перед глазами девушка, тянущая руки в мольбе о помощи. — Афири?.. Воспоминания о том жутком сне вновь накатили, да с такой силой, что невозможно укрыться. Эва плачет. Соленые слезы текут градом и их не остановить. Шезму пытается отмахнуться, избавиться от этой злополучной ночи, не видеть никогда этого. Но бесполезно. Всё крутится перед глазами вновь и вновь. «Амен… О, Сет, через что он прошел? Увидеть настолько жуткую смерть родителей… должно быть, это и сделало его таким черствым, жестким, грубым?» Сердце щемило внутри от боли, что она чувствовала не за эпистата, но за того мальчика, что остался один среди трупов близких. — Дарующая жизнь… — заплаканная Афири обращалась к Эве, — ты… погибель. Запуталась ты… и не выпутаться уже… Смерть вокруг тебя… — Что?.. — Гореть тебе в Аменти, и всей твоей семье… Афири зло рычит. Изо рта вытекает алая кровь, которую она пытается стереть с лица. Тяжелая, лихорадочная дрожь пробирает до костей. Эва кричит, но не может выбраться. Ее снова никто не слышит, кроме себя самой. Злобная кровавая улыбка преследует маленькую шезму до тех пор, пока Афири окончательно захлебывается кровью. — Эва! Эва! — кричит Дия, а после резко даёт подруге пощечину, приводя в чувства. «Я… могла ли я что-то исправить, помочь? Нет, ведь я… Я пыталась! Я больше так не могу! Прекрати, прекрати, прекрати, прекрати…» — Эва! Ответь хоть что-нибудь! — голос подруги вновь и вновь проносился в голове, отдаваясь глотком свежего воздуха, но все равно был где-то далеко. «Я… пыталась! Я как всегда не смогла! Я виновата!..Я никчемная, жалкая, бесполезная!» — Эвтида… — мягкий голос Яхмоса остановил поток мыслей. Эва ничего не видит перед собой, лишь его силуэт в кромешной тьме, — Слышишь меня? — Да… — Что ты чувствуешь? — Я… Не могу. Не знаю, что чувствую, но мне больно. — Не говори, просто почувствуй, пропусти через себя. — Это сломает меня, Яхмос. Я не могу, — навзрыд говорит Эвтида. — Ты сможешь, анх-нефер… Доверься. И, как ни странно, Эва доверилась. Все мысли, эмоции и чувства, что так долго хранились внутри, – еще до того, как приехали охотники, – разом захлестнули маленькую шезму. Её ломало, выворачивало изнутри, заставляя кричать от каждой новой нахлынувшей волны.  «Когда это уже закончится? Когда мне больше не нужно будет страдать? Ну когда же?..» — Сейчас… — Яхмос тихо прошептал, но Эвтида услышала и подняла голову, всматриваясь в бывшего эпистата. С каждым словом он становился громче и громче, медленно срываясь на крик, — Выбирайся! Хватайся за жизнь! Бери себя в руки! Ты – боец. Так веди себя, как боец. Ничто не может сломать тебя, кроме себя самой. И это только твой выбор. Образ Яхмоса расплывался чернильными красками, оставляя после себя еле видимые разводы. Эва снова в зале. Перед ней испуганные Дия и Реймсс. Реммао стоит в стороне, словно он всё это время просто наблюдал за происходящим, не желая вмешиваться. — Эва, как ты? — Дия задаёт вопрос, приобнимая подругу. — Что произошло? — в горле пересохло, а потому Эва практически прохрипела это в ответ. — Я очнулась, а ты – нет. Ты словно в себя ушла. В прямом смысле в себя. Эвтида провела пальцами по лицу в попытке убрать слёзы, но их не было. Сухие щеки и глаза отозвались легким дискомфортом. «Исфет… о, Сет, что со мной происходит? Я брежу? Я помню, как плакала! Что из всего в этой чертовой жизни реально?» — Всё хорошо, Дия. Я просто переволновалась из-за охотников. Последние дни меня вымотали сильно. — Урок окончен. — заключил Реммао, — Эва, задержись ненадолго. Пока юная шезму собирала свои вещи, Реммао достал мешочек с травами и протянул их Эве. — Держи, это лаванда и шафран, помогут успокоиться. Сегодня был тяжелый день, оставь тренировки пока до поры до времени. — Что со мной было? И почему не вмешался ты, наставник? Ты знаешь об этом что-то? — Предполагаю. В своё сознание ты попала. Что-то тяготит тебя. Утянула бы за собой, ни к чему бы это не привело, кроме двух голов беспомощных шезму на плахе охотников. «Каждый шезму сам за себя, помню» — Вот к чему могут привести эмоции на заказе. Избавляйся от них всегда, им там не место. Ни сочувствию, ни радости, ни страху. — наставник не стал более допытывать юную шезму, — Ступай. Не делай глупостей и перестань гневить охотников. Эва кивнула и мигом вылетела из зала. Ливия и Исмана она нашла быстро. Лекари уже были совсем измотаны и разбирали разные свитки, периодически обсуждая их содержимое, не замечая никого вокруг. — Не помешаю? — Эва переминается с ноги на ногу. — Эме! Наставник, ты не против, что сестра моя с нами побудет? Мы все важное, вроде как, уже закончили. — Не против, — Ливий добродушно кивнул на свободное место напротив, предлагая присесть, — Выглядишь бледной, всё в порядке? — Всё хорошо. Может помощь какая нужна? Ливий с легким прищуром вглядывался в девушку. Что-то в ней привлекало лекаря, да только непонятно что. — Да. Расставь свитки по порядку, по годам. Но прежде раздели их, отдельно гермопольские, отдельно мемфисские, отдельно греческие. «Исфет, зачем только вызвалась помочь?» Эвтида кивнула и приступила к распоряжению Ливия, пока лекари снова обсуждали что-то, что может помочь с хворью. Перебирая папирусы, Эва замирала от восхищения. «Сколько же здесь знаний! Сколько же людей трудились столько лет, чтобы мы могли сейчас этим пользоваться!» Девушка всматривалась в фактуру листов, легкое тиснение, шрифт, окантовку. Вскоре она наткнулась на такие же папирусы, как тот, что она стащила из сумки Исмана. Эва оглянулась по сторонам и, убедившись, что никто не наблюдает за ней, аккуратно вытащила из своей сумки папирус о бальзамировании и подложила его к общей куче. За работой время прошло быстро. Эва устало потянулась. За окном виднелся золотой час, а люди постепенно расходились по домам. Эпистат вошел в зал со стуком. Тяжелой поступью он прошелся до столов в центре и внимательно осмотрел процесс. — Чему обязаны, господин Верховный эпистат? — первым заговорил Ливий, — небось помочь решили? Благородное дело. — За писарем пришел. — Амен медленно провел пальцами по накидке и ножнам, — Эвтида, за мной. — Ливий, я закончила. Если помощь и завтра нужна будет, я всегда за! Ливий довольно улыбнулся и кивнул в качестве прощания, провожая удаляющихся эпистата и Эвтиду. — Что-то случилось? — Нет. Переписала уже каракули из гробницы? — Нет ещё, господин. Помогала лекарям весь день. — Похвально. Делом занялась, а не просто так шляешься. Слова Амена слегка задели девушку. Она остановилась, насупилась и, сложив руки на груди, заговорила. — А я нигде и не шляюсь. Как ещё обласкаешь, господин? Эвтида то, Эвтида сё. Говори прямо, что я опять не так тебе сделала? — За языком следи. — А то что? Амен смиренно стоял, сверлил девушку холодным взглядом, а после протолкнул её в открытую дверь. «Исфет, кажется не стоило это говорить…»