Незначительная жертва Гидры

      Я чувствую дикую боль. Не только в голове, которая била словно набат колоколов, но и во всем теле. Во рту пересохло что-то, мерзкий вкус железа. Хотелось спать, я то и дело проваливалась в темноту, но боль как отключала меня, так и возвращала в чувство.       Мои руки безвольно висели вниз, покачиваясь. Это чудовище несло меня куда-то, а в голове возникают картины моей погони от Него, моего первобытного страха. Я делаю попытки спрыгнуть с жесткого плеча, скуля от режущей боли буквально во всем теле.       — Пустите, — едва хриплю я.       Я вижу снег, свои собственные грязные волосы, свисающие какой-то перепутанной мочалкой. Всюду ветки деревьев, больших елей. А по снегу — большие следы его ботинок, а еще капли моей собственной крови.       Я предпринимаю жалкую попытку спастись, цепляясь за еловую ветку, буквально выкраивая остатки сил. Но чудовище рвануло меня, оцарапав мою ладонь. Ему плевать, он просто несет меня дальше. Куда? Не имело смысла спрашивать.       Холод, волны боли по всему телу, равномерный хруст снега, как метроном, а я просто молю себя не отключаться. Хотя для чего? Есть ли смысл быть в сознании? А вдруг… И я снова цепляюсь за очередную ветку, просто молча, словно умоляя отпустить. Но ответом мне был очередной рывок и его животное рычание. Он подкинул меня, поправляя на плече, и продолжил дорогу.       — Я свяжу тебя, — бурчит он по-русски.       — Прошу, — хриплю я, — отпусти меня.       — Я несу в безопасное место. Безопасность.       Мне стало страшнее от этого и я снова вцепилась в чертовы ветки, пытаясь слезть с жесткого плеча. И он остановился. Неужели сработало?       — Хватит, — чеканит он. — Я свяжу.       Но я держу ветку изо всех сил, плача от нестерпимой боли в пальцах. И он дернул меня сильнее, оставив эту самую ветку в моих руках. Я видела, что он достал что-то из своей одежды, и почувствовала легкий укол в бедро.       Я трясу головой, но она стала словно тяжелее во сто раз. И вот я просто лежу, безмолвно, видя лишь силуэты, надеясь, что он или добьет меня быстро и без боли, или…       Хруст снега, тряска, он долго бежал по этому зимнему аду. Я слышала его дыхание, скрип дерева, стук. Еще чьи-то шаги. И вот я лежу уже на чем-то холодном, а надо мной склоняется кто-то другой.

***

      Я проснулась как от удара, шумно хватая ртом воздух, как после марафона, пытаясь тут же встать. Свет от тусклой лампы на тумбочке, а я сама в чистой постели. Судорожно осматриваю все вокруг себя. Смотрю на свое тело, а там бинты. Ребра, ноги, ладони, кое-где проступила кровь. А мой шок от пробуждения тут же вытеснен приступом боли в ребрах, от чего я заскулила.       — Эй, тихо, тихо, — хриплый голос сбоку.       Я резко обернулась, а там в кресле сидел мужчина. Чернявый такой, лет сорока, с щетиной небольшой. Он был сонный и смотрел в упор на меня так, что мне стало еще страшнее.       — У тебя сломаны ребра. Тебе надо лежать, а я сейчас принесу еду, — продолжает он как ни в чем не бывало. Я продолжаю смотреть на него молча, пытаясь понять кто он.       А еще я понимала, что я не в полиции, я не в больнице. Обо мне не знает никто. А значит, он — сообщник того монстра. И мой шанс сбежать — делать вид, что я его не понимаю. Но мне нужен верный момент. Я обыскиваю комнату глазами в панике.       — Ты глухая? — он тыкает в ухо. — Я — Брок, — он кладет руку на свою грудь.       Я тем временем понемногу отползаю по кровати дальше. А он смотрит на меня, ожидая, что я представлюсь ему. Но я молчу. Он спрашивает про воду, показывая знаки руками. А я решила ввести его в ступор.       — Где моя мама? — шиплю я по-русски.       А мужчина явно не понимает, качает головой. Тут же спрашивает, говорю ли я на английском, французском, испанском?       — Где моя мама? — рыкнула я снова.       И тут же спрыгиваю с кровати, превозмогая боль, хватая другую лампу с тумбочки, выставляя перед собой, как оружие. Но он только устало трет лицо, продолжая сидеть в кресле. Я хмурюсь, не понимая в чем же дело, но вдруг это всего лишь уловка? Я пытаюсь вспомнить что-то помимо погони от того Чудища. Что-то, что поможет сбежать из этого ада. Но моя память не давала зацепок, и я все же решаю подыграть ему.       — Лиза, — хриплю я, чуть не заскулив от прилива боли в челюсти.       — Тебе нужна помощь, — спокойно говорит он, словно выдыхая от облегчения, что я знаю его язык. — Я могу тебе помочь. Ты должна попить воды, — кивает он на небольшой поднос рядом.       Но я не дура, вдруг отравлено? Я подняла выше лампу, хмурясь все больше, и прошипела ему:       — Я не буду пить отраву!       Он смотрит в глаза и устало вздыхает, берет эту самую кружку и делает пару глотков. Я пристально смотрю на него — пить-то и впрямь хотелось, во рту до сих пор стоял привкус железа. И, подумав, я делаю маленькие шажки, сжимая лампу в руках все сильнее. Брок же спокойно смотрит на меня, отставив стакан поближе ко мне. Я снова смотрю на него и пытаюсь взять стакан дрожащей от боли рукой. И, наконец, делаю эти божественные глотки свежей воды под его непонятный вздох.       — Где моя мама? — спрашиваю я уже на английском, осушив весь стакан до конца.       — Тебя оставили у меня на пороге в таком состоянии. У тебя сломано ребро. Я тебя трогать не собираюсь — я не маньяк. Могу подлечить и спрятать, — говорит он спокойно, игнорируя мой вопрос, пытаясь встать и подойти ко мне.       И я теряю последнее самообладание. Ведь в его словах одно подтверждение моих догадок. Тот монстр не мог абы куда меня принести — только если знал Брока лично. А этот человек явно собирался утаить факт о моем существовании, ведь в противном случае — я очнулась бы в больнице. Я резко отшатываюсь от него.       — Не подходи! — рычу я, а он кивает и садится обратно. И я вижу рядом закрытую дверь. Открыта ли она?       — Я знаю, кто тебя принес. Знаю, что с тобой сделали. Поверь, тут ты относительно в безопасности. Этот урод тебя не тронет, — чеканит он, глядя в упор на меня, словно змея.       — Вы убили моего отца! Вы украли меня и маму! Потом это чудовище устроило погоню за мной! Куда ты дел мою мать? — кричу я на него, срываясь.       — Я не трогал твою мать. Мое дело лишь контролировать сон этого выродка, готовить к миссиям и подчищать следы, — пытается оправдаться он.       Ну все, хватит. Я решаю играть и делаю вид, что теряю сознание. Он резко встает и подходит, пытаясь поймать меня, но я быстро бью его наотмашь, не глядя. Брок рыкнул и отошел от меня на пару шагов, держась за предплечье, а я, игнорируя дикую боль, рванула прочь из комнаты. Осматриваюсь — обычный дом, камин, кухня-гостиная. Чертов обычный домик из бревен!       Но я бегу дальше, украв у него огромную куртку и армейские ботинки, просто одеваясь на ходу, хоть и с трудом. На улице все та же картина — лес да снег кругом. И темнота ночи. Я, стиснув зубы, ринулась вперед по ужасному снегу, шатаясь от усталости и вспышек боли по всему телу. Просто надо идти вперед — лес не может быть бесконечным. Где-то там есть люди, которые могут спасти меня! Удивительно, что ЭТОТ стоит в доме и не делает попыток бежать за мной.       Но ход моих мыслей прерывает громкий лай собаки. И я с криком обернулась, закрываясь от нападения, падая в ледяной снег.       — Нет! — пронзительно закричала я.       Но собака только прыгает рядом, лижет мою голую коленку, словно играя. Я трясусь от страха, а пес скулит, бодает головой меня, приглашая в его игру, пока я пытаюсь отползти подальше.       — Хватит! — закричала я, находясь на грани истерики.       Брок отзывает собаку, и та послушно несется к своему хозяину, спокойно уходя в дом. А я дрожу и смотрю на них, сбитая с толку.       — Хватит играть уже в эти игры! Тоже хочешь загонять меня, прежде чем убить?! — кричу я в спину мужчины.       А он просто заходит в дом, закрывая входную дверь. Я в шоке смотрю на дверь, дрожа от холода, истерики и боли. Раздетая, раненая; вокруг мороз и ночь. Я буквально чувствую, как на животе что-то мокрое течет. Начинаю осознавать, что до людей сейчас я не доберусь. В лучшем случае — замерзну насмерть. В худшем — вернется тот, первый. И, с трудом встав, я плетусь в дом. Слышу, как там гремит посуда, дверцы шкафчиков. От дома тянет теплом и чем-то съестным. И я возвращаюсь в тепло просто от безысходности. По-хозяйски сажусь на диване, откинувшись, глядя на красное кровавое пятно на моем животе.       Подошла собака, положив морду на мою коленку, заглядывая в мои глаза, поскуливая.       — Зачем эта игра? — тихо шепчу я, не понимая уже абсолютно ничего.       Но он молча подходит с аптечкой, раскладывая рядом с собой перевязочные материалы и что-то еще. Я обессиленно наблюдаю за его движениями, уставшая сопротивляться, и просто отворачиваюсь, не желая наблюдать за его манипуляциями.       — Почему тот монстр… Почему он просто не добил меня? — хриплю я.       — У него был сбой. Он принес тебя ко мне, бормотал про безопасность, — говорит Брок спокойно, подготавливая иглу для перевязок. — Я живу тут уединенно, он сам меня нашел.       Я рассмеялась от его слов.       — Он гонял меня по всему лесу, ловил меня, издевался, бил меня… А то, что я жива… Всего лишь сбой? — я рассмеялась снова от горечи.       — Да. Я слышал, что он не выпускает живьем жертв. Ему дают это делать, чтобы у него было меньше вспышек ярости. Его держат на лекарствах, бьют током.       Он качает головой и тянется руками ко мне, от чего я порядком напряглась. Но мужчина, дав передышку, аккуратно снимает старые бинты и промывает раны.       — Будет больно, шов разошелся, надо зашить, — констатирует он, на что я только смиренно киваю.       Он облил чем-то меня, и я всхлипнула от щипания на ране, но он тут же подул туда, успокаивая это чувство. Брок начал зашивать, от чего я зажмурилась, но он, судя по всему, делал это не впервые. Аккуратные стежки скоро стянули края моей раны, а он протянул бутылку водки.       — На, выпей, поможет тебе сейчас.       Я поморщилась, но сделала глоток этого вонючего пойла, пока он бинтовал меня заново. А я, пользуясь возможностью, рассматривала его ближе. Абсолютно пугающее спокойствие. Татухи на руках и шее. Он средних лет, не более сорока уж точно, загорелый. А военного выдает буквально все — одна только выправка чего стоит, словно кочерга из пятой точки.       — Мою маму убили? — тихо спрашиваю я.       — Нет. Она врач и полезна этой организации. Ее держат там в заложниках.       — Можно умыться?       Он не отвечает, только помогает встать, выпутав из куртки. Отводит к ванной комнате и оставляет меня одну. Я кое-как хромаю к раковине с зеркалом и с шоком смотрю на себя — на лице сплошной синяк, они буквально всюду. Порезы, ушибы. А от моих длинных волос осталось рваное каре. Этот мужчина все же позаботился обо мне, отмыв от грязи и крови, одев меня в какую-то рубашку.       Я трогаю израненные и сухие губы, включаю воду, промывая их, пытаясь словно вернуть ту мою жизнь, из которой так безжалостно меня вырвали. Но закончив умываться, я по-прежнему была в этом аду. И я вернулась в комнату, где меня ждала собака. Я замерла около нее, трогая мокрый нос, поглаживая ушки, стоящие торчком.       — Спасибо, — тихо хриплю я Броку.       — Это Фрэнк, — говорит он, знакомя с псом.       Брок подходит ко мне и уводит обратно в спальню, заставляя лечь. Ставит дымящуюся кружку какао рядом.       — За что? Почему именно мы?       — Твой отец. Он натворил что-то. За это его и убили. А твоя мама и ты… Вы просто свидетели, которыми не хотели разбрасываться, — тихо говорит Брок. — Выпей какао, попытайся поспать. Тебе надо спать, чтоб восстановиться.       Я только отвернулась на бок, заскулив от боли. И тихо расплакалась от отчаяния той проблемы, в которую я попала.