Взлететь в одну высь дважды

Наверху нас встречают хлопками, свистом и смехом. Смайл расталкивает собравшихся и до конца тащит страховочный трос, несмотря на то, что к краю воронки мы взбираемся уже на своих двоих. Он отцепляет меня от Гейба, тискает в медвежьих объятиях и отводит в сторону, чтобы отряхнуть от пыли и демонического пепла. Генри, новичок в городской смене, издалека смотрит на меня с приоткрытым ртом и забавной смесью ужаса и благоговейного трепета на бледном лице — будто из разлома вылез не я, а как минимум Дейм Первый. При подчиненных я редко выкидываю фокусы вроде сегодняшнего. Это все влияние Гейба и его безумных, но выигрышных идей. — Я сказал давать сигнал сразу же! — вперив в меня негодующий взгляд кошачьих, почти желтых глаз, возмущается Смайл, пока помогает мне расстегнуть и снять страховочную систему. — Как только повалят демоны! А вы там… — Они бы полезли в любом случае… Если уж подгадывать момент полной безопасности, стоило прийти сюда утром, когда демоны спят… — бормочу и нахожу взглядом Гейба. Он выхватывает у Питера предложенную бутылку, отходит к кустам и, смяв пластик в кулаке, щедро поливает потные голову и плечи. Пять секунд я в прострации пялюсь на то, как Гейб жадно хватает часть воды губами. В тусклом свете, косо падающем на склон со смотровых площадок, дрожат на концах выгоревших волос, длинных ресницах и щетине мелкие капли, футболка липнет к широким плечам и груди, и я замечаю еще кое-что помимо впечатляющей мускулатуры, которая бесит и отвлекает. По вискам бьет концентратом жара. Нет, не может быть. Я думал, что потерял его. Весь дом вверх дном перевернул, пытал братьев с пристрастием. Под мокрой футболкой Гейба проглядывается контур кулона подозрительно знакомой формы — в виде крыла. Все еще на грани бреда. Мало ли, что он таскает на груди?.. Тяну, еле-еле цепляясь за нить разговора: — Мы… — Вы? — подбадривает Смайл и пытается проследить за направлением моего взгляда, но я рывком вцепляюсь в его плечи. Подбадривающе трясу озадаченного Смайла и напоминаю преувеличенно бодрым тоном: — Толку от этого было бы, как от крышки из картона. Деймов Огонь не активен при свете дня. Просто… пришлось рискнуть. — «Просто пришлось рискнуть»? — переспрашивает Смайл, недоверчиво рассматривая мое лицо. — Ты демон, который захватил тело Дугласа, да? — Очень смешно. — Я с усмешкой пихаю Смайла в живот, от чего подозрительности в его взгляде становится больше. Ничего не могу с собой поделать. Действуют последствия боя в узком пространстве, гребаного адреналина, гуляющего по телу, и высоты. Как сказал бы Огастас, меня таращит. Надо будет закусить стопкой отчетов, которые предстоит написать для Карла Беньи. До рассвета еще полно времени, смена продолжается, а поэтому мы со Смайлом, оставляя дежурных на посту у Гриффита, чтобы убедиться в надежности заделанных разломов, отправляемся в город. Несмотря на бурное начало, продолжение ночи выдается на редкость тихое. Патрульные зевают на своих участках, изредка гоняя демоническую мелочь, мы со Смайлом бесцельно движемся от одного сектора Лос-Анджелеса к другому, ожидая, когда кто-то вызовет подкрепление, но затишье купает нас в лени до первых солнечных лучей. Спокойные ночи порой выматывают сильнее полных на запары и сплошные сигналы демонической активности. Когда трижды заходишь в закусочные по пути, проведываешь от нечего делать Энджи, близнецов и Чейза на постах, а потом шляешься по Аллее Славы и играешь со Смайлом в «Я вижу звезду знаменитости, которая…» — время тянется медленно, словно нехотя. К рассвету я кошмарно устаю от безделья и просто хочу разодрать пленку на кровати и нормально выспаться под одеялом, как… По возвращении в академию за байком вспоминаю про отчеты для Карла Беньи. Блядство. Генри ловит меня в дверях пустой переговорной, где я обычно сижу над бумажками, и докладывается с нескрываемым восторгом: — Ни одного демона! Разлом полностью деактивирован! Вы с мистером Лестером просто… — Спасибо, Генри, — перебиваю его настойчиво, коротко улыбнувшись. Генри, порозовев, пятится назад и безостановочно кивает. — Вам спасибо, сэр… Вы… великолепны, сэр… Ой. — Генри вздрагивает, врезавшись спиной в Гейба, вдруг выросшего на пороге переговорной. Оборачивается, бормочет: — Прошу прощения, сэр… И под насмешливым взглядом Гейба уносится вслед за друзьями-новенькими из городской смены к лестницам. Генри напоминает мне меня в самом начале карьеры. Я точно так же заглядывал в рот старшим, смотрел на них, словно на недостижимый идеал, носился по академии, не зная, где и как оказаться полезным — но желая всей душой доказать, что стою величия этого места. — Совсем зеленый, — комментирует Гейб с той же ностальгической ноткой, перебитой грубоватой усмешкой, посмотрев Генри в спину. Я молча сажусь за стол и подтягиваю ближе стопку пустых бланков. Как ни крути, а описать произошедшее стоит в деталях, чтобы у Совета не осталось вопросов ни к инициативе, ни к результату. Краем глаза, принимаясь за первый отчет, вижу, что Гейб не двигается с места. На нем снова темные джинсы с драными коленями и простая белая футболка — слишком плотная, чтобы размечтаться об изучении кулона. — Думал, ты давно уехал домой, — не выдерживаю, отчаявшись написать дату и время под его пристальным взглядом. Будто было мало оказаться с ним в одной связке в разломе, Гейб снова торчит рядом, и если идея переться в Гриффит вместе принадлежала обоим, то в переговорную я его точно не звал. — Засиделся в лаборатории. — Гейб подходит к столу и отодвигает себе стул. — Давай помогу. Не спихнуть на него парочку бланков, раз он предлагает — глупо. Тем более что мне неизвестны нюансы варки Деймовым Огнем. — Валяй, — говорю после мимолетной нерешительной паузы, подталкивая к нему по столу два бланка и ручку. — Опиши свою часть. Вид металла, серийные номера слитков… — меня вдруг запоздало посещает довольно очевидная мысль. Приходится поднять на Гейба глаза: склонившись над столом и неуклюже вывернув кисть левой руки, он под жутким углом царапает кривым почерком по бумаге. До трясучки выводит его манера писать. Еще бы руку продел под коленом, ногу задрав. Я как-то пытался ему удобнее поставить руку, но… без видимого результата. Спрашиваю с интересом: — Слушай, если вы отлили люки до одобрения Совета, ты брал металл не из фонда? — Нет. — Я не вижу полностью его лица, но смутную тень, пробежавшую по нему — вполне. Гейб напрягается, продолжает писать и произносит тихо: — Я взял из своих запасов. После смерти Яспера у меня осталось дохуя материала. Конечно. Яспер Масгольд учил нас обоих алхимии. Гейб остался ему верен, в отличие от меня. Был любимчиком Масгольда — и после его смерти по завещанию получил в распоряжение ключ от хранилища со всеми накопленными за его долгую жизнь ресурсами. Семьи, чтобы передать ей наследство, у Масгольда не было. Гейб боготворил своего учителя. А теперь… он отзывается о нем таким тоном, будто жалеет, что не плюнул в его могилу. Что это должно значить? Гейб замолкает и больше ни слова не произносит по теме. Заполняет выданный ему бланк, перенося серийники с фотки в телефоне, задумчиво водит кончиком ручки по ямке на подбородке, видимо, размышляя над формулировкой, которая удовлетворит пытливые умы Совета. Мы заполняем отчеты в гробовом молчании, слушая, как тикают настенные часы. Два гребаных месяца, а меня… все еще разрывает на части от желания припереть наконец Гейба к стенке. Потребовать, чтобы он перестал делать вид, будто между нами ничего не поменялось, вытянуть из него четкое объяснение внезапному исчезновению. Но я и так сполна унижен, чтобы бегать за ним в поисках истины, просить ясности, словно не теряю надежды действительно вернуть наше прошлое — и готов его простить. Если бы он сам завел этот разговор и сделал первый шаг, я бы, наверное, не отказал ему. Но Гейб молчит. И действует мне на нервы своей тишиной. — Питер сказал, — вдруг произносит Гейб, и я вздрагиваю от неожиданности, за двадцать минут успев с головой погрузиться в отчеты и забыть, что он сидит рядом, — ты встречался с Шеннон Эйвелл? Сжимаю ручку и слишком резко ставлю точку, чуть не распарывая лист. Было бы некстати: у меня пропадает малейшее желание задерживаться в переговорной. Удивительно, но горький порыв огрызнуться «Это не твое собачье дело» удается погасить трезвой, холодной мыслью: мои эмоции дадут придурку повод думать, что меня задевают подобные вопросы. А тема отношений выводит из равновесия, потому что спрашивает не кто-то посторонний, а он. Давай, Гейб, можешь даже прикинуться, что между нами с тобой ничего не было. Лучшие друзья без всякой хуйни. Мы никак это не называли, не давали громких обещаний, кроме договоренности не делать друг другу мозги — «Существует парочка запретов, что ли? Мы и так постоянно вместе. А это приятно и… возбуждает. Почему бы и нет?» Вот только я помню каждый твой долгий, забиравший меня с потрохами поцелуй на грани борьбы, игры и прелюдии к сексу. Твою жесткую щетину, тершуюся о мою шею. Помню, как ощущались прикосновения твоих горячих пальцев под футболкой, когда ты лапал меня, отвлекая от подготовки к экзаменам. Как яростно и сильно ты сосал, когда хотел услышать свое отраженное эхом от стен имя. Как победоносно улыбался и дразняще касался губами моих дрожащих влажных губ, когда я делал это одновременно с тобой — потому что ты позволил. «Детка, ты так много кончил. Знал бы я раньше, какой ты чувствительный…». «То что?» — на остатках дерзости и обостренного кайфа. «То трахнул бы тебя на сотню раз больше к этому моменту», — и черт, как он говорил это, покусывая и опаляя тяжелым дыханием мое лицо. Будто, дурея от удовольствия, отчетливо представлял каждый и ревновал к впустую потерянному времени… Кровь опасно устремляется вниз, в горле моментально пересыхает. Я оттягиваю ворот белого мягкого свитера и бросаю сухое, как из отчета: — Да, встречались, — потому что нет никакого смысла истерить и играть с ним в «Попробуй догадайся, был ли у меня кто-то за эти три года. Проблемы, Лестер?» — Почему расстались? — спрашивает спокойно Гейб, не поднимая взгляда и продолжая выводить в бланке строчку за строчкой. Он издевается? Желание броситься к нему через стол и врезать становится таким горячим и почти осязаемым, что это… сумасшедше меня заводит. Я хочу драки. И еще много чего хочу из того, что не позволю себе даже мысленно — не с этим предателем. — Она меня бросила. Решили, что нам не по пути, — готов аплодировать себе стоя за этот ровный, будто меня обкололи седативными зельями, голос. За выдержку, ценой которой становится заходящийся в венах пульс и давящая боль в висках. Какой смысл врать? Шеннон наша общая знакомая, рано или поздно правда всплыла бы и без моего участия. До чего я бы никогда не опустился, так это до тупого бравирования: «О, нет, это я был слишком крут для нее. Так что я попросил ее на выход из своей жизни». Но кое-что я от Гейба утаиваю. Мы с Шеннон оба долго были одиноки и хотели классно проводить время и периодически спускать накопившийся пар. Но в какой-то момент Шеннон призналась, что больше не может соблюдать уговор делать это без обязательств. «Я влюбляюсь в тебя, Дуг. А ты — нет. Ты еще кого-то не отпустил, я же вижу. Так что, — предложила Шеннон, грустно улыбнувшись и подав мне ладонь, — давай закончим это до того, как я втрескаюсь по уши, а ты разобьешь мне сердце, ладно?» Справедливо. Мы разошлись в начале весны, то есть два месяца назад. Самое паршивое: я знаю, что стало катализатором этого разговора и почему Шеннон именно тогда вдруг отчаялась ждать от меня взаимности. Я должен был поступить по-мужски и разорвать отношения первым, но проблема в том, что я тот витающий в облаках уебок, который столь крепко сосредоточился на себе, что не заметил, как Шеннон непросто с ее проснувшимися чувствами. Да, Дуг, ведь твоя проблема исключительная. Твоя проблема поднимает темно-серые глаза, по которым я отчаялся читать, и произносит: — Она многое потеряла. Слова, оказывается, могут ударить больнее кулаков или демонических жал. С меня хватит. Ножки стула противно скрипят, я вскакиваю с него как ошпаренный и сгребаю бланки в кучу. — Ты закончил? — спрашиваю грубо и тотчас, не давая Гейбу возможности потянуть резину с ебанутым разговором, выхватываю отчеты из-под его покорно поднятых ладонями вверх в жесте капитуляции рук. — Спасибо за помощь. — Тебя проводить? — спрашивает Гейб мне в спину. — Нет, — ну а на что он надеялся? Что мы покатим на байках в сторону Санта-Моники, а потом драматично разъедемся на развилке, как Вин Дизель и Пол Уокер в седьмом «Форсаже»? Бросишь меня в очередной раз, тебе же это по вкусу, как я посмотрю. Преисполненный бешенства, я вылетаю из здания академии на полных парах, едва бросив отчеты на столе в секретариате Совета. Сажусь на байк, завожу мотор и выезжаю за ворота, чтобы наконец доехать до дома и забыться мертвым сном ото всех заебов, необъясненных вопросов и тянущих назад воспоминаний. Правда, дома меня ожидает сюрприз. Папы не будет до понедельника, но к нам прибыли утренним порталом Кэсси и Нейт, чтобы провести на побережье очередные выходные — и весь дом теперь стоит на ушах. Приходится отложить на время мечты о встрече с кроватью, чтобы сесть со всеми за стол на кухне, выпить черничный лимонад, который на скорую руку организовал Чейз, и обменяться последними новостями. Огастас, Тео и его жена, Рейчел, жадно глотают подробности нью-йоркской ночной охоты в исполнении Кэссиди Бёрда, пока я, наблюдая сонно за ним, думаю, что младший… совсем растерял на восточном побережье калифорнийский загар. Надо сказать, так он лучше гармонирует внешне с Нейтом. И тот не производит впечатления, как в первый визит сюда. Будто не видел солнца двадцать с лишним лет, а по пути до Санта-Моники еще и упал в чан с белилами. — …и эта тварь впилась зубами, — взбудораженно пересказывает Кэсси, схватив Нейта за крепкий бицепс и тыкая в его татуировки, — вот прямо сюда, всей челюстью. И висела так, а Нейт тряс и тряс рукой, пытаясь ее скинуть. Я подбил ее стрелой, но тварь сжала челюсти слишком сильно, и Нейт… — Ага, лишился руки. Пташка, поумерь фантазию, — перебивает Нейт ворчливо, закатывая глаза, и мягко выворачивается из хватки, чтобы дотянуться до стакана с лимонадом. Чейза распирает от плохо скрываемой гордости. Еще бы. Я знаю статистику Нейта: семьдесят процентов его желания переться порталом в другой конец страны — «Я слишком люблю Кэсси, чтобы отпускать его одного на десять секунд», и тридцать процентов — стряпня Чейза. — Ничего подобного, — возмущается Кэсси и обиженно сопит. — Все так и было! Чуть без руки не остался! — Крутяк, — вздыхает Энджи мечтательно, и я отвешиваю олуху подзатыльник. — Что? — фыркает он, наклоняется на соседнем стуле и бодает меня в живот. Недолго думая, я беру шею Энджи в захват. Задрал ерзать. — Ай! — Энджи пыхтит, удобнее устраивает башку у меня на коленях и бурчит из-под стола: — У нас скука полная… Весь движ сейчас на Коачелле. Только Дугу достается все самое интересное… Кэсси и Нейт смотрят на меня с одинаковым любопытством. Рейчел, единственная не охотница за столом, которая всю ночь торчала на дежурстве в больнице и не знает деталей, тоже заинтересованно поднимает взгляд. — Ничего особенного, — откликаюсь нехотя. Отчеты и расспросы братьев, с которыми я уже пересекался ночью в черте города, выжали меня подчистую. Я устал повторять одно и то же по несколько раз, да и… не могу произнести вслух за этим столом фамилию Гейба. Кажется, что Энджи сразу услышит, что я не в порядке. Он уже подозрительно щурит на меня голубые глаза из-под стола, устроив голову на моих коленях, снизу вверх. — Ага, ничего особенного! — восклицает Огастас. — Прибедняйся дальше! — поддакивает Тео и рассказывает сам, избавляя меня от необходимости: — Дуглас вместе с Габриэлем Лестером сегодня ночью заделали адский разлом у обсерватории Гриффита… По мере рассказа Тео глаза Рейчел становятся все больше. Она так смотрит на меня, будто я ее оскорбил до глубины души, рискуя жизнью. Рейч впечатлительная натура. До сих пор не понимаю, как она не поседела с Тео, чья задница ищет приключений и опасностей от заката до первых солнечных лучей. Кэсси нервно пощипывает рыжие прядки, выбившиеся из высокого хвоста, и выглядит, будто вот-вот спросит у Тео с придыханием, забывшись: «Так Дуглас выжил или нет?» Обожаю, бля, свою семью. Тут способны сложить легенду из чего угодно вплоть до красиво свернутой к ужину салфетки. Только Нейт, погрузившись глубоко в свои мысли и пристроив локоть на спинке стула Кэсси, меланхолично мнет его голое плечо под лямкой майки. — Хм, — говорит он, нарушая повисшую тишину, когда Тео заканчивает рассказ, чрезвычайно довольный произведенным эффектом. — Габриэль Лестер. Не думал, что он из Лос-Анджелеса. — Он из Аризоны. Родился в Финиксе, а потом его семья переехала сюда, — вырывается из меня прежде, чем успеваю подумать. К счастью, Энджи поясняет для всех из-под стола, по какой-то причине не давя яд в голос: — Габриэль и Дуглас вместе учились в классе алхимии. — А ты откуда его знаешь? — спрашивает Кэсси у Нейта. — Лестер был проездом в Нью-Йорке год с небольшим назад, как раз перед твоим появлением, пташка. — Нейт поддевает пальцами подбородок Кэсси, и на губах того расцветает влюбленная улыбка. Судя по тому, как умиленно смотрят на это Тео и Огастас, я один не настроен на лирический лад сегодня утром и зверски хочу спать. Нейт, смущенный вниманием, опускает руку и говорит, пожав плечами: — Он работал пару недель вместе с нашими алхимиками, помогал с текущими задачами. Интересовался моим Глейпниром… — Твоим Глейпниром? — переспрашиваю и даже забываю на минуту про одеяло и подушку. — То есть… твоим мечом? — Я нахожу взглядом здоровые ножны, пристроенные возле горшка с любимой папиной пальмой. — Почему? — Не столько мечом, — поправляет Нейт, — сколько одноименным металлом, одним из пяти древнейших небесных металлов. Мой меч — последнее известное человечеству орудие, сделанное из Глейпнира. Лестер брал его на изучение. Больше… мне ничего неизвестно. — Ясно, — не знаю, почему испытываю это странное разочарование. Будто, скажи Нейт чуть больше, я бы приблизился к пониманию, какого черта творилось с Гейбом все эти три года. Но начну пытать Нейта с пристрастием, Энджи с меня потом не слезет. — Ладно… давайте кормить духов и спать. Ночь была длинная. Пакс, которого я не выпускал с изнанки всю ночь, появляется по первому зову и с голодом набрасывается на ведро свежей рыбы, только и слышно доносящийся хруст костей и довольный горловой клекот. Чтобы духи могли становиться материальными, носить нас и сражаться вместе с нами, их надо очень плотно кормить. Пакс жрет за нас обоих, я бы сказал. Будь я менее труслив в этом отношении, мог бы летать на самой большой из его возможных форм куда выше и дальше, чем делаю. Накормив Пакса и отправив летать по прилегающей территории, я поднимаюсь к себе. Едва нахожу силы ополоснуться в душе и выползаю в комнату, которую бросил, уходя, в состоянии творческого хаоса. Раздираю пленку на кровати, вытаскиваю одеяло и подушку. Подхожу к высокому, от пола до потолка, окну, чтобы высмотреть, где парит мой Пакс, и застываю в оцепенении, уставившись на залитую светом лужайку. Пакс валяется на траве, хлопая крыльями, и нежится в косых солнечных лучах. Он любит так делать, но… кто это возле него? Такой тонкий, почти прозрачный силуэт, слабо рябящий в воздухе, что на свету, даже напрягая глаза и прилипнув к стеклу, я скорее узнаю эту манеру идти, крадучись, чем действительно различаю ее целиком. Узнаю ее по ободранному уху. Это Кэйя. Черт подери, это дух Гейба, его койот. Почему она такая прозрачная? И что она делает здесь? Кэйя поворачивает голову и смотрит наверх, ловя мой взгляд. Я бросаюсь к тумбочке, хватаю телефон и нахожу его рабочий номер в списке контактов. Гейб восстановил номер, когда вернулся в Лос-Анджелес, но я за два месяца так и не позвонил по нему, разумеется. — Да? — раздается вусмерть заспанный голос спустя пару гудков. Не похоже, чтобы Гейб был где-то рядом. Скорее… он в своей новой квартире в Плайя Виста, и я его разбудил звонком. — Где ты? — спрашиваю резко, оглядываюсь на лужайку вновь… но Пакс валяется на траве один. Кэйи и след простыл, хотя я уверен, что видел ее. — В кровати, — хрипло, после вздоха, говорит Гейб. Не врет. По голосу понятно. Как Кэйя оказалась так далеко от него? Что стало с ее физическим воплощением? Гейб спрашивает уже не так сонно и с ощутимым беспокойством: — Детка, что-то случилось? — Нет! Иди нахуй! — рычу, взрываясь, спуская на него все, что накопилось за ночь, этим коротким посылом, и сбрасываю звонок.