Взлететь в одну высь дважды

Вдох. Выдох. Глубже, вдумчивее. Я пришел в себя еще в академии. Туго затянутая оружейная портупея и знакомый вес секиры за спиной напомнили, что право на сомнение или выбор задания я имею лишь в том случае, если планирую вылететь в нижнее звено и навсегда застрять в патрульных. Пустить карьеру, ради которой годами впахивал, под откос из-за того, что меня променяли на ножик? Не настолько низко я пал в пропасть самоуничижения, чтобы всухую проиграть какой-то вещи, пусть даже это древний и могущественный артефакт. Изо всех сил стараюсь сосредоточиться на работе. Задача усложняется тем, что сегодняшней ночью я назначен личным телохранителем Гейба Лестера. И какого черта этот гребаный лифт ползет так медленно, будто его тянут на тридцать девятый этаж кондоминиума вручную? Я подпираю стену плечом, постукивая пальцами по рукояти закрепленного на поясе кинжала, и отмечаю сменяющие друг друга цифры на панели. Десять… Одиннадцать… В кабине лифта пахнет его ментоловыми сигаретами и парфюмом. Я не успеваю себя одернуть и оборачиваюсь через плечо… чтобы обнаружить, что он смотрит, стиснув зубы до гуляющих под кожей желваков, куда-то в угол, а не на меня. Ну конечно. Захрена Гейбу я, когда в чехле во внутреннем кармане его кожанки нож из Веритаса? «Он не был мне нужен». Так я и поверил. А громкое «ублюдок», брошенное в сторону Масгольда? Чем виноват старый учитель Гейба? Тем, что помог ему на пути к решению «загадки тысячелетия»? И теперь, когда Гейб вернулся, он считает, что может просто спихнуть всю ответственность за трехлетнее отсутствие на Масгольда? Будто Гейба кто-то насильно заставлял обрывать связи, бросать Кэйю и уезжать для работы над уникальным ножом куда подальше от меня. И вот это бесит больше всего. Это ведь… нихуя не сходится. Гейб кто угодно, но не подонок, который будет напрасно очернять уже умершего человека, его бывшего кумира. Он не такой. По крайней мере, Гейб, которого я знал в прошлой жизни, таким не был. Шестнадцать… семнадцать… — Вампиры Алой луны, — произношу, не вытерпев пытки молчанием, которая рискует перерасти в разговор на совсем другую тему, — неплохо здесь устроились… Кидаю красноречивый взгляд вниз сквозь стеклянную стену лифта, на подсвеченные бассейны на территории кондоминиума и аккуратный парк. С высоты, к которой мы медленно ползем, преодолевая этаж за этажом, открывается прекрасный вид на пирсы, целый лес мачт со спущенными парусами в тусклом, подрагивающем на бортах яхт и спокойной воде свете фонарей. Мне всегда казалось, вампиры из тех, кто старается обосновываться подальше от береговой линии, но клан Алой луны можно понять: папа тоже рассматривал вариант с жильем в Марина-дель-Рей. Выбор, правда, в итоге пал на особняк в Санта-Монике, подальше от городского движения, которого нам хватает и на работе. — Весь кондоминиум под вампирским мороком, — откликается Гейб на двадцать втором этаже, когда я уже было решаю, что он отмолчится даже на безобидную попытку поболтать о чем-то, кроме нас. Я вижу краем глаза, как он касается вскользь куртки в том месте, где во внутреннем кармане лежит Веритас. — Но я не думаю, что это западня. — Естественно, — фыркаю холодно, крепче сжимая пальцы на рукояти кинжала. — У Алой луны надежные, долгоиграющие отношения с академией. Ради кучки нестабильных рецидивистов, подрывающих репутацию клана и ставящих Соглашение под удар, они не станут рисковать… По крайней мере, не так явно. Попытаются взять нас в плен или грохнуть — это будет открытое заявление о неподчинении и начало бойни. Никому это не нужно. Считаю, я отлично справляюсь с тем, чтобы сохранять ту дистанцию, которая не позволяет нам скатиться в выяснение отношений. Еще немного, и я, пожалуй, смогу притвориться, будто полностью равнодушен к сложившейся ситуации. Что «Мы» для меня исключительно про доверенную нам с Гейбом миссию от Совета, а не про раздробленные острые фрагменты прошлой жизни, по которым я топчусь босыми ступнями. — Им интересен Веритас, — произносит Гейб таким тоном, будто само название металла несет в себе страшное проклятие, и он брезгует им. — Поэтому вампиры согласились на допрос. Так или иначе… это игра на их условиях. Лифт преодолевает отметку двадцать шестого. Я замечаю, что Гейб, помешкав, лезет во внутренний карман. В его руке появляется нож, и я не могу, как ни пытаюсь, оторвать взгляд от лезвия с отливом в стальной розовый оттенок и резной, удобной для хвата рукояти. Филигранная работа. У Гейба не получается иначе. — По закону… он принадлежит мне, но я не имею права на личное использование. Веритас должен храниться в фонде, — говорит Гейб на двадцать седьмом, и мое сердце стремительно ухает вниз от понимания, что разговор все же свернул в ту сторону, которой я настойчиво избегал. Гейб смотрит на меня в упор темно-серыми глазами, в которых мерцает борьба неизвестных мне мнений. — Возможно, это мой единственный шанс? — Шанс на что? — спрашиваю хрипло на двадцать восьмом, изображая лишенную веселья усмешку на губах. — Я же сказал, мне больше не нужны твои оправд… — Я не собираюсь оправдываться, — перебивает Гейб резко. Только теперь, в освещении лифта, я замечаю, как глубоко пролегли тени под его глазами. Что у него охуевше уставший вид. В чем дело, Лестер? Мучают кошмары по ночам? При мысли, сколько боли ты причинил мне и Кэйе ради куска металла, который держишь сейчас в руке? — Оправдываются те, кто хочет прощения. «Но почему не хочешь ты? Почему? — думаю, до боли в кисти стиснув пальцы на рукояти кинжала. — Тебе… настолько все равно?» Самое страшное, что мне… не плевать. Я не могу оторвать и забыть. Не сейчас, когда он стоит передо мной, смотрит на меня, дышит одним со мной раскаленным воздухом. Я храбрюсь, но я так неустойчив из-за его молчания, избегания в его ответах и крупиц истины, которую узнаю не от него, будто балансирую на острой крутой скале на одной ноге с завязанными глазами, и шквальный ветер занимающейся бури вот-вот скинет меня вниз. Я все еще нуждаюсь в том, чтобы знать. Как это было? Что стало для него той каплей, которая качнула чашу весов? — Но тебе больно, — произносит Гейб тихо, задушенно, как сквозь схвативший горло спазм, и я дергаюсь, будто он залепил мне пощечину этим напоминанием. Тем, что видит, как меня ломает в его присутствии, — от непонимания. Там, на планерке, я подумал… — взгляд Гейба дергается к панели, на которой светится цифра тридцать второго этажа, — что эти ответы… не для меня. Не для того, чтобы душу облегчить… Они для тебя. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Чтобы ты думал, что ты меньше, чем амбиции какого-то просравшего тебя ублюдка. Я обмираю. Гейб осторожно обхватывает лезвие пальцами и протягивает мне Веритас рукоятью вперед. Он собирается… открыться мне прямо сейчас? — Возьмись, — предлагает Гейб твердо. — Я скажу все. Абсолютно. Просто покажу тебе это — и ты сможешь… сделать что захочешь. Мне кажется, что легче не станет. Но вместо того, чтобы злиться на догадки, я предпочитаю злиться на истину — и хватаюсь за рукоять. Наши взгляды встречаются. Я думал, мне надо задать вопрос. Сформулировать его поточнее, безжалостно отсечь для него возможности зацепиться за лазейку и увильнуть. Не потому, что Гейб лжец или трус. Но чтобы ужалить его в отместку тем, что я не могу ему больше верить даже с ножом, открывающим истины, в руках. Но я ошибаюсь. Наши взгляды встречаются. И я понимаю в то же мгновение, что он знает лучше меня, что он присутствовал на испытаниях контрольной группы и в курсе, как работает нож, что с ним… можно по-разному. Гейб выбирает именно этот вариант. От его ладони, сомкнувшейся на лезвии, к моей, крепко держащей рукоять, пробегает физически ощутимая волна энергии, перетекая от кисти к предплечью и взбираясь выше, чтобы достигнуть шеи и ударить концентратом тепла в виски. Он прикрывает глаза и увлекает меня по узкому коридору, сомкнувшемуся вокруг сознания, прямиком в свою память. Я вижу его глазами. Хорошо знакомую обстановку кабинета Яспера Масгольда, в котором я всего два с небольшим месяца назад лично констатировал его смерть, последним заглянув в его широко распахнувшиеся при моем появлении черные глаза с желтыми, нездоровыми белками. В этом кабинете я бывал не раз, когда еще учился на алхимика. Только обсидиановые кубики переставного календаря на столе Яспера в воспоминании показывают дату двенадцатилетней давности, а у основания большого пальца на руке Гейба, глазами которого я смотрю, еще нет тонкого белого рубца, оставшегося при изготовлении кулона в виде крыла. Мы не были близки тогда, не дружили и практически не знали друг о друге ничего, кроме имен. На уроках сидели в разных концах класса и не смотрели друг на друга, когда звонил колокол. Я уходил из аудитории в числе первых, а Гейб всегда задерживался, чтобы поболтать с Яспером или задать дополнительные вопросы. Я вижу, как Гейб выводит подпись кривым почерком в нижнем углу бланка, похожего на… контракт Кровной клятвы. Его взгляд поднимается выше, позволяя мне прочитать под пустой графой: «Любое изделие, которое сотворит Габриэль Кит Лестер, которое я, Яспер Масгольд, потребую как оплату использования ресурсов своего хранилища». — В этих чернилах, — спрашивает Гейб, поднимая глаза на сидящего за столом Яспера, скрестившего длинные узловатые пальцы, — не только наша кровь? — Еще кое-что, — отзывается Яспер туманно, — что не позволит им… выцвести со временем. — Надеюсь, — произносит Гейб со смешком, опустив перо в чернильницу, — это будет что-то из линейки небесного оружия… Хочу сделать что-нибудь крутое. Компактное, легкое и красивое. Чтобы можно было воздух резать. — Будь уверен, — отвечает Яспер, — это будет не канделябр или вилка для устриц. Хотя… я не помню, когда в последний раз ел устриц… Воспоминание стремительно меняется, как по щелчку пульта, переключающего канал, я оказываюсь за столом в библиотеке. Картинка рябит, но это потому, что Гейба трясет, и я пропускаю через себя вместе с ним волны разочарования, гнева и… отвращения. На экране телефона, валяющегося рядом с раскрытым блокнотом на пружине, высвечивается эмодзи персика. Ему звоню я, но Гейб не берет трубку. Хотя его ладонь тянется к телефону, он смотрит на практически пустой лист, посередине которого написано и перечеркнуто так резко, в порыве, что надорвалась бумага: «Веритас = жертва. Отречение от всего, что было любимо. Истина открыта слепой богине правосудия. ВЫРВАТЬ СЕРДЦЕ!!» И еще ниже: «1) Сказать Ясперу, что все было зря. 2) Блядь! 3) Запереть эту хуйню вместе с описанием процесса изготовления 4) ПРОВЕРИТЬ ЕЩЕ РАЗ». — Я еще в библиотеке. Нет, не жди, сегодня задержусь, — говорит Гейб сдавленно, наконец приложив телефон к уху. — Ложись без меня. Спокойного утра, детка. Так это… тот самый рассвет накануне. Я слышу мелодичный короткий звонок. И он, глухой, как колодезное эхо, приходит явно не из памяти Гейба, в которой я вязну, теряя связь с реальностью, теряясь среди свидетельств страшной глупости… от которой не могу его остановить там, в свершившемся прошлом, схватить предупреждающе за плечо. Он откуда-то извне, из лифта, в котором мы поднимаемся на предпоследний этаж кондо «Бухта», принадлежащего Алой луне. Воспоминание блекнет и сменяется новым, совсем неотчетливым, будто в него… меня пускать не планировали, и Гейб тянет меня обратно, но упирается ногами в рыхлый песок на склоне и не может затормозить, предотвратить то, что приходит ему на ум, в который он добровольно меня впустил. Он пишет на обратной стороне открытки. Я не получал такую. «Часто думаю о том, что прямо сейчас мы могли бы быть на свидании в каком-нибудь ресторане в Плайя Виста. Настоящем свидании, без хуйни. Ты бы ел рыбу из моей тарелки, снисходительно улыбаясь тому, что я снова повелся на красивое название — и жалуюсь тебе, какого хрена вообще ее взял? Я бы предложил тебе переехать ко мне. Оборудовал бы тебе художественную студию в той комнате на первом этаже…» — Не это… другое, — хрипло шепчет Гейб из реальности, настоящий, умоляя отпустить. — Не надо, Дуг, не… Но я жадно вчитываюсь в ускользающие строки, вцепляясь крепче в его память и рукоять ножа. «…Вот бы увидеть еще раз, как ты рисуешь. Как ты покусываешь губу, а твоя рука колеблется над банками с краской, чтобы выбрать цвет, который я никогда не угадывал… Может, стоило остаться и просто прожить оставшееся Масгольду?.. Это была бы короткая, но удивительно счастливая жизнь, детка. Но я бы не позволил себе… создать с тобой то, что ты потерял бы вот так. Что тебе пришлось бы похоронить вместе со мной. Твоя жизнь…» — …Дуглас. Мои пальцы теряют рукоять. Я смотрю, тяжело дыша, как вынырнув из бурного океана после долгой задержки дыхания и мощных ударов о дно, в его мутные темно-серые глаза. Гейб быстро прячет нож во внутренний карман кожанки и поворачивается ко мне широкой спиной. Я только теперь замечаю, что двери лифта распахнуты. Мы не на тридцать девятом, куда ехали, а всего лишь на тридцать пятом. Время, проведенное там, в воспоминаниях, шло быстрее. Я бы успел увидеть больше. Узнать все, если бы мы проехали еще четыре этажа. Не уверен, что мое заходящееся сердце выдержало бы. Боже, Габриэль, ты… — Добро пожаловать, — говорит бледный незнакомый вампир в строгом костюме-тройке, жестом приглашая нас выйти на этаже. — Верхние этажи на реконструкции. Лифт не поднимается дальше. Господин Элбан ожидает вас в своих апартаментах. — Черт… — доносится еле слышный обреченный комментарий Гейба, сжимающего пальцы в кулак. У нас нет выбора. Приходится выйти из лифта и последовать за вампиром. Я с трудом соображаю. В голове бьются воспоминания, которые я забрал из его головы. Кровная клятва, соглашение, вдруг резко открывшее мне глаза на то, почему Гейб на самом деле получил доступ в личное хранилище Масгольда, сам Масгольд, тайна Веритаса, требовавшая… жертвы. В висках пульсирует, во рту я чувствую мерзкий, несвоевременный в логове вампиров привкус крови из прокушенного языка. Отречение. Воспоминание, с которого его сбил звонок лифта. В которое он хотел провести меня после… Я увидел бы в некогда пустой графе название Веритас? Информация, которую Гейб принес Ясперу на блюдечке. И если бы не принес… тот знал, чему Гейб посвятил годы помимо прочих своих проектов. Что однажды его пытливый ум найдет ответ. Масгольду требовалось… лишь подтверждение реальности. «Вырвать сердце». — Кэйя?.. — спрашиваю я у Гейба единственное по пути, что способен выдавить, стараясь поспевать за его достаточно медленными шагами на ставших ватными ногах. Гребаный коридор становится пыткой. Я хочу… обратно. Хочу с ним в укромный угол. Какого хуя, Гейб? Почему именно сейчас? — Да, — отзывается Гейб, хмуро поглядывая в затылок шагающего впереди по тусклому коридору вампира. «Я?..» — хочу спросить на пределе моральных сил, от какого-то безумного, сбивающего с ног ощущения, что Гейб… ограничится этой правдой, что он хотел и сейчас, открыв дверь в свою голову, показать лишь, что сделал и почему. Не последствия. Не себя и свою часть. Не ту открытку, на которой признался, не отправляя, что мог бы… отмерить себе три года вместе со мной, если бы не мысль, что такой уход ударит по мне сильнее, чем его исчезновение и краткие регулярные вести о том, что он жив. Но мы оказываемся перед последней дверью в коридоре, и вампир открывает ее ключ-картой. Гейб делает шаг, но я вскидываю руку и настойчиво отстраняю его толчком в грудь. Захожу в апартаменты первым и немного теряюсь в обстановке, которая меньше всего ассоциируется у меня с вампирами. Просторная светлая комната с минималистичным дизайном. Панорамные окна с видом на побережье, приземистый столик с тремя бокалами, черный кожаный диван и такие же кресла. Выглядит помещение так, будто здесь не живут. «А здесь, — проносится в голове нервно-насмешливое, — и не живут…» — Ты уже догадался, мальчик? — звучит размеренный, тянущий гласные голос, лишенный эмоций настолько, что не походит даже на искусственные интонации голосовых помощников. Только когда Элбан, глава Алой луны, закидывает ногу на ногу, я вообще замечаю его, слившегося в длинном черном халате и с иссиня-черными распущенными волосами, спадающими на плечи и голую грудь, сидящим на диване. Он лениво оборачивается через плечо. Совершенное, будто у модели, лицо безучастно, холодны и карие глаза, взгляд которых находит Гейба, подошедшего ближе и остановившегося по правую руку от меня. Элбан разглядывает его, будто они давно знакомы, хотя я больше чем уверен, что видят оба друг друга в первый раз. — Вы искали встречи с тем, кто выковал Веритас, — говорит Гейб, решительно подходя к дивану. Я опускаю ладонь на рукоять закрепленного на поясе кинжала, напрягаясь, и резко шагаю за ним, но вопрос Гейба заставляет меня пораженно остановиться: — Это была ваша кровь? Элбан проводит языком по клыку, чуть кривя губы. — Кровь бессмертного существа, для которого время — линия, не имеющая конца, — произносит Элбан тягуче. Кинжал оказывается у меня в руке, я нависаю над диванной спинкой, на которую он откинулся, на расстоянии, достаточном для молниеносного захвата или удара. Но Элбан обращает на меня внимания не больше, чем на торшер. Возможно… потому что мы оба чувствуем: в его словах и расслабленной позе нет ни грамма угрозы для Гейба. — Тот компонент, благодаря которому старый алхимик сумел потребовать вещь из… еще не свершившегося будущего. Он предрек создание Веритаса. Сделал его возможным и грубо… вмешался в естественный ход событий. Контракт… Гейб вытягивает Веритас из внутреннего кармана кожанки. Контракт Яспера… — Да, — наконец отвечает Элбан на поставленный вопрос. — Алистер Бёрд взял мою кровь для фонда академии двадцать лет назад. Таковы были условия сделки после первого нападения… нынешних рецидивистов на людей, и договора между охотниками и Алой луной. — Я знаю эту историю. Отец убедил академию, что Алая луна может стать нашим союзником, что мир возможен, если мы пойдем на уступки друг другу и не будем судить весь клан по действиям отдельных ее членов. Элбан продолжает, в его голосе появляются недовольные, острые ноты: — Моя кровь помогла бы отследить меня в любой точке страны в случае необходимости, в случае повторных нападений. Я пошел на это ради мира для своего клана. Но людская глупость… Ваш век слишком короток, чтобы задумываться о последствиях. Три года назад я вдруг почувствовал, что… однажды умру. Моя линия обрела конечную точку. Меня гнусным обманом втянули в Кровную клятву, которую я не приносил. И вот моя линия снова стала бесконечной. Я ждал, что этот день настанет. Охотникам было даровано нечто... столь тяжело добытое, что пришлось требовать это взаймы у одного из тысяч вариантов будущего. Веритас. Ты спас меня от последствий собственной глупости… Гейб берется за лезвие и протягивает Элбану. Его тонкая изящная рука поднимается, пальцы смыкаются на рукояти. — Ни я, ни кто-либо из присутствующих в кондоминиуме, не собираемся причинять вам вред, — говорит Элбан холодно, — так что скажи своему мальчишке, чтобы перестал целиться мне в горло. Садитесь. И я расскажу вам больше. Гейб кивает мне. Элбан говорит правду.