Взлететь в одну высь дважды

— Бёрд, — на Дуга с порога академии набрасывается Лукас из городской смены, сбегая по широким ступеням парадной лестницы. После вчерашнего заседания Совета Дуга назначили руководителем группы внутренних расследований, и похоже, не только я придерживаюсь мнения, что лучшего кандидата на должность придумать сложно. На осунувшемся от недосыпа лице Лукаса читается счастливое облегчение человека, привыкшего исполнять команды сверху, а не ломать башку над их придумыванием. А Лукас — один из немногих, кто вообще готов, пусть и со скрипом, взять на себя ответственность и сделать что-то без одобрения Совета, когда припирают обстоятельства. Он протягивает Дугу две распечатанные фотографии и говорит: — Только что. На севере и на юге. На этот раз слишком явно — хотели, чтобы мы нашли это до наступления сумерек. — Похоже, — присвистываю, заглядывая Дугу через плечо и читая написанное темной вампирской кровью на белоснежной стене публичной библиотеки «Хорошая попытка», — Оскар нам не светит? — Им известно, что городские вышли на патрулирование днем, — нахмурившись, произносит Дуг. — Чего-то подобного мы ждали. Но вряд ли теперь стоит надеяться, что эти вампиры будут искать поддержки Белой луны. Затея изначально не тянула на блестящую. Если бы мы знали о запечатлении Энджи заранее, сообразили бы что поубедительнее его внезапного отъезда в Сан-Франциско и нашей с Дугом стертой под вампирскими чарами памяти об «инциденте» на Бродвее. — Они играют с нами, — нехотя озвучиваю очевидное. Информатору в академии достаточно было разнюхать, что Совет экстренно собрался по просьбе Алистера Бёрда, чтобы насторожиться. — Вампиры прекрасно знают, что мы не имеем права брать их, пока нет… весомых оснований. Только односторонняя переписка на стенах с целью помотать нам нервы. Дуг, судя по хмурой морщинке между бровей, думает о том же. Поставить под удар основные принципы Соглашения и схватить всех вампиров-одиночек Лос-Анджелеса в качестве превентивной меры? Мы развяжем им руки для ответного нарушения пакта — возможно, только этого они и ждут. Хаоса. Дуг кладет сверху первой фотографии вторую, и его рука вздрагивает. «Какова на вкус кровь ангелов?» Мое сердце сжимается вслед за его. — Он в самом безопасном… — начинаю твердо и тянусь, чтобы коснуться напряженного плеча Дуга, но он резко обрывает: — Знаю, — и делает шаг к Лукасу, возвращая ему фотографии. Моя рука цепляет воздух. Звонкое, поспешное «Знаю» звучит как «Не здесь». Не при Лукасе, которому ни к чему наблюдать, что такие угрозы, будь они хоть четырежды блефом, бьют по Дугу острее, чем ядовитые жвала демонов. Это угроза персонально ему. Удар прицельно в его сердце. Крохотного допущения, что Энджи может попасть под раздачу, заложенного Дугу в голову, достаточно, чтобы грязно сыграть на его чувствах и вывести из равновесия. Гаденыш-информатор в курсе болевых точек. Хуже — в курсе, сколько зависит от Дуга прямо сейчас. — Карл Беньи вернулся из Коачеллы? — спрашивает Дуг решительно. Лукас кивает. — Несколько минут назад прибыл в портальный зал. Еще должен быть у себя в кабинете. Мы просили его задержаться до вашего прихода. Я достаю из внутреннего кармана нож и вкладываю рукоятью в протянутую ладонь Дуга. Глядя в упор в голубые глаза, напоследок напоминаю, стискивая лезвие: — Он защищен лучше, чем рядом с нами, — пытаясь передать ему хотя бы часть своей убежденности. Не чистая правда для Веритаса, который не способен реагировать на данные, полученные от сердца, не от разума. Но это то, во что я верю, и единственное, что могу сказать Дугу в присутствии Лукаса. Давай, детка. Не вешай нос. Путь в «Бухту» вампирам-отступникам заказан. Энджи никто и пальцем не тронет, пока он с Алой луной. Дуг кисло улыбается, оценив жест с Веритасом, и забирает его, вкладывая в пустые ножны на поясе. Действительно пытается проникнуться моей незамысловатой мантрой или уже раздумывает, как сдерет шкуру с тех, кто посмел просто подумать об Энджи — у нас нет ни лишнего времени, ни возможности перекинуться об этом парой слов. — Будь на связи, — отступая к лестнице вместе с Лукасом, говорит Дуг. Мой храбрый, стойкий малыш. Благодарить небо за тебя каждый день — хочу, чтобы это было моей установкой на остаток жизни, а не дерьмовые мысли, крутившиеся в голове три года подряд. Отведя взгляд от моих губ, на которых слегка залипает, Дуг сообщает коротко: — Я к Беньи. — Я в лаборатории. Дуг и Лукас скрываются на пустой лестнице, а я спускаюсь в подземные помещения, отведенные алхимикам. Наша часть академии почти пуста в этот час: чтобы быть у охотников на подхвате, мы стараемся согласовывать графики и работать по ночам. Если не брать в расчет зелья, рецептура которых требует круглосуточного наблюдения за процессом, и некоторых долгих манипуляций с небесными металлами, мы редко остаемся в лабораториях и кузницах после рассвета. С наступлением позднего утра и до заката застать в подземельях можно лишь ебанутых увлеченных вроде меня, глубоких стариков возрастной категории Хьюза, которым сложно живется в ритме ночной охоты, да двух наших дневных дежурных. Когда Хьюз рекомендовал меня на пост главного городского алхимика, энтузиастов, желающих переоформиться на дневную смену, было не меньше десятка — и все ломились в мой кабинет с резюме, добавляя головной боли к прочим свалившимся в одночасье прошениям, проблемам и обязательствам. Масгольд не оставил после себя управленческого бардака, но… мне требовалось время, чтобы влиться и осознать, что отмазка «Не знаю, спроси у босса» отныне мне не светит, потому что я и есть босс. С дневными дежурными, правда, оказалось легче, чем с остальными решениями: я тупо выбрал тех, у кого есть маленькие дети. («Поздравляю, — хохотнул Питер. — Теперь ты хороший парень в глазах их жен».) Эти двое должны быть где-то в лабораториях. По моему поручению следить, приняв смену от ночных, за процессом варки противоядия от вампирского токсина. Процесс небыстрый. Сутки изготовления и минимум полдня после перегонки для настаивания. Больше я не надеюсь никого здесь встретить. Эхо моих шагов разносится далеко по ветвистой сети коридоров. Слышно только, как в унисон тикают возле каждой двери точнейшие часы во всем Лос-Анджелесе. Секунда в секунду несколько десятков стрелок со щелчком проскальзывают к новому делению. Когда смолкают голоса на нижних этажах, дыхание кузнечных мехов и многоголосье кипящих зелий, бег стрелок слышно особенно отчетливо — ровный, чистый, не дающий осечек звук, который всегда меня завораживал. Будучи студентом, ночами, засиживаясь с конспектами, я настежь открывал дверь учебного кабинета и прислушивался к неумолимой поступи времени по пустым коридорам. И самые громкие часы — над его дверью. Я останавливаюсь и прежде, чем нахлынут воспоминания, отпираю замок ключом с общей связки и толкаю плечом тяжелую дубовую дверь. В нос с порога бьет запах сырости и застойного воздуха, полного резких ароматов реагентов и обычного чистящего средства. Никто не заходил в кабинет Яспера с тех пор, как его бездыханное тело вынесли отсюда пару месяцев назад. Ублюдок сдох с моим Веритасом в руке. Встречаться с Масгольдом лично мне не хватило хладнокровия. Даже зная заранее, что ему осталось меньше дня, я бы, наверное, не спустился и не постучал в чертову дверь. Так же просил бы Питера передать нож. Свет солнечных камней с трудом пробивается сквозь запыленное окошко-муляж над потолком, выхватывая из полумрака привычный Масгольду хаос. Стол, заваленный склянками с остатками разноцветных зелий на донышках, изогнутыми колбами и латунными механизмами. Масгольд и меня учил поддерживать чистоту — но при этом бережно хранить собственный порядок расстановки рабочего инвентаря. («И пусть твоя система кажется кому-то кошмарным бардаком. Ты знаешь, где что лежит. Главное — у тебя под рукой».) Сейчас, конечно, рабочее место Масгольда медленно грязнет под слоем пыли. Даже небольшая печь из огнеупорного кирпича, с потускневшими от времени медными дверцами и бурыми пятнами, оставшимися от экспериментов над Ортосом, выглядит безжизненно, будто в ней годами не разводили огонь. Масгольд в гробу перевернулся бы, узнай, в какое запустение я привел его кабинет. Собственный я организовал в другом конце коридора. Невыносима даже мысль о том, чтобы пользоваться тем, что верой и правдой служило ему. Книжными шкафами, полки которых доверху набиты фолиантами в кожаных переплетах. Его чертежами, пергаментами, даже перьями и набором инструментов: ступками, стеклянным инструментом, пипетками и щипцами. Пусть оно все сгинет и умрет, застынет во времени, как и он. Остановится, оборвет свою жизнь резко, не получив достойного забвения. Кулаки сжимаются сами собой, сердце надсадно и больно колотится в груди. Как же я был очарован им. Как слепо… верил всему, что он говорил. Выровняв дыхание, прихожу в себя силами единственной мысли — чем быстрее я обыщу кабинет, тем быстрее покончу с его призраком, стоящим у меня за плечом. Я методично перебираю шкафы, хватаясь за корешки тех книг, которые Масгольд чаще всего доставал с полок и держал для «регулярного чтения» на столе. Все они оказываются пусты. Только из одной выпадает старый билет в кино, который я на всякий случай сую в карман, а из трактата по травам вываливается… моя выпускная фотография. О, иди нахуй со своей сентиментальностью, кусок говна! «Главное — у тебя под рукой». Я бросаюсь к столу и дергаю все ящики подряд, но среди стопок чистых листов и тетрадей с формулами и конспектов его лекций не нахожу ничего похожего на письма. Зная Масгольда… Он не выбрасывал даже чеки на покупку молока и рекламные буклеты Волмарта. Уж переписку с вампирами, каким бы ни было содержание, он не отправил бы в печь. «Под рукой, Габриэль». Подтянув кресло, я сажусь и кладу ладони на пыльную столешницу так, как держал их Масгольд, принимая меня в этом кабинете. Левша. Он был левшой, как и я. Я ощупываю край стола с левой стороны. Постукиваю, давлю, отряхнув поверхность от пыли, на все пятна и зазубрины пальцами, и… бинго. То, что я принял за две параллельные царапины, оказывается крохотным рычажком, при нажатии на который под столешницей с глухим щелчком выскакивает плоский потайной ящик. Запускаю туда руку, шарю внутри — и ничего. Пустота. — Фух. Это ты. Я осторожно поднимаю ногу, бесшумно захлопывая потайной ящик коленом, и подбираю с пола упавший блокнот, делая вид, что просто копался у старого хрыча на столе. Не знаю, почему веду себя, как попавшийся с поличным воришка, маскирующий следы своего преступления. Кабинет принадлежит мне, несмотря на то, что я им не пользуюсь. А на пороге стоит всего лишь-то вымотанный, потрепанный сменой Питер. Схватившись за сердце, он закатывает глаза и бурчит: — Я чуть в штаны не наложил. Не думал, что здесь кто-то будет. — А ты что здесь забыл? — спрашиваю, кинув красноречивый взгляд на часы, показывающие четыре дня. Меня не отпускает мысль о пустом потайном ящике. Неужели Масгольд настолько остро предчувствовал свою смерть? И решил загодя подчистить следы своих дел, опасаясь, как бы кто не плюнул на плиту с его именем в мемориальном саду? Что же. Почту за честь, учитель. — Задержался допоздна. — Питер широко зевает и встряхивает кучерявой головой, прогоняя сонное оцепенение. — Решил проконтролировать, как у Шона и Клэнси с антидотом для вампирского токсина… Как дела с Алой луной? Черт. Будто целую вечность назад мы шли на переговоры с Элбаном, а на деле не прошло и суток. Естественно, Питер еще не в курсе. Алхимики немного оторваны от обсуждений, в которые их не приглашают лично. А Питер… Да, мне до сих пор неловко, что пришлось отказать ему в должности моего заместителя. Хотя Питер и сказал, что понимает — личным связям не место на работе, и я имел бы право рассматривать его кандидатуру только в том случае, если бы он обошел в профессиональных навыках остальных претендентов. Но не считая Дуга, Питер первый, кого я назвал бы своим близким другом. Он был в курсе, куда я направлялся три года назад. Он послушно берег мою тайну. Всегда был на подхвате, и даже сейчас не перестает вписываться во все, что бы я ни предложил. Пусть Питер и не выдающийся алхимик, но он отличный друг. — Все гладко, — отвечаю, поднимаясь из-за стола. — Можно сказать, теперь Алая луна с нами заодно. — А Белая? — Питер безучастно смотрит по углам кабинета и чуть морщит нос. Да, запашок божественный. Этот склеп не мешало бы проветрить как минимум от стойкого запаха очистителя. — Было бы неплохо, если бы за нас были все вампиры города, а? — Пусть охотники сами целуют Лина в зад за лояльность, — отшучиваюсь туманно, скрепя сердце не открывая Питеру все подробности минувшей ночи. Питер общается с алхимиками и может ляпнуть лишнего в разговоре, а сейчас под подозрением, как ни прискорбно, все они. — Я свою работу выполнил. — Искал у старика что-то конкретное? — спрашивает Питер уже в коридоре, когда я закрываю дверь Масгольда на ключ. — Его совесть, — фыркаю, убирая связку в карман. Питер приподнимает бровь, и я со вздохом озвучиваю первое, что приходит на ум: — Думал, у Яспера где-то должен был заваляться тот удобный набор походных реторт. Помнишь? — А-а-а… — Питер понимающе кивает и усмехается. — Который он никому не позволял трогать под страхом смерти. Пока мы идем в сторону лабораторий, я медленно сгораю от стыда. Врать Питеру неудобно. Не то создание Веритаса наложило свой отпечаток на мое отношение к правде и лжи, не то я просто рассудок теряю от поисков вероятного предателя среди своих — и контролирую каждое слово, которое через Питера может просочиться дальше и усложнить работу Дугу и его группе внутренних расследований. — Как продвигается процесс у Шона и Клэнси? — спрашиваю между делом, испытывая странную потребность занять тишину разговором. — Осталось дистиллировать и настоять антидот. — Питер шутливо пихает меня в плечо. — Помнишь, как рвануло, когда мы занимались этой хренью на практическом занятии? — Когда Трэвис решил проверить, что будет, если проигнорировать табличку «Не курить и не разводить огонь вблизи оборудования в момент дистилляции»? — Я с чувством закатываю глаза. Трэвис всегда был малость отбитым. Его счастье, что взрывоопасные пары антидота скапливались в «холодильнике», система была герметична, как и все, до чего допускал нас Масгольд, а сам он бросился на Трэвиса с неожиданной для почтенных лет прытью, выбив зажигалку у него из рук. В противном случае Трэвис лишился бы не только бровей и места в классе алхимии. Естественный отбор. — Тогда еще не рвануло. — И слава Дейму. — Вот уж точно… Хорошо, что сейчас этим занимаются Шон и Клэнси, профессионалы своего дела. Если бы в запасах лекарей академии вообще был свежий антидот, а не те жалкие остатки, которых едва хватило на жертв недавних нападений, мы бы вообще не занимались столь узким направлением. Пожалуй, нужно будет проверить от и до запасы зелий для редких — или маловероятных — случаев. Чтобы в последний момент не бегать с горящей задницей. «Я был бы кошмарным управленцем», — признавался я Дугу, когда мы болтали о перспективах и будущем. О его месте в Совете, моем — в администрации сектора алхимии. Кто знал, что я окажусь куда выше, чем метил? «Нет. Превосходным. — Дуг ехидно добавил: — Ну, мне бы пришлось напоминать тебе вести списки срочных и отложенных дел, но в целом…» «В целом — кошмарным, я понял», — зарычал я и поколотил его подушкой. — Слушай, — спрашиваю у Питера на повороте, когда коридор под резким наклоном уходит вниз, к лабораториям, — не знаешь, из наших кто-нибудь заходил к Масгольду? — Зачем? — искренне изумляется Питер. — Не знаю… порыв ностальгии? Если бы не пустой потайной ящик, я бы не бредил мыслью о том, что до меня у Масгольда в кабинете кто-то копался. Не похоже, что после его смерти там даже уборку провели — так и передали кабинет в мою собственность, ничего в нем не трогая. — Он принадлежит тебе, — твердо отвечает Питер. — Никто бы туда не зашел без твоего поручения. — Верно. Но запах чистящего средства. Такой явный, что нервировал бы старика при жизни и заставил открыть вентиляционный люк. Такой, который не потревожил бы его… после. — И никто там не убирался? — Гейб, туда бы никто не поперся. — Питер нервно фыркает. — Что ты прицепился? Масгольд что, задолжал тебе двадцатку? — Он мне жизнь задолжал! — рычу, резко останавливаясь у двери лаборатории, и жгу по Питеру разъяренным взглядом. Меня задевает. Меня корежит легкость, с которой наши имена сплетаются для Питера в одном предложении. — Нормальную. Которую я хотел. — Прости. — Питер опускает глаза в пол и досадливо морщится. — Я не имел ничего такого в виду… — Проехали. Питеру не понять. Для него я выиграл за три года все, чего можно желать, будучи алхимиком. Разгадку тысячелетия, легендарный нож, должность главного городского алхимика. Он бы, наверное, хотел оказаться на моем месте. «И он хочет до сих пор», — говорит вдруг ясно, пусть и жутко устало, голос Яспера у меня в голове. Меня передергивает, но не потому, что он без спроса появляется с ценными комментариями в моих мыслях. Но из-за направления, в котором я не могу не думать сию же секунду. Что сказал бы на моем месте Дуг? Что бы он… сделал, если бы ему пришлось задать этот вопрос Смайлу? С Веритасом или без него. «Лучше я разочарую тебя как друг, — мне кажется, так бы Дуг сказал, взвесив все за и против и решительно вздернув подбородок, — чем позволю себе, как твой друг, в тебе сомневаться». — Пит, — спрашиваю я тихо, — ты был в кабинете Яспера? Он смотрит на меня не мигая дольше, чем требуется для правдоподобного удивления. Две секунды. Он задумчиво хмурится, но не успевает открыть рот. За дверью лаборатории громко, как может только в полной тишине подземелий, раздается взрыв. И нас обоих обдает волной жара из-за слетевшей с петель двери.