Тучи, закрывшие небо От взгляда печального – выбор не твой. Там, где равны быль и небыль, Я часть от тебя, и ты будешь со мной. Сильное тянется к слабому, Я превращаю в золото ртуть, Из притяжения левого к правому Мир начинает Свой путь.
© Ясвена, «Я буду с тобой»
***
Он стискивал руку сестры так, что ей, наверное, было ужасно больно, но Яньли только сжимала его пальцы в ответ, будто хотела поделиться духовной силой. А-Чэну казалось, он ступает по голой земле, по острым камням и песку, от которого кожа стиралась в кровь. Мягкие тёплые сапожки словно сделались тоньше бумаги. В воздухе витали густые пряные ароматы: прямо у главных ворот Пристани Лотоса мелкие торговцы и лавочники предлагали прохожим согревающий суп с шариками тофу, горячую сухую лапшу с кунжутом и чили или баоцзы со сладкой бобовой пастой. Они привычно закликали адептов ордена Юньмэн Цзян попробовать лакомства, но живот А-Чэна сейчас сводило вовсе не от голода. Борясь с чёрными пятнами, вспыхивающими перед глазами, он жадно всматривался в толпу, тщетно пытаясь отыскать в ней босоногого мальчонку. – Дядюшка, не видели ли вы сегодня незнакомого мальчика шести лет? – Простите ничтожного, Цзян-гунян, мало ли ребятишек бегают по улицам Юньмэна! Разве ж всех упомнишь? – Шмыгал тут один, да старый Сун погнал его от прилавка прочь – сразу видно, что без гроша за душой! Никак посмел обокрасть драгоценную гунян? – Нет-нет, дядюшка. Наш шиди болен, непременно надо его отыскать. – Коль увидим снова, так уж приведём обязательно, пусть господа будут спокойны! Яньли кланялась и тревожно улыбалась, благодаря обожавших её простолюдинов за труды, а Цзян Чэн едва был способен на то, чтобы держаться как можно прямее и не шмыгать носом у них на глазах. Пальцами свободной руки он зарывался в шерсть Жасмин, нервно вертевшейся под ногами, и высматривал среди мостков, плетёных корзин и пёстрых лавок Принцессу и Милашку, рванувших в толпу, едва А-Чэн дал им понюхать подушку Вэй Ина. Может, его щенки были ещё малы, но уж отыскать по запаху человека им было вполне под силу! А-Чэн напряжённо вслушивался в весёлый гомон родного Юньмэна: смех девушек, азартную ругань торговок и непристойные песни возвращавшихся с озёр рыбаков – надеясь различить среди всего этого знакомый лай. В толпе то и дело мелькали пурпурные, сиреневые и синие ханьфу адептов ордена. Никто из них не шатался праздно по рынку, но, несмотря на все усилия… В правую руку вдруг вонзилась боль, сжала, словно тисками. А-Чэн вскрикнул, напугав А-Ли, рявкнул: «Лежать!», и Жасмин послушно опустилась на землю, глядя на него такими же, как у сестры, непонимающими глазами. Конечно, она его не кусала: она ни разу в жизни его не укусила – даже играя, лишь легонько прихватывала пальцы. Но предплечье всё ещё словно сдавливали мощные острые зубы, и ногу рвануло нещадно, так, что А-Чэн припал на колено, не в силах никуда деться от невидимых, несуществующих клыков. На его светло-сиреневом шэньи не было ни капельки крови. Ни один гуай не сумел бы напасть вот так. – А-цзе, да что же это? Цзян Яньли, тревожно нахмурив брови, поспешила поставить его на ноги, подхватила под локоть, не давая упасть. Огонёк мрачного понимания медленно разгорался в её тёмных глазах, она уже было открыла рот, чтобы ответь, и тут, наконец-то, издали донеслось грозное рычание и лай. Вэй Ин весь сжался в комочек, закрыв лицо руками. Правый рукав его чжунъи был разодран и насквозь пропитался кровью, на ноге ниже колена сквозь порванную штанину багровел свежий след от укуса. Он тихонько, на одной ноте, поскуливал, не решаясь открыть глаза. Рядом в угрожающих позах замерли Принцесса и Милашка. Обнажив белоснежные клыки, они скалились на бродячих шавок, но те уже отступали, поджав хвосты. Облегчение накрыло А-Чэна тёплой волной, мягким покалыванием расходясь от вновь обретшего свою половину золотого ядра до самых кончиков пальцев. Он почти улыбнулся, наконец-то способный стоять прямо без поддержки а-цзе. Дрожащие губы Вэй Ина едва заметно шевелились. С трудом, но А-Чэн всё же разобрал его сбивчивый, полный ужаса лепет: – Не подходите!.. Не надо, не кусайте меня!.. – Ты такой жалкий! – скрестив руки на груди, беззлобно фыркнул он. – Нашёл, кого бояться! Принцесса, Милашка и Жасмин очень послушные, они тебя не укусят! Лучше бы сказал «спасибо» за то, что они тебя защитили. Или ты язык проглотил? – А-Чэн, не груби, – раздался за спиной голос отца. Смущённый, А-Чэн опустил голову, отступив ближе к сестре, которая ободряюще сжала его плечо. Он вовсе не хотел грубить! Слова сорвались с губ раньше, чем он подумал об этом, и не такие уж грубые они были – он ведь только хотел успокоить, показать, что его щенков вовсе не нужно бояться, что они защитят их даже от яо или гуаев – куда уж там каким-то тощим дворовым псам! Не хватало ещё, чтобы Вэй Ин сбежал снова, просто испугавшись Принцессы, Жасмин или Милашки. В глубине души А-Чэн был не уверен, что сможет пережить эту боль ещё раз. Отец опустился перед Вэй Ином на корточки, полным печальной нежности взглядом окинул дрожащую фигурку в одном порванном хлопчатом чжунъи, окровавленный рукав и штанину… а потом просто взял его на руки так, словно это было что-то привычное и само собой разумеющееся, прижал к себе, как любимого сына. А-Чэн потерял дар речи. Стремительно наполняющимися слезами глазами он мог только смотреть, как Вэй Ин доверчиво обхватывает руками шею его отца, марая своей кровью роскошный пурпурный чаошен, как отец бережно придерживает его за голую пятку, грея её в широкой ладони. – Купите ему сапоги. И уберите отсюда собак. По… почему? За что? Горло сдавило так, что не выдохнуть; а-цзе крепче сжала объятия, притянула к себе, позволяя уткнуться мокрым лицом ей в плечо, спрятаться от огромной, разъедающей душу обиды. Но разве мог А-Чэн отвести взгляд? Разве мог он просто не смотреть? За что, за что?! За всю свою жизнь он мог припомнить не больше пяти раз, когда отец брал его на руки, и каждый, каждый такой раз делал его счастливым на долгие месяцы, каждый он хранил и лелеял в памяти, как доказательство любви и признания. А Вэй Ин… что такого сделал Вэй Ин? Чем он был лучше?! – Не бойся, А-Ин, никто тебя не обидит. Зачем ты убежал? – Матушка и папа ушли… думал, что смогу догнать. Почему они ушли без меня? Недовольно заворчала Жасмин, когда один из старших адептов ухватил её за ошейник, уводя прочь; растерянно рявкнула Принцесса… А-Чэн вскинулся, впился в главу Цзян пылающим взглядом: – Отец, не надо! Мои собаки послушные, они никогда никого не кусали, не надо забирать их!.. Они будут послушными!.. Но, едва заслышав лай, Вэй Ин зажмурился и весь сжался, попытавшись вскарабкаться ещё выше, как если бы отец и правда был клёном. И глядя на это, А-Чэн понял: он проиграл. Их в самом деле забрали у него. И Принцессу, обожавшую а-цзе и приносившую ей в пасти плоды чилима и свежие бутоны лотосов; и неуклюжую, глупенькую Милашку, таскавшую пролетавшие мимо мишени стрелы и грызшую плетёные корзины. И даже Жасмин! Жасмин, которая терпеть не могла купаться, но отчаянно бросилась в озеро, когда ему судорогой свело ногу. В первую мяо А-Чэн постыдился позвать на помощь – он ведь был наследником клана Цзян, разве не должен он был плавать лучше всех? В следующее мгновение поднятая шисюнами волна накрыла его с головой, и как бы он ни бился, никак не мог глотнуть достаточно воздуха, снова и снова уходя под воду. Жасмин вытянула его на берег раньше, чем кто-либо вообще понял, что произошло. Разве такого друга он не должен был защищать до последнего, не давать в обиду никому, даже собственному отцу? В конце концов, щенки были подарком! Он метался по комнате, не находя себе места. На пол летели книги и игрушки, сокровища кабинета и вазы, пока не осталось ничего, что он мог бы порвать, сломать, разбить и хотя бы так выплеснуть свою обиду и злость. Почему, почему, почему?! Неужели он так сильно разгневал предков? Да, он не похож ни на отца, ни на проклятого Лань Хуаня, он не умеет улыбаться так, чтобы его все любили, он недостаточно талантливый и слишком вспыльчивый, но не может же он быть настолько никчёмен! Почему, почему он должен отдать за названного брата так много? Он ведь и так был готов всем с ним поделиться, почему же обязательно забирать?! Отец так ласково увещевал его уступить. Так хорошо говорил о том, что Вэй Ин – его родственная душа – станет ему добрым другом, будет поддерживать во всём, не оставит никогда, что вместе они смогут стать настоящими героями, легенды о которых будут ходить по всему Цзянху. Просил понять, что А-Ин – сирота, совсем один на этом свете, а собак боится потому, что стая тяньгоу лишила его родителей. То же говорила а-цзе, нежно гладя его по волосам, и А-Чэн уже готов был согласиться и даже делить с ним свою комнату, как отец ни с того ни с сего снова взял Вэй Ина на руки. Холодный смех матушки до сих пор громовым раскатом звучал в ушах. Эхом ему вторил робкий стук в запертые двери. – Шиди, шиди, впусти меня, я хочу спать! От обиды и ярости снова сдавило горло: – Кто это твой шиди?! Верни мне Принцессу, верни мне Жасмин, верни мне Милашку! – Прости. Но… но я и правда их боюсь. Чёрное пламя пылало в груди А-Чэна, не находя выхода. Его яростный взгляд вдруг наткнулся на ещё один, не свой, комплект постельного белья. От гнева и возмущения кровь прилила к вискам; не помня себя, он схватил чужие простыни и одеяла, с силой вышвырнул их за дверь и снова захлопнул её, навалившись спиной. – Иди спать куда-нибудь ещё! Это моя комната! Ты даже комнату хочешь у меня украсть?! – закричал он, сжимая пальцами шёлковую ткань чжунъи напротив золотого ядра. Казалось, оно разгорается вновь, готовясь прожечь его тело насквозь. И пускай! Пускай, зато Вэй Ину тоже будет больно! – Я ничего не крал, – после паузы тихонько донеслось из-за двери. А-Чэн и не услышал бы, если бы не стоял, прижавшись к ней. – Это дядя Цзян сказал мне ночевать с тобой. Дядя Цзян! Как будто А-Чэн нуждался в ещё одном напоминании о том, как легко Вэй Ин сблизился с его отцом, как легко проник в их семью, вытесняя из неё самого Цзян Чэна! И он ещё не стеснялся вот так насмехаться над ним, напоминая, что может просто пожаловаться отцу и залучить всё, что пожелает: ласку, любовь, комнату, чужое место, ядро. Так… так просто! – Убирайся! – заорал он, сжимая кулаки. – Если снова тебя увижу – позову свору собак, чтобы покусали тебя! – Я уйду, уйду! Не зови собак. А-Чэн сполз по двери на пол, закрыв ладонями пылающее лицо. Рыдания душили изнутри; не в силах справиться с ними, он прикусил костяшки пальцев, съёжился, будто хотел укрыть своим телом болезненно пульсирующее ядро, спрятать его, не дать отнять. Почему, почему, почему?! Для любого ребёнка в Пристани Лотоса формирование золотого ядра – пышный праздник, полный поощрительных улыбок, поздравлений и всеобщего признания. Он мечтал об этом с тех самых пор, как только ступил на тропу самосовершенствования! Старательно повторяя каждое движение танца зверей снова и снова, грезил о том, как весь орден Юньмэн Цзян будет гордиться, глядя на его успех. И что же он получил?! Сформированное задолго до срока ядро горело в его нижнем даньтяне, но об этом было запрещено даже говорить вслух. Вэй Ин спас ему жизнь, но какой же дорогой ценой! … но разве Вэй Ин не заплатил в тысячу раз дороже? Да, отец не слишком любил А-Чэна, но он хотя бы был жив, как и матушка, как и а-цзе. У него был дом и целый клан, который заботился о нём. Он ведь… он ведь на самом деле мог поделиться. Наверное, он даже мог бы избавить Вэй Ина от его страха. Это ведь не было совсем невозможно? Не настолько, как сформировать ядро в пять лет, но им ведь даже это удалось! Не стоило выгонять Вэй Ина вот так посреди ночи. Он ведь ничего здесь не знает, а если и осмелится куда-то пойти, то уж точно в покои отца. А-Чэн даже представить боялся, с каким разочарованием на него посмотрят тогда. Чему бы отец ни учил, А-Чэну не давалась ни одна наука. Какое уж тут смирение, какая невозмутимость! Когда основатель клана, Цзян Чи, завещал своим потомкам быть великодушными, безмятежными, честными и свободными, он точно не ждал, что однажды в его роду появится такой, как Цзян Чэн. Ожесточенно вытерев рукавом слёзы, он встал, пошатываясь, тихонько приоткрыл дверь, взглядом ища Вэй Ина. – Шисюн? Пламя лотосового фонаря дрожало на ветру, но за кругом света притаилась чернильная тьма, полная тревожных шепотков, шуршания и шелеста. С озера веяло холодом. Поёжившись, А-Чэн обхватил плечи руками, оглянулся, ища хотя бы маленькую подсказку. Деревянная терраса была пуста. В безветренном углу лежали, аккуратно сложенные, простыни и одеяло. Сердце сжалось от дурного предчувствия, золотое ядро беспокойно запульсировало, нагреваясь. А если с Вэй Ином что-то случится? Пристань Лотоса, разумеется, самое безопасное место во всём Цзянху, но ведь шисюн ничего здесь не знает: вдруг оступится на мостках и упадёт в ледяную воду? Или так замёрзнет, что заболеет снова? А-Чэн напряженно прикусил нижнюю губу. Первым его порывом было позвать на помощь дозорных, но любой адепт или слуга непременно доложил бы о произошедшем его отцу, а Цзян Чэн боялся даже подумать о том, чем это обернётся. Он знал лишь одного человека, к которому мог бы пойти с виной на плечах. Стоило только легонько потрясти её за плечо, Цзян Яньли испуганно приподнялась в постели, кутаясь в одеяло. Маленькая и тёплая со сна, она показалась ему такой родной и нежной, что А-Чэн тоненько всхлипнул, тут же пристыженно прикусив большой палец. Медвяный аромат лотосовых благовоний в покоях сестры навевал горько-сладкую тоску; в кромешной темноте она не могла видеть его слёз. – Что такое, А-Чэн? Дурной сон? – спрятав в ладони зевок, невнятно прошептала она. – Ты совсем замёрз, зачем же вышел без шэньи? – А-цзе, прости! – всхлипнул он, покаянно опустив голову. – Вэй Ин пропал! Его простыни и одеяло на террасе, но его самого нигде нет! – Что же его простыни делают на террасе? – вскочив, нахмурилась Яньли, поспешно заворачиваясь в белый цюйцзюй. А-Чэн отвёл взгляд, уставившись в стену: то ли чтобы не смущать её, то ли до крайности смущённый сам. – Я выкинул их, – очень тихо признался он, не в силах посмотреть сестре в глаза. – Велел ему убираться прочь. Я… прости, а-цзе. – Ох, А-Чэн, – вздохнула А-Ли, и от горькой печали в её голосе ему захотелось провалиться под землю прямиком в обитель Яньло-вана. – Беги собирай остальных, будем искать все вместе. Не хватало ещё, чтобы этот ребёнок разболелся снова! Подхватив фонарь и кое-как вдев ноги в сапожки, она выбежала из покоев. Цзян Чэн заломил руки, не зная, что ему делать. Вернувшись к себе, он перенёс обратно простыни и одеяло Вэй Ина, разложил их как следует, приготовив ему место для сна, зажёг масляную лампу. Мучительно нахмурив брови, посмотрел на дверь. Тревога пожирала его изнутри. А-цзе велела разбудить остальных, и, конечно, была права: вместе они бы скорее нашли его, но… что же сделает с ним отец, когда обо всём узнает? Что, если и вовсе выгонит вон? Ну зачем, зачем А-Чэн пригрозил Вэй Ину собаками?! Теперь от одного воспоминания об этом горели щёки. Он не мог позвать старших, но и просто сидеть и ждать было невыносимо: с каждой мяо всё больше казалось, что с Вэй Ином из-за него непременно произойдёт что-то страшное, непоправимое. Он ведь выставил шисюна за дверь в одном чжунъи! А тот только недавно перестал так надрывно кашлять. Упрямо оставив в спальне тёплый шэньи в наказание себе, А-Чэн, не выдержав, бросился бегом вслед за сестрой. У павильонов мягко горели лотосовые фонари, но дальше, у озера, стояла зыбкая тьма. Луна скрылась за тучами, и тени множились, складываясь в неверные, неустойчивые очертания, пугая шелестом и плеском в кромешной черноте. А-Чэн неловко поскользнулся на мостках, едва не угодив в воду, и пошёл медленнее, опасливо озираясь по сторонам. Холод пробирал до костей; он обхватил себя за плечи, уже жалея о том, что не взял шэньи – и ещё больше жалея о ссоре с Вэй Ином. Ну почему он вечно ломает всё, едва успев заполучить! Матушка за дело ругает его: ни к чему не годен, за что ни возьмётся! Ногу вдруг пронзила жуткая боль. Оступившись от неожиданности, А-Чэн споткнулся и полетел в яму, в кровь оцарапав лоб о хлестнувший его по лицу прут. Колени резко ударились о землю, мелкий камешек впился в кожу. Из глаз брызнули злые слёзы – не в силах больше сдерживаться, Цзян Чэн заревел в голос. Ну почему, почему, почему? На этот раз он ведь правда хотел, как лучше! Сверху послышался какой-то шорох. Подняв голову, А-Чэн сквозь слёзы разглядел самое дорогое лицо на свете. – А-цзе! – А-Чэн, разве я не сказала тебе собирать остальных и искать его всем вместе? – вздохнула Цзян Яньли. Он был так рад видеть её и Вэй Ина за её спиной, что совсем забыл, что не выполнил поручение. Опустив взгляд, он только помотал головой. Со вздохом наклонившись, сестра помогла ему выбраться из ямы, бережно приложила платок к рассечённому лбу. Поникнув, он замер под её лаской, растерянный, пристыженный и нелепый, виновато покосился на Вэй Ина, не зная, как посмотреть ему в глаза. Цзян Яньли произнесла: — Возможно, ты чего-то не сказал А-Ину? А-Чэн прижал платок ко лбу и очень тихо произнёс: — Прости. — Помоги А-Ину перенести обратно простыни и одеяло, ладно? Цзян Чэн шмыгнул носом. — Я уже перенёс. А-Ин смущённо потёр лоб, будто тоже успел поцарапать его. Он не мог наступать на пораненную ногу: острая боль пронзала ступню. Едва попытавшись сделать шаг, А-Чэн сам схватился за предплечье сестры. В усталых глазах Яньли мелькнула обречённость, она присела, велев им обоим хвататься руками за её шею. – Ну, что же мне с вами делать? Никогда ещё путь от прибрежных ив до главных павильонов не казался ему таким длинным. Невысокого роста, худенькая и слабая, А-Ли спотыкалась и останавливалась через каждый шаг, подхватывая сползающего с её спины А-Ина. А-Чэн изо всех сил напрягал ноги, чтобы ей было не так тяжело нести его на руках, и цеплялся за её шею, прижавшись мокрой от слёз щекой к тёплому виску. Притихший А-Ин виновато шмыгал носом и тоже держался, как мог. В полном молчании им только и оставалось, что пристыженно смотреть друг на друга, но А-Чэну почему-то казалось, что вот так – просто глядя в заплаканные глаза – они могли понять больше, чем после тысячи горячих слов. Так же они смотрели друг на друга в каменном гроте, спелёнутые липкой паутиной теснее, чем младенцы в колыбели. Глаза Вэй Ина были почти чёрные, покрасневшие от лопнувших капилляров, но от улыбки превращались в тонкие полумесяцы. А-Чэн помнил эту улыбку. Она осветила кромешную тьму паучьего грота, будто искорка далёкого костра. Холодные пальцы А-Ина робко коснулись его собственных на шее А-Ли, и он осторожно дотронулся до них в ответ. – Не волнуйся. Я ничего не скажу дяде Цзяну, – тихонько проговорил Вэй Ин, когда Цзян Яньли, непрестанно извиняясь и кланяясь, проводила перевязавшую их раны Лю-аи. Губы шисюна робко тронула искоркой та самая светлая улыбка, и на сердце А-Чэна потеплело, будто кто-то зажёг внутри свечу. – Я поранился только потому, что ночью вдруг решил взобраться на дерево. Страшное облегчение накрыло Цзян Чэна, будто огромное тёплое одеяло. Серьёзно глядя в глаза А-Ину, он поклялся: – Можешь тоже не волноваться. Стоит только мне увидеть собаку, и я сразу же отгоню её от тебя! – Так-то лучше! – ободряюще улыбнулась А-Ли. Ненадолго отлучившись на кухню, она вернулась с подносом, на котором стояли две пиалы с супом из корня лотоса и свиных рёбрышек. Ароматный пар поднимался над чашками, разливаясь в воздухе. – Поскорее садитесь есть, пока не остыло! А-Ин отчего-то замешкался, будто неуверенный, что сестра звала и его тоже. Помня об укушенной правой руке, которая всё ещё ныла и страшно чесалась под повязкой, А-Чэн за запястье левой потянул его к столу: – Ну же, садись, шисюн! Вот увидишь, суп а-цзе – самый вкусный во всём мире, такого нигде больше нет! Улыбка на губах А-Ина вспыхнула ярко, словно фейерверк; звонко, будто колокольчик, рассмеялась польщённая А-Ли. Устраиваясь рядом с ними, А-Чэн на мгновение задохнулся от слишком большого счастья. Оно билось в груди солнечной звонкой птичкой и было гораздо, гораздо больше того, что он чувствовал в объятиях отца.