***
— Как дела в мире смертных, отец? — спрашивает измотанный, но довольный Сокка, складывая чертежи на полку. Дело, занимавшее его весь последний месяц, почти завершено. Осталось совсем немного работы, — буквально пара штрихов, — и он сможет подарить людям крылья, позволяющие подниматься в небеса, быть ближе к пылающему огнём солнцу и подмигивающим звёздам. Не так высоко, чтобы вторгнуться в оплот бессмертных, но достаточно, чтобы почувствовать надежду, и сейчас она как никогда нужна людям. Хотя надежда — не его сфера деятельности. Он Бог изобретений, покровитель ремёсел, тот, к кому обращаются за помощью, когда дело касается материальных проблем, а не возвышенных чувств. Бог практического применения. Сокке нравится думать, что его дары повышают уровень жизни людей, делают их здоровее, упрощают их будни. Он Бог идей, меняющих мир, делающих его более пригодным для смертных. Однако в этот раз его подданным нужны не технические улучшения — им нужно что-то, способное дать силы жить. Сокка хочет попробовать помочь и готов рискнуть. Оставив чертежи среди старых не оконченных работ, он поворачивается к отцу, Богу народной мудрости и смекалки, покровителю справедливых правителей. Его лицо омрачено разочарованием; кажется, визит в мир смертных не принёс удовлетворительного результата. Последние годы результат никогда не удовлетворителен, но это не мешает его отцу пытаться. Хакода — Бог, думающий голосом народа, хранящий в себе опыт многих поколений, живущий, чтобы указывать верный путь. Раньше он проводил со смертными даже больше времени, чем с Богами, проживал с ними жизни, учился их ремёслам, любил их и ими же был любим. Своим детям он привил ту же предрасположенность, если не преданность людям, столь не свойственную прочим Богам. Сокка всё ещё не уверен, что небезразличие — это хорошо. Будь ему всё равно, как другим Богам, хлопот поубавилось бы… но тогда он не был бы Соккой, Богом идей и изобретений. И Катара, его сестра, не стала бы такой удивительно добросердечной Богиней врачевания. Он ни о чём не жалеет. Каким бы… нетипичным для Богов ни было их детство, оно всё ещё полно ярких воспоминаний о землях, где жили быстро стареющие, но проживающие счастливые жизни смертные. Люди, чьи судьбы не были омрачены бесконечной войной без цели и задач, устроенной Богами Агни. Ради чего? Сокка сомневается, что они сами знают ответ. — Очевидно, не очень, — сам себе отвечает Сокка, когда отец просто уходит в сторону библиотеки. Он немного мнётся и направляется следом. Сокка обнаруживает Хакоду рядом с одним из многих шкафов, заставленных людскими книгами. Ещё до их с Катаром рождения отец собрал целую коллекцию научных и художественных текстов, написанных смертными. Текстов удивительных, гениальных, иногда — скандальных, но уникальных по своему содержанию. Шедевры, не иначе. Большинство Богов считают смертных посредственными существами; не только физически слабыми, но и умственно неразвитыми, приземлёнными, выживающими только засчёт благоволящих им Богов. Отец, однако, воспитал их с сестрой в совершенно иной морали. Смертные слабы телом, но сильны духом и разумом — иначе бы их уже давно не существовало. Они не могут управлять силой природы, но могут приспособиться к ней, могут использовать её. Сметные способны на физический труд и умственную деятельность, на развлечение и развитие, порою — на всё и сразу. Это отличает их от Богов. Они… разные. Многозадачные. Смертный разум изменчив, он не умещается ни в какие рамки — потому, учил Хакода, и существует множество Богов. Смертным всегда нужен выбор, не ограниченный простым «да или нет», «плохо или хорошо». Их разум, компенсируя слабость тела, ищет обходные пути, ищет варианты, ищет возможности. Многие Боги считают смертных куклами, живущими по одному и тому же сценарию, но Хакода всегда придерживался мнения, что люди — удивительные существа. Дай им огонь, железо и время — и они выкуют себе бессмертие. Хакода действительно любит людей. Он ими восхищается. Сокке интересно, насколько тяжело ему видеть, как под гнётом Богов Агни страдает вся человеческая цивилизация. Насколько на самом деле его это злит. — Твоя сестра всю ночь принимала молитвы, — тихо говорит отец. Сокка знает об этом (он пересёкся с Катарой на рассвете), но всё равно слушает. — На трёх стройках в одно время случились взрывы. Сотни людей пострадали. Лазареты переполнены. Лекари в отчаянии. Сокка мог бы ужаснуться, но дело в том, что такое происходит далеко не впервые. Каждый раз, когда отец возвращается из мира смертных, он приносит похожие новости. Но никогда он не был так… угнетён ими. Морально раздавлен. — Ты знал кого-то из жертв, отец? Но Хакода только отмахивается от него, и голос его достаточно твёрд, чтобы у Сокки по коже пошла дрожь: — Это не важно. Важно то, что это не случайно. Их тела были жестоко покусаны пламенем. От некоторых не осталось даже костей. Агни уже давно перешли границу. Они уничтожат человеческую расу, если не закончат эту войну, а вместе с людьми будем уничтожены и мы. — Он медлит, а потом не терпящим возражением тоном продолжает: — Сегодня на закате я созываю Совет Всевышних, сын мой, и ты будешь находиться там по правую от меня сторону. Сокка сглатывает. Отец уверен в своём намерении, но он не может не думать о последствиях. О скандале, который наверняка возникнет, заявись он в Оплот Всевышних. — Я не могу присутствовать на Совете, ты знаешь, — осторожно пытается возразить Сокка. — Пока я не достигну совершеннолетия, это… — Такова моя воля как одного из верховных Богов Пантеона! Озай привёл на прошлое собрание несовершеннолетнюю дочь Агни, и его не остановили никакие возражения. Пускай пожинает плоды. Сокка задумывается ровно на мгновение — и вслух предполагает прежде, чем успевает передумать: — Ты ведёшь меня на собрание просто чтобы поставить Озая на место? Отец громко захлопывает книгу, которую держал открытой, и наконец поворачивается к нему лицом. Ловит его взгляд и, отчётливо проговаривая каждое слово, возражает: — Я веду тебя на собрание, Сокка, потому что ты делаешь гораздо больше, чем предполагается для несовершеннолетнего Бога. Ты делаешь то, чего не делают Древнейшие — заботишься о людях. — Отец смотрит на него непривычно жёстким, но любящим взглядом. Сокка сглатывает. — Поверь мне, Бог мудрости, покровитель ремёсел и изобретений… если кто и достоин быть там, то это ты. — Я ещё не Бог мудрости, отец… — Но будешь им. — Не сегодня и не завтра. — Но когда-нибудь. «Если Буми не передумает», — про себя сомневается Сокка. Ему бы хотелось быть Богом мудрости, но до тех пор, пока Буми не передаст свои полномочия, Сокка остаётся Богом идей, изобретений и прогресса, проповедником нового дня. Хотя его всё устраивает. Быть Богом мудрости — это большая ответственность, возможно, слишком большая для такого, как он. Катара любит повторять, что Буми давно пора сложить бразды правления, если он решил сделать своим преемником полного идиота, и, хотя она шутит (в большинстве случаев), Сокка отчасти согласен. Но он может попробовать. Как только Буми решит, что он готов. Сам Сокка не думает, что когда-нибудь почувствует себя готовым, поэтому хорошо, что никто его не спрашивает. — Хотя я всё ещё думаю, что тебе следует быть Богом плотного обеда и ужасного чувства юмора. — Отец! — На закате. Теперь иди и отдохни. Я знаю, что ты много работал сегодня — видел чертежи. Поужинай перед Советом. Он возвращает книгу на полку и направляется к выходу. Останавливается на полпути и похлопывает Сокку по плечу. — Я горжусь тобой, сын мой. И для Сокки это настолько важные слова, что он не может найти ответ. Его поглощает огромная волна чувств благодарности, признания, любви. Он всегда стремился быть похожим на отца, готового противостоять всем стереотипам, до последней капли выжимать себя ради того, что считает истиной. Его отец — борец за справедливость. И отец им гордится. Это… дорогого стоит. Хакода исчезает прежде, чем Сокка находит, что сказать, и какое-то время он стоит на месте, не зная, куда себя деть. Потом подходит к полке и берёт книгу, оставленную отцом. «Любовь среди драконов», — читает он название и усмехается. У смертных есть великолепные театры, но Сокке довелось посмотреть эту пьесу в презабавном исполнении любительского коллектива. Из-за абсурдных костюмов актёры походили на шутов, и наигранные эмоции в совокупности с высокими голосами сделали постановку больше похожей на комедию, чем на драму. Во всяком случае, смеялись почти все зрители. С тех пор он не может воспринимать произведение всерьёз. Сокка ставит книгу на место и с грустной улыбкой качает головой. — Боюсь, чтобы остановить эту войну, любви будет недостаточно, отец. Хотя дракон — а лучше, десяток — мог бы помочь. Жаль, они все вымерли.***
— Мам?.. — слышится слабый голос. Женщина поднимает голову и смотрит на мальчика, лежащего под одеялами. — Сынок? — слабым голосом спрашивает она. — Ты… очнулся. Боги… Мальчик — на самом деле, уже мужчина, но для неё он всегда будет мальчиком — закашливается, болезненно стонет. Он закрывает глаза до того, как к ним успевают подойти санитарки, но женщина знает — если её сын даже ненадолго пришёл в сознание, то шансы на его жизнь значительно повысились. Санитарки просят её отойти, и она слушается. Она больше не плачет. Она улыбается. Пахнет смертью, но она верит в жизнь. Она смеет надеяться. Сложив руки в молитвенный жест, женщина шепчет: — Спасибо, Катара милосердная… Спасибо, повелительница жизней, что сохранила моего сына… Спасибо.