Пурпурные сердца

      Уворачиваться от веток в темноте практически невозможно, но Какузу не рискует включить фонарь — ни к чему становиться заметнее. Колючие еловые лапы царапают лоб, цепляются за волосы, но он упрямо бежит вперед, толком не понимая, куда именно. Обернувшись раз, он увидел лучи фонарей позади, а голоса время от времени становятся слышны так близко, будто вот-вот кто-нибудь схватит его за плечо. И все же, Какузу хоть немного, но знал этот лес. По его расчетам скоро будет мелкий ручей, если свернуть направо от него, можно снова приблизиться к городу, и это, в целом, неплохо, только Какузу не мог знать, насколько его преследователи настроены серьезно. Рискнут ли они напасть на него прямо на одной из улиц, под окнами домов?       В любом случае, не помешало бы добраться до полиции. Беглый взгляд на экран мобильника не обрадовал — сигнал не ловил, значит, Какузу уже довольно глубоко забрался в чащу. Погано то, что и «они» не отставали. Когда ветер менял направление, он приносил с собой их голоса и шорох ветвей. Счет времени Какузу быстро потерял, но хотя бы продолжал понемногу ориентироваться. До ручья он почти добрался, неподалеку шумела вода, но вдруг раздался выстрел. От неожиданности Какузу сильно вильнул в сторону, продолжая бежать, хотя ноги уже начинали гудеть. Отстреливаться глупо, вокруг сплошь деревья, к тому же не видно ни черта, от ружья в таких условиях толку мало. «Они» стреляют ради устрашения, в этом Какузу был уверен, но рикошет и шальную пулю исключать нельзя, так что стоило бы прибавить ходу.       Вдалеке прозвучала еще пара выстрелов, а потом стреляли настолько близко, что Какузу был уверен, будто учуял запах пороха. В ту же секунду спину в районе лопатки прожгло болью. Он знает это ощущение, его ни с чем не спутаешь. Пошатнувшись, Какузу упал на колено, привалившись плечом к дереву, закрыл глаза и пару раз глубоко вздохнул. Не до боли сейчас. Поднявшись на ноги, он ускорился и добрался до ручья. Сквозь кроны деревьев начал пробиваться свет луны, значит, уже совсем ночь. Ручей мерцал от лунного света, в глазах двоилось, Какузу пару раз оступился, по щиколотку провалившись в воду и грязь. Он чувствовал, что моргает дольше, чем обычно. Глаза стремятся оставаться закрытыми, так что немалых усилий стоит просто продолжать хоть что-то соображать. Прислушавшись, Какузу понимает, что ничего не слышит. Стояла до омерзения странная тишина, только ручей тихонько, монотонно журчал. Неужели они отстали? Не могли же они подумать, что застрелили его?       Словно отвечая на не озвученный вопрос, справа от ручья замелькали фонари. Путь к городу закрыт. Какузу рычит от беспомощности и разворачивается в противоположную сторону. Он не знает, что там, он никогда не заходил так глубоко в лес, но деваться некуда. Оставалось надеяться, что ему не суждено встретить здесь медведя.       Дыхание начинало срываться, каждый вдох сопровождался хрипом. Левая рука будто затекла, похолодела. По плечу расползалась нудная боль, при каждом движении она усиливалась, отдаваясь в шею. Раз уж до сих пор удается бежать, значит, ничего из критически важных органов не задето, но ранение в область лопатки все равно очень опасно. Сердце рядом, а пуля, судя по всему, застряла внутри. Какузу срочно нужна помощь врачей, но он даже представить не может, насколько далеко он сейчас от цивилизации.       Заплетаются ноги, волосы прилипли к лицу, становится по-настоящему холодно. Перед глазами мельтешат мушки. Впереди, из-за стройного ряда сосен виднеется яркий свет. Какузу решил бы, что у него просто начался бред, или он уже вырубился и это светятся небесные врата, за которыми его ждут Апостолы, но, судя по не оставляющей его боли, это все еще реальность. Чем ближе он подходит, тем свет становится ярче. Чуть поодаль, сбоку, вдруг раздается треск веток и чье-то фырканье, но Какузу уже не обращает на это внимание. Может, это волки. Или росомаха. Тут водятся росомахи?       Лес резко заканчивается, словно кто-то провел здесь невидимую границу. Какузу кладет руку на ствол дерева, шагает вперед и замирает, кажется, позабыв, как думать. Впереди, насколько хватает глаз, раскинулась идеальная, абсолютно пустая равнина с короткой, жухлой травой. Все это казалось белым из-за изморози, покрывавшей каждую травинку, иней сверкал в лунном свете как тысячи мелких кристаллов, а прямо перед равниной возвышались горы, наверно, те самые, которые видно из города. Огромные, с острыми вершинами, они как какие-то эпохальные гиганты давили сверху, заставляя понять, насколько все вокруг ничтожно.       Какузу медленно идет вперед, не сводя взгляда с вершин. Теперь, вблизи, они выглядели еще страшнее. Молчаливые громадины словно осуждали маленького человечка, и равнодушно наблюдали за его судьбой. С пальцев на примороженную траву капает кровь. Какузу понимает, что у него не осталось сил и, если его не догонят «они», он умрет здесь, потому что вернуться он уже не может. Болеть перестало. Осознание собственной ничтожности поглотило полностью. Нога подкашивается, Какузу успевает выставить руку, заваливается на бок и переворачивается на спину. Перед глазами черное небо с «глазами», тишина, которую с лихвой источают каменные гиганты, давит на уши. Пропитавшаяся кровью рубашка и куртка слиплись с кожей. Едва шевеля рукой, Какузу снимает с лица маску, оледеневшие травинки щекочут кожу.              За окном вспыхивает рассвет. Яркими пятнами свет ползет по потолку, город начинает оживать, стремясь в очередной день, полный страданий. Скоро заработает под окнами рынок, голоса заполнят воздух – нервные, громкие, наполненные жалостью и мольбой.       И ему скоро придется открыть глаза. Через разочарование, заполнявшее душу с каждым днем все сильнее, ему придется взять в руки оружие и выйти на улицы, чтобы снова терпеть всеобщие мучения. Город тоже терпит. Фонари, дороги, окна. Разрушающиеся дома, закрывшиеся железнодорожные станции, вырванные с корнем трубы, торчащие из асфальта как чьи-то поломанные ребра. Но он жив пока, как был жив вчера и, возможно, будет жив завтра. И город жив, хотя у него шансов выжить гораздо меньше.       Колено почти перестало ныть, а руку вчера перевязали последний раз. Он рассматривал шрам перед сном, не понимая, что чувствует по этому поводу. С начала службы шрамов появилось столько, что он уже перестал обращать на них внимание, но этот какой-то особенный. Может, потому что в тот момент было по-настоящему страшно. Колючая проволока обмоталась вокруг предплечья, каждое движение сдавливало ее сильнее, а не двигаться было невозможно. Ощущение, что он, как дикое животное, угодил в капкан, не отпускало ни на секунду. Даже пришла в голову мысль избавиться от руки, только бы получить возможность убежать.       Не пришлось. На помощь вовремя пришли Джузо и Асума. Даже отрезанная от основания, чертова проволока не хотела отцепляться, все-так же впивалась в кожу. Пришлось убегать как есть. Разматывать ее предстояло врачам в лазарете, но под действием обезболивающих терпеть было гораздо проще.       Того города уже нет. С их уходом он был стерт до основания парой авиаударов. Какузу верил, что им удалось эвакуировать значительную часть населения, но в глубине души он знал, что это не так. Они там были не за этим, а командование не терпело самодеятельности.       Приказа заниматься благотворительностью не было.              Что-то шуршит рядом, суетится. Закрывая глаза, Какузу успевает уловить темную тень, прошмыгнувшую рядом. Что-то мокрое и холодное касается руки, кто-то сопит в ухо. Лениво поведя рукой, Какузу пытается отбиться от назойливого пыхтения, но уже скоро перестает себя осознавать. Все воспоминания, только что крутившиеся перед глазами, как старый выцветший диафильм, улетучиваются и он отключается, уверенный, что больше не очнется.              

***

             Какаши стоял на краю тротуара и равнодушно прикуривал сигарету. Через дорогу вовсю горела деревянная церковь, спасатели сновали туда-сюда, протягивая пожарные рукава, толпа зевак, которую вытеснили в сторону, без остановки сокрушалась, что единственная церковь в городе заканчивает свое существование. Старушки без устали крестились, будто надеялись помочь пожарным своими молитвами, но Какаши видел, что зданию конец. Дерево горело с особым наслаждением, задорно потрескивало и обваливалось, рассыпаясь в стороны искрами. Пожарные не пытались спасти строение, они старались локализовать огонь, чтобы он не перекинулся на деревья поблизости. Лесной пожар сейчас ни к чему.       В каком-то смысле, зрелище захватывало своей неуместной красотой. Маленькая церковь была вполне изящной, явно старой, сохранившей какой-то дух предков, живших здесь задолго до того, как город разросся так сильно. На вершине часовни красовался большой деревянный крест, на котором часто сидели лесные птицы, основание кое-где поросло мхом, придавая зданию сказочности, но сейчас все это исчезало, поглощенное яркостью и жаром. Какаши стоял прямо напротив, на периферии взгляд улавливал всеобщую суету, струи воды временами сбивали пламя, но оно упрямствовало и вырывалось из пустых окон с новой силой. В какой-то момент крест треснул обожженным основанием и упал, пробив ветхую крышу.       Пожалуй, действительно грустное зрелище.       И все же, Какаши интересовала причина. Конечно, он понимал, что сочетание дерева и горящих свечей само по себе пожароопасно, но, насколько он знал, на ночь свечи тушили. К тому же, где пастор? Разве не должен он стоять во главе своих прихожан и с самым скорбным видом молча провожать свою церквушку в последний путь?       Вместе с парой патрульных Какаши нужно было дождаться окончания работы пожарных. Поблизости еще дежурила неотложка, но спасать, судя по всему, было некого. О жертвах пожара говорить рано, слишком яростный огонь не подпускал спасателей близко и не давал зайти внутрь.       На взгляд Какаши, последнее время в городе слишком много странных происшествий. Он не может обойти вниманием этот пожар, что-то подсказывало, что это не обычный несчастный случай. Для всего должна быть причина, и он должен ее выяснить. К тому же, пока он опрашивал зевак, один дед, живущий неподалеку, свидетельствовал, что видел два автомобиля, стоявших у церкви. Уже темно было, машины были черные, так что он их как следует не разглядел. Всем известно, что после дождей церковь была закрыта — пол провалился, так что быть в ней никого не должно было. Какаши мог бы предположить, что машины принадлежали тем, кто занимался ремонтом деревянного пола, но, судя по словам старика, на служебные машины это похоже не было. Джип и длинная, низкая иномарка. Джипов в городе не так уж много и один из них был у Какузу. Учитывая обстоятельства, это казалось Какаши хреновым совпадением.       Плохо, что в процессе тушения все следы автомобилей размоется водой и затопчется пожарными. Хотелось верить, что останется хоть что-то, за что удастся зацепиться. Вода текла по улице, унося с собой пепел и мелкие обломки дерева. Какаши перебрался в расположившееся неподалеку придорожное кафе. Снаружи становилось холодно, а пальто уже изрядно провонялось гарью. Сидя напротив окна, он отлично видел огонь, который, казалось, все никак не желал униматься, покуда не сожрет всю церковь целиком. Пожарные держали водяной щит со стороны леса, не пуская пламя на деревья. Все определенно затягивалось, так что Какаши решил пропустить пару стаканчиков кофе и согреться.       — Страшное дело, — сетует кассир, склонившись над стойкой, — Не к добру это.       — Просто пожар, такое случается, — пожимает плечами Какаши. Он не склонен искать скрытые смыслы и не верит в потустороннее, чтобы искать в горящей церкви дурные знаки.       — Как скажете, — слышится глубокий вздох, — А по мне, так мрачные времена настали.       Какаши подкатывает глаза. Как же люди любят суеверия и какие-то подтексты, которые сами и же и выдумывают. Не иначе сам Сатана подкинул спичку под лавку, а как же.       — Наверяка это сатанисты, — вдруг злобно выплевывает кассир и Какаши мысленно зачеркивает воображаемое Бинго, — Крутились тут на ночь глядя. В черном все. Пытаются надругаться над Господом, чтоб им пусто было.       — Вы кого-то видели? — Какаши все же оборачивается, с интересом прищуривая глаз.       — Шатались тут какие-то. Приехали, вломились внутрь, а потом загорелось все. Подожгли, говорю вам!       Если уже двое говорят о каких-то машинах и подозрительных людях, значит, предчувствие Какаши не обманывало. В чем интерес сжигать церковь? Месть, шантаж, сокрытие улик. Конечно, могла быть и случайность, но как-то все уж слишком мутно было, чтобы списывать все на упавшую с алтаря свечу.              Кофе не помог, Какаши все-таки задремал, пригревшись в маленьком кафе. Плотно запахнув пальто, он склубочился в углу и так уютно спал, что даже почувствовал некое раздражение, когда его разбудил пожарный. Широкоплечий мужик с красным лицом, измазанным сажей, снял перчатки и бросил на стол. Вздохнув, он грузно сел на табурет рядом и потер лицо, только сильнее размазывая сажу по коже.       — Мы закончили, — устало сказал он, но Какаши сразу уловил в его словах какую-то осторожность. Кажется, его ожидания сейчас будут вознаграждены.       Прокашлявшись, Какаши выпрямляется, незаметно разминает руки и кивает. Пожарный долго смотрит через окно на остывающее пепелище.       — Труп нашли, — говорит он хрипло, — Под полом. Ну там провал, видать, еще до пожара. Уж не знаю… В общем. Это по вашей части.       — Черт, так и знал, — Какаши щелкает пальцами и тут же смущенно сжимает губы, чтобы не выдавать своего энтузиазма, — Что-то еще? Вы будто не в духе.       — Эта работа редко приносит радость, — пожарный усмехается, — Мало приятного найти в сгоревшей церкви труп.       — Понимаю. Я займусь этим не переживайте. Спасибо, что не дали лесу разгореться.              Среди устоявших стен всё черно и сильно пахнет горечью выгоревшего дерева. Пожарные установили пару фонарей, чтобы осветить внутренности пепелища, так что Какаши сразу видит обвалившийся пол сразу перед крыльцом. Среди обуглившихся деревяшек трудно заметить обгоревшее человеческое тело, оно не слишком-то отличается от остальных углей. Силуэт угадывается по неестественным формам, среди черноты белеют зубы. Честно сказать, у Какаши не особо-то большой опыт обращения со сгоревшими телами, он знает только то, что прикасаться к ним не стоит — могут превратиться в ветошь и рассыпаться. Ему известно, что огонь обычно не способен уничтожить зубы, благодаря чему и удается в большинстве случаев опознать тело. Помимо них, Какаши замечает поблескивающие в золе часы. Одежда сгорела без остатка, как и возможные документы.       На первый взгляд все выглядит так, будто этот бедолага провалился и не смог выбраться. Пожар случился после? Ужасная, должно быть, смерть. Какаши приседает на корточки, чтобы разглядеть получше. Тело застыло в странной позе, будто погибший тянулся руками вниз. Возможно, у него застряла в обломках нога и он пытался ее освободить. Но по словам кассира в кафе, здесь было несколько человек. Они бросили своего товарища, или же он и был жертвой?       Выпрямившись, Какаши глубоко вздохнул и тут же закашлялся. Гарь резала глотку, мерзкий, кислый запах будто застрял в носу. Срочно нужна ароматерапия чем-нибудь поприятнее. Отряхнувшись от осевшего на плечи пепла, Какаши выходит на газон, взмахивая рукой патрульным.       — Коронера вызвали?       — Да, сэр, — патрульный кивает и переминается с ноги на ногу, бросая на нутро сгоревшей церкви опасливый взгляд, — Дурное дело, а?       — Дурное… — бездумно повторяет Какаши, глядя расфокусированным взглядом на калитку. Она приоткрыта, а за ней виднеются следы автомобиля. Не слушая, о чем еще говорят полицейские, он подходит к заборчику и рассматривает четкие линии, оставленные колесами. Машина тяжелая, трава примялась сильно. Вероятно, джип, о котором говорили свидетели. Присев рядом, Какаши достает телефон и делает пару снимков.       Что-то подсказывало, что, если он поедет к дому Какузу и сравнит фотографии с колесами его джипа… Черт, очень не хотелось в это верить. Конечно, Какаши не делает скорых выводов, он обязан выслушать все версии, собрать всю возможную информацию прежде, чем строить догадки, но ситуация складывалась паршиво. Что-то подсказывало, что и этот труп полиция попытается списать на какую-нибудь ерунду, вроде решившего погреться холодной ночью бомжа, неосмотрительно уронившего свечу. Это звучало действительно логично, но Какаши не собирался вмешиваться. Впрочем, если они тоже найдут эти следы, то точно не оставят без внимания. Какаши интересно проследить действия начальства, а потому он набирает короткое сообщение для Зецу, чтобы тот сделал экспертизу сгоревшего тела, не смотря на возможные запреты.       В конце улицы виднеется черная машина коронера. Какаши, быстро распрощавшись с патрульными, запрыгивает в свой автомобиль и трогается с места. Он должен добраться до Какузу первым, пока это не сделает полиция, а уж они наверняка зацепятся за это с необычайным рвением. И когда только все настолько изменилось? За многие года, проведенные в стенах полицейского участка, Какаши не замечал, чтобы сотрудники там паршиво относились к своим обязанностям. Конечно, столь серьезных происшествий не было уже давно, но, когда в бородатые года в городе объявился маньяк, весьма изощренно убивавший исключительно молодых девушек, полиция рыла землю носом с завидным упорством. Шеф не давал патрульным продохнуть, заставляя прочесывать всю округу сутками, а когда это не дало результата, пошел на крайние меры. Молодого инспектора нарядили в девушку и выпустили гулять по парку в районе полуночи. Тогда Какаши отнесся к идее со скепсисом, но, однако же, сработало.       В этом суть работы полиции, разве нет? Так какого же черта дела с убийствами закрываются быстрее, чем детективы успевают собрать показания?       Пожар остается далеко позади, Какаши сворачивает на параллельную улицу и вдруг вжимает педаль тормоза до предела. Еще немного, и он врезался бы в стоящую поперек улицы машину. Судя по мигавшим аварийным огням, случилась авария, но Какаши видел только один автомобиль. Черный рено стоял по диагонали, блокируя одностороннюю дорогу целиком. Вздохнув, Какаши выбрался из машины, подошел к рено и задумчиво осмотрелся. На асфальте валялись осколки передней фары, а, проследив полосу тормозного пути, Какаши обнаружил сбитый почтовый ящик. Странно, что никого рядом не было, ни возмущенного хозяина ящика, на водителя рено. За тонированными стеклами толком ничего не видать, так что Какаши постучал в окно и, ожидая реакции, обошел автомобиль кругом. Дело ясное — эта дворовая дорога довольно-таки узкая, машину развернуло неудачно, и она застряла, не имея возможности повернуть колеса и выбраться самостоятельно. Тут без эвакуатора не обойтись.       Тихо как-то вокруг. Нагнувшись, Какаши заглядывает в окна, но внутри машины действительно никого нет. Он дергает ручку и дверь, к его удивлению, открывается. В салоне на первый взгляд ничего нет, ни ключей в замке зажигания, ни висюлек на зеркале. Даже пахнет, будто тачка только из салона, все чистое, без единой царапины. Отойдя на пару шагов назад, чтобы оценить ситуацию в целом, Какаши понимает, что и номеров у автомобиля нет.       — Ямато, дело есть, — говорит Какаши, дозвонившись до коллеги, — Между Пайн и Вудс, знаешь, тут есть такой проезд между дворов, стоит тачка без номеров. Водителя нет. Она тут застряла, не проехать.       — Убрать? Могу вызвать эвакуатор, — быстро соображает Ямато.       — Да, только и машину проверь. Хотелось бы найти нерадивого водителя.       — Будет сделано, — Ямато добродушно вздыхает, — Что там с церковью?       — Горит в лучших традициях Варга Викернеса.       — Паршиво.       — Отзвонись, как будет что-то по машине, — Какаши оглядывается, прикидывая, как теперь ему добраться до Какузу, — Мне пора.       Пожалуй, придется объезжать целый район, раз уж здесь путь заблокирован. Он здорово потеряет по времени, но деваться некуда. Ждать эвакуатора еще дольше, эти ребята вообще работать не спешат. Нервно пнув колесо своей полицейской машины, Какаши забирается в салон и сдает назад. В зеркале заднего вида он замечает, как по главной дороге проносятся две черные машины, явно превышая допустимую скорость. К тому же слова старика и владельца кафе тут же пришли в голову — у церкви они видели черные тачки. Что-то машины с затемненными стеклами стали как-то резко очень популярны, но, если серьезно, Какаши это все кажется странным. Когда он выезжает на дорогу, никаких автомобилей уже не видно, наверно, где-то свернули. Как бы ни хотелось выяснить, какого черта они тут ошиваются, времени на это нет.       Проезжая по опустевшим улицам, он пытается хоть как-то увязать все, что навязчиво крутится в голове. Черные машины, сгоревшая церковь, двое убитых — все это какие-то случайные события, которые почему-то сошлись в почти едином временном отрезке. Это ненормально. Конечно, как сотрудник полиции, он понимал, затишья всегда оборачиваются огромным объемом работы так же, как сменяются черные и белые полосы на жопе у зебры. Баланс, стабильность. Непрогнозируемо, но, в целом, ожидаемо. Только когда работаешь в полиции, эта работа обычно связано с чьими-то проблемами и горем, моральная сторона вопроса всегда в заголовке. Черные полосы приносят с собой чью-то смерть, а белые дают время пожить в спокойствии. Неравноценно.       Вообще-то Какаши не хотел быть копом. Он бы с удовольствием бросил эту работу и занялся своим собачьим приютом, постарался бы выбить денег на здание покрупнее, нанял бы сотрудников. Занятие, конечно, неблагодарное, но к этому лежала душа. Только вот нынешняя деятельность захватывала его каким-то азартом и подгоняла общественным долгом. Что-то не давало пройти мимо несправедливости, заставляло помогать и спасать, хоть и постоянно хотелось послать все к черту и запереться в квартире на пару недель, не показывая на улице и носа. Глупая фраза «если не я, то кто?» помогала держаться. Последние события и вовсе вынуждали. Казалось, если он не будет пытаться разобраться в этом всем, то никто и не попытается. Ямато мог бы… но он не так напорист. К тому же, он слишком добрый для этой работы. Для этого города. Для Какаши…       Улица сворачивает к лесу. Дом Какузу уже видно, во дворе Какаши замечает заведенный джип. Подъехав ближе, он понимает, что у джипа открыта дверь, но внутри никого нет. Газон, еще не до конца высохший после дождей, истоптан, но следы разобрать невозможно — все спутано в единое месиво земли и травы. Какаши заглядывает в машину — ключ на месте, так что он, натянув рукав, чтобы не касаться ничего пальцами, глушит машину и захлопывает дверь.       На крыльце тоже заметны следы. Какаши подходит к двери, замирает, прислушивается. Теперь, когда джип больше не тарахтит, восстановилась тишина. В воздухе витают первые снежинки, стало заметно холоднее. Какаши заносит руку, чтобы постучать, но замечает, что дверь приоткрыта. Это вызывает определенные подозрения, и он с заметным раздражением прикусывает губу. Он не брал с собой оружие, на пожаре оно ни к чему и оказаться здесь он никак не рассчитывал. Деваться все равно некуда, так что Какаши, заведя одну руку за спину, медленно открывает дверь.       Маленькая гостиная встречает тишиной, повсюду царит бардак. Книги и мелкие вещицы сметены с полок, диванные подушки валяются на полу, ящики вынуты, содержимое валяется рядом. Большой ковер сбился, пошел волнами. Какаши проследил взглядом направление и заметил открытую дверь, ведущую к заднему двору. Все это очень странно выглядит. Надо полагать, Какузу сбежал через двор и, возможно, ушел в лес, только почему? От кого он бежал? Этот кавардак устроил явно не он сам, кто-то что-то искал.       Тяжело выдохнув, Какаши садится на диван и смиренно обозревает помещение. Ему даже как-то грустно от этого зрелища, потому что он искренне недоумевает, в какую же заварушку угораздило их всех влететь. Когда годами о подобном только в новостных сводках читаешь, невольно перестаешь осознавать, что вероятность попасть в подобное хоть и мала, но никогда не равна нулю. И ему это все разгребать. Черт возьми!       Взгляд невольно опускается к небольшому кофейному столику. Судя по тому, как в него уперлись складки ковра, столик, не смотря на скромные размеры, был тяжелым. Какаши не очень-то разбирался в сортах дерева, но ножки столика выглядели массивно, тут не поспоришь. В тени что-то выделялось и Какаши неосознанно пригнулся. Под столиком валялась какая-то книжка со светлой обложкой, только благодаря этому ее и удалось заметить в темноте. Учитывая царящий повсюду бардак, неудивительно, что одна из книжек улетела аж под стол. Он мог бы…       Снаружи что-то громыхнуло. Какаши резко выпрямился и, вздохнув, поднялся на ноги. В лес он, конечно, не рискнет соваться в одиночку, но хотя бы немного пройтись не помешает. Там кто-то есть и определенно что-то происходит. Черт, как же это некстати. Торчать здесь с пустыми руками опасно, но когда еще представится такой шанс? Осторожно выглянув на улицу, Какаши всмотрелся в темноту леса. Точно сказать нельзя, то ли ему мерещится, то ли где-то в чаще действительно мелькает время от времени свет. Как-то нерешительно потерев ладони, он все-таки выходит из дома и заходит в лес, то и дело оборачиваясь. Уже темнеет, не хотелось бы тут заблудиться. Пожалуй, досадное упущение, что за всю жизнь он ни разу не был в этом лесу толком, а прогулки с псами на опушке не в счет.       Нелегко признаваться, но от темноты и тесно стоящих деревьев становилось как-то страшновато. Какаши ничего не знал об этом месте, но раз уж Какузу охотился здесь на оленей, то, надо полагать, тут кроме них еще какая-нибудь живность водится, так что с каждой секундой вероятная опасность только увеличивалась. Остановившись у одной особо старой сосны, Какаши снова вгляделся во мрак. Ладони вспотели и замерзли, холодный ветер задувал за ворот пальто, Какаши еле заметно дрожал, но его настолько захватило напряжение, что он не замечал ничего, словно охотничья собака не сводил взгляда с почти непроглядной темноты перед собой. Когда ноги в осенних ботинках все-таки ощутимо свело от холода, он, словно опомнившись ото сна, сделал шаг назад и в тот же миг раздался выстрел. А потом еще один, и еще. Откуда именно исходил звук, определить невозможно, Какаши нелепо крутил головой, пытаясь уловить хотя бы направление, только все затихло слишком быстро. Он бездействовал, но ничего не мог поделать со своей беспомощностью. Нельзя бежать на звук, акустика в лесу обманчива.       Выбора нет. Прислушиваясь, он отступает назад, суетливо доставая из кармана телефон. Ему нужна помощь и кроме Ямато обратиться снова не к кому. Однажды Какаши обязательно выплатит ему этот долг, но сейчас время терять нельзя.              

***

             Кисаме стоял у парадной, как-то бесцельно растрачивая время. Сегодня он не спешил подниматься, хотя Итачи наверняка его уже ждал. Нервно переплетая пальцы, он что-то словно искал в окнах дома напротив, хоть и сам не знал чего. Если бы мимо прошла хоть одна живая душа он, возможно, попросил бы сигарету.       Не курил семь лет. Сейчас скурил бы разом пачку.       То, что происходит последнее время в городе его беспокоит, но хуже всего то, что его беспокойство касается не только его самого. Что уж кривить душой, он неслабо прикипел к этому месту и, в частности, к квартире под номером пятнадцать и ее обитателю. Трудно было найти этому причину или хоть какое-то оправдание, но какой-нибудь опытный психотерапевт наверняка с этим бы справился. Всем в жизни чего-то не хватает, кто-то это упрямо ищет, а кто-то старается себя убедить, что и без этого хорошо живется. Кисаме относил себя ко вторым, а самообман у него получался вполне убедительный. Но, в конце концов, обман остается обманом, как в него не верь.       Под стремление помогать людям и о ком-то заботиться маскировалось одиночество, всепоглощающее, до зубного скрежета надоевшее. Кисаме искал кого-то, кому нужна была помощь — какое-то время он работал в реабилитационном центре медбратом, его навыки высоко ценились за терпение и физическую силу. Скольким он помог встать на ноги, не сосчитать, и это вселяло в него счастье, но кратковременное. Все они уходили.       Работая в местной больнице, он однажды увидел Итачи. Уже потом, за стаканчиком чая в кафетерии он вызнал у врача, что тому нужен помощник из соцслужбы, потому что болезнь прогрессировала и грозила полная слепота. Что двигало тогда Кисаме — эгоизм и жалость, но он вызвался добровольцем. Слепота навсегда, а значит Итачи не выздоровеет и не уйдет. То, как ужасно это звучит, ему в тот момент даже в голову не пришло.       Сейчас, когда что-то в этом городе начинало съезжать с привычных рельс, когда Итачи грозило окунуться в реальность с головой, Кисаме опасался, что привычный уклад изменится. Если детектив расскажет Итачи про брата, что будет? Захочет ли он вернуться к семье или, может, родственники узнают о его болезни и приедут к нему сами? В глубине души жгла совесть, твердившая оставить человека в покое, но Кисаме не мог подавить в себе этот чертов эгоизм. Они ведь друг другу нужны, они давно знают друг друга, никто, кроме Кисаме не сможет так… что? Помогать? Приносить продукты? Быть рядом?..              Который день небо извергалось потоками воды, давило своей тяжестью. Метеорологи предвещали потопы, ученые оповестили о сильной солнечной вспышке. Давнишние травмы ныли без остановки, голова болела из-за скакавшего атмосферного давления. Хотелось спать сутками, просыпаясь только чтобы попить воды. Одинаково унылый пейзаж за окном изо дня в день, одинаково тоскливые дни.       Город влажно дышал, хрипя водой, захлебывался. Горы, скрытые облаками, будто отворачивались, не желая наблюдать это жалкое зрелище. Горные ручьи бурлили, набирали скорость, вливались в реку, наполняя ее грязью и ветками деревьев. Все выходило из берегов, и его душевное равновесие тоже.       Даже широкий зонт не спасает от ливня. По тротуарам еще можно идти, но к ночи дождь усилился, надо полагать, утром все затопит. Уличные фонари освещают желтым светом фасады домов, отражаются от луж и мокрого асфальта, а мотыльки под ними уже не вьются, нежные крылья не способны выдержать крупные капли воды. Едва выйдя из магазина, Кисаме видит на автобусной остановке молодого парня. Одного беглого взгляда хватает, чтобы узнать эти черты лица. Боже, как же они похожи.       Больше никого на улице нет, время уже позднее. Вряд ли автобусы все еще ходят. На миг Кисаме останавливается, задумывается, прикусив губу. Немного поспорив с самим собой, он сжимает ручку зонта и все же уходит, не оборачиваясь.       Когда открывается дверь и в мягком свете торшера появляется Итачи, все становится лучше. Дождь будто уже не такой унылый, а вполне уютный, стучит себе по металлическому козырьку снаружи, горы – прекрасные и загадочные, укутанные в мягкие облака. Итачи ко всему относился с добротой и с долей какой-то прозаичности, его хотелось слушать и учиться, как не зацикливаться на проблемах.       Кисаме не мог не улыбаться, хоть и понимал в глубине души, что не заслуживает ни капли этой доброты.               На дерево рядом садится ворона, шелестит крыльями и щелкает клювом. Кисаме трет лицо руками, пытается стряхнуть с себя не к месту возникшее напряжение и наблюдает за птицей, словно чувствуя ее взгляд. Он понимает, что скоро он может потерять все, чем дорожит, но он должен попытаться спасти хоть что-то.