Холод сковывает все тело. Глаза открыть не получается, да и вообще шевельнуться — тело не подчиняется. Какузу чувствует, что дышит и как только он сосредотачивается на этом, дышать становится труднее. Воздух забивается в горле, недвижимый, легкие сводит спазмом, сердце бьется так громко, будто находится прямо в голове. Паника застилает разум, но мышцы не сокращаются, от чего становится еще страшнее. Что-то острое касается плеча, Какузу чувствует какое-то давление и все проходит. Не зная почему, он успокаивается и снова теряет сознание.
Когда он приходит в себя в следующий раз, ощущений больше. По телу растекается шумная судорога, словно каждая конечность онемела. Плечо, рука и часть спины ноют, во рту сухо. Открыть глаза у него по-прежнему не получается, он не понимает, почему. Попытка шевельнуть рукой тоже не приносит результата. В тишине Какузу улавливает чьи-то шаги, прислушивается, но услышанное кажется ему бредом — ног, кажется, шесть. Так и не найдя объяснения, он засыпает снова, даже не замечая этого.
Наконец, при следующем пробуждении, Какузу начинает ощущать все тело целиком. Он шевелит пальцами — и они шевелятся. Он вздыхает, чувствуя, как расправляются легкие, даже улавливает запахи. Пахнет сыростью и пылью, деревом, лекарствами и обеззараживающей мазью. Бинтами. Спиртом. Хвоей. Теплом.
Удается даже открыть глаза. Веки слипаются вовсе не метафорически, разомкнуть их не так уж просто. Кажется, они слегка опухшие. По глазам больно бьет даже та крупица освещения, которую можно увидеть — Какузу окружает почти полная темнота, только из-за задернутого шторами окна проникает какой-то свет. Перевернув руку, Какузу проводит кончиками пальцев по тому, на чем лежит. Похоже на шерстяной плед, немного колючий, но явно теплый. Под головой, похоже, подушка. Какузу косит глаза вниз, смутно различая в темноте клетчатый узор одеяла. Рубашки нет, куртки тоже, но что-то под плечом мешает лежать ровно. Вдруг приходит осознание — ему жарко. Очень, практически нестерпимо. Не совладав с точностью движений, Какузу поднимает руку, выдергивая ее из-под одеяла, и задевает рядом стоящий столик. Тут же звенят какие-то бутыльки, что-то падает и разбивается. Серая тишина прерывается, откуда-то словно издалека слышатся шаги.
— Чертова псина, сколько говорил тебе не лезть! — голос, доносящийся будто из-под толщи воды, источает недовольство.
Пульс сразу повышается, становится еще жарче, невыносимо. Какузу еле сгибающейся рукой пытается сбросить с себя одеяло, он хочет встать, его бесит, насколько он сейчас беспомощен. Сейчас сюда кто-то явится, а он даже не сможет отбиться. Сил нет, в костях будто застопорившиеся шарниры, напрягать локоть, чтобы согнуть его, страшно.
Вдруг становится светлее. Какузу откидывается на подушку бессильно и смотрит в низкий потолок. Деревянные доски одна к одной, с виду дерево старое, ветшалое. Кое-где видны пятна от сырости и сколы на досках. Краем глаза Какузу видит, что справа открылась дверь. Темный силуэт медлит, но все же заходит, медленно приближаясь.
— Очнулся? — произносит он тихо. Щеки касаются холодные пальцы и хочется прижать их ко лбу, насколько хочется хоть немного прохлады. Какузу с трудом поворачивается и, прищурившись от яркого света снаружи, смотрит наверх.
— Думал, помрешь, — вполне серьезно заявляет Хидан и убирает руку, — Жарко?
Какузу кивает, не находя в себе сил хоть как-то осмыслить происходящее. Больше похоже на бред. Он же умирал там, на белой равнине, у подножия гор. Вполне красивое место, чтобы так бесславно откинуться, Какузу уже практически смирился с этим. Но вот он здесь — неизвестно где — в целом жив, но совершенно не понимает, как здесь оказался.
Пока Хидан собирает беспорядочно скомканное одеяло, рядом с Какузу вдруг возникает собачья морда. Пес уперся передними лапами в матрас и теперь тянул мокрый нос к его лицу. Хидан, заметив это, хватает полотенце со стула и взмахивает им, прогоняя собаку прочь.
— Так и лезет, мать его, — ворчит он, — Не знал, что у тебя есть собака.
— Не… моя, — кое-как выговаривает Какузу, чувствуя, как слипаются сухие губы. Языком хоть деревяшки шлифуй, сплошной наждак.
— Че? Не твоя? — Хидан усмехается, — А она явно считает тебя своим хозяином. Зажмурься, свет включу.
Какузу послушно прикрывает глаза, Хидан щелкает выключателем. Над кроватью вспыхивает лампочка, свисающая на проводе с потолка. Первое время она мерцает, но, разогревшись, перестает. Часто моргая, Какузу пытается осмотреться. Маленькая комната завалена каким-то хламом, в углу стоит покрытый пылью стол, на нем гора картонных коробок. У стены стопка книг, пара сумок и какие-то пакеты. С двери обсыпался весь лак, дерево истертое и старое. То, что Какузу принял за столик, вовсе им не являлось — это оказалась старая металлическая картотека, правда ящик в ней всего один остался. Вместо штор на окне висела протертая наволочка. Все это время на фоне тянется непрерывный звук, какое-то гудение, словно белый шум. Сперва Какузу решил, что это ему мерещится, или уши заложило, но нет.
На Хидана смотреть почему-то не хотелось, но Какузу не мог удержаться. Он скосил на него взгляд, пока тот комкал одеяло и пытался затолкать его на полку какого-то древнего шкафа у кровати. Выглядел он так же, как когда они разбежались у церкви — та же черная рубашка и брюки, только сейчас это все изрядно запылилось и покрылось пятнами, которые на темной ткани, в принципе, не были так уж сильно заметны. Сам Хидан был ужасно заебанным. Какузу не смог бы подобрать другого слова, даже если б постарался.
Без одеяла стало значительно легче, но хотелось больше — свежего воздуха, воды и помыться. Упёршись ладонями в матрас, Какузу попытался встать, но мышцы предательски одеревенели, и Какузу завалился обратно, чувствуя, как из подушки полетела в стороны пыль.
— Куда собрался, — Хидан подходит к кровати и придирчиво рассматривает Какузу с ног до головы, — Я понимаю, ты крут, конечно, но даже тебе сейчас нехуй дергаться.
— Что вообще… — Какузу закашливается, горло дерет, будто гвоздей нажрался, — Что произошло?
— Долгая, скучная история, — паясничает Хидан, закатывая глаза, — Если коротко: я собирался тут отсидеться в тишине и покое, но твоя псина чуть не вынесла мне дверь и очень хотела, чтобы я поперся за ней. Я по природе любопытный, знаешь ли, так что поперся. А там ты помираешь.
— И сколько…
— Дня три, — Хидан замолкает, смотрит куда-то в угол комнаты и ежится вдруг, как от сквозняка, — Принесу воды.
Когда он уходит, в проеме двери показывается собака. Она не заходит в комнату, садится на пороге и наблюдает. Какузу никак не может уложить в голове, что его, по сути, спас какой-то бездомный пес, который ни с того, ни с сего решил за ним увязаться. А Хидан-то как оказался здесь? Черт ногу сломит. Если Какузу не подводила память и мозг еще как-то способен был анализировать информацию, вырубился он очень далеко от города. Лес заканчивался там, где начинались горы, на равнины часто сходили лавины по весне, так что высоких деревьев там почти не было. Это практически граница штата. Но если его сюда занесло, потому что он просто бежал, куда глаза глядят, то как тут очутился Хидан? И, самое интересное, что это за дом?
Какузу с трудом воспринимал время. Он не понимал, сколько прошло с того момента, когда он очнулся. Он никак не мог остановиться пить воду, так что Хидан, задолбавшись таскать стаканы, просто приволок несколько бутылок сразу. Когда, наконец, удалось подняться, он помог Какузу сесть, напихав под спину подушек и все то же одеяло. Чтобы стало прохладнее, он открыл окно. В комнату тут же ворвался морозный сквозняк и задул несколько крупных снежинок.
Вопросы висели в воздухе, Хидан их мог физически ощущать, но очень не хотел заводить эти разговоры. Он в нерешительности шлялся по дому, не зная, чем себя занять. Пока Какузу был в отключке, Хидан читал книги, которые тут валялись в каждой комнате. В основном это была какая-то научная литература по части экологии, геологии и ботаники, но попадались и вполне сносные романы, за которыми можно было залипнуть на целый вечер. Теперь же он не мог сосредоточиться хоть на чем-то, постоянно бродил из комнаты в комнату, как запертый в вольере волк. Домишко маленький, крохотная кухня да пара комнат, особо тут не разгуляешься.
Он стоял в коридоре и наблюдал за псом. Тот так и лежал на пороге комнаты, как сфинкс на входе в гробницу. Видать наблюдать за Какузу ему надоело, и он развернулся мордой в коридор, так что теперь сверлил Хидана взглядом. В темных собачьих глазах так и читался немой вопрос «хули ты тут стоишь?». Хотя, возможно, Хидан видел то, что хотел видеть. Наверно, ему было бы легче, если бы его кто-нибудь действительно об этом спросил. Он бы пустился в долгие рассуждения, в процессе которых вышел бы на какую-нибудь истину, но никто ничего не спрашивал, так что он изводил мыслями сам себя.
Есть в его жизни пробелы. Сознательно затертые части — он потратил немало времени, чтобы напрочь выбросить их из головы. Хидан хотел забыть несколько лет, какое-то время даже надеялся на какую-нибудь амнезию и всерьез рассматривал вариант угодить в аварию или шарахнуться башкой обо что-нибудь, только бы просрать память навсегда. Иногда ему казалось, что с мозгами у него все-таки что-то не так, что-то работает неправильно, потому что внутренняя борьба преследовала ежеминутно. Спор с самим собой — самое безобидное, а вот когда приходится держать свою собственную руку, чтобы не ввязаться в ненужную драку, это уже хуже. Впрочем, срабатывало не всегда, и драка все-таки случалась. В такие моменты он не мог понять, какие эмоции доминировали, то ли азарт, то ли разочарование.
Как бы то ни было, Хидан смог убедить себя и забыть то, о чем не хотел помнить. Теперь вместо слов, ощущений и эха криков он видел лишь темную глухую пустоту, в которой и покоились эти кошмары, вместе с блеском металла и горьким привкусом. Наверняка что-нибудь могло пробудить это все, послужить болезненным триггером, но Хидан овладел искусством самоконтроля настолько, что мало что смогло бы выбить его из равновесия. При малейшей опасности для собственного разума он словно останавливал для самого себя время, давая возможность сдержать все, что грозит выплеснуться из черной дыры.
Что ж. Сейчас он в крайне уязвимом положении. У него, черт возьми, был надежный план, который осечек не дал ни одной, все прошло почти идеально — почти, потому что разделаться удалось только с одним мудаком из двух, явившихся в церковь — но да ладно, все лучше, чем ничего. Хидану хотелось, чтобы это стало явным ответом, так сказать, его посланием всем тем, кто решил, что могут распоряжаться его свободой. Надо полагать, сработало, только вот теперь с дальнейшим планом проблемы. Он рассчитывал только на себя, а что делать с Какузу, который вообще не пойми каким чудом выжил, непонятно.
Хидан многое в жизни повидал, но, пожалуй, в этот раз вселенная нашла чем удивить. Все ведь было в порядке — да, возможно, скучновато сидеть в этом доме, но лучше так, чем шарахаться по городу от чуваков, которые хотят тебе шею свернуть. Ночью начался первый снег в этом сезоне, в доме было тепло, по-своему даже уютно. В тишине разобрать непонятного происхождения скрежет за дверью было нетрудно, и, честно сказать, Хидан уже решил, что его нашли. Да еще как быстро! Он уже успел разочароваться в собственных способностях и был готов смириться с неотвратимостью судьбы, но, открыв дверь, обнаружил всего лишь собаку. Бездомная псина, плутавшая по лесу, довольно-таки тощая, ничего нового — учуяла тепло и чье-то присутствие, вот и приперлась. Черную шерсть припорошило снегом. На душе заскребло, Хидан приволок какую-то консерву и вывалил содержимое у двери, но пес к еде не притронулся, он настойчиво лаял и то отбегал, то возвращался. Что-то ему явно было нужно.
Беспокойство передалось и Хидану, он, высунувшись наружу, осмотрелся, но никого вокруг не нашел. Ни движения, ни лишнего звука, в эту глушь никто не ходит давно, кроме лесного зверья. Однако, пес определенно настаивал пойти за ним и стоило Хидану сделать шаг из дома, тот чуть не подпрыгнул на месте и куда-то ломанулся. Едва за ним поспевая, Хидан прибавил ходу и, наконец, увидел, чего ради все это. Это даже было бы красиво, если бы не тот факт, что Какузу явно тут помирал. Луна, выглядывая из-за горных вершин, освещала равнину холодным, мертвым светом, на белесой траве темнела кровь и цепочкой тянулись собачьи следы. Медленно опускались редкие, но крупные снежинки, со стороны леса было слышно, как падают с веток капли подтаявшего снега и временами что-то похрустывает от копошения мелкой живности. Какузу еще дышал, но едва ли видел, как Хидан к нему приблизился. Заметно побледневший, в лунном свете его вид нагонял жути, но Хидан, видимо, забыл, что нужно бояться. Он подхватил Какузу под руки и потащил к дому, периодически бубня себе под нос проклятья и отбиваясь от назойливого пса. Кровавый след тянулся за ними, сменяя белый иней красным.
Из комнаты вырывается резкий порыв холодного ветра, собака прижимает уши. Там, наверно, дубак уже. В своем нынешнем состоянии Какузу подцепить пневмонию — раз плюнуть, так что, похоже, все-таки придется туда зайти.
Вздохнув, Хидан накидывает на плечи попавшуюся на глаза куртку и переступает через пса, надеясь не наступить тому на хвост. Окно открылось от ветра шире, внутрь залетал снег. Какузу не выглядел заинтересованным этим фактом. Он как-то напряженно смотрел перед собой, тяжело дышал, обхватив себя рукой, и совсем не обратил на Хидана внимание. Закрыв окно, Хидан встал у кровати и задумчиво почесал подбородок.
— Херово? — спрашивает он, будто не знает ответ. Глупый вообще-то вопрос, но да ладно уже.
Какузу поднимает обиженно-удивленный взгляд из-под хмурых бровей, смотрит как мальчишка, который впервые увидел кровь на содранной коленке. Ворох непонимания и страха, которому пока еще нет объяснения.
— Сердце, — коротко говорит Какузу, не стесняясь ужаса в голосе. Пожалуй, вот теперь ему по-настоящему страшно. Черт, пройти войну, отслужить в секретной службе, чтобы ощутить это при таких нелепых обстоятельствах. Все симптомы самых паршивых сердечных состояний он знал, он обязан такое знать, только никогда не испытывал. Оказывается, это ужасно больно.
Хидан кладет все такую же холодную руку Какузу на шею, сжимает немного, нащупывает пальцами пульс. По его сосредоточенному лицу ясно — считает. В голове у Какузу только недоумение — какого черта он тянет время, и так ясно, что все плохо.
— Это не то, о чем ты подумал, — выдохнув, Хидан отходит и начинает рыться в единственном ящике картотеки. Выудив оттуда рулон бинта, он отматывает длинную ленту, отрывает ее и складывает плотно. Щедро смочив бинт чем-то из бутылька без этикетки, он прикладывает импровизированный компресс Какузу к груди, чуть ближе к плечу. Сначала мокрый бинт ужасно холодит, Какузу дергается, и кожа вздрагивает мурашками.
— Прижми, можешь? — Хидан убирает руку и перехватывает Какузу за запястье, чтобы помочь.
Кое-как получается поддерживать бинт на месте и со временем Какузу начинает понимать — это спиртовой компресс. Он здорово разогревает кожу, становится тепло, и эта адская боль в груди проходит, отступая с каждой секундой, откатываясь прочь волнами. Жжение в мышцах прекращается, становится легче дышать.
— Невралгия, — заключает Хидан со знанием дела, — Все-таки тебе нормально так досталось, так что неудивительно.
— В меня попали, в спину, — как-то обреченно говорит Какузу, опустив голову.
— Ага. Я достал пулю, если че. Неглубоко вошла.
— Ты? — Какузу в изумлении задирает брови, — Откуда знаешь, как?
— Я просто умею это делать, какая хер разница, — ворчит Хидан, уходя к двери, — Пожрать надо бы. Будешь?
Банка тушенки казалась Какузу самым вкусным блюдом на планете, а крепкий черный чай здорово прочистил мозги. Ситуация начинала обретать хоть какие-то очертания, но сделанные выводы не особо радовали. Вообще Какузу, среди прочего, допускал вариант спрятаться где-то от преследования, но вот Хидан в сделку не входил. Он ему был, конечно, благодарен, но определенно не доверял, особенно после произошедшего. Вопросов было больше, чем здравых мыслей, но зато хотя бы времени полно, чтобы эти вопросы задать. Хотелось конкретики. И чтобы плечо не болело.
— Что это за место? — Какузу решил начать с самого безобидного вопроса. К тому же было бы неплохо понимать, где территориально они находятся.
— Старая геологическая база, я так понимаю, — отвечает Хидан без особой заинтересованности в разговоре. Он приволок с кухни стул, потому что в комнате, кроме кровати, сидеть было не на чем. Усевшись, он положил руки на спинку и склонил голову. Вид у него был откровенно скучающий, но Какузу предполагал, что это лишь видимость, чтобы не выдавать свое волнение.
— Раз уж нам некуда отсюда деться и мы, вроде как, увязли в одном и том же дерьме, может, объяснишь, что происходит?
— Как тебе вариант просто забить на это? — резко отвечает Хидан, угрюмо глядя на Какузу.
— Не привык забивать на попытки меня убить, — говорит Какузу раздраженно. Хидан фыркает.
— Давай просто сделаем вид, что ничего не было. Я помогу тебе оклематься, мы спокойно отсидимся здесь и каждый пойдет своей дорогой.
— Ты рехнулся.
— Может и так. Поверь, так лучше будет.
— Ты же знаешь что-то, — не выдерживает Какузу и повышает голос, — Почему не пойдешь в полицию? Тебя защитят в любом случае, только дай показания.
— Меня никто не защитит, — Хидан равнодушно вздыхает и трет уставшие глаза, — А тебе удалось спастись. Ни к чему знать, из-за чего за тобой по лесу гонялись, просто поверь на слово. Раз они отстали, значит, решили, что тебе конец.
Хидан видит, что все это Какузу совершенно не убедило и когда тот снова собирается что-то сказать, он резко встает со стула и, взмахнув рукой, выходит из комнаты. Что ж, по крайней мере в нынешнем состоянии Какузу не может за ним пойти, но это ненадолго. Скоро он восстановится достаточно, чтобы шастать тут и донимать Хидана вопросами на каждом шагу. В этом крохотном доме даже спрятаться негде.
От нечего делать, Хидан решает заварить еще чаю, но ему вдруг попадается на глаза картонная коробка, стоящая в просевшей кухонной стойке. Пока он торчал тут один, успел уже кое-как обшарить комнаты — нашел книги, запасы консерв и воды, какую-то древнюю аппаратуру и геологические журналы. Эта коробка ускользнула от его взгляда. Аккуратно приоткрыв ее, Хидан завороженно выдыхает, испытывая истинно божественный трепет. Внутри стоят шесть пол-литровых бутылок какого-то дешевого виски. Сколько лет оно здесь дожидалось своего часа, вопрос открытый, но познаний Хидана хватает, чтобы понимать, что ничего ему за это время не сделалось, так же, как и консервам.
Коротать время здесь теперь станет гораздо приятнее.
***
Мадара сверлил Хаши взглядом настолько холодным и немигающим, что возникали сомнения, живой ли он вообще, а не чертов призрак. Тут и без слов было ясно, Мадара не в духе, только вот причин дурному настроению Хаширама не ведал. Они до сих пор не были озвучены. Ему было известно только одно — не задавай вопросов, не пытайся разрядить обстановку, просто жди. Мадара выдерживал свое недовольство со скрупулезностью истинных виноделов, он его смаковал, а уж душевные метания в глазах его собеседника дарили непомерное удовольствие. Сидя в кабинете с выключенным светом, он как паук выжидал, хоть и не Хаширама был виновником его поганого настроения. Ему просто нравилось пугать людей до чертиков.
Когда зазвонил телефон, Хаши вздрогнул, позволив себе, наконец, отвести взгляд в сторону. Мадара не спеша ответил на звонок, какое-то время просто молча слушал, а потом, бросив краткое «я перезвоню», встал с кресла. Медленно пройдясь по кабинету, он манерно поправил запонки на рукавах и подошел к Хаши со спины.
— Твой пастор смылся, — сказал он, не вложив в слова ни капли эмоций.
Хаширама недоуменно свел брови и обернулся. Честно говоря, он не совсем понимал, в чем там дело и почему этот пастор так действует Мадаре на нервы, но вопросов задавать не стал. Только вздохнул и всем своим видом показал, что внимательно слушает.
— Помимо него из города пропал еще один человек, — продолжил Мадара тихим, спокойным голосом, — Так уж вышло, что они оба мне нужны.
Подойдя к столу, он налил себе из графина виски. Какое-то время он просто смотрел в окно и молчал. Городской парк рядом со зданием администрации освещался только по краям, в центре деревья слились в единую темную массу, колыхавшуюся на ветру, редкие листья бликовали от фонарей. В этом городе явно не доставало уличного освещения.
— Я хочу тебя предупредить, для меня очень важно найти этих двоих, — вот теперь голос Мадары стал угрожающим и Хаши уставился на него в ответ, — Твое дело объяснить полиции, что мешать мне не надо. Это понятно?
— А как объяснять это людям? — Хаши не удержал этот вопрос, он сам сорвался с языка. Не секрет, что люди — последнее, что волнует Учиху в этой жизни, так что спрашивать об этом глупо. Качнув от досады головой, Хаши замечает, что Мадара улыбается.
— Один раз уже удалось, не вижу причин останавливаться на достигнутом.
— Убедить всех, что помер какой-то бомж — это одно, — упрямится Хаши, — Но, если твои люди будут гоняться за кем-то по городу, попутно оставляя за собой трупы — это другое, Мадара. Рано или поздно это дойдет до прокурора штата, кто-нибудь из жителей...
— К тому времени я уже буду губернатором, с прокурором мы найдем общий язык, — улыбка исчезает, Мадара недовольно кривит губы, — А до того, ты должен следить, чтобы никто не совал свой нос куда не надо.
— Шеф полиции в курсе… они закроют все дела, — Хаши вздыхает обреченно, — Кого ты ищешь?
— Пастора и очередного героя войны, — с саркастичной усмешкой отвечает Мадара, покачивая пальцами стакан, — Ты, кстати, с ним служил, — что-то издевательское мелькает в глазах и Хаширама чувствует себя неуютно, — Кажется, ты был его капитаном.
Конечно, Хаши сразу понял, о чем говорит Мадара. Пусть все это было давно и службу Хаширама больше не вспоминал, факт остается фактом — Какузу служил под его началом, хоть и недолго. Нелепое назначение на должность капитана всего за пару-тройку месяцев до окончания службы, только ради того, чтобы получить больше регалий и рекомендаций для назначения на пост мэра. Сказать, что Хаши служил можно с натяжкой, он больше отсиживался в штабе, раздавая приказы, которые ему помогали составлять. Он ни черта не смыслил в военном деле и Какузу это чувствовал. Их перепалки слышно было на другом конце полигона, а однажды дошло до рукоприкладства, у Какузу не выдержали нервы от абсурдности очередного распоряжения. За драку с кем-то выше по званию Какузу могли выпереть из армии, но Хаши за него заступился и замял это дело, снискав в этом для себя выгоду. Он помог, а значит Какузу теперь ему должен.
Пожалуй, от этого вынужденного сотрудничества не в восторге был только Какузу. Он был так омерзительно принципиален, так высокомерен и непогрешим, что Хаширама от этого неконтролируемо бесился и старался выдумать как можно больше идиотских задач, лишь бы потешить свое самолюбие. Если бы Какузу попытался возмутиться, доклад о его неугодном поведении уже лежал бы на столе командования, а вылетать со службы без сохранения достойной выслуги в его планы точно не входило, чем Хаши и пользовался.
Что ж, уважения он в армии точно не снискал… А вот Какузу заслужил «Пурпурное сердце» и в свой последний день перед отправкой домой сломал Хашираме нос.
— Делай, что хочешь, — взмахивает рукой Хаши, понимая, что без толку вести эти разговоры. Мадара все равно сделает так, как ему надо, останется только кровь за ним подтирать.
— Чудно, — задорно отвечает Мадара и одним глотком допивает виски, — Проследи, чтобы все это не вышло за границы города. С последствиями разберемся позже.
— Объясни только… — как-то нерешительно произносит Хаши, глядя в сторону, — зачем это все?
Мадара какое-то время молчит, глядя на Хашираму с подозрением, а потом, слегка улыбнувшись, отходит от стола. Подойдя со спины, он наклоняется и кладет тому руку на плечо.
— У меня непомерные амбиции, — в голосе появляется холод и жесткость, — Но прошлое может все испортить. Они слишком много знают, Хаши, а заставить их замолчать можно только одним способом.
Легонько похлопав Хашираму по плечу, Мадара выходит из кабинета и закрывает за собой дверь, оставляя его в темном кабинете в одиночестве.
***
— Боюсь, сейчас не лучший момент, — понизив голос, говорит Кисаме, — Итачи очень устал, он спит. Ему последнее время нездоровится.
Он нещадно врет, стараясь отделаться от детектива. Честно сказать, он надеялся, что Какаши объявится нескоро, в конце концов ему есть чем заняться, но эта чертова ищейка звонит уже второй раз. Кисаме, закрывшись в ванной, все-таки решил ответить на звонок, но Итачи об этом говорить ничего не собирался.
— Надеюсь, ничего серьезного, — обеспокоенно говорит Какаши, — Позвоните мне, когда ему станет лучше, хорошо?
— Обязательно, — сквозь зубы цедит Кисаме и сбрасывает звонок.
Мысль о том, чтобы переехать из этого города куда-нибудь уже не казалась абсурдной. Уговорить Итачи будет не так уж трудно, он падок на красивые слова о свежем воздухе, природе, домике у озера или чем-то подобном, только насколько это будет честно?
Кисаме выходит из ванной, виновато озирается. Итачи сидит в кресле и пьет чай, держа в изящных руках нелепую кружку в виде кошачьей морды. Он то и дело проводит пальцем по керамическим ушкам, словно в задумчивости. На кухне бубнит радио, так что он не мог слышать разговор Кисаме с детективом.
— Помнишь, я просил тебя устроить мне встречу с Какузу? — спрашивает вдруг Итачи, повернув голову в направлении Кисаме. Хоть он и не смотрел именно на него, выражение глаз все-таки излучало беспокойство и это можно было почувствовать.
— Да, конечно, — Кисаме улыбается, — Простите, но никак не могу до него дозвониться. Наверно, он куда-то уехал.
— Он не отвечает на звонки?
— Не, телефон будто выключен, — Кисаме задумчиво чешет затылок, — Может, там не ловит сигнал.
Итачи вздыхает и хмурится. Навязчивая идея поговорить с Какузу насчет брата его не отпускала, он держался за нее, как за соломинку. Не хотелось упускать шанс узнать что-нибудь о Саске, хотя бы малость…
— Не переживайте, я обязательно до него доберусь, — усмехнувшись, подбадривает Кисаме и садится на край кровати напротив, — Вы давно не играли.
— Да, что-то не хочется, — отхлебнув чая, Итачи ставит кружку на стол. Действительно, к синтезатору он не подходил уже третий день. Почему-то не хотелось терять нить своих размышлений, отвлекаться. Казалось, будто такое беззаботное занятие только отберет драгоценное время, но на деле это иллюзия. Он ничего не мог сделать со своим временем. Он не мог выйти из дома, чтобы доехать до дома Какузу сам, не мог попытаться его найти. Можно полагаться на помощь Кисаме, но пока от нее никакого толку.
— А вы никогда не думали о том, чтобы переехать? — спрашивает вдруг Кисаме. Хорошо, что Итачи не видит его взволнованного лица. Спрашивать об этом рано, но, возможно, если подселить эту мысль Итачи в голову, то из нее вырастет что-то внушительное. Главное подпитывать ее ежедневными разговорами. Сделать так, будто он сам к ней пришел.
— Не знаю, честно говоря, — удивившись, Итачи склоняет на бок голову, — А почему ты спрашиваешь?
— Ну, мне казалось, вы любите природу. К тому же многие мечтают жить в собственном доме, а не тесной квартире.
— Пожалуй, — Итачи кивает и, чуть помолчав, мечтательно добавляет: — Наверно, это было бы здорово. Но у меня нет на это денег.
— Разве? Мэр соседнего города ведь ваш родственник!
А вот это Кисаме ляпнул, не подумав. Он же знает, что Итачи не любит распространяться о своей семье и не горит желанием с ней контактировать. Саске был исключением, минутной слабостью, которая в кои-то веки обернулась чем-то хорошим, но также быстро и закончилась. Итачи снова обжегся и, очевидно, не желает делать это снова. К тому же вопрос денег… бесспорно болезненный. Ответа можно не дожидаться — лицо у Итачи меняется мгновенно, брови кривятся то ли вопросительно, то ли в муке, и он поджимает губы. Кисаме уже хочет оправдаться, но не успевает.
— Да уж, вероятность того, что мы однофамильцы, довольно низкая, — слегка язвительно говорит Итачи. На миг на его лице расцветает отвращение и Кисаме с удивлением для себя осознает, что его немного пугает способность Итачи злиться. Он совсем забыл, что помимо непомерной доброты в Итачи, как и во всех людях, может быть что-то плохое.
— Простите, зря я это сказал, — тут же кается Кисаме, но Итачи резким взмахом руки останавливает его.
— Нет-нет, хорошо, что ты напомнил, — голос становится жестче, он складывает руки на груди, — Возможно, ты прав. Сколько можно прозябать здесь на пособии? Я единственный, кто не пользуется благами нашей фамилии.
— Этому ведь есть причина? — примирительно говорит Кисаме, надеясь как-то остановить этот бунт, — Я подал вам дурацкую идею, не стоит ее развивать. Уверен, можно справиться иначе.
— Идея вовсе не дурацкая. Просто я не мог решиться на это.
Поднявшись с кресла, Итачи кладет Кисаме на плечо руку для устойчивости. От внезапного касания тот млеет, тут же забывая, что не должен потакать, он должен остановить Итачи от необдуманных действий, но вместо этого глупо улыбается, чувствуя на себе вес чужой руки. Черт с ним, он готов на что угодно, лишь бы оставаться для Итачи единственной опорой.
Разговор как-то вообще не туда повернул, слишком быстро раскрутившись. Такой быстрой реакции Кисаме ожидать не мог и теперь не понимал, насколько это плохо. Или… хорошо? На первый взгляд, ситуация складывалась весьма удачно для него — если все получится, то им удастся переехать куда-нибудь подальше отсюда и душный детектив в комплекте с пропавшим братцем канут в лету. Мысль о спокойном существовании наедине друг с другом туманит Кисаме разум.
— Что вы собираетесь делать? — заискивающе спрашивает Кисаме, глядя снизу вверх. Сейчас Итачи открывался для него с новой стороны, с не такой любимой и привычной, но по-своему интригующей. Если бы не досадный недостаток в виде слепоты, Итачи наверняка был бы гораздо решительнее и едва ли вел бы такой затворнический образ жизни. Хотелось узнать об этом больше, прочувствовать его темперамент, но для этого пока рано.
— Хочу попасть на «аудиенцию к королю», — саркастично говорит Итачи, — Дядя всегда мнил себя главой семьи, соревнуясь с отцом. Посмотрим, насколько он щедр.
***
Ямато запрашивает у патрульной службы информацию по черным автомобилям, недавно появившимся в городе, и тут же получает отказ. Никто не дает ему достойной причины, кроме того, что у него недостаточные полномочия, но какими они должны быть, чтобы считаться достаточными, ему не говорят. Глава дорожных патрулей даже не продолжает разговор, коротко оборвав его на полуслове. Недоумевая, Ямато хочет позвонить Какаши, но телефон оживает звонком, словно предугадав его действия.
— Во что ты ввязался? — шепотом спрашивает он, не давая Какаши сказать. На том конце виснет тишина, давая понять, что тот несколько ошарашен внезапным вопросом.
— Не телефонный разговор, — наконец отвечает он, — Я так понимаю, ты столкнулся с некоторыми трудностями?
— Да, черт возьми, — Ямато заходит в кабинет детектива и закрывает за собой дверь, пальцами поддевая жалюзи и выглядывая в зал, — Меня натурально послали, когда я интересовался черными машинами.
— Ожидаемо. Какузу не объявился?
— Нет. Пастор тоже. Их никто не ищет, кажется, тут вообще никто не знает, что они пропали.
— Об их пропаже некому заявить, — слышно, что Какаши находится в приюте, на фоне его слов лают собаки, — Думаю, если это сделаем мы, ситуация не поменяется.
— Не вижу смысла, — резко отвечает Ямато, — Не надо нарываться еще сильнее.
— Значит, ты все-таки признаешь, что дело скверное, а? — Какаши легко усмехается, — Ты ведь не хотел в это лезть.
— Не могу стоять в стороне, — как-то смущенно отвечает Ямато, — К тому же ты один не справишься, кто-то должен напоминать тебе о том, что для нормального функционирования необходимо питаться.
— Боже, против такого аргумента не попрешь, — просмеявшись, Какаши задумывается, — Полагаю, в отделе делать нечего, — и, чуть помолчав, добавляет, понизив голос: — Приезжай, как сможешь.
Это звучало… многозначительно. Не приказ, обычная просьба, даже какая-то жалкая. Ну, либо Ямато сам услышал, что хотел. У Какаши проявление хоть каких-то эмоций было такой редкостью, что даже небольшая мягкость в голосе казалась чем-то особенным. Он вечно занят работой, а если не работой, то собаками, словно ничего больше в этой жизни нет. На его брюках и пальто неизменна собачья шерсть, пачка сигарет в кармане всегда мятая, а зажигалку он регулярно забывает на столе. Ямато выучил каждый его аспект, деталь, привычку, сам не зная, зачем. Первое время он подражал Какаши, учился у него, ведь ему самому когда-нибудь предстоит стать детективом, но, кажется, наблюдение зашло слишком далеко. Подражание грозило превратиться в обожание, так что Ямато настойчиво убеждал себя прекратить идеализировать и зацикливаться, но собственные чувства контролировать ужасно сложно.
В кончиках пальцев застыло нетерпение. Он ведь может приехать прямо сейчас, чего ждать. Нужно только заехать в ближайшую кофейню за парой-тройкой сэндвичей, потому что Какаши наверняка снова забыл про обед.
