Дорогой мальчик

- Не мог бы ты заглянуть ко мне в кабинет, Джеймс? От голоса Джона Франклина у Джеймса Фицджеймса вспыхивают уши, а в горле предательски пересыхает. - Конечно, - говорит Джеймс. Он готов на всё ради Джона Франклина, но он констатирует это примерно так же, как знает, что любит чай со сливками и одним кусочком сахара для смягчения горечи. Он знает, что сегодня ночью будет заниматься самоудовлетворением при одной только мысли о мягком, властном голосе Франклина, звучащем в голове. Уже поздно. Последние сотрудники T&E - Силна из бухгалтерии и Гудсир из отдела закупок - собирают вещи, чтобы отправиться домой к своим трём детям и четырём собакам. Как они всё успевают и при этом остаются самыми приятными людьми из всех, кого он когда-либо встречал, ему никогда не узнать. Кабинет Франклина занимает центральное место в планировке T&E. Это большое помещение со стеклянными стенами, завешенными жалюзи, и его дверь почти всегда открыта, принимая журналистов и прочих сотрудников газеты, которые входят и выходят в течение всего дня, пока издание ведёт свою ежедневную работу. Джеймс трудится здесь репортёром уже три года. Его взяли сюда, когда он оказался на улице: за год до этого закрылась газета, в которой он работал раньше. Франклин дружит с дядей Джеймса, и поэтому он дал тогда подавленному, недавно пережившему расставание молодому человеку без гроша в кармане столь необходимое место. Теперь, три года спустя, Джеймс - один из лучших сотрудников редакции. Он собирает все последние новости для раздела развлечений. Используя свою внешность, обаяние и упорное стремление выведать подробности, он заработал в городе репутацию человека, которому удалось придать газете (Times & Entertainment: London) новый свежий имидж с момента своего прихода. Иногда он жалеет, что ему не досталась более значительная роль, например, политического корреспондента или военного журналиста, но в глубине души сознаёт, что предпочитает нечто полегче и попроще. Так лучше спится по ночам и гораздо меньше риска получить пулю. Сейчас он готовит материал о проблемах с алкоголем у генерального директора конкурирующего издания. Это не совсем чистый и честный ход, но он привлекает читателей, а Френсис Крозье – вышеупомянутый гендиректор – действительно пьёт по-чёрному, на что жалуются сотрудники. А Джеймсу нужна история, к чертям приличия. - А, Джеймс, - говорит Франклин, поднимаясь со своего места, как он всегда делает, когда кто-то входит. С его стороны это знак уважения ко всем, с кем он общается. - Спасибо, что нашёл минутку-другую переговорить. - Конечно, Джон. Чем могу быть полезен? - Что ж, не хочу портить настроение, Джеймс, но придётся тебе придержать эту историю насчёт Крозье и «Террора». «Террор» - это жёлтая газета, которой руководит Крозье. Название произошло от шутки 1960-х годов в статье, которую они написали о королеве – так и прижилось. - Но почему? - мягко переспрашивает Джеймс. Он недоволен, но за просьбами Джона всегда стоит веская причина. - Потому что так-то он хороший человек, Джеймс. Мой старый товарищ со времён службы на флоте, и я не хочу, чтобы над ним издевались в прессе. - Я не издеваюсь... - начал Джеймс, не в силах сдержать защитную нотку, окрасившую его тон. - Джеймс. - Джону достаточно назвать его по имени этим мягким, бесконечно рассудительным голосом, и у Джеймса словно никнут паруса. - Ситуация следующая. Ты - ценный сотрудник газеты, и я знаю, что ты проделываешь хорошую работу, но твоя мишень сейчас – мой старый друг, и совесть не позволяет мне пропустить эту публикацию. Джеймс потягивается: - Хорошо. Я отказываюсь от материала. Простите, я не знал, что он вам близок. Разочарование сменяется облегчением: по крайней мере, ему не придётся скрежетать зубами из-за манеры поведения и общей сварливости Крозье. До этого человека невозможно достучаться, он общался крайне язвительно и зло в течение тех двух минут, которые ему удалось выкроить для короткого интервью с Джеймсом в начале прошлой недели. - Спасибо, дорогой мальчик, - говорит Франклин, и это прозвище всегда вызывает у Джеймса жаркий румянец, а внутри всё сжимается. - Ну, если это всё... - Вообще-то не совсем, - прибавляет Франклин. Его тёплые орехово-зелёные глаза смотрят на Джеймса, и в их глубине проглядывает нечто необычайно мрачное. - Да, Джон? Что ещё? - Мы с Джейн разводимся, - сообщает Джон. Джеймс слышит в голосе своего шефа боль и покорность. Он понимает это и по сдвинутым бровям Джона, по резкому изгибу его рта. Джеймс, отчасти удивившись этой новости, рассеянно замечает, что чувствует внутри некую волнующую искорку, которую в настоящий миг не хочет осознавать. Джеймс никогда особо не интересовался Джейн. Она была достаточно мила с ним, когда заходила в офис, но в её взгляде на него присутствовало что-то не совсем приятное. Джеймса не оставляло ощущение, будто ей каким-то образом известно обо всех его постыдных сеансах онанизма с использованием её мужа в качестве порно-материала. Как будто она могла учуять бесчисленные, томительные оргазмы Джеймса за последние три года. К тому же в ней есть некое ханжество, которое его раздражает. Благодетельница Джейн. Женщина, у которой всегда должно быть Дело. - О, нет, сэр. Мне очень жаль это слышать, - говорит он, и удивление, и тайное волнение невольно сбивают его с официального тона. Джеймс надеется, что его фраза не звучит слишком радостно. - Всё так, Джеймс. Просто пришла пора. Она слишком современна для меня. Слишком маниакальна в своей погоне за благотворительностью и альтруизмом. Она тратит на это слишком много моих денег, Джеймс. - Он приостанавливается, на мгновение нахмурившись, как грозовая туча, прежде чем продолжить. - И она встречается с кое-кем другим. С женщиной. Я просто... не думаю, что у нас что-то получится. - С женщиной? Ну... это неожиданно. - И не говори, Джеймс. Я был очень удивлён, но, учитывая её недавнюю латентную одержимость Гвендолин Кристи, возможно, повода изумляться нет, - горестно усмехается Джон, и его широкие плечи приподнимаются c деланным нигилизмом. - Мне очень жаль, сэр. Я знаю, что вы любите её, и... - Всё в полном порядке. - Джон отмахивается от неловкой попытки Джеймса выразить сочувствие. - Мы давно догадывались, что это должно произойти. Она стала более отстранённой, вся ушла в свою деятельность. Мы просто притёрлись друг к другу, а страсть давно угасла. Ничего не поделаешь. «Страсть давно угасла». Значит ли это, что у Франклина уже много лет не было секса? От этой мысли в голове Джеймса мгновенно возникают образы того, как бы он исправил положение. Он откашливается: - Тем не менее, сэр, ваш брак казался удачным. Мы все любим Джейн. Конечно, одна небольшая белая ложь не будет иметь значения в общей схеме событий... - Как и я, - отвечает Джон. - Я всегда буду любить ее. Неважно, с кем она будет - с женщиной, мужчиной или сотней кошек. Просто я больше не могу быть ей мужем, а она мне женой. Мы пытаемся уладить все полюбовно. - Ну, уже это неплохо. Джеймс не знает, что здесь ещё сказать. - Могу ли чем-нибудь помочь? - спрашивает он и тут же понимает, что совершил роковую ошибку. Его мысли возвращаются к одному вечеру, похожему на этот, чуть менее трёх лет назад. Он только начал работать в T&E и был в восторге от того, как все обожают главного редактора. Все смотрели на него как на отца, ловили каждое его слово и, как дети, боролись за его внимание и симпатию. Поначалу Джеймс не понимал этого, пока не начал работать под его началом. Джон Франклин всегда был готов выслушать своих сотрудников. Его двери всегда были открыты, а тёплая улыбка и глубокий баритон дарили успокоение и поддержку в равной степени. Он также был умён. Казалось, он всегда знал, на какие точки социального давления нужно надавить, чтобы увеличить число читателей газеты. У него было чутьё на то, как в нужный момент выпустить самые яркие заголовки. Помимо таланта очаровывать и объединять команду разношерстных журналистов и персонала издания, Джон Франклин попросту был привлекательным мужчиной. Высокий, плечистый, с широкой грудью. Он сразу же напомнил Джеймсу огромного медведя с канадского севера. Его волосы, по-прежнему блестящие, были темны, как вороново крыло, и пронизаны множеством серебряных нитей. А какой голос. Господи, он мог бы приказать Джеймсу сделать что угодно этим властным, уверенным, шелковисто звучащим голосом, и Джеймс сделал бы это без вопросов. Если бы только Джон требовал от Джеймса большего, чем просто выискивать факты и писать статьи. Если бы... Проработав на этого пожилого красавца месяц, Джеймс оказался настолько одержим, что едва мог нормально функционировать. Он постоянно занимался рукоблудием, представляя, как рука Франклина вцепляется в его волосы. В мыслях его так и звучал глубокий, мягкий голос мужчины, который называл его «дорогой мальчик», трахая Джеймса в рот. Он жил в состоянии разгульной, постыдной тоски до того вечера, когда задержался, чтобы помочь Джону с копиями для воскресного спецвыпуска. Все остальные разошлись по домам, и Франклин предложил пропустить по стаканчику. У него была старая бутылка виски, которую он, по его словам, приберегал для подходящего случая. У него выдался тяжёлый день, и сегодняшний вечер как нельзя лучше подходил для того, чтобы откупорить эту бутылку. Джеймс, никогда не отказывавшийся от дармовой выпивки и безнадёжно влюблённый в Франклина, конечно же, согласился присоединиться к нему. Одна рюмка превратилась в три, что способствовало многочасовой беседе об их таком разном детстве и университетских годах, о любимых фильмах, любимой еде, о лучших местах, в которых им довелось побывать. Дивным было сочетание тёплого жжения от спиртного в груди Джеймса и того, как глаза Джона сверкали при взгляде на него поверх ободка бокала. В этих глазах читался жар, и Джеймс так ясно видел это, весь во власти неумолимого притяжения. Они встали, чтобы пожелать друг другу приятного вечера, и Джеймс, направляясь к двери, немного запнулся: виски и похоть захлестнули его с головой, и он не ожидал, чем всё обернётся. Джон крепко схватил его за локоть. Их глаза встретились, и Джеймс даже не успел понять, что происходит, как оказался в объятиях Джона, их рты раскрылись и влажно прильнули друг к другу. Руки Джона блуждали повсюду, и, Боже правый, Джеймс как раз и хотел таких жадных касаний. Он до сих пор так и слышит напряжённый и хрипловатый от желания голос Франклина, как раз перед тем, как он резко вздохнул и прекрасным образом излился в рот Джеймса. Он до сих пор ощущает сокрушительный взрыв удовольствия от собственной кульминации, которая стала ещё сильнее благодаря тому, как Джон пульсировал, горячий и влажный, на языке Джеймса. После этого они довольно неловко привели себя в порядок и распрощались, и Джеймс больше никогда не упоминал этот инцидент, равно как и Джон. Вот только Джеймс не забыл ни одной детали того вечера. Он снова и снова прокручивал в голове тот минет, понимая, что реальность находится вне досягаемости, но не в силах расстаться с надеждой. К тому времени, когда слова: «Могу ли чем-нибудь помочь?» слетели у него с губ сегодня вечером, он успел сильно и бесповоротно влюбиться, а также невероятно возбудиться, и оба эти факта, вероятно, ясны Джону Франклину. Джеймс думает, что лучше даже не представлять выражение собственного лица в этот момент: как, должно быть, он растерян!.. - Если вам нужно поговорить, - быстро добавляет он, отчаянно пытаясь смягчить невысказанное приглашение, прозвучавшее в его предыдущем вопросе. Взгляд Джона становится мягким и пылким. Его необычный рот с вечно опущенными уголками, который должен был бы как-то портить его привлекательность, но лишь делает его облик безумно, изысканно уникальным, расплывается в понимающей улыбке. - На самом деле я не нуждаюсь в дальнейших разговорах, - возражает он. - Я плачу психотерапевту слишком много в неделю, чтобы он слушал мои бесконечные речи о горе и разводе. Нет, Джеймс. У меня на уме нечто более осязаемое. В его глазах вспыхивает приглашение, которое Джеймс ясно видит и от которого не в силах отказаться. У Джеймса перехватывает дыхание. - Я сделаю всё, что угодно, - произносит он, не успевая сдержать слова. - Всё, что пожелаете. Всё, что вам нужно. - О, Джеймс. Ты не представляешь, что я чувствую, когда слышу это от такого красивого молодого человека, но я не посмею воспользоваться твоей симпатией. И своей властью начальника. Я не думаю, что то, что мы сделали... эээ... тем вечером, должно повториться. Это не... ну, могут быть неприятные последствия. Мне стоит поискать компанию в другом месте... - Какие ещё последствия? - прерывает Джеймс. - Ну, вдруг между нами что-то пойдёт не так. Вдруг ты перестанешь чувствовать то, что сейчас, и увидишь во мне усталого старика, каким я на самом деле и являюсь под налётом внешнего блеска... - Джон замолкает, сделав своей большой выразительной рукой жест в воздухе, будто ему не нужно заканчивать предложение, потому что смысл очевиден. Джеймсу станет скучно, и он уйдёт, или в их рабочих отношениях возникнет неприятный осадок. - Я не уйду, - поспешно заявляет Джеймс. Он пытается уговорить себя успокоиться. Перестать быть таким напряжённым и таким явно одержимым, но в то же время понимает, что его самокритика бессмысленна. Он в замешательстве. - Я этого не допущу. - Ты сейчас так говоришь, Джеймс, но... - Я хочу вас, Джон, - произносит Джеймс, потому что если он не скажет этого сейчас, то не уверен, что когда-нибудь снова наберётся смелости. - Я очень хочу вас. С самого первого дня, как начал работать у вас. Только уважение к вашему браку и должности удерживало меня от попыток сблизиться. Глаза Джона, и без того блестящие от нарастающего желания, становятся почти чёрными к тому времени, как Джеймс заканчивает фразу. - Ты серьёзно? - спрашивает он, бросая на Джеймса взгляд с прищуром. - Тебе действительно нравится это старое тело и неповоротливый ум? Настолько, чтобы захотеть... захотеть... - Да, потрахаться с вами, - дерзко заканчивает Джеймс. - Да, Джон. Я страшно этого хочу. Любым способом. - Он едва может поверить в то, что слетает с его губ, но теперь, начав, остановиться уже невозможно. - Я отсосу вам. Позволю отсосать себе. Я вас поимею. Вы можете поиметь меня. Можете кончить мне на лицо. Можете трахнуть меня в рот. Я сделаю всё, что угодно... - Господи, Джеймс. Ты меня уморишь... Джон поднимает руку, и Джеймс сначала думает, что переборщил, что оттолкнул Джона своим отчаянным голодом и перечислением вариантов. Затем он замечает, как Джон ёрзает на стуле. Причина его дискомфорта становится ясна, когда Джеймс видит внушительную выпуклость на элегантных брюках шефа. - Вы ведь тоже меня хотите. Я вижу это, - говорит он, неумолимый в своём стремлении, теперь, когда он чувствует вожделение Джона. - Да, конечно, я тоже чертовски хочу тебя! - с неожиданной страстью говорит Джон, и разочарование окрашивает его тон, заставая Джеймса врасплох. - Как я могу не хотеть? Ты же красавец. Умный. Добрый. Ты чертовски обаятельный и такой... такой... - Он снова осекается, кажется, не в силах сформулировать свои мысли. - Я хотел тебя так же сильно, Джеймс, - говорит он. - И так же долго. Так что если ты можешь пообещать, что это не поставит под угрозу наши рабочие отношения... - Не поставит, - серьёзно отвечает Джеймс, желая доказать, что сможет разделить две стороны их взаимоотношений. - Обещаю, что нет. Что я могу для вас сделать? - Дело скорее в том, что я могу сделать для тебя, Джеймс, - замечает Джон. - Я уже давно не был с кем-то, кто желал бы моих прикосновений. Просто доставить тебе удовольствие будет сродни мечте. Они сидят и смотрят друг на друга в течение мгновения, настолько напряжённого, что Джеймсу кажется, что он может умереть от этого накала. Затем, словно осознанно приняв решение, оба встают со стульев. Джеймс встречает Джона у стола, они обнимают друг друга и встречаются взглядами. Джеймс издаёт до нелепого красноречивое хныканье, когда поцелуй становится ещё глубже, и он наконец снова чувствует крепкие руки Джона на своём теле. Эти мощные руки прижимают его к себе. Джон почти придавливает его к своему телу, его рот настойчив, а поцелуй влажно небрежен из-за его очевидного возбуждения. Толстый и твёрдый член Джона упирается в бедро Джеймса, и он прижимает свой собственный, постыдно твёрдый, орган к низу живота Джона. Поцелуй продолжается, становится всё жарче и мокрее, Джеймс чувствует, как кончики пальцев Джона проводят по коже его головы и нежно забирают в кулак волосы на затылке, и скулит от желания. - Закрой дверь и помоги мне опустить жалюзи, - велит Джон: в офисе никого нет, ведь парочка Тукумик и Гудсир ушла домой, но лучше перестраховаться. Джеймс с сожалением вырывается из объятий Джона и запирает дверь, затем опускает жалюзи, закрывающие окна по обе стороны от проёма, в то время как Джон задвигает шторы на окнах, отгораживающих его стол от остальной части офисного помещения. Как только они остаются наедине, Джеймс опять прижимается к Джону и целует его, только на этот раз он осмеливается провести кончиками пальцев по крепкому члену, натянувшему брюки шефа. Джон беспомощно стонет, и Джеймс улыбается. Он уже много лет мечтал о возможности свести Джона Франклина с ума от желания. Наконец-то у него появился шанс снова быть с ним, и он не собирается его упускать. Его собственное удовольствие кажется ему совершенно второстепенным, вернее, доставлять удовольствие Джону - занятие куда более интересное и захватывающее, чем погоня за оргазмом. Джеймс познал ценность терпения и понял, что такое манящее возбуждение в течение буквально нескольких часов. Годы одиночества после того, как Энн ушла от него к Россу, научили его многому: отрицанию и отсроченному удовлетворению, а также тому, что если поставить вожделение на паузу, то финальный всплеск удовольствия станет ещё невероятнее, чем можно представить. Он мог сделать все, что хотел Джон Франклин. Возбудить его наилучшим образом, наполнив свой разум образами откинутой назад головы Джона, его тихими и хрипловатыми вскриками – а потом отправиться домой и медленно довести себя до спазмов во всем теле, которые погрузят его в одышку и вялость. - Чего вы желаете? - шепчет он, глядя Джону в глаза, поражаясь их прекрасному цвету и форме, когда они расширяются от легкого удивления. - Я... ну, я не думал... - Не лгите, - с ухмылкой говорит Джеймс, демонстративно отбросив смущение. - Вы же думали об этом. Да мы оба думали, постоянно, поэтому я знаю, что у вас всё-таки есть какое-то пожелание. Ну так что, в рот? - В задницу, - говорит Джон, тихо и уверенно. При этом он хватает в кулак вышеупомянутую часть тела и сжимает. Глаза у Джеймса закатываются, и теперь уже он задыхается. Он упирается в бедро Джона и притягивает его к себе для нового глубокого поцелуя, чувствуя, как его вожделение обостряется до пика, когда он ощущает на себе руку Джона. - Да, да, чёрт, я бы хотел этого. - Хорошо. Тогда как мы... - неуверенно произносит Джон. - Я хочу лечь на ваш стол, - говорит Джеймс, так как он уже все тщательно продумал. - Так я смогу смотреть на вас, пока вы меня трахаете. - Господи, Джеймс, не говори так. Мне уже за шестьдесят. Тут есть риск физических повреждений. Улыбка Джона, кривоватая и лукавая, его сверкающие ореховые глаза и внушительный тугой член в штанах - всё это опровергает его утверждения о том, что он старик, но Джеймс ухмыляется в ответ, подыгрывая ему. - Я всегда хотел быть чьим-то молоденьким фаворитом на стороне. Забавно, что это случилось в сорок семь лет, - говорит он, широко улыбаясь. Они обмениваются тёплым смехом, после чего Джон снова притягивает Джеймса к себе для очередного поцелуя, долгого, медленного и гладкого как шёлк. Джеймс расстегивает пуговицы на своей рубашке онемевшими руками, и, приняв это за намёк, Джон расстёгивает пряжку ремня Джеймса, затем пояс и ширинку, так что брюки и трусы Джеймса падают на пол. Сбросив рубашку, Джеймс переживает момент волнующей уязвимости, сдобренный острым желанием, когда он стоит обнажённый, с торчащим членом, напряжённый, горячий и откровенный перед Джоном Франклином. - Ты так прекрасен. Я всегда так полагал, - говорит Джон, его голос становится неожиданно сиплым, а глаза жадно блуждают по телу Джеймса. - Работать с тобой, наблюдать за тобой - это иногда было пыткой. Дома Джейн меня игнорировала, а на работе мне улыбался этот красавец. Меня просто разрывало, а выказать я ничего не мог. - Я хотел бы дать тебе хоть что-то, Джон, - горячо говорит Джеймс. Джон не отвечает, но улыбается, и его теплые золотисто-зеленые глаза сияют, когда он расстёгивает пуговицы рубашки. Под ней оказывается белоснежная майка, но Джон, к сожалению, не снимает её. Ну и ладно. Джеймс намерен трахнуть его как можно больше раз, прежде чем интрижка потерпит крах и выгорит. Он позаботится о том, чтобы у него было время раздеть Джона Франклина и уложить его в подходящую постель, поэтому пока предоставит ему возможность проявить скромность. Сбросив рубашку и откинув её на спинку офисного кресла, Джон снимает ремень и расстёгивает брюки. Он оставляет их на себе. Возможно, это ещё одно проявление скромности, но потом он целует Джеймса, крупные, грубоватые руки скользят по его горячей, изголодавшейся по касаниям коже, и Джеймса больше не волнует, как они одеты. Джон мнёт ягодицы Джеймса одной рукой, а другой обхватывает его мужской орган и нежно поглаживает, и Джеймс снова издаёт хныканье, его голова на мгновение откидывается назад от двойного удовольствия. Пальцы Джона пробираются к расщелине его зада, и Джеймс выгибает спину, поощряя партнёра. Джон дразнит Джеймса, продолжая гладить его, и они целуются, как подростки. Через несколько минут Джеймс вынужден остановить руку Джона своей. - Я кончу, если вы будете продолжать в том же духе, - предупреждает он, потому что, чёрт подери, когда Джон дразнит его задницу и одновременно гладит его, после того как он неоднократно дрочил, думая об этом самом моменте, - это немного слишком. Джон злорадно ухмыляется. - Залезай на стол, - приказывает он. Он наклоняется к Джеймсу, перекладывая несколько стопок бумаг и ноутбук на другой стол, одной рукой, но при этом не переставая держать руку Джеймса. Лёгкость, с какой он это проделывает, напряжение мышц в его медвежьих плечах - это волнующее предвкушение возможной силы толчков. Он ложится на стол, а затем Джон вытаскивает свой член из брюк, и Джеймс поворачивает шею, чтобы взглянуть. Член у Джона толстый и длинный. Помнится, три года назад он считал его вполне внушительным, но забыл о том, как он на самом деле хорош. Когда Джеймс только начал работать в газете, по офису ходили слухи, что Франклин пихает себе что-то в штаны, чтобы выглядеть на все сто, но Джеймс считал это беспочвенными сплетнями, пока не увидел всё своими глазами. Мысль о том, что весь этот толстый, тугой член находится внутри него, заставляет его чувствовать слабость во всем теле и вызывает дрожь по позвоночнику. - Чёрт, я уже и забыл, как там что, - бормочет он. Джон улыбается, почти рассеянно поглаживая себя. Он очень твёрд. Джеймс помнил, что его впечатлило. Эрекция Джона. Большинству мужчин за пятьдесят нужно несколько минут, чтобы достичь полной готовности, но у Джона это происходит мгновенно, и тогда, и сейчас. - У меня тут где-то есть смазка, - говорит Джон, открывая ящик прямо под обнажённой задницей Джеймса на краю стола, заставляя его задуматься, не так ли выглядит подготовка к взятию мазка. - У вас смазка? В офисе? - спрашивает Джеймс, впечатлённый и любопытный. - Да. Иногда смотреть на тебя целыми днями тут, на работе... Просто вот здесь. Невыносимо. Я не мог дрочить дома, поэтому делал это тут. Я либо смотрел порно на мобильном, либо думал о тебе и о том, что бы я с тобой сделал, если б не был женат. И довольно часто. Джеймсу кажется, что он влюбился. - Это... невероятно лестно, - умудряется сказать он, проглатывая при этом ужасно искренние признания в преданности. - Знать, что ты тоже хочешь трахнуть меня, - самое лестное, что случалось со мной за последние десятилетия, так что, могу сказать, мы квиты, - отвечает Джон, ухмыляясь. Его рука почти бессознательно двигается по члену Джеймса быстрее. Он находит смазку, выдавливает обильное количество на ладонь, закрывает крышку и бросает флакон обратно. Он закрывает ящик и смазывает себя рукой, протяжно и низко стонет, пока рука скользит по его члену, а взгляд по телу Джеймса. Джеймс протягивает руку и гладит ею ягодицы Джона, в то время как Джон продолжает ласкать свой собственный член. - Боже, я хочу тебя, - говорит Джон. - Я весь ваш, - отвечает Джеймс, предвкушая, как в его нутре зарождается горячее и тугое желание, а в груди набухает что-то мягкое, но сильное, от чего перехватывает дыхание. - Ты такой красивый, - продолжает Джон, проводя рукой по центру груди Джеймса медленным движением мозолистой руки, будя бабочек в животе Джеймса, свернувшееся вожделение в самой его сердцевине, вплоть до его покрасневшего члена, который в данный момент так и наполнен жаждой соития, устремлённый вверх, жёсткий и жаждущий в своей готовности. Джон улыбается, обхватывает рукой мужской орган Джеймса и гладит его, мучительно медленно. Одновременно Джеймс чувствует, как толстые пальцы Джона прощупывают его дырочку, скользкие и настойчивые. - На что ты готов? - спрашивает Джон. Джеймс вспоминает свой идеальный домашний фаллоимитатор: с узкой головкой и тонким стержнем, который, тем не менее, плотно вписывается в его тело. - Ваши пальцы были бы идеальны, - говорит он, покусывая губу при мысли о толщине достоинства Джона. - Остальное, ну, скажем так, будет туговато. - Чёрт, - произносит Джон. - Джеймс. Тогда остаётся рот. - Кстати, об этом я и говорил. Джеймс не хочет кончать до того, как возьмёт в рот член Джона. Он садится, наклоняется, слегка отодвигая Джона на шаг, и берёт его в рот. Выругавшись, Джон тянется руками к шевелюре Джеймса и зарываются в неё. Да, они испачканы смазкой, но Джеймсу плевать, ведь это Джон Франклин треплет его за вихры. Джон начинает трахать Джеймса в рот почти мгновенно. Он прекрасно помнит, как это было в прошлый раз. Джон обнаружил, что у Джеймса никаких рефлекторных позывов, нет, мальчишка любит, когда его трахают в лицо. Джеймс хнычет, обхватывая ртом ствол Джона, который медленно, но глубоко вдавливается в него в конце каждого толчка, и чувствует, как глаза закатываются от удовольствия. - Джеймс, мой милый, мой прекрасный мальчик, - негромко напевает Джон. - Боже, я так хотел тебя, - хрипит он. А спустя мгновение руки в волосах Джеймса мягко оттягивают его голову назад, и этот прекрасный толстый член, который так сильно разжал челюсти и так сильно придавил язык, что Джеймс едва мог им шевельнуть, извлекается. - Если ты будешь продолжать в том же духе, всё закончится в считанные секунды. Ох, Джеймс, ты просто чудо. Джеймс ухмыляется, вытирая предплечьем брызги с губ. Инстинктивно он притягивает Джона к себе и целует. Джон стонет, прижимаясь к его губам, и долгое мгновение они разделяют мягкий, медленный и нежный поцелуй. Джон приподнимает Джеймса со стола, ставит на ноги и заключает в неистовые объятия, и долгое время, которое кажется не то годами, не то секундами, они целуются. Когда Джеймс соприкасает и начинает тереть друг о друга их мужскую плоть, издавая сладострастные звуки, Джон разочарованно вздыхает и снова прижимает его к столу, а потом к его груди прикладывается широкая ладонь и толкает его на спину. - Я хочу трахнуть тебя, Джеймс. - Пожалуйста. Прошу вас. Джон переходит к делу, медленно вводит палец в Джеймса и, задыхаясь, говорит: - Блин, Джеймс, ты такой горячий и тугой. Джеймс так возбуждён, что чувствует лёгкую тошноту. - Блять, Джон, выебите меня, пожалуйста. Он раздвигает ноги. Джон прижимает свой всё ещё смазанный член к дырке Джеймса и медленно надавливает. Головка раскрывает Джеймса с прекрасным, жгучим жаром, и Джеймс шипит в знак одобрения и двигает бёдрами. При этом большой член Джона проникает в него сильнее, усиливая растяжение и удовольствие, и Джеймс вскрикивает. - Да, да, мой милый, мой дорогой мальчик, люби меня. Джон погружается в Джеймса ещё на дюйм, и Джеймс испускает вопль. Джон замирает. - Всё в порядке? - спрашивает он, склонившись над Джеймсом, и его глаза полны беспокойства. - Мы можем прекратить. - Если остановитесь, я уволюсь, - говорит Джеймс, смеясь. - Давайте, Джон. Я могу стерпеть. Просто помедленнее. Джон повинуется, и после нескольких неудачных попыток и ещё одного нанесения смазки ему наконец удается полностью ввести свой член в Джеймса, упираясь по самые яйца. Джеймс чувствует, как он восхитительно дёргается вокруг ствола Джона, и Джон тоже это ощущает, потому что он цветисто ругается и опускает голову. Джеймс чувствует горячий порыв его дыхания на своём животе. - Кажется, щас кончу, Джон, - говорит он, уже дрожа на грани. Джон полностью заполняет его нутро, о, его толщина, вид его сильных предплечий, шелковистые волосы, спадающие на его ореховые глаза. Джеймс так близок к финалу, но не уверен, что уже вошёл в начальную стадию оргазма. - Господи, как бы я хотел на это посмотреть, - говорит Джон. Эти слова, этот прекрасный голос. Джон не сводит с него глаз. Джеймс слегка извивается, и это лёгкое движение члена Джона внутри, соприкосновение с простатой, отправляет его за грань обжигающего, так и рвущегося наружу оргазма. Он выгибается, резко вскрикивает и обливается потом. - Прекрасно, прекрасно, блядь, Джеймс. Джон говорит и трахает его, и движение его члена внутри Джеймса усиливает и без того невыносимое удовольствие до такой степени, что Джеймсу кажется, будто он может отключиться. Однако этого не происходит. Он остаётся в сознании и медленно, медленно возвращается на землю, к дрожащему, покалывающему телу, которое сейчас неумолимо долбит член Джона. - Ты такой красивый, - бормочет Джон, его толчки усиливаются, доводя Джеймса до полуобморочного состояния от искрящегося удовольствия при каждом резком движении. - Мне немного осталось, Джеймс. Тот садится, не обращая внимания на беспорядок на груди и животе, и обхватывает Джона за шею, втягивая его во влажный, пьяный от любви, болезненно искренний поцелуй. - Кончите для меня, - шепчет он, когда их губы на мгновение разъединяются, а затем снова погружается в рот Джона языком. Джон издаёт жалобный звук, словно раненый, ускоряется, и вот уже стонет, не разрывая поцелуя, а его толстый член подрагивает внутри Джеймса. Джон вдавливается так глубоко, как только может, сжимает бёдра Джеймса в крепкой хватке и всхлипывает в поцелуе от финального взрыва блаженства. Их движения замедляются, и Джон отстраняется, чтобы взглянуть вниз и осторожно выйти из тела Джеймса. Оба они невероятно помяты и взъерошены, и Джеймс не может удержаться от громкого смеха, откинув голову назад от нелепости этого секса и радости новой любви. Джон хихикает вместе с ним, глядя на их тела и качая головой, как будто на мгновение озадаченный их состоянием. - Пойду-ка, принесу нам, чем вытереться, - говорит он и наклоняется, чтобы одарить Джеймса коротким поцелуем, а затем уходит в сторону офисного туалета. Через мгновение он возвращается с огромными пригоршнями мятых салфеток, оторванных от кухонного рулона, и они обтираются, как могут. После того как оба привели себя в приличный вид, наступает ощутимый дискомфорт. Джеймс не знает, что повлечёт случившееся, а Джон разводится и только что впервые за последние три года занялся сексом. Оба они как выброшенные на берег рыбы. Джеймс размышляет, почему бы просто не покончить со всем немедленно. - Это тайная интрижка, Джон? Я ваш новый бойфренд, или мы держим это в тайне? Я хотел бы знать, потому что я... - Он запнулся. - Вы мне очень нравитесь. - Ты мне тоже очень нравишься, Джеймс, - отвечает Джон, подходя ближе и поднося руку к щеке Джеймса. Джеймс склоняется к ладони Джона, на мгновение прикрывая глаза от нежности прикосновения. - Думаю, поначалу нам нужно держать всё в секрете. Подождём, пока Джейн освоится на новом месте, и всё уляжется. Тогда мы сможем решить, как рассказать всем. - Я могу уволиться, - предлагает Джеймс, хотя ему этого не хочется. - Я этого не хочу, - быстро говорит Джон. Должно быть, он замечает что-то в выражении лица Джеймса, потому что его взгляд становится торжественными. - Джеймс. Хочу, чтобы ты знал – я люблю тебя. Я не любитель цветистых признаний, но я люблю тебя уже много лет, так что если ты не чувствуешь того же самого... Джеймс прерывает его яростным поцелуем, а затем отстраняется с улыбкой. - Это полностью взаимно, Джон. Я от вас совершенно без ума. - Блестяще. Не хочешь переночевать у меня сегодня? Джейн уже съехала, и дом в моём распоряжении. - С удовольствием. Они убирают за собой, выключают свет и запирают офис, затем берут такси до дома Джона в пригороде и занимаются любовью ещё дважды, пока не засыпают в объятиях друг друга где-то ближе к рассвету. Джеймс почти не может поверить, что он начал день с тоски по человеку, которого считал недосягаемым, а закончил его в безопасности, в объятиях этого самого человека и в его постели. Тепло тела Джона и его глубокое, ровное дыхание погружают Джеймса в крепкий и блаженный сон.