Stop overthinking

Чэн Сяоши как-то пропустил тот момент, когда присутствие Лу Гуана в его личном пространстве стало необходимостью. Ему думалось, что он действительно может обойтись без таких банальных вещей вроде воздуха, еды или сна. Но если он находился не рядом с Лу Гуаном, ему становилось физически больно. Ему параноидально казалось: случись что с Лу Гуаном, он умрет. Буквально. Одна мысль о том, чтобы остаться без него, остаться в одиночестве, наводила такой кристальный ужас, что на глаза непроизвольно наворачивались слезы, а грудную клетку страх сковывал ледяными костлявыми пальцами так сильно, что Сяоши казалось, будто его сердце сейчас разорвет. Сяоши, может, и был импульсивным, местами легкомысленным и даже наивным, но глупым он не был никогда. Понять, что Лу Гуан стал для него чем-то большим, чем просто партнер, заняло несколько секунд. Ровно столько, чтобы залить кипятком пыль, по ошибке именуемую чаем. Сяоши усмехнулся. Усмехнулся и совершенно не удивился, когда осознал свои чувства. Ему казалось, что это было закономерно и все как будто к тому и шло. Было всего-то вопросом времени. Они недолго притирались друг к другу. На самом деле Сяоши казалось, что уже в первую их встречу все было предопределено. Лу Гуан, оказавшись полной противоположностью Сяоши, удивительно его дополнял, будто два кусочка пазла сложились в целую картинку. Чэн Сяоши действительно не помнил, в какой момент Лу Гуан окончательно переехал к нему в ателье. Поначалу тот оставлял свои личные вещи с ремаркой, мол, зачем таскать каждый раз, если на следующий день придется нести в студию снова? Бывало, работая допоздна, весь день занятый проявлением снимков, приемом заказом и разбором фотографий, Лу Гуан буквально валился с ног к вечеру, и тогда просто оставался ночевать на диване в гостиной. Чэн Сяоши любил наблюдать за ним в такие моменты: вечно сосредоточенное, даже хмурое выражение лица Лу Гуана наконец-то исчезало, уступая место сонной безмятежности. Неестественно прямая спина и напряженные плечи расслаблялись, и в такие моменты Сяоши вспоминал, что это Лу Гуан был младше него, а не наоборот. Он пялился и вяло, с примесью мазохизма думал, что залипать на спящего друга — это странно. Вряд ли обычные друзья так делают. Потом он понял, что слово «обычный» — это точно не про них. Какая же тут «обычность», когда один перманентно находится в башке другого и отдает приказы, пусть и тихим, очень приятным голосом. Чэн Сяоши даже не требовалось понимать смысла слов, ему хватало одной лишь интонации, чтобы безропотно идти на поводу у Лу Гуана. «Чертова магия», — с раздражением думал он, молясь, чтобы Лу Гуан не слышал. Поначалу его даже бесила эта договоренность во всем слушаться Лу Гуана. Он не понимал, почему этот парень, непрошибаемый кремень, так наплевательски относился к чужим судьбам. Он не понимал, почему не должен стоять у руля, если сам Лу Гуан не находился там, в фотографии, вместе со всеми этими людьми, которым позарез нужна была помощь. Чэн Сяоши не понимал вообще ничего, злился и сшибал стены кулаками от бессилия, но даже тогда уже не мог разорвать эту странную, едва зародившуюся связь. Он одновременно и тянулся к Лу Гуану, и хотел оказаться как можно дальше от него, наученный горьким опытом. Никогда прежде у него не было друзей, и все попытки влиться в какую-нибудь веселую компанию в осознанном возрасте заканчивались крахом. Он, хоть и был неплохо социализирован, с трудом мог поддерживать беззаботные беседы о том, куда сходить на выходные или держать сочувствующую мину, когда кто-то в очередной раз жаловался на прессинг или «плохое» отношение со стороны родителей. В конечном итоге люди, наверное, интуитивно чувствовали настроение Чэн Сяоши и сводили общение на нет. Ему правда было одиноко, но и себя он тоже уважал. Таскаться за кем-то, клянча внимание, никогда не входило в планы Сяоши. С появлением в его жизни Лу Гуана он этот свой постулат как-то… забыл. Он не мог отследить, в какой же момент все изменилось. В какой момент все пошло наперекосяк. Может, это чувство формировалось некоторое время, а может, все началось, стоило Чэн Сяоши заглянуть в стальные глаза напротив тогда, в их первую встречу. Осознание надвигающегося пиздеца шарахнуло по башке, когда он находился в теле какой-то особо мнительной девицы, слушая размеренный голос Лу Гуана. Сяоши поймал себя на том, что гулко бьющееся сердце — это его собственное сердце, пусть и находящееся в чужом теле. — Ты чего замер? — раздался в голове тихий, бархатистый голос Лу Гуана. — Чэн Сяоши, не мешкай, действуй по плану. А Чэн Сяоши, пытаясь усмирить сбившееся дыхание, не мог действовать никак. Его бросило в жар, пришлось закусить губу, чтобы не застонать вслух от того, как же приятно было слышать поставленный баритон Лу Гуана у себя в голове. Сяоши почувствовал что-то необъяснимо-странное внизу живота и инстинктивно сжался, сбитый с толку происходящим. Позже тем вечером он, бездумно залипающий под горячими струями душа, понял, что так девушки испытывают возбуждение. Опыт был интересный, в отличие от самого факта — он возбудился от голоса Лу Гуана. Не склонный раньше к такой интересной привычке, как самокопание, Сяоши стремительно наверстывал все упущенное. Чувства других людей никогда не были для него проблемой: он сам был сгустком оголенных нервов, по которым то и дело били искристые эмоции. Но благодаря новообретенному хобби Сяоши пришел к нескольким незамысловатым выводам. Первое: собранность, ответственность и контроль Лу Гуана стали ему нравиться. Второе: голос Лу Гуана возбуждал его далеко не по-дружески. Третье: находиться с Лу Гуаном ему хотелось постоянно. Сложив два к одному, Чэн Сяоши понял, что влюбился в Лу Гуана. Пытаясь подавить кривую ухмылку, он заварил чай и во втором стакане. Сяоши действительно пытался себя контролировать. Он заклинал себя, мысленно повторяя, как мантру, простые правила: не сверлить жадно Лу Гуана взглядом, будто тот может испариться в любую минуту, не касаться его сверх необходимого, не сглатывать вязкую слюну слишком часто, стоит ему уловить легкий запах одеколона напарника. С тихим стуком он поставил стакан на новый, но уже обзаведшийся царапинами кофейный столик, и плюхнулся рядом с Лу Гуаном. Тот, мазнув по Сяоши мимолетным взглядом и чуть кивнув в знак благодарности, вернулся к чтению своей книги. Лу Гуан вообще любил пропадать за этим делом, причем читал самое разное. От сопливой романтики до законов мироздания. Не удивительно, что он был не только умным, но и весьма образованным. Чэн Сяоши мог спросить любую чушь и, если Лу Гуан будет в настроении, то объяснит все популярно и на пальцах, не забывая вставлять «балбес» и «дурак» после каждого предложения. Такой объем информации, которым владел Лу Гуан, всегда восхищали и даже немножечко пугали Чэн Сяоши. Местами он задавался вопросом, а точно ли Лу Гуан был человеком, а не киборгом-пришельцем-искусственным интеллектом, созданным для соблазнения именно его, Сяоши. Ну а что, вполне логичный вывод: такой парень, как Лу Гуан, ну никак не мог вляпаться в Чэн Сяоши. Лу Гуан был «плюсом», а Чэн Сяоши — «минусом», и им бы вообще никак не пересекаться, но, как уже выяснил сам Сяоши, нормальность — это не про них. Он не отказал себе в удовольствии прислониться коленом к бедру Лу Гуана, и от места прикосновения начало расползаться жгучее тепло, пульсацией отдающее в пах. Сяоши не любил играть с огнем, он всегда предпочитал действовать открыто и напролом, руководствуясь принципом «сто раз сделай, а потом можно и подумать», но с Лу Гуаном все было иначе. Он не знал, как друг отреагирует на столь неожиданное признание в любви, тем более от парня. Хоть в обществе и стало меньше ярых гомофобов, Сяоши не мог рисковать их связью. Ему было больно думать о том, что красивое лицо Лу Гуана исказится отвращением и он, оборвав концы, оставит его одного. Тем не менее Сяоши, ощутимо прикусив щеку, мазохистски наслаждался ощущением чужого твердого бедра под коленом. Лу Гуан был ниже всего на несколько сантиметров, но в остальном их комплекция оставалась схожей: оба высокие, стройные, но приятно подтянутые, ухоженные парни. Сяоши на девяносто процентов был уверен, что у Лу Гуана где-то в близком родстве были иностранцы европейского происхождения, иначе откуда у него такой нетипичный цвет волос? Белоснежные и, он знал наверняка, мягкие, как первый снег, ему хотелось их пригладить, пропустить через пальцы и слегка сжать, чтобы выбить тихий стон и запрокинуть голову Лу Гуана, являя взору молочного цвета кожу на шее. Сяоши бы провел по ней горячим языком, считывая подскочивший пульс, и прикусил нежно, оставив розовый след. Пришлось громко сглотнуть. Навязчивые развратные картинки упорно не хотели вылезать из головы, и Сяоши почувствовал, что краснеет, благо на смуглой коже румянец заметить нелегко. Да и Лу Гуан, поглощенный чтением, не замечал ничего странного в поведении друга. По крайней мере, так казалось самому Чэн Сяоши. Он старался вести себя как обычно: днем был ярким, шумным, надоедливым, бесцеремонным вихрем энергии, достающий всех и каждого, бездумно выдающий всякую чепуху, совершенно ее не фильтруя, и упорно тянущий одеяло на себя, — в общем, старался брать от жизни максимум. Он позволял себе расслабляться лишь по ночам, убедившись, что Лу Гуан крепко спит. Улыбка, днями не сходившая с лица, спадала, будто маска с развязавшимися тесемочками, и Сяоши выдыхал. Разминал свои задубевшие от постоянного напряжения мышцы щек; размазывая редкие слезы, стараясь дышать ровно через рот, потому что нос был заложен, а шмыгать и будить Лу Гуана было нельзя — тот не отстанет с расспросами до тех пор, пока не добьется внятного ответа. Он утопал в жалости к самому себе, и ему так хотелось, чтобы и сейчас Лу Гуан сказал ему, что делать. Это было бы так просто. Иногда ему хотелось, наплевав на последствия, выложить абсолютно все, что бушует в его душе, и посмотреть, чем обернется признание. В любом случае он мог вернуться в прошлое и все исправить, но какой-то червячок голосом Лу Гуана грыз его сознание монотонным «не лезь в прошлое». Хоть соблазн и был велик, Чэн Сяоши держал себя в руках, отрезвленный этими мыслями. Уж лучше томиться в неизвестности, чем получить отказ, а потом пытаться вести себя, как ни в чем ни бывало. Чэн Сяоши сверлил взглядом верхнюю полку, на которой время от времени ворочался Лу Гуан, и выдыхал, давясь слезами, неслышное «люблю тебя». Ему хотелось прокричать это в лицо Лу Гуану, наблюдая, как невозмутимость сменяется удивлением — а Лу Гуан вообще удивится? — и наконец-то обнять его так крепко, чтобы кости затрещали. Вместо этого он судорожно зажимал себе рот, пытаясь утереть влажные глаза подушкой, и думал о том, как могло бы измениться их будущее. Снедаемый разными мыслями, Чэн Сяоши быстро падал в зыбкую темноту снов, и иногда на грани слышимости он слышал тихое: — Просто признайся мне. Он не мог сказать наверняка, были эти слова больной шуткой его воображения или нет. Днями напролет он не уходил от Лу Гуана больше, чем на несколько шагов, но никаких странностей в его поведении не обнаруживал. Лу Гуан оставался собранным, тихим, ворчащим по любому поводу парнем, которого любили все посетители фотоателье. Он исправно выполнял работу, заботился как о Сяоши, так и о Цяо Лин и взваливал, кажется, всю ответственность мира на свои юношеские плечи. Чэн Сяоши так хотелось разделить с ним этот груз. — Тебе не послышалось, — монотонно проронил Лу Гуан, выглядывая из-под книги. Чэн Сяоши дернуло в реальность. Раздался тихий шелест страниц — книга оказалась рядом с чашкой уже остывшего чая. Лу Гуан развернулся к Чэн Сяоши и, поймав его взгляд, испытующе глядел в ответ. Чэн Сяоши застыл, забыв, как дышать. Его сердце билось где-то в горле, и из-за шума крови в ушах ему подумалось, что он ослышался. — Тебе. Не. Послышалось, — по слогам проговорил Лу Гуан, не дождавшись никакой реакции. Не ослышался. В голове пролетел ворох мыслей, и все они шуршали, хрустели, как сухие осенние листья под ногами, и у Чэн Сяоши не получалось ухватиться ни за одну из них; только и мог, что сидеть беспомощно и хватать пересохшим ртом воздух, царапающий глотку. — Что ты сказал? — прохрипел он, еле совладав с севшим голосом. Цветные мушки, летавшие перед глазами, мешали ясно видеть, а заледеневшие конечности никак не хотели слушаться. — Лу Гуан? — Чэн Сяоши, — невозмутимо продолжил Лу Гуан. Его рука скользнула по колену Сяоши, выше по бедру, по тонкой хлопковой футболке, и замерла на груди, прямо напротив долбившего о ребра сердца. Жар от его ладони ни на секунду не помогал сосредоточиться, Сяоши думал, что задохнется прямо здесь. — Повтори то, что шепчешь по ночам, когда я сплю. Сяоши не мог противиться этому гипнотическому голосу, он будто со стороны слышит, как с его губ срываются шелестом три слова, по кругу, принося небывалое облегчение, смывая тяжесть последних дней. — Громче. Сяоши жмурится, и его голос действительно становится громче, он борется с собой, поднимая взгляд на Лу Гуана, и не может разглядеть ничего за накатившей пеленой слез, и чужие руки нежно проводят по его лицу, стирая горячие капли, успокаивающе гладят по щекам и мягко удерживают голову, не давая опустить взгляд. — Кричи, — говорит Лу Гуан. И Сяоши кричит. Громко, надрывно, без перерывов, до боли в легких он кричит о своей любви, и ему становится так восхитительно хорошо, что тело ощущается невесомым; он пропускает тот момент, когда падает с дивана, больно ударившись коленями о пол, когда Лу Гуан, невесть как оказавшийся рядом, впечатывает его в себя, заключая в крепкие объятия, и продолжает кричать ему на ухо, пока по его спине успокаивающе проходятся горячие ладони, а Лу Гуан тихо посмеивается. — Умница, Сяоши, — выдыхает он, и Сяоши чувствует движение его губ на своей шее. Его мурашит, он теряется в ощущениях, крепче хватаясь за белую куртку Лу Гуана, и думает о том, что никогда не сможет отпустить его. — Я люблю тебя, — слышит он контрольный в голову, и не верит, не верит в происходящее совсем, думает, что свихнулся, оказался в другой реальности, ему все это снится и мерещится, — что угодно, но Лу Гуан продолжает, словно не замечая его оцепенения, шептать в ответ, — Я люблю тебя. И всегда любил. Слышишь? Успокойся. Прости, что довел тебя до такого. Сяоши слушал его умиротворяющий шепот, убаюканный теплом объятий, и жадно вдыхал запах Лу Гуана. Кажется, он выпал из жизни на несколько минут, потому что в следующий миг он оказался в спальне наверху, уже лежащий на расстеленной кровати, тесно прижатый спиной к Лу Гуану. — Расскажи, — просит он и радуется, что Лу Гуан понимает его с одного слова. — Да рассказывать, по сути, нечего, Сяоши. Не забывай, кто мы. Я совру, если скажу, что все дело в фотографиях. Однажды я нечаянно глянул на фотку, которую ты оставил за прилавком, и увидел картинку, которая мне очень не понравилось. Я увидел тебя. Ночью. Как ты лежишь и захлебываешься слезами, пытаясь что-то сказать, — Лу Гуан бездумно водил большим пальцем по животу Сяоши в незамысловатой ласке. — И я нахожусь в твоей голове постоянно. Большую часть времени я слышу, о чем ты думаешь. Я замечаю, что с тобой происходит. Как ты реагируешь на меня, — Сяоши почувствовал, как Лу Гуан прячет улыбку в его волосах, но, вымотанный произошедшим ранее, не нашел в себе силы сыграть в возмущение. — Я не глупый. Два и два сложились быстро. И с тех пор я частенько стал заглядывать в фотографии, чтобы посмотреть, как в будущем обстоят дела. Ты, кстати, облегчил мне эту задачу, потому что фоткаешь буквально любую мелочь. Я хотел дать тебе время разобраться в чувствах, мне было важно, чтобы ты их осознал и принял. Чтобы сам понял, что это не просто привязанность или побочный эффект нашей работы. Зная тебя и твою импульсивность, приправленную безрассудством, я думал, что ты сразу признаешься мне. Никогда бы не подумал о том, что ты начнешь грызть себя. Чэн Сяоши, я ни разу не давал тебе повода усомниться в себе. Я бы никогда тебя не оттолкнул и не обидел. На самом деле, ты поразил меня своим упрямым молчанием, думал, что ты так и продолжишь изводиться. Довольно не похоже на тебя. — Тогда почему ты решил все изменить, — Сяоши почувствовал цепочку невесомых поцелуев, спускающуюся вниз по его шее. Разнеженный размеренным голосом Лу Гуана, его теплом и ласками, он отчаянно боролся со сном, и расклад был явно не в его пользу. — Ты попросил меня сказать, что тебе делать, — просто ответил Лу Гуан. — Я и сказал. Чэн Сяоши, ты всегда был довольно эмпатичным человеком. Как так вышло, что ты не понял моих чувств к тебе? Мне казалось, об этом уже все знают. Прости меня. Я не хотел, чтобы ты так много плакал из-за меня. Не думал, что тебе это дастся настолько тяжело. Я должен был все прояснить раньше. — Да-а, — хрипло рассмеялся Сяоши, — это было бы лучше. Он заворочался в кольце рук Лу Гуана, повернувшись к нему лицом. В темноте, разгоняемой слабым лунным свечением, Сяоши мог видеть только очертания лица, но ему упорно казалось, что Лу Гуан улыбается. — Давай, теперь я скажу, что тебе делать. Лу Гуан заинтересованно хмыкнул, его рука забралась под футболку на спине Сяоши, поглаживая разгоряченную кожу. — Поцелуй меня, — говорит Сяоши. Дважды просить не приходится.