Cords of the past

Джисон переехал в штат Нью-Джерси полтора месяца назад. Ньюарк встретил парня с распростёртыми объятиями, частично избавляя от тучи воспоминаний, которая преследовала его пока он жил в своем родном Сент-Чарльзе, штат Миссури. Можно ли назвать это место домом? Хан родился в Южной Корее и его родители переехали в Соединённые Штаты, когда ему было три, так что по факту рождения — точно нет. Дом должен питать человека чувством защищённости и спокойствия, а внутри квартиры семьи Хан разило лишь спиртовыми салфетками и дешёвым сигаретным дымом, затем и вовсе — кровью. Отец Джисона умер несколько лет назад, когда в пьяном угаре решил прокатиться по трассе в час пик и попал в автомобильную аварию. Именно после этого рокового дня всё стремительно пошло под откос. Мать начала постоянно пропадать в клубах и возвращаться домой под утро, уволилась с работы, а все сохранённые деньги в итоге были отданы за несколько инъекций амфетамина — оказывающего сильнейшее влияние на психику наркотика. Из всех долгих прожитых в этом треклятом доме лет своей жизни Джисон очень хорошо понял одну вещь: проворачивающийся в замочной скважине ключ открывает дверь в настоящий Ад и затягивает туда без приглашения и тем более согласия. Леденящий ужас по венам пробирался в мысли и захватывал весь разум, пока из коридора доносился шум, за которым следовало ненавистное: — Джисон-и, — слышался маниакальный женский смех, — я дома! Может перестанешь быть неблагодарным ублюдком и обнимешь мамочку?! Будучи подростком, Джисон лишь хотел простой материнской любви и заботы, ему было жаль женщину, но после первых синяков, проступивших на медовой коже, наивная жалость и желание что-либо исправить переросли постепенно в прожигающую изнутри, крушащую все преграды и рамки разума ненависть. В нём просыпалось нечто пугающее даже его самого. Просыпалось до ужаса навязчивое желание убивать. Оно словно дикий зверь точилось когтями о тревожно бьющееся сердце и с каждым разом охватывало всё больше и больше контроля над разумом. Стены казались железными прутьями, а дом — тюрьмой для одного единственного заключённого Хан Джисона. Он чувствовал, что и так ненавистный ему мир начинает стремительно разваливаться, закапывать под землю живьём. Джисон и правда долгое время старался держать себя в узде, старался хвататься за каждую возможность выбраться из этого дерьма, но роковой день — 15 июля 2001 года, всё же состоялся. Джисон стоял у плиты и нарезал лук, чтобы позже добавить его в дешёвую лапшу из круглосуточного магазина, которая варилась в кастрюле. Он научился готовить рано, ещё до начала нескончаемой чёрной полосы в жизни, и это буквально спасло его и мать, ведь та, приходя домой, даже не могла разогреть себе пищу. Точнее, могла, но заканчивалось это всё в итоге сломанной микроволновкой. Дверь распахнулась, словно её кто-то ударил с ноги и Джисон сразу же обернулся, слегка вздрогнув. Пальцы непроизвольно сжались на рукоятке ножа. — Джисон-и, почему ты ещё не спишь? — язык женщины заплетался, пискляво и отвратительно звучал. — Ты сегодня рано, мам, сейчас семь вечера, — говорить спокойно старается, но нервы словно перерезал кто-то железными ножницами. — Как ты смеешь так отвечать на вопросы матери, подонок, — быстрая смена настроения и повышение громкости тона матери была совсем не новой, именно сейчас казалась оглушающей. Она, задев рукой разбившиеся со звоном чашки, подошла к сыну и схватилась за капюшон толстовки, попутно сжимая каштановые пряди волос через неё. Джисон молчал.— Лучше б ты сдох вместе со своим отцом! Вдруг у Хана щёлкнуло в голове. Будто кто-то нажал на спусковой крючок, надавил на курок в подкорке его мозга. Он вырвался из хватки тонких рук, так как по комплекции был немного больше, и сам не узнал своего голоса, когда прокричал в ответ: — Сдохнуть должна была ты, зависимая мразь! — с яростью в глазах Джисон смотрел на ту, кто называла себя его матерью, не выпуская из рук кухонный нож. Хан Джисон не был громким и крикливым, вспыльчивым человеком, совсем наоборот: из-за жизненного опыта он научился быть тише воды и ниже травы, однако сейчас вся та ненависть и злоба ощущалась буквально каждой клеточкой его тела. Яростный ответ сына поверг женщину в недолгий шок, но уже спустя несколько секунд попытка схватить сына за волосы повторилась, однако безуспешно — Джисон успел увернуться и сделать шаг назад, но наступил на осколок от кружки и рефлекторно опустился к пораненной ступне. Мать не отставала, ему не оставалось ничего, кроме как на автопилоте выставить руки вперёд, чтобы оттолкнуть слабую женщину, вот только… Джисон забыл про нож. Про кухонный нож в его правой руке, плавно вошедший женщине в бок на половину лезвия. Время, кажется, остановилось. Хан перестал дышать, осознавая, что сейчас произошло. Его мать прижала руки к месту, где вошёл нож, и коснулась спиной стены, сползая вниз. Она звала на помощь? Джисон не слышал. он просто смотрел, не выражая ни одной эмоции. На его лице не было ни страха, ни тревоги, ни боли. Его глаза отражали пустоту, полное равнодушие к происходящему в данный момент. Словно он находился в прострации, в шумоподавляющем и выключающем чувства пузыре. Судя по количеству крови, которое уже успело вытечь, жить его «любимой мамочке» оставались считанные секунды. Хан не стал ничего делать, ведь даже если бы захотел — всё равно было поздно. Женщина закрыла глаза, а её руки приняли произвольное положение подле туловища. В голове у Джисона щёлкнуло во второй раз. Наплевав на боль в ноге, он рывком приблизился к недышащей женщине и всадил ей нож в другой бок. Потом ещё раз. И ещё раз. И снова. Пять-семь-десять. Хан наплевал на счёт, сделав несколько последних замахов. Лишь после этого он, тяжело дыша и вытирая чужую кровь с лица, смог глубоко выдохнуть. Джисону стало легче. Легче после убийства, пусть и случайного. Какая-то часть мозга отчаянно кричала, что это абсолютно ненормально, что всё потеряно, что он сам потерян, а другая часть в этот момент лишь навязчиво твердила: «Люди делают ужасные вещи просто чтобы выжить, Джисон. Всё в порядке.»