Сердце, отданное Дьяволу

Его Муза ушла, покинула его. Забрала с собой те крохи покоя, которые он так бережно оберегал. Забрала вдохновение, а с ним и последнюю надежду. Маргарита, его Маргарита оставила его. Нет, она не выбрала нелюбимого мужа. Она не ушла, хлопнув на прощание дверью, оставив Мастера одного в холодном и безжизненном подвале. Она не обличила его роман в никчёмности и не разрушала и так хрупкое равновесие меж книг. На самом деле Маргарита даже не собиралась оставлять бедного писателя. Сердце Мастера решило за них обоих, обрекло их любовь на крах. Сердце Мастера больше не принадлежало Маргарите. Оно больше не преклонялось перед этой невероятной женщиной. Теперь оно трепетало при малейшем глухом стуке трости о твёрдую землю, при насмешливой улыбке, почти никогда не сходившей с губ, при низком тембре голоса и ласково произнесённом: «mien Meister». Мастер думал, что Дьяволу можно продать душу, отдать её в его владения. Но почему его никто не предупредил, что Дьявол так легко может завладеть его сердцем? Завладеть безостаточно и безвозвратно. А может Мастер всё выдумал? Поддался действиям собственного романа и поверил, что сам Дьявол приехал в Москву посмотреть на то, как изменились люди. Может никакого немецкого профессора никогда не существовало, а Воланд лишь плод его больного и измученного воображения? Может МАССОЛИТ был прав, называя его безумцем? Однако все размышления, доводы и вера в собственное сумасшествие испарились, как только раздался глухой стук трости, а её хозяин оказался всё-таки слишком реален. — Mein Meister, habe ich dich gestört? — Воланд всегда появлялся неожиданно, никогда не стуча и не оповещая о своём визите. «Только если моё сердце», — подумал Мастер, но вслух, конечно, не произнёс. Хотя он был уверен, что Дьяволу не составило труда догадаться об этом. И, будто в подтверждение такого вывода, губы Воланда расплылись в широкой улыбке. — Нет, Вы меня совсем не потревожили, — всё же ответил Мастер, повернувшись из-за стола к своему гостю, который уже успел переместиться на диван и по-хозяйски разлёгся на нем. С первого дня знакомства Воланд был таким. Свободным, ничем не ограниченным. В нём удивительным образом сочетались элегантность и непристойность, ранимость и дерзость. Сначала Мастер думал, что это из-за того, что мессир — иностранец. Мол, веянье Европы, другой менталитет. Узнав же настоящую сущность Воланда, в голове Мастера всё наилучшим образом встало на свои места. Почему-то это совсем не пугало, наоборот, ещё больше заинтересовывало, дав волю множеству мыслей. Но даже узнав секрет мессира, Мастера не прекратило восхищать то, как в этом человеке (существе?) совмещались самые противоположные вещи. — Однако у меня нет того, за чем Вы пришли, — продолжил Мастер, вновь отвернувшись к рукописям и пытаясь не обращать внимания на присутствие в своём доме постороннего. — А зачем по-Вашему я пришёл? — с интересом спросил Воланд, закрутив в руках набалдашник в виде головы пуделя. — Новая глава, разве нет? — отчего-то ему было стыдно перед Воландом, несмотря на то, что тот никогда не требовал написания романа в какие-то сроки, никогда не ограничивал писателя в творческом процессе. — Lieber Meister, Вы ужасного мнения обо мне, — Воланд поднялся, чуть качая бедрами. Его обыденная хромота куда-то испарилась, будто её никогда и не было. — Meine Liebe, ich bin überhaupt nicht deswegen hierher gekommen. Он оказался прямо напротив Мастера, через стол, начав с интересом разглядывать разбросанные по нему вещи: чернила, ручки, листы. Взгляд Мастера предательски скользнул по телу Воланда, ещё раз убедившись в исключительности своего собеседника. Каждая деталь его образа кричала об элегантности своего хозяина и о его необычайном шарме. — Я пришёл проведать Вас, mein Lieber,— его пальцы пробежались по исписанным листкам, обведя несколько аккуратно выведенных букв. — В последнее время Вы совсем потеряли вдохновение. Ich mache mir Sorgen. Ответа не последовало. Мастер молчал, не в силах что-то произнести или хотя бы стыдливо отнять наконец взгляд от изящных пальцев Воланда, постукивавших по столу. — Что же Вас тревожит? — Воланд никак не замолкал. — Geht es um Margarita Nikolaevna? Oder in einem Roman? — он не дал ответить, неожиданно оказавшись настолько близко, что Мастера обдало жаром его тела. — А может во мне? Будто электрический импульс пробежал по телу Мастера от такого точного попадания. Конечно, он знал, что чтение мыслей входило в перечень навыков всемогущего Дьявола, но не удивиться этому не мог. — Не нужно уметь читать мысли, mein Meister,чтобы понять, о чём вы думаете, — Воланд обошёл его, проскользнув рукой по плечу писателя, и переместился в поле зрения своего собеседника. Он присел на край письменного стола, облокотившись на руки и посмотрев Мастеру прямо в глаза. — Но сейчас Вы это сделали, мессир, — сделал замечание Мастер. Он не смог выдержать долгого зрительного контакта, поэтому вновь устремил взгляд на пятно чернил, растёкшееся на белой бумаге. Однако улыбка всё же появилась на его губах. — Reue. Ich bin ein Sünder, — слышать от Дьявола про грешность было смешно, но Воланд развел руки в таком невинном жесте, что Мастер невольно охарактеризовал его «милым». — Однако, lieber Meister, — к подбородку Мастера прикоснулся набалдашник от трости (откуда она только взялась?), заставив приподнять голову вверх и вбок, чтобы их глаза вновь встретились. — Что же Вас тревожит во мне? — последнее слово было нарочно выделено, Воланд произнёс его с таким ярким акцентом, что Мастер до конца не понял, на каком языке оно было сказано. Мастеру показалось, что со стороны мессира это было даже грубо. Он был уверен, что Воланд был прекрасно осведомлен о том, в чем же состояла проблема бедного писателя. Однако ничего, ну кроме хитрой обольстительной полуулыбки, не выдавало в нем этого знания. Воланд будто искренне интересовался и не понимал, в чем дело, поэтому расспрашивал Мастера. Или он действительно беспокоился? — Вы знаете, в чем дело, мессир, — он говорил спокойно, но все его тело пробирала дрожь лишь от одного взгляда на своего гостя, который, в отличие от него, чувствовал себя вполне комфортно. — Что же я могу знать? Das sind deine Gedanken. Ich besitze sie nicht,— Воланд врал, врал, не особо скрывая этого. И Мастер это знал, видел. Но почему-то это даже льстило. Ведь сам Дьявол сидел рядом с ним и просил его ему о чем-то рассказать. — Я знаю множество самых разных вещей, mein Lieber,но ваши мысли и чувства я хотел бы знать именно от Вас. Наступила тишина. Они сидели молча, не отводя друг от друга глаз. Воланд выжидал момента, а Мастер просто не мог что-то сказать, всё его тело сковало. Ему казалось, что именно так люди ощущают себя в аду. Когда вокруг всё горит, пространство окутывает духота, а дыхание забирает жар, но всё, что ты чувствуешь — это холод. Когда мороз пробирает до костей, а всё, чего ты желаешь — хоть на мгновение обрести тепло. А ещё этот вездесущий взгляд. Точно Дьявол смотрит тебе в душу и выбирает момент, чтобы поглотить её. Впрочем, это же и был сам Дьявол. Мастеру казалось, что в глазах Воланда отражался не он сам, а что-то намного глубже. В глазах Воланда пылал пожар, сжигающий всё на своем пути. Или это было цунами, поглощающее всё, что представало перед ним? Время будто замерло, и Мастер успел подумать, что всё это ему лишь казалось, но голос, обжёгший ушную раковину, был явью: — Расскажите мне. Ich flehe. Шёпот походил на эхо, растворялся в пространстве комнаты, но Мастер его слышал. Слышал каждый вдох Воланда, слышал каждый удар его сердца (или это было его собственное?). Мастер почувствовал себя словно немым, слова просто застряли посередине горла, а волнение жалобно скреблось где-то внутри грудной клетки. Мессир оказался неожиданно близко и опасно позади. Мастер ощущал жар, похожий на жар самого порочного места на земле (и под землёй). И всё это был Он. Голова Мастера загудела, как только изящные руки прикоснулись к нему. Пальцы пробежались по плечам, оставив после себя табун мурашек на коже. Воланд откровенно наслаждался тем, как Мастер непроизвольно прикрыл глаза и откинул голову чуть назад, когда его шею опоясала кисть руки в крепкой, но нежной хватке. Воланд чуть сильнее сжал руку, отчего Мастер вновь выпрямился, тяжело задышав. Вторую же мессир положил на груди, проведя по ней и нарочно задев чувствительный сосок. — Что же Вы молчите, mein Lieber? — его язык прошёлся по внешней стороне ушной раковины, оставив мокрый след и вызвав резкий, но тихий выдох, похожий на жалобный скулёж. — Я не знаю, что сказать, мессир, — честно прошептал Мастер. Он пытался овладеть контролем над собой, но последняя надежда на это умерла, как только на груди вместо мягких пальцев он почувствовал чуть острые аккуратные коготки. — Говорите всё, что душу волнует и мучает, — пропел Воланд, смешав свой голос со стоном Мастера, вырвавшегося из-за прикосновения когтя к оголённой коже. — Lieber Meister, ich weiß, dass es in Ihrer Seele viele verborgene Wünsche gibt. Руки Воланда застыли, остановив терзания бедного Мастера. Мессир снова перешёл на шепот: — Покажите мне. — Показать? — эхом отозвался Мастер, попытавшись найти просвет в своём рассудке. — Что показать? Искреннее непонимание отразилось на лице писателя. Секунду назад он был готов предаться искушению самого Дьявола, который видел его насквозь. Что же Мастеру было ещё показывать? Осталось ли у него хоть что-то скрытое от Воланда? — Желания, — рука Воланда, которая всё это время покоилась на шее Мастера, оставила после себя чуть красный след и переместилась на подбородок. — Mein Lieber, Ваши желания. Покажите мне их. Голову Мастера с нажимом запрокинули назад. Воланд навис сверху, бесстыдно улыбнувшись. Заглянув в глаза, он произнёс одними губами: — Скажите мне о них. Чего Вы желаете? Я исполню всё. Мастер погрузился в чёрные омуты напротив. Его волнение и возбуждение выдавало отчаянно бьющееся сердце и тяжёлое дыхание. Что он желал? Последний месяц самым страшным и постыдным его желанием было припасть к лику Дьявола и молить о милости, чтобы тот даровал ему освобождение от преследовавших разум пошлых и низких фантазий, медленно губивших всё святое, что когда-либо было в нём. Теперь же желание воплотить эти низменные фантазии победило благоразумие Мастера. — Du,— произнести это на родном языке Мастер не мог, это было выше его. — Ich wünsche Sie. — Wunderbar,— произнес Воланд. Уголки его губ дернулись вверх, сделав улыбку более широкой и оголив ряд верхних зубов. Неожиданно Мастер ощутил пустоту там, где раньше находились руки Воланда. Прикосновения резко пропали, оставив после себя неприятный холод. Сам Воланд тоже исчез. Мастер не мог увидеть, куда тот отошёл, но не мог не почувствовать жгучего разочарования. Страх от возможных неправильных слов или действий подступил к горлу, встав острым комом. Однако паника не успела полностью охватить Мастера: его отвлёк несильный толчок чего-то в грудь. Он наконец поднял голову и увидел Воланда, неприлично близко сидящего прямо перед ним на столе. Его трость (откуда он опять её взял?) упиралась Мастеру прямо в область сердца, давя на мягкую кожу. Мастер не мог понять, как он не ощутил передвижений Воланда. Как тот аккуратно перекинул ногу через него и взгромоздился на стол. Как тот теперь сидел чуть ли у него не на коленях и всё сверкал этой хитрой улыбкой. — Lieber Meister, как именно Вы желаете меня? Как друга? Приятеля? Или… — он сделал паузу и облизал пересохшие губы. — Как любовника? Ответ был очевиден, но Воланд требовал, чтобы Мастер произнес его вслух. — Wie ein Liebhaber. Набалдашник трости прошёлся по шее Мастера и скользнул в расстёгнутую рубашку, зацепившись за её край. Мастер, почувствовав, как его тянут, повиновался этому порыву и послушно последовал за ним. — Повторите ещё раз, — потребовал Воланд, также наклонившись чуть ближе. — Я желаю Вас как любовника. Желаю отдаться Вам. Желаю отдать Вам свою душу и сердце, — теперь выше его было только его желание. — Понимаете ли Вы, о чём просите? — тон стал неожиданно серьёзным, а взгляд максимально внимательным. — Да. — Прекрасно, — вымолвил Воланд, отбросив трость куда-то в бок. Он ухватился за воротник Мастера и потянул того на себя, исчерпав последнее расстояние между ними. Поцелуй Воланда напоминал поглощение бренной человеческой души. Внезапная резкость смешалась с трогательной нежностью. Воланд припечатал Мастера к себе, обвив его шею руками, закрыв тому пути отступления. Он целовал страстно, властвуя и проникая внутрь. Он был требователен и жаден до прикосновений, поэтому, когда руки Мастера, наконец очнувшегося от транса, легли на его талию, он одобрительно промычал в поцелуй, чуть прикусив губу писателя. Из-за этого Мастер почувствовал противный привкус железа во рту, но особо не обратил на это внимания, ведь Воланд тут же зализал оставленную после себя рану. — Mein Lieber, — Воланд почувствовал, что Мастер забрался под его пиджак, и отпрянул, напоследок мазнув языком по губам своего любовника. — Я с радостью взял бы Вас и на этом столе, и на этом милейшем стуле, — мессир бросил взгляд на стул, а Мастер ощутил, как у него потяжелело внизу живота. — Однако думаю, что на кровати нам с Вами, mein Lieber, было бы гораздо удобнее, — Воланд по-птичьи наклонил голову вбок. Этот милый жест никак не мог сочетаться с той неприличной и даже вульгарной улыбкой, которой он одарил Мастера. Воланд легко перекинул ногу, никак не задев Мастера, и спрыгнул со стола. В этот момент Воланд был похож на кого-то из семейства кошачьих. Однако совсем не на домашнего кота, Мастер охарактеризовал бы его кем-то вроде пантеры. Удивительная грация присутствовала в Воланде. Изящество, сочащееся в каждом его движении, не могло не будоражить кровь в жилах Мастера. Это не могло не увлекать воображение в запретные дали. А теперь, когда непристойные мечты стали реальностью, Мастер не знал, как и что правильно делать. А было ли тут хоть что-то неправильное? Повиновавшись своим желаниям и отбросив последние размышления о верности своих действий, Мастер последовал за мессиром. Тот уже успел сесть на край кровати, закинув ногу на ногу и куда-то дев свой пиджак, и теперь с интересом наблюдал за действиями писателя. Как только расстояние между ними вновь сократилось, Воланд продвинулся по мягкому матрасу, чтобы оказаться полностью на нём, и увлёк за собой Мастера. Они снова слились в поцелуе, полностью отдавшись влечению. На этот раз он получился развратным, мокрым и горячим, полным желания и неподдельного возбуждения. Воланд кусался, Воланд безбожно кусался. Он оттягивал губу, вонзал в неё свой острый клык, а после бережно слизывал появившуюся капельку крови. Всё это он проделывал нескончаемое количество раз, но Мастер бы соврал, если сказал бы, что хоть на мгновение ему это не понравилось. Писатель также дал свободу своим действиям, поэтому его руки активно исследовали торс Воланда, проникнув под рубашку. Он пересчитал чуть выпирающие рёбра, прошелся по линии позвоночника и надавил на поясницу, отчего мессир чуть прогнулся. Губы Воланда сместились ниже, заставив Мастера откинуть голову. Они прошлись по небритому подбородку, перейдя к шее. Языком он провел по очертаниям кадыка, подрагивавшего от любого прикосновения к чувствительной коже, а после перешёл к ложбинке между ключицами, вылизав её. Воланд, не отрываясь от своего занятия, ловкими движениями пальцев расстегнул оставшиеся пуговицы на рубашке Мастера и сбросил её с его плеч, открыв для себя полный обзор на тело писателя. Мессир оставил красноватый след зубов на ключице Мастера, там, где кость наиболее сильно выпирала, из-за чего ощутил, как его собственные ребра с силой сжали. Изо рта Мастера вырвался неожиданный вдох, когда Воланд поменял их местами, теперь восседав на нем. Он, специально не оставив между их бедрами ни миллиметра, качнулся вперёд, заставив их возбужденные члены соприкоснуться через одежду и почувствовать друг друга. Мастер не смог больше сдержать тихий стон, он хотел заглушить его рукой, но его остановили. — Не надо, mein Lieber,это только начало, — Воланд вновь качнулся, в этот раз сильнее, накрыв Мастера своим телом и прошептав прямо в губы: — Deine Stimme ist für mich echte Kunst. Воланд вновь прильнул к губам Мастера, коротко впившись в них, и, резко отстранившись, оставил между ними чуть видную нить слюны. Он явно наслаждался видом такого разгоряченного Мастера, в глазах которого читалась всеобъемлющая любовь и восхищение. Воланд огладил ласковыми движениями тело писателя и припал к чувствительному соску, облизнув его. Он ощущал, как под его губами исступлённо билось чужое сердце, не в силах найти себе место. Оно будто стремилось вырваться из грудной клетки, Мастер думал, что ещё немного и его сердце упорхнёт, как птица, получившая долгожданную свободу. Но Воланд не останавливался. Он вёл языком дальше, вырисовывая понятные только ему узоры. Прошёлся по каждой мышце живота, одарив их поцелуями, и с нажимом впился зубами в левый бок Мастера. Реакция не заставила себя долго ждать, и через секунду Воланд ощутил на своих бёдрах крепкую хватку, которая сопровождалась тяжёлым стоном. Мессир исподлобья посмотрел на Мастера и увидел, как сильно запульсировала вена на его шее, оттого что Воланд тронул языком оставленный след после укуса. Теперь Мастер в полной мере понимал, почему Ева поддалась искушению и отведала запретный плод. Мастер ощутил на себе действия искусителя, прочувствовал их каждой клеточкой своего тела. И хоть грех у него и Евы был разный, свой бы он совершил ещё множество раз, наплевав на запреты и заповеди. Последней каплей его грехопадения был взгляд Воланда, который смотрел на него сверху вниз. Затуманенному разуму Мастера показалось до жути несправедливым то, что Воланд, сидевший на нём, так похабно облизывал губы и улыбался, а еще был слишком одет, в этой своей утончённой рубашке и чертовски дорогом клетчатом галстуке. Не подумав и секунды, Мастер поднялся в сидячее положение, заставив Воланда чуть приподняться. Мессир не сразу понял, чего хотел писатель, но мешать не стал, дожидаясь дальнейших действий. Ещё мгновение Мастер смотрел в глаза напротив, а после перевёл взгляд на ненужную ткань, всё еще колеблясь. — Смелее, — прошептал Воланд, одобрив намерения своего любовника. Неугодный галстук наконец упал рядом на кровать. Подрагивающими руками Мастер расстегнул податливые пуговицы и скинул рубашку с плеч, открыв перед собой вид на оголённое тело мессира. Он не смог сдержать волнения, не смог сдержать восхищения и благоговения, с которым Мастер аккуратно огладил бока Воланда. Он продолжал смотреть, обводив пальцами каждую родинку или шрам на торсе напротив. К одному маленькому порезу, давно зажившему и расположенному почти посередине груди, Мастер потянулся губами. Он бережно поцеловал его, вызвав этим короткий и шумный выдох сверху. Почувствовав на своем затылке руки, Мастер коротко улыбнулся. Воланд зарыл пальцы в волосы писателя и несильно надавил на голову, заставив спуститься его чуть ниже. Мастер повиновался этому требованию и провел дорожку поцелуев до другого шрама побольше, расположенного где-то под сердцем. Он провёл языком по выпуклым очертаниям рубца и надавил на его середину. Волосы на его загривке сжали, а изо рта Воланда раздался хриплый довольный стон. Мастер пробежал пальцами по позвоночнику мессира, пересчитав каждый из позвонков, и надавил на поясницу, заставив Воланда прогнуться навстречу его поцелуям. Мастер не успел дойти до третьего шрама, как руки, переместившиеся на его щёки, потянули его вверх. Воланд увлёк его в поцелуй. Он целовал удивительно мягко, осторожно укусив, а затем толкнув язык в чужой горячий рот. Мастер отдавался полностью, послушно разомкнув губы и огладив чужой язык. Они вводили друг друга в грех одними лишь поцелуями. Мастер чувствовал, как Воланд мягко надавил на его грудь, уложив его обратно на матрас. Рука Воланда легла на возбужденный член Мастера, огладив его большим пальцем. От этого по коже писателя пробежала дрожь. — Du bist wunderschön in deiner Aufregung, mein Meister,— ласково произнёс Воланд. Свободно сидящие на бёдрах брюки были легко расстёгнуты и быстро спущены вниз вместе с нижним бельём. Неприличная улыбка появилась на лице Воланда, когда он бесстыдным образом разглядывал полностью обнажённое тело Мастера, прекрасное в своей простоте и уникальности. За долгие годы своей жизни Воланда давно не цепляло что-то не цеплял кто-то так сильно. Этот человек был удивителен, удивителен в своей глупости и самоотверженности, но даже так Воланд не мог не признать его силу. То, как Мастер верил в свои идеалы и отстаивал их — восхищало. Но вид разгорячённого писателя восхищал отнюдь не меньше. — Мессир, — задыхаясь, прохрипел Мастер. — Вам что-то не нравится? Почему Вы... Воланд не дал договорить, но и не ответил. Он прикоснулся языком к головке члена Мастера, вызвав у него жалобный стон, напоминавший скулёж. Воланд надавил на неё, а после провёл влажную дорожку по всей длине вниз. Вернувшись назад, он ещё раз облизнул головку и посмотрел на Мастера. — Вы прекрасны, Mein lieber, Вы прекрасны, — мягко проговорил Воланд, огладив бедро писателя. — А ещё глупы. Du bist unglaublich dumm, wenn du denkst, dass mir etwas nicht gefallen könnte. Поцелуй пришёлся в бедро, совсем рядом с пахом. Воланд мазнул губами по коже, вызвав табун мурашек. Он давно изучил людей, их реакции и повадки, его было сложно чем-то удивить, но реакция тела Мастера пленила и завораживала, как самый удивительный артефакт. Наверное, впервые за столько столетий Дьявол хотел оказаться в чьей-то власти. Не хотелось подчинить кого-то, завладеть чужой душой или захватить тело, сейчас самому хотелось отдаться, подчиниться. Пугало до ужаса, что сам князь Тьмы находился во власти какого-то маленького человечка. Однако же это был не какой-то человек и совсем не простой, в этом человеке необычайным образом Воланд нашёл ту чистоту души, которой не хватало всему ничтожному обществу. Казалось, лучшие качества собрались именно в этом маленьком человеке. Согласно древним мифам, Дьявол должен был бы первым делом уничтожить этого человека, чтобы всё погрузилось во тьму, и Дьявол бы восторжествовал над миром. Но случилось так, что Дьявол готов был погибнуть в этом человеке сам, он был готов утонуть и сгинуть в Мастере. Пряжка ремня звякнула, заставив Мастера обратить внимание на движения Воланда. Тот успел вытащить ремень из брюк и, продержав его в руках ровно секунду и хмыкнув каким-то своим мыслям, бросил его на пол куда-то назад. Пуговица на брюках лёгким движением была освобождена от петли, но в петлю похоже попал Мастер. Попал безвозвратно. Матрас под писателем прогнулся, Мастер не уследил, как Воланд успел спрыгнуть с кровати, чтобы освободиться от брюк, но теперь мессир предстал перед ним в полной наготе. Дыхание перехватило. Мастеру и до этого приходилось видеть мужские тела, разные бывали ситуации, но чувства от вида оголённого тела Воланда описать словами у него не получилось, даже если бы он использовал самую изощрённую метафору. Воланд вновь накрыл собой Мастера, заставив их члены соприкоснуться, теперь им не мешала никакая ткань. Он провёл языком от живота до подбородка, а после поцеловал его. Мокро, жарко и чувственно. Мастер рвано выдохнул, когда Воланд дёрнул бёдрами, надавив сильнее. Мессир разорвал поцелуй, выпрямившись, но продолжив смотреть на быстро вздымающуюся грудь Мастера. Воланд лукаво преподнёс два пальца к своему рту, бросив взгляд на писателя. Он сначала облизал их, а после протолкнул их внутрь, заставив любовника судорожно сглотнуть. Мастер не понимал, что хочет сделать мессир, но был согласен на всё, особенно когда увидел ниточку слюны, соединяющую приоткрытый рот Воланда и влажные пальцы. В голове Мастера возникало множество картин, самых разных, но ни одна не была лучше этой. Рукой Воланд проскользил по собственному телу, оставив мокрый след. Он знал, что за ним следили, поэтому намерено сильно прогнулся в пояснице, протолкнул сначала один палец в себя, а затем и второй. С губ Воланда сорвался резкий стон, когда на его бёдра легли чужие руки, чуть сжав их. Пальцы внутри плавно двигались, растягивая напряженные мышцы. На самом деле, Воланд мог легко убрать неприятные ощущения, если бы захотел, но с Мастером хотелось ощутить всё до мелочей. Почувствовав, что подготовки достаточно, Воланд одной рукой упёрся в грудь Мастера, а другой зафиксировал его член. Мессир аккуратно насаживался сверху, немного впившись ногтями в тело писателя. Мастер, руки которого всё также покоились на бёдрах Воланда, начал оглаживать пальцами мягкую кожу, в немой попытке скрасить болезненные ощущения. Неожиданно Воланд опустился полностью, гортанно застонав и вызвав у Мастера непроизвольное: — Боже. — Его здесь нет, — тягуче прошептал Воланд, чуть приподнявшись и начав двигаться. — Aber wenn er es wäre, würde es ihm nicht gefallen, mein Lieber. — он снова резко сел. — Признаюсь, он довольно скучный. Im Gegensatz zu mir. Воланд расплылся в такой озорной улыбке, что если бы Мастер не видел и не ощущал его занятия, то сравнил бы его с ребёнком, в жизни которого произошло что-то по-детски одухотворяющее. Лишь цепкий взгляд полный похоти выдавал в Воланде настоящую сущность. Он продолжал двигаться, наращивая темп. С каждым движением изо рта Воланда вырывались все более протяжные стоны. Мастер тяжело дышал, его руки вцепились в талию мессира, поддерживая его. Он не вел, а лишь следовал за телодвижениями Воланда. Сознание хотело улететь далеко от Мастера, оставив его бренный разум. Его останавливали лишь короткие резкие импульсы боли от острых ногтей, впивавшихся в его грудь. Вероятно, останутся следы, но это не волновало Мастера, наоборот, будоражило его. Дышать становилось тяжелее. Всё вокруг словно горело, они сгорали друг в друге. Жар заполонил всю комнату. Жар желания, возбуждения и наслаждения. Хотелось задохнуться. Хотелось почувствовать этот огонь внутри себя, почувствовать как он сжигал бы органы, опалял плоть и, наконец, выжигал сердце, превратив его в пепел. Пепел, который потом можно предать свободному ветру, способному освободить его ничтожное тело, только тело. Ведь свою душу Мастер уже отдал, отдал в лапы самого Дьявола, обещавшего оберегать ее. Умел ли беречь души Дьявол? А кто-нибудь берег его? Даже если у Дьявола не было души, Мастер пообещал себе беречь её, беречь ту темноту внутри Воланда, которую тот так бережно скрывал. Ту темноту, которая сейчас вырывалась из Воланда. Она проявлялась в каждом резком движении, в каждом рокочущем стоне и каждом проблеске глаз. Глаз таких лукавых и надменных, таких, в которых скрыто все понимание мира, вся его откровенность и незащищенность. Было что-то в этих глазах, что-то опасное, но такое манящее, притронувшись раз к которому, уже не сможешь уйти от этого, останешься пленённым навсегда, до скончания веков. Однако Мастер не боялся, Мастер хотел, Мастер желал стать пленным в этой тюрьме из флюорита.Он не боялся оказаться в беде, не боялся неприятностей и невзгод. Он не боялся даже смерти. Он боялся остаться без Него. Пальцы впились в бедра Воланда, когда темп стал до невозможности быстрым. Мессир уже откровенно скакал на Мастере, откинув голову назад и полностью отдавшись процессу. Впервые он настолько погрузился в человека. Каждой клеточкой своего тела Воланд ощущал не только себя, но и Мастера. Он ловил его тихие вдохи и вырвавшиеся стоны, ощущал его дрожь и волны удовольствия, которые его накрывали. Воланд знал, что Мастер на грани и хотел довести его до края наслаждения. Он чувствовал его не только физически, но и всем своим нутром. Это было не просто сплетение рук, сплетение ног, это было души сплетение. — Мессир, — его голос был похож на жалобный скулёж. — Я больше не могу. — Komm schon, meine Liebe, ich bin ungeduldig. Воланд быстро насаживался на член Мастера. Облизнув губы, он взял в руку собственный член, сделав пару движений по нему, в попытке попасть в темп. Через мгновение Воланд почувствовал, как его руку перехватили, а на члене разместилась чужая рука. Он посмотрел на Мастера, который заглядывал в его глаза, с полной решительность хотя бы сейчас подарить мессиру удовольствие. Мастер провел несколько раз рукой на пробу и, получив удовлетворительное мычание, продолжил резкие, но нежные движения. Они ощущали друг друга, ловили вздохи друг друга, чувствовали, как их обоих окутывает дрожь. Наслаждение было похоже на пучину, в которую их засасывало, она поглощала их, заставляя забыть о реальности. Ещё пару мгновений они двигались в едином темпе, а после излились практически одновременно, низко застонав. Такой яркий оргазм Мастер не получал никогда прежде. Взгляд помутился, казалось, что перед глазами и правда то ли летают звезды, то ли пляшут маленькие черти. На секунду сознание покинуло Мастера, в ушах стоял звон, а перед глазами плыл белый фон. Он не заметил, как Воланд перевалился через него и лежал уже под боком, также тяжело дыша. — Du bist unglaublich,— прохрипел Воланд, успев приластиться ближе к Мастеру и лечь к нему на плечо. Непонятно откуда Воланд взял одеяло, которого никогда у Мастера не было, и накрыл их обоих. Мессир выводил пальцами узоры на груди писателя, очертив следы от укусов и лунки от ногтей. Накрыв небольшой след, который уже наливался сине-фиолетовым оттенком, Воланд исцелил его, не оставив и следа. Он хотел перейти к следующей отметине, но его остановили. — Не надо, — прошептал Мастер, накрыв руку Воланда, заставив его остановиться. — Не надо? — спросил Воланд, вопросительно посмотрев на него. — Ich kann dich heilen. Es tut dir weh, mein Lieber. Мастеру потребовалось мгновение, чтобы собрать остатки мысли в предложение. Он не знал, как правильно сказать о своём желании, поэтому тихо проговорил: — Я хочу помнить о том, что было. Знать, что это было. Такой ответ вызвал у Воланда удивленный вздох, но возражать он не стал, опять занявшись вырисовыванием каких-то узоров на теле Мастера. С неожиданностью для самого себя Мастер осознал, что сейчас по-настоящему счастлив. Его посетила та радость, которую он не ощущал долгие годы. Спокойствие, за которым он так долго гнался, наконец оказалось у него в руках. Жизнь уже не выглядела такой серой и несправедливой, даже МАССОЛИТ и вся советская власть сейчас казались такой мелочью, подобно пылинке, которую люди обычно сдувают, даже не замечая. — Спасибо, — прошептал Мастер, переполненный чувствами, которые не мог больше сдерживать. — Вы опять думаете, mein Meister.Вы опять слишком много думаете, — Воланд пробарабанил подушечками пальцев по груди писателя. — Не ищите причину спокойствия, а наслаждайтесь им. — А Вы опять читаете мои мысли, мессир, — Мастер не смог сдержать тихого смеха, когда Воланд пожал плечами, не попытавшись что-то отрицать. — Reue. Ich bin ein Sünder.— Воланд широко улыбнулся, оголив ряд верхних зубов. Он потянулся к Мастеру за поцелуем, на который тот ему охотно ответил. Счастье приходит неожиданно. А спокойствие можно найти в том, кто состоит из хаоса и разрушений. Может быть, часть той силы, что вечно хочет зла, всё же совершает благо.Благо бывает разным.