Нуммулит

Мелкими квадратиками на стенах застыла океанская глубина. Шаги отдавались эхом и гасли. Эрих сходил в эту смальтовую воду, она же расступалась навстречу коридором и впускала его на дно, чтобы он мог коснуться ладонью тысячелетних раковин, перемолотых толщей воды в жилки на нефтяного цвета мраморе. Чернота дна блеснула непоколебимостью. Пальцы Эриха пробрало судорогой: мрамор напитывался холодом века и века, пока колоссальное давление перемалывало в нём всё, что когда-то было. Живым. Давление втянуло его, словно черная дыра. Мрамор - портрет постсмерти, в котором органика уже стала чем-то совершенно иным. В мире без смерти невозможны ни нефть, ни известняк. Эрих чувствовал себя нуммулитом в беспросветности горьких вод океана. Казалось, он никогда не вернётся на поверхность, ведь не осталось самой памяти о суше, но вот - единственная клетка в меловом каркасе ощутила тепло. Так возникло направление. Разбавленная лучом солнца, вода истончалась. Эрих всплывал по лучу, виток за витком теряя ложноножки и жабры. Его выбросило на берег. Море позади стояло в штиле, гладкое, как камень. Такой же неестественной безупречностью тянулся песчаный берег. Эрих стиснул пальцы и сгрёб полной горстью песок, лишь бы что-то изменить, но крупицы ушли сквозь пальцы - такие мелкие, что, кажется, просочились прямо через плоть. Жернова океана сделали песок таким за миллиарды лет приливов и отливов. Эрих поднялся и побрёл вдоль кромки берега. Море казалось подёрнутым маслянистой плёнкой, отчего редкие порывы ветра подымали на воде не волны, а судороги. По другую сторону тянулся крутой берег - срез камня и земли, поросшей сорняком и диким тимьяном. Пучки тонкой травы свисали вниз, изнуренные жёстким воздухом, почти седые. Эрих облизнул губы. Горькая соль осела на них - казалось, прямо ветром посеянная. Эрих сплюнул. Начинало холодать. Небо висело монотонным полотном, только если глянуть вглубь берега, за обрыв, то виднелось вдали над полем, солнце. Но туда никак не было хода. Он попытался взобраться раз, другой - оборвал побеги, разлил по ветру резкий запах травяного сока, а больше ничего. Ветер сушил кожу, он испарил морскую воду с волос и плеч Эриха, но осталась соль. Она схватилась кристаллами. Костенели щиколотки, пока Эрих загребал шагами песок. Волосы побелели. Кристаллы созревали на лодыжках, отделяя тело от тепла. Соль моря нарастала по Эриху, как корка льда. Он упал на песок негибко, как подточенная сосна. Всё, что ему оставалось - слушать шелест травы и глядеть на обросшие камни. Он не видел прилива, но знал, что ритм моря один и тот же на миллиарды лет. Однако, пока Эрих мёрз под прибрежным обрывом, по недостижимому верху шла Эрика, переливаясь янтарём. Эрика, месторождение солнечного камня, в её глазах ютились блики, однажды испитые с ладоней солнца. Они не растратились в гляделках со мглой глубоководья, поэтому Эрика пульсировала на каждом шагу, как будто её сердце было не мышцей, а песней дрозда. Эрих наконец заметил её. - Я здесь! - крикнул он, но голос потонул в смоле, от колыхания диких колосьев развеялись слова. Эрика шла дальше, свежая и тайная, она тянулась вдоль обрыва и уходила вглубь полей. Так ведёт себя золотая жила. - Я тебя достану! - звал Эрих и тянулся, рвался за грань песка и соли, на высокий берег, но пальцы вязли, не зная законов янтаря и тимьяна... - Андрюха, ты когда сотку отдашь? Подземка. Рядом стоит Тимур Тимирязев с гитарой за спиной. Он усмехается, оттопырив верхнюю губу, как сайгак. У него надо попросить конспект по сопромату. Ещё и вернуть денег, да. Таковы реалии. - Со стипендии отдам, - говорит Эрих, изображая социально приемлемый уровень легкомыслия. Изображая Андрюху. Он разводит руками, чтоб было нагляднее: мол, да, растяпа, но не из говорящих с облицовкой в подземке. В правой у него, сам только что заметил - бутылка швепса. Тимирязев хмурит бровь и косится на лимонад. Эрих облизывает губы, смоченные хиной. - Копейки стоит, - извиняется он. - Жить без него не могу, дохлым себя чувствую. Горькие травы колышутся у него внутри: вкус его родства с самим собой. Босыми ногами ступает на побережье Эрика, растоптанный тимьян отдан ветру. В следующий раз она обязательно услышит, она поймёт его поиск, горячая ладонь протянется навстречу. Лишь малость осталась до встречи... Не постесняться назвать её по имени.