Ему я тебя не отдам...

— Ты красивый... Очень. Знаешь, я тут вспомнил... — анархист кончиками пальцев отводит прядь волос со лба Иглы, — Блять, стыдно до сих пор. Не рассказывал тебе... — Крот?.. — лёгкие ладони трепетно касаются лица свободовца, — Расскажи?.. Монолитовец чуть приподнимает уголки губ в слабой, но искренней улыбке. Ему интересно. Крот... Его сильный, уверенный, смелый и порой безрассудный до невозможности Крот и... стыд? Совсем не сочетается... Игле действительно интересно. Настолько, что он даже совсем-совсем послушно льнёт под ладони, вздыхает тихонько, в глаза заглядывает. А Крот так ласков... Ведёт пальцами по очертаниям скул, тонким бровям, изгибу губ... Улыбается в ответ и, кажется, даже смущённо. Игле неведомо смущение. Да и стыд в общем тоже... Его переломали давно и безвозвратно, смущению и стыду места не оставив. И пусть. Наверное это даже хорошо... Зато он может вот так изгибаться — открытый, искренний, прямой — всем своим существом льнуть под руки, под касания. Молчаливо выпрашивать ласку совсем не думая о том, что до сих пор страшно худ, что весь испещрён и исковеркан шрамами совсем застарелыми и недавними. Ему это привычно и нормально, а Кроту... кажется, его это тоже не отталкивает. Крот считает его красивым. И чего-то смущается. Так забавно... Монолитовец ловит губами чужие пальцы, смотрит с улыбкой. И анархист раскалывается... — Помнишь, у «Долга»... У тебя всё лицо было грязное, в крови... да и... Ладно. В общем... — Крот снова невольно смущается, не желает напоминать, но Игла попросил рассказать и он не хочет отказывать, да и не имеет на это права, — Знаешь, я кровь стирал и подумал тогда ещё, что ты красивый... Весь избитый, после парней то Черепа... Дёргался на каждое касание, обмирал. А я смотрел и думал, а ведь красивый... — Крот... правда?.. — монолитчик тихонько выдыхает, сглатывает, — Даже тогда?.. такой?.. — Ещё тогда, угу... Мне так стыдно тогда стало. От мыслей этих... — Крот неловко морщится и хмыкает, — Так неуместно просто было... — Они говорили, смазливый... Смазливая блядь. — тихо отзывается монолитовец, пряча взгляд, — А ты красивым посчитал даже там... такого... Спасибо. — Правда красивый... — анархист снова улыбается, кончиками пальцев ведёт по шее, где ещё осталась высветленная полоса застарелого шрама, — Весь. Везде... — Это времён «Монолита»... — внезапно шепчет Игла, с едва ощутимой тоской смотрит перед собой, — От петли из... Егозы... — Зачем? — Чтобы... покорный... — доверчиво прикрыв глаза, монолитовец ведёт головой, подставляя шею под ласковые успокаивающие прикосновения, — Я был... недостаточно покорным. Остались шрамы... Помню почти все. — Да? — пальцы Крота осторожно спускаются чуть ниже, очерчивают застарелый след ожога на неровной ключице, — Ломали? — Старший прикладом перебил. Потом прижигали. — Игла прерывисто вздыхает, — В бою проявил... слабину. — Не захотел стрелять в кого-то? — свободовец медленно ведёт пальцами вниз, вдоль извилистого шрама, что рубцом перечертил грудь. — Ммм, я добил неверного... Должен был оставить живым. Для ритуалов... Наказали. — Игла уязвимо вздрагивает, подставляется больше, едва не изгибается весь под чужими руками, — А это... уже «Долг». Резали чем-то... Пытали. Н-не помню... — Шшш, не вспоминай... — ладонь медленно скользит ниже, накрывает бедро, так и замирает пока кончики пальцев легонько выглаживают ещё один короткий светлый рубец ровно над бедренной косточкой, — Если не хочешь. Не нужно... — Это тоже «Долг»... — монолитовец сглатывает, шепчет совсем тихо, — Не хочу... Не хочу вспоминать. — И не нужно. Вспоминай мои руки... — также тихо отзывается Крот, — Так правильней. — Правильней... Да... — вышептывает Игла, ощущая чужие губы на той самой перебитой ключице, переводит дыхание и сбивается вдруг на прерывистое сбивчивое, — Кро-от... — Да, любовь моя? — Я с тобой... всё забываю...