Зависимости – наш порок

      Сигарета тлела медленно, как и текла вся его жизнь. Он сидел на крыше, вдыхая едкий дым. Третья сигарета за раз — для него это была абсолютная норма, лёгкие, как и весь организм, привыкли. Он — Хан Джисон, симпатичный парень восемнадцати лет, учившийся на втором курсе кулинарного колледжа, всегда наслаждался временем, проведённым в компании сигарет и различных под-систем.       А что может быть лучше дыма? Лучше табачного аромата, лучше испорченных лёгких? Для него — ничего. Для него весь мир этот казался относительно выносимым только за счёт курения. Он без этой вещи своей жизни уже не представлял.       Каждый день, каждый час — минимум по две за раз.       Сигареты — его самая страшная и порочная зависимость, бороться с которой он был не намерен.       А как и зачем с таким бороться? Он же благодаря никотину жить продолжал все эти годы, курить начал аж в тринадцать, и с тех пор жизнь свою видел только с ними — с сигаретами. Если вдруг он решит бросить — значит, захотел умереть, так и запомните. На надгробии так и напишете потом: «Умер из-за недостатка никотина в крови».       Ветер обдувал его пышные, чуть кудрявые волосы, а солнце освещало наслаждённый лик. Мыслей в голове не находилось, вся голова точно была опустошена тем самым табаком, что проник глубоко в организм и словно бы выкрал все раздумья, поместив на их место полную свободу мозга и тела. Задумчивость образа не была присуща характеру Джисона, но всё же часто посещала его облик, особенно, когда он занимался своим любимым делом.       Докурив последнюю сигарету из пачки и затушив её о собственную руку, едва ли поморщившись от этого, парень посидел ещё немного на краю крыши, активно борясь с внутренним желанием выкурить ещё одну, из новой упаковки, но, не сдержав себя, всё-таки достал любимые «Кэмел-компакт», вновь затянувшись. Жажда ощутить внутри себя яркий пахучий дым была сильнее здравого смысла, она всегда побеждала в таких играх.       Наслаждение прокатило приятной волной по всему телу, слабость кольнула кончики пальцев и сгорбила спину, а въедчивый запах зацепился за чужие волосы и кожанку с футболкой, впитываясь, точно вода в губку. О чём ещё ему можно мечтать, кроме как о целой жизни, проведённой вот так? Кажется, ни о чём большем.       Но, свободное время как нельзя не кстати закончилось и пришло время выдвигаться в колледж, отчего Джисон тоскливо вздохнул, туша сигарету о кирпичную крышу многоэтажки. Единственное, что вызывало в нём радость перед учёбой — курение. Перед любого рода занятием он выкуривал по три-четыре за раз, чтобы наверняка продержаться до конца «мероприятия». Так он жил.              Очередной учебный день в кулинарном колледже был похож на все остальные, ничего нового. Первой парой техническое оснащение, второй и третьей товароведение, а четвёртой МДК. Скукота да и только. Он, пусть и собирался становиться профессиональным поваром-кондитером, всё же не желал столько времени проводить за тетрадками с нудными описаниями колбасных изделий и пищевой ценности яичных продуктов. Он бы лучше закурил ещё одну, честно.       — Привет, Джисон! — Подняв вверх руку, поздоровался с одногруппником какой-то парень, как помнилось, чуть старше него. Он был настолько неважным пятном в жизни Джисона, что страшно было подумать.       Но не поздороваться в ответ Сон не мог — их группа была слишком дружна, чтобы не общаться и не контактировать друг с другом хотя бы чуть-чуть. Слова приветствия у них было неотъемлемой частью учебного дня, отчего и Хану, чтобы не стать отбросом, приходилось поддерживать со всеми мало-мальский, но контакт.       — Да, привет.       — Опять курил? — Хмыкнул парень, идя рука в руку с Джисоном. Тот в ответ лишь гулко угукнул. — Не удивительно, от тебя же несёт за километр! — «Поразил» Сона одногруппник своим подмечанием, точно какую-то удачную шутку сказал. Сон в ответ лишь тускло и неохотно улыбнулся. — Что, готов учиться?       — Угу, — лениво ответил Хан, неулыбчиво кивнув.       — Ладно, ты сегодня какой-то печальный. Не буду отвлекать, — с ноткой грусти вздохнул парень и прошёл вперёд, наконец оставляя Джисона наедине с собой.       Пора бы им всем было привыкнуть к тому, что в их дружной и любвеобильной группе есть один такой Хан Джисон, который особой любовью к людям и общительностью не отличался. Изредка к нему подходили и другие одногруппники, но все, как и этот, уходили после первых минут общения, понимая, что им там были не очень рады.       Присев на диван, находящийся в просторной рекреации, Джисон надеялся уединиться, но рядом присел какой-то странный паренёк в поварской форме, которого раньше он не видел. Не сказать, что Сон запоминал всех студентов своего колледжа, но за два года он всё же успел освоиться и примерно понимать, кто из людей кто. А этого парня он не знал. Он сидел зажато, прятал отчего-то руки длинными рукавами водолазки, очки частенько поправлял, что-то читая. Отвлекать парня он не стал. Просто продолжал сидеть близ него, любопытно пытаясь узнать, чем же таким интересным увлечён незнакомец.       Книга была не то по искусству кулинарии, не то по каким-то обыденным кондитерским блюдам. Парень своей внешностью и тяге к изучению чего-то поварского напомнил Хану студента из поварского-кондитерского дела, что мог раньше просто не попадаться ему на глаза.       Долго обращать внимание на него парень не стал и скоро зашёл в кабинет, отвлёкшись на учёбу, хотя мысли об этом загадочном пареньке всё же в нём остались.       Колледж закончился довольно поздно, и домой возвращался Джисон уже затемно, тем более что время было зимнее. Идя вечером по тёмным улицам Сеула, Сон не задумывался почти ни о чём — помогали новые затяги любимой сигареты. И лишь одно воспоминание никак не хотело уходить из головы: воспоминание о его детстве. Когда маленький Сон-и, не ведая, что лицезрит, видел, как собственная мать душит отца из-за того, что тот нажрался, как скотина, и начал требовать у неё деньги, которых на деле не хватало даже на жизнь, не то что на алкоголь.       И ведь тогда маленький Сон-и не думал, как он будет без отца — он переживал лишь, как он будет без матери, если та убьёт мужа и из-за этого сядет в тюрьму. Маленький Сон любил лишь маму. В целом, так и осталось по сей день — он любил лишь её, притом ещё, что отец этот давно умер из-за цирроза печени. Туда ему и дорога.       Руки задрожали. Боже, сколько же его матери пришлось пережить. Слёзы норовили показаться миру, но Хан затянулся с новой силой, обжигая горло грубым дымом сигареты, помогая себе справиться с болью на сердце. Обида за маму острым колом в душе стояла и невозможно было от неё избавиться, она с ним всю жизнь существует, да такая сильная, что умереть хочется. Он колола, жгла, давила и сияла дырой в сердце, не желая уходить.       Как же она настрадалась с этим уёбком.       А ведь и самому Джисону доставалось не меньше. Его игрушки отец в стены кидал, будь то машинки или кубики, выбрасывал, если тот выказывал свой страх перед родителем, разрушал различными способами. Делал всё, чтобы оставить сына без игр и здоровой психики. А однажды он даже заставил Сона стоять на морозе в наказание за то, что мужчина порезался об осколок пластмассового конструктора. И ему тогда едва не ампутировали пальцы на руках и ногах из-за переохлаждения.       И мама хотела бы помочь сыну тогда, только ей приходилось работать без устали на трёх работах за день, она просто не бывала дома, отчего и не узнавала раньше всех о том, что её муж делал что-то с её ребёнком. Она узнала обо всём лишь тогда, когда полиция пришла к ней на работу, рассказав всё дословно о произошедшем. И Хан не хотел бы видеть тогда лицо матери, как она, искажаясь от боли, ревела, орала и едва не убивала себя за бездействие.       Джисон такого для неё не хотел.       Джисон хотел бы, чтобы мама жила в счастье. Чтобы её мир был радужен и цветаст. Чтобы она сама по себе получала удовольствие, чтобы не горевала по тому, что давно прошло. Он бы хотел, чтобы она не убивала себя, утопая в алкоголе, да только сделать ничего не мог. Лишь зарабатывал сам, чтобы она могла немного выпить и жить в спокойствии, без сотен забот. Чтобы она не работала так же много, как раньше. Чтобы могла отдохнуть.       Работал он разнорабочим на стройке, иногда подметал улицы, а иногда подрабатывал на кухне. Конечно, уставал неимоверно, но жаловаться не смел. Ради матери это всё было. Ради неё горбатился он днями напролёт, ради неё не спал почти. Чтобы она могла лишь на одной работе уставать, да и то — на любимой.       На стройке его недолюбливали из-за конкуренции. Джисон же с безэмоциональным серым лицом непрерывно работу выполнял, пока остальные перекуривали, но ему было плевать на мысли остальных. Он хотел лишь доработать и сдать смену, после чего затянуться на любимой заброшке парочкой обожаемых сигарет и дома с наслаждением «попарить».       Его главная зависимость помогала ему жить. Благодаря ней он с лицом лица выслушивал все неприятные шепотки за спиной и терпел все косые острые взгляды. Благодаря ней он не плакал на месте, а сдерживался до дома, пока не оказался бы в удобном и благоприятном для этого дела месте. А плакать он любил.       Плакал он частенько, глаза свои красные от матери упорно скрывая. Он плакал по поводу и без, просто когда придётся. Иногда, конечно, мог всплакнуть и в туалете колледжа, но чаще старался себя сдерживать, чтобы не показаться остальным студентам слабаком. Но ведь иногда так хотелось просто ощутить на щеках солёные струйки, быстрым потоком скатывающиеся на пол, так хотелось ощутить слабость… но нельзя было этим злоупотреблять.       И всё же, какой бы жалкой не казалась его жизнь, в ней присутствовали и его друзья. Одним из них — самым главным и лучшим — был парень по имени Хван Хёнджин, что неустанно поддерживал «брата», старался ему как-то морально или материально помочь. Познакомились они ещё на первом курсе, когда Джисон печальный присаживался на диванчик в рекреации колледжа. Тогда парень и не задумывался над тем, что у него может появиться какой-то друг здесь, но этот весёлый парень сам к нему подсел и принялся разговаривать. Пусть Хан того и не хотел, он всё же не смог сдержать себя и заговорил с незнакомцем, отчего и обзавёлся другом из поварского-кондитерского дела.       Вторым его другом стал Ким Сынмин, учившийся с ним в одной группе. Сейчас он, правда, немного приболел и колледж не посещал, но так было и раньше, так что все привыкли. Они и познакомились-то при подобном стечении обстоятельств.       У Джисона тогда ссадина небольшая на щеке образовалась из-за попавшего в лицо баскетбольного мяча, а в медпункте уже был человек, который жаловался на шум в ушах и головокружение. Сынмину девушка-медик помогла, а когда принялась за Сона, оба они поняли, что Мин сам до комнаты в общежитии не доберётся, а помочь более некому. Хану пришлось провожать Кима, но тот не сильно сопротивлялся просьбе медика и спокойно помог малознакомому парню подняться с койки и дойти до нужной комнаты. Там он уложил Сынмина на его кровать и, приготовив чай, удалился.       Так и подружились.              А ещё, у Джисона есть то, о чём никому лучше не знать. Он имеет кое-какие проблемы, которые лучше скрывать от всех, даже от друзей. У него тяжёлая депрессия, длившаяся уже около восьми лет. О ней он никому и никогда не рассказывал, всегда старался скрывать от всех и лишь одиноко умирал, без устали принимал два различных антидепрессанта и один нейролептик.       Совмещение таких, казалось бы, несовместимых вещей вызывало ещё большую усталость, бессилие и нежелание жить, но принимать их было необходимо, если однажды Сон не хотел оказаться на краю той самой крыши, прыгая с неё ногами вперёд. Хотя мысль об этом уже не казалась такой угнетающей. Он потому и курил всегда именно на той крыше заброшенного здания, что мечтал прыгнуть с неё когда-нибудь. Просто сделать один шаг, один ползок и камнем вниз… но у него была мама. Её единственную ему было очень жаль, он не хотел, чтобы она страдала без него.       А потому он и продолжал существовать.